17

— Мы разыскиваем некоего Рональда Дермиса, — заявил Роке, обращаясь к залу, до отказа переполненному фотокамерами и микрофонами. — Ему около тридцати шести лет. У него каштановые волосы, карие глаза и светлая кожа.

Он показал присутствующим графическую обработку изображения предполагаемой внешности Дермиса в зрелые годы, сделанного на основе групповой фотографии последнего выпуска приюта, на котором тот стоял в окружении своих школьных друзей. Роке держал этот портрет высоко над головой под несмолкаемое щелканье вспышек фотоаппаратов.

— У нас есть основание предполагать, что этот человек имеет отношение к похищению исчезнувших девочек. Всякого, кто его знает и владеет о нем какой-либо информацией либо общался с ним в последние тридцать лет, убедительно просим сообщить об этом в полицию. Спасибо.

Последнее слово в выступлении Роке послужило сигналом к целому шквалу вопросов и просьб со стороны журналистов:

— Господин Роке!.. Старший инспектор!.. Только один вопрос!..

Роке, проигнорировав эти обращения, покинул сцену через запасной выход.

Этот шаг был неизбежен. Пришла пора бить тревогу.

После открытия, сделанного Борисом и Милой, прошли два напряженных часа. Теперь ситуация была ясна.

Отец Рольф записал на магнитофон Билли признание Рона. Затем он захоронил его вместе с мальчиком в его могиле, словно бросил в землю семя, зная, что рано или поздно оно непременно принесет свои плоды; с надеждой, что в один прекрасный день правда искупит грехи всех. И того, кто, несмотря на невинность своего юного возраста, совершил эту мерзость. И того, против кого оно было направлено. И наконец, того, кто приложил все усилия, чтобы запрятать его на глубину двