28
— Кресло Александра Бермана!
Собравшиеся в Мыслительной члены следственной труппы сосредоточили свое внимание на словах Горана. Они вспомнили удаленный городской квартал, где педофил устроил свое логово и компьютер, на котором он охотился на своих жертв по всему Интернету.
— Крепп не обнаружил никаких отпечатков на старом кожаном кресле, находившемся в том полуподвальном помещении!
Казалось, что для Горана это стало неожиданным открытием.
— На всех остальных предметах их сотни, но на кресле — ни одного! Спрашивается, почему? Да потому, что кто-то постарался их уничтожить!
Затем криминолог направился к стене, на которой чертежными кнопками были прикреплены все отчеты, фотографии и документы с результатами расследования, проведенного в сиротском приюте. Он снял один из них и принялся его зачитывать. Это был перепечатанный вариант магнитофонной записи исповеди Рональда Дермиса, сделанной им еще в детстве отцу Рольфу. Той самой, что была обнаружена на магнитофонной ленте в могиле Билли Мура.
«— Тебе известно, что случилось с Билли, не так ли, Рон?
— Бог забрал его к себе.
— Это не Бог, Рон. Ты знаешь, кто это был?
— Он упал. Упал с башни.
— Но ты был рядом с ним…
— Да…»
— И потом, забегая немного вперед, священник заявляет: «Тебя никто не накажет за это, если ты расскажешь, как все произошло. Обещаю тебе». И послушайте, что ответил ему Рональд: «Он сказал мне это сделать»… Понимаете? Он.
Горан по очереди посмотрел на взиравших на него в недоумении коллег.
— А теперь послушайте ответ отца Рольфа: «Кто это он? Это Билли попросил тебя столкнуть его?» — «Нет», — отвечает Рон. «Тогда кто-нибудь из других ребят?» Рональд снова: «Нет». — «Ну, давай, ответь мне. Этого человека, о котором ты говоришь, ведь не существует, не правда ли? Это только плод твоего воображения». Рональд с уверенностью все отрицает, но отец Рольф еще сильнее наседает на него: «Здесь нет чужих. Только я и твои товарищи». И Рональд наконец отвечает: «Он приходит только ко мне…»
И постепенно до всех стало доходить.
Горан, разгоряченный, как мальчишка, снова подбежал к документам, висящим на стене, и снял копию письма, оправленного Рональдом следователям.
— Из этой записки меня больше всего поразила одна фраза: «Затем пришел ОН. ОН понимал меня. ОН научил меня».
Горан продемонстрировал всем письмо, указав на этот отрывок.
— Видите? Здесь слово «ОН» намеренно написано прописными буквами… Прежде я уже думал над этим, но вывод, к которому я тогда пришел, оказался ошибочным. Я считал, что это яркий пример раздвоенности личности, в которой Я негативное появляется отдельно от Я реального. И поэтому появился ОН… «Это Я, но именно ОН сказал мне это сделать, это ЕГО вина в том, кто я теперь есть»… Я ошибался! И я совершил ту же самую ошибку, что и отец Рольф тридцать лет назад! Когда во время исповеди Рональд упоминал «ЕГО», священник полагал, что это относилось к самому Рону, который всего лишь пытался снять с себя вину. Такое поведение характерно для детей. Но Рональд, которого мы знали, уже не был ребенком…
Мила заметила, как в глазах Горана немного угас прежний запал. Это случалось всякий раз, когда он давал ошибочную оценку.
— Этот самый «ОН», на которого ссылается Рональд, не является проекцией на собственную психику, раздвоением, которому приписывается ответственность за собственные поступки! Нет, это тот самый «ОН», что сидел на кресле Александра Бермана, когда тот рыскал по Интернету в поисках детей! Фелдер оставил мириады следов в доме Ивонн Гресс, но он позаботился о том, чтобы перекрасить стены комнаты, где произошло убийство, поскольку на стене осталась единственная деталь, которую он счел нужным скрыть… или, наоборот, выделить: увековеченный в крови образ присутствовавшего при убийстве человека! Потому что «ОН» — это Альберт.
— Мне очень жаль, но здесь чего-то не вяжется. — Роза Сара заявила это с поразившим всех спокойствием и уверенностью. — Мы отсмотрели все записи системы видеонаблюдения, имевшиеся у охраны Капо-Альто, но, кроме, Фелдера, никто больше в дом не заходил.
Горан обернулся к женщине, указывая на нее пальцем:
— Точно! Потому что он всякий раз небольшим замыканием в сети обесточивал камеры. Если хорошенько подумать, тот же результат можно получить при помощи обычного картонного трафарета или манекена. А это о чем нам говорит?
— Что он великолепный фокусник, — ответила Мила.
— И это тоже верно! С самого начала этот человек намеренно предлагает нам разгадать его трюки. Возьмите, к примеру, похищение Сабины с карусели… Просто мастерское! Десятки человек, десятки пар глаз в луна-парке — и никто ничего не заметил!
Горан производил впечатление человека, по-настоящему восхищенного умениями похитителя. И вовсе не потому, что он не испытывал сострадания к жертвам. Это не было демонстрацией недостатка человечности с его стороны. Альберт был объектом его исследования. Понять механизм, управляющий его умом, — это был захватывающий дух вызов.
— Лично я, однако, считаю, что Альберт действительно присутствовал в комнате во время резни, устроенной Фелдером. И я бы исключил все манекены и трюки. А знаете, почему? — Криминолог на мгновение насладился выражением неуверенности на их лицах. — По расположению кровавых пятен на стене, выстроившихся по контуру его профиля, Крепп выделил «постоянные изменения» — именно так он их обозначил. А это означает, что Альберт, будучи препятствием между летевшими брызгами крови и стеной, не стоял на месте, а передвигался!
Роза Сара от удивления даже открыла рот. Добавить было уже нечего.
— Мы — реалисты, — заявил Стерн, — и, если Альберт лично знал Рональда Дермиса, когда тот был еще ребенком, тогда сколько лет ему должно быть сейчас? Двадцать, тридцать? Теперь ему не меньше пятидесяти или шестидесяти лет.
— Правильно, — поддержал его Борис. — И, учитывая размеры отпечатка, образовавшегося на стене комнаты убийства, я бы сказал, что он ростом в пределах метра шестидесяти.
— Один метр шестьдесят девять сантиметров, — уточнила Роза Сара, которая уже произвела замер.
— Теперь у нас на руках частичное описание внешности человека, которого следует искать, а это уже кое-что.
Горан снова взял слово:
— Берман, Рональд и Фелдер: они похожи на волков. А волки всегда действуют в стаях. В каждой стае есть вожак. Именно об этом и говорит нам Альберт: он — их лидер. В жизни трех этих типов был такой момент, когда они вместе или порознь повстречались с ним. Рональд и Фелдер знали друг друга лично, они выросли в одном приюте. Но можно предположить, что им не было известно, кто такой Александр Берман… Единственный объединяющий их элемент — Альберт. Вот поэтому он в каждом преступлении оставляет свой фирменный знак.
— И что теперь будет? — спросила Роза Сара.
— Вы это и сами можете домыслить… Две. В списке отсутствуют еще два трупа девочек и, соответственно, два члена стаи.
— Но ведь есть еще шестая девочка, — уточнила Мила.
— Да… Но Альберт оставил ее для себя.
Мила около получаса стояла на тротуаре возле дома, не осмеливаясь позвонить в дверь, — искала подходящие слова, чтобы как-то оправдать свое появление. Она почти отвыкла от межличностных взаимоотношений, и даже простейшие шаги к сближению ей казались невозможными. А между тем девушка все так же мерзла, стоя на улице, не в состоянии решиться на этот шаг.
«Обещаю, что после следующей машины синего цвета я пойду».
Уже проехало девять автомобилей, и движение заметно поубавилось. В окнах квартиры Горана, находившейся на третьем этаже, горел свет. На улице, сырой от талого снега, звучал концерт в исполнении ударявшейся о металл капели, кашляющих водосточных труб и сиплых потоков сточных вод.
«Ладно, пора».
Мила шагнула из тени, укрывавшей ее от возможных любопытных взглядов соседей, и быстро приблизилась к двери. Это был старый многоэтажный дом с широкими окнами, длинными карнизами и дымоходами, до сих пор украшавшими его крышу, в котором в середине XX века размещалось промышленное предприятие. В округе было множество подобных сооружений. Вероятно, весь этот квартал был перепланирован стараниями некоего архитектора, преобразовавшего старые производственные лаборатории в кондоминиумы.
Мила позвонила в домофон и стала дожидаться ответа.
Прошло несколько минут, прежде чем она услышала недовольный голос Горана:
— Кто это?
— Это Мила. Извини, но мне нужно поговорить с тобой. Я бы предпочла не делать этого по телефону. Там, в Бюро, ты был слишком занят, и я подумала…
— Поднимайся. Третий этаж.
Последовал короткий электрический сигнал, и щелкнул замок двери.
Роль лифта исполнял подъемник. Чтобы воспользоваться им, потребовалось вручную закрыть раздвижные дверцы и привести в действие рычаг. Мила медленно поднялась мимо других этажей на третий. Единственная находившаяся на лестничной площадке дверь была приоткрыта специально для нее.
— Заходи, садись, — донесся из глубины квартиры голос Горана.
Девушка вошла в холл. Это было просторное помещение со множеством выходящих в него комнат. Пол был сделан из грубых досок. Чугунные батареи отопления окружали колонны. Ярко-красное пламя камина придавало помещению янтарный оттенок. Мила, закрыв за собой дверь, пыталась понять, где же Горан. Вскоре она увидела, как тот молниеносно возник на пороге кухни.
— Через минуту буду.
— Делай как тебе удобно.
Мила огляделась. Квартира криминолога в противовес неизменной небрежности его внешнего вида была в абсолютном порядке. Нигде ни пылинки, и вся эта чистота, казалось, подчеркивала заботу этого человека, которой он пытался привнести немного гармонии в жизнь своего ребенка.
Немного погодя она увидела вошедшего в комнату Горана со стаканом воды в руке.
— Сожалею, что вторглась вот так внезапно…
— Ничего страшного, обычно я довольно поздно ложусь спать. — Затем, указывая на стакан с водой, он добавил: — Я укладываю Томми. Это не займет много времени. Садись или налей себе что-нибудь: как раз там дальше стоит передвижной бар.
Мила кивнула и проследила за тем, как он направился в одну из комнат. Чтобы как-то избавиться от охватившего ее смущения, девушка собралась налить себе водки со льдом. Стоя рядом с камином, она заметила, как криминолог вошел в полураскрытую дверь комнаты сына. Сидя на кровати ребенка, он что-то ему рассказывал и одновременно рукой поглаживал по плечу. В полумраке комнаты, освещаемой только светом ночника в форме клоуна, Томми был похож на некий объект, лежавший под одеялом, очертания которого возникали лишь при нежном прикосновении к нему отца.
Дома Горан казался абсолютно иным.
Неизвестно почему, но Миле вспомнилось, как она впервые еще ребенком отправилась встречать отца в его контору. Каждое утро, уходя из дома в костюме и галстуке, на работе он полностью преображался. Становился строгим и серьезным, таким не похожим на ее самого доброго в мире папу. Мила вспомнила, как тогда едва не растерялась.
С Гораном все наоборот. Девушку охватила безмерная нежность при виде его в роли заботливого отца.
Для Милы такое раздвоение было не доступно. Ей присуща только одна ипостась. В жизни девушки не было несоответствий. Она никогда не переставала быть полицейским, разыскивающим пропавших людей. Ибо она это делала всегда: и в свое свободное время, будучи в отпуске, и когда ходила в магазин за покупками. Изучать лица незнакомых людей вошло у нее в привычку.
У пропадавших детей, как и у всех остальных, была своя история. Но в какой-то момент времени она прерывалась. И Мила шла по следам их маленьких, затерянных во тьме шагов. Девушка никогда не забывала их лиц. Могли пройти годы, но она всегда была в состоянии их вспомнить.
«Ведь дети среди нас, — думала Мила. — Иногда достаточно просто поискать их среди взрослых, в которых они превратились».
Горан рассказывал сыну сказку. Миле больше не хотелось нарушать своим взглядом интимность сцены. Это зрелище было не для ее глаз. Томми был той частью жизни Горана, которую ей пока не удавалось постичь.
Некоторое время спустя криминолог вошел и с улыбкой объявил:
— Уснул.
— Не хотелось тебя беспокоить. Но я подумала, что это очень важно.
— Извинения уже приняты. А теперь давай выкладывай, что случилось…
Горан сел на один из диванов и предложил ей занять место возле него. Пламя в камине отбрасывало на стену пляшущие тени.
— Это снова повторилось: меня кто-то преследовал.
Криминолог нахмурил лоб.
— Ты уверена?
— В первый раз — нет, а теперь — абсолютно точно.
Девушка рассказала обо всем произошедшем, стараясь не упустить ни одной детали. Машина с выключенными фарами, отражение луны на кузове и тот факт, что преследователь, будучи замеченным, предпочел убраться восвояси.
— Но почему кому-то нужно преследовать именно тебя?
Он уже задавался подобным вопросом, когда, сидя в ресторане, Мила поведала ему о своем ощущении, будто некто шел за ней по пятам на площади у мотеля.
— Мне никак не удается найти этому сколько-нибудь подходящее объяснение, — после непродолжительного размышления пришел к заключению Горан.
— Я не думаю, что с этого времени потребуется направлять кого-либо вслед за мной, чтобы попытаться застать моего преследователя с поличным.
— Теперь безо всяких сомнений ты об этом знаешь, поэтому он больше этого не повторит.
Мила кивнула.
— Но я пришла не только по этому поводу.
Горан снова посмотрел на девушку.
— Ты что-то нашла?
— Более того, думаю, что я кое-что поняла. Один из фокусов Альберта.
— Какой именно?
— Тот самый, когда он выкрал девочку с каруселей так, что никто ничего не заметил.
Теперь глаза Горана засветились интересом.
— Ну, я слушаю тебя…
— Мы всегда считали само собой разумеющимся тот факт, что Альберт — похититель. Следовательно, он — мужчина. А если речь идет о женщине?
— Почему ты так думаешь?
— Именно мать Сабины натолкнула меня впервые на мысль принять во внимание эту версию. Я не спрашивала ее об этом, и тем не менее она сказала, что, будь рядом с каруселями кто-то посторонний, а не отец какого-либо ребенка, она бы это непременно заметила. Женщина добавила, что у матери на такие вещи есть что-то вроде чутья. И я ей верю.
— Почему?
— Потому что следователи отсмотрели сотни сделанных в тот вечер снимков и любительских видеосъемок, но никто не обнаружил на них никакого подозрительного человека. Из этого мы сделали вывод, что наш Альберт имеет вполне заурядную внешность… Тогда мне сказали, что женщине было бы куда легче выкрасть ребенка.
— По-твоему получается, что у него есть сообщник… — Эта мысль криминологу понравилась. — Но у нас нет доказательств, подтверждающих подобную теорию.
— Я это знаю. И в этом проблема.
Горан встал и принялся расхаживать по комнате. Он теребил бороду и размышлял.
— И это должно быть не первый раз… Такое уже было в прошлом… Например, в Глочестере, с Фредом и Розмари Вест.
И криминолог вкратце пересказал дело супругов-убийц. Он — каменщик, она — домохозяйка. Десять детей. Они вместе заманивали и убивали невинных девушек после их принудительного участия в эротических празднествах, а затем закапывали трупы во дворе своего дома под номером 25 на Кромвелл-роуд. Под крыльцом была погребена и шестнадцатилетняя дочь супружеской пары, которая, вероятно, осмелилась воспротивиться. Были обнаружены еще две жертвы, которые и навели на Фреда. Всего двенадцать трупов. Но полиция прекратила раскопки под этим зловещим домом, опасаясь, что он может рухнуть.
В свете этого весьма показательного примера Горан подумал, что теория Милы относительно существования сообщника Альберта уже не выглядела такой безосновательной.
— Возможно, именно женщина заботится сейчас о шестой девочке.
Горан, казалось, совсем запутался. Но он не хотел поддаваться эйфории.
— Пойми меня правильно, Мила: у тебя великолепная интуиция. Но нам нужны доказательства.
— Ты расскажешь об этом остальным?
— Мы обязательно учтем это. А тем временем я попрошу кого-нибудь из наших людей снова пересмотреть все фотографии и видеозаписи из луна-парка.
— Я тоже могла бы это сделать.
— Хорошо.
— И еще… Просто мое любопытство. Я самостоятельно попыталась найти ответ, но так и не смогла.
— И о чем речь?
— Во время разложения глаза трупа претерпевают изменения. Ведь так?
— Ну, обычно со временем радужная оболочка глаза мутнеет…
Горан остановился и уставился на девушку, недоумевая, куда она клонит.
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
Мила вытащила из кармана фотографию Сабины, которую ей дала мать девочки на прощание. Ту самую, которая на протяжении всего обратного пути лежала на соседнем сиденье. Ту самую, которая, после испытанного девушкой шока от преследования, оказалась у нее перед глазами и породила это сомнение.
В ней было что-то не так.
Горан взял снимок и внимательно на него посмотрел.
— У трупа девочки, которую мы нашли в доме Кобаши, глаза голубые, — заметила Мила. — В то время как у Сабины они были карие.
Сидя в такси, Горан не проронил ни слова. Сделав это открытие, Мила заметила, как у криминолога неожиданно сменилось настроение. И тогда он произнес фразу, очень сильно поразившую девушку:
— Мы живем рядом с людьми, о которых, как нам думается, знаем абсолютно все, а в действительности нам ничего о них не известно… — Затем он добавил: — Он обвел нас вокруг пальца.
Поначалу девушка подумала, что слова криминолога относились к Альберту. Но это было далеко не так.
Горан в присутствии Милы по очереди сделал несколько кратких телефонных звонков членам следственной группы, а также няне Томми.
— Нам нужно ехать, — чуть позже обратился он к девушке без объяснения причин.
— А твой сын?
— Госпожа Руна приедет сюда через двадцать минут, он еще будет спать.
И они вызвали такси.
В центральном офисе федеральной полиции в этот час все еще горел свет. Внутри здания было заметно оживленное движение полицейских, сменявших друг друга на дежурстве. Почти все они были задействованы в расследовании этого дела. Целыми днями продолжались обыски либо в квартирах подозреваемых, либо вблизи мест, указанных по телефону наиболее бдительными горожанами с целью обнаружения шестой девочки.
Заплатив таксисту, Горан направился к центральному входу, не обращая внимания на Милу, старавшуюся не отставать от него. На этаже отделения ФБР они встретили поджидавших их Розу, Бориса и Стерна.
— Что случилось? — спросил Стерн.
— Нужно кое-что выяснить, — ответил Горан. — Нам необходимо срочно увидеться с Роке.
Старший инспектор уже несколько часов кряду заседал вместе с руководством федеральной полиции. Главным поводом к этому послужило как раз дело Альберта.
— Нам нужно поговорить.
Роке приподнялся из кресла и указал на него присутствующим в зале:
— Господа, вы все хорошо знаете доктора Гавилу, который на протяжении многих лет вносит свой вклад в работу моего отделения…
Горан шепнул ему на ухо:
— Прямо сейчас.
Дежурная улыбка тут же исчезла с лица Роке.
— Прошу прощения, но есть некоторые известия, которые требуют моего присутствия в другом месте.
Забирая документы со стола зала собраний, Роке спиной чувствовал на себе взгляды присутствующих. Горан стоял в двух шагах позади него, а оставшиеся члены группы остались его ждать за порогом.
— Надеюсь, что это действительно очень важные сведения, — произнес старший инспектор, бросив на стол в своем кабинете папку с документами.
Горан дождался, пока все вошли в комнату, закрыл дверь и решительно набросился на Роке:
— Труп, обнаруженный в гостиной дома Кобаши, не принадлежит третьей пропавшей девочке.
Твердость тона криминолога не оставляла места для оправданий. Старший инспектор сел, скрестив руки на груди.
— Продолжай…
— Это труп не Сабины, а Мелиссы.
Мила вспомнила девочку под номером четыре. По возрасту она была самой старшей изо всех шести, но физическая незрелость ее тела могла ввести в заблуждение. И у нее были голубые глаза.
— Продолжай, я тебя внимательно слушаю, — вновь повторил Роке.
— А это может значить только две вещи. Или Альберт изменил своему modus operandi, поскольку вплоть до сегодняшнего дня он подбрасывал нам тела девочек в соответствии с порядком их похищений. Либо Чанг напутал что-то с анализом на ДНК…
— Полагаю, что обе гипотезы вполне допустимы, — с уверенностью заявил Роке.
— Я, напротив, считаю, что первая почти невозможна… А что касается второй, то полагаю, это ты приказал ему сфальсифицировать результаты анализа, прежде чем они попали в руки к Миле!
Роке побагровел.
— Знаешь ли, доктор, я здесь не для того, чтобы выслушивать твои обвинения!
— Где было обнаружено тело третьей девочки?
— Что?
Старший инспектор, услышав такой вопрос, всеми силами постарался изобразить крайнее удивление.
— Это вполне очевидно, что тело было найдено, иначе Альберт ни за что не стал бы забегать вперед, чтобы навести нас на труп под номером четыре.
— Труп находился в доме Кобаши больше недели! Может, прежде, как ты говоришь, мы и должны были отыскать тело третьей девочки. Неужели получается, что сначала мы обнаружили четвертую! И потом, откуда мне знать, что Чанг чего-нибудь не напутал!
Криминолог посмотрел Роке прямо в глаза.
— Так вот почему после происшествия в сиротском приюте ты распустил нас на сутки. Чтобы мы не мешались у тебя под ногами!
— Горан, я довольно наслушался твоих смехотворных обвинений! Ты не можешь доказать ничего из всего того, о чем говоришь сейчас!
— И все это из-за дела Вильсона Пикетта, не так ли?
— Все, что тогда произошло, к этому не имеет никакого отношения, уверяю тебя.
— И тем не менее ты больше не доверяешь мне. А может, ты вовсе и не замешан в этом… Но если ты считаешь, что и это расследование у меня не клеится, то я предпочел бы, чтобы ты сказал мне об этом прямо в лицо, без обиняков. Скажи, и мы расстанемся, чтобы не создавать тебе помех, и возьмем на себя всю полноту ответственности.
Роке ответил не сразу. Он покачивался в кресле, сложив руки под подбородком в замок. Затем, преисполненный хладнокровия, начал:
— Честно сказать, я действительно не знаю, о чем ты…
— Ну, давайте, скажите же ему, — перебил его Стерн.
Роке метнул на него гневный взгляд.
— Вас не спрашивают!
Горан посмотрел на Стерна. Затем перевел взгляд на Бориса и Розу. Он сразу же понял, что всем, за исключением его и Милы, было все известно.
Вот, оказывается, почему ответ Бориса на ее вопрос о том, как он провел этот свободный день, прозвучал так уклончиво, подумала Мила. Ей вспомнилась также некоторая угроза в голосе ее коллеги, прозвучавшая в адрес Роке у дома Ивонн Гресс, когда старший инспектор отказывался пустить их обоих внутрь прежде, чем туда должны были войти силы особого назначения. Эта угроза подразумевала шантаж.
— Да, инспектор. Расскажите ему обо всем, и дело с концом. — Роза Сара поддержала свого старшего коллегу.
— Вы не можете скрывать это от него, это несправедливо, — добавил Борис, указывая на криминолога.
Казалось, что они хотели извиниться перед Гораном за то, что держали его в неведении, и чувствовали за собой вину в том, что подчинились приказу, который считали в корне несправедливым.
Роке повременил еще немного, а затем поочередно посмотрел на Горана и на Милу.
— Ладно… Но если проболтаетесь, вам — конец.
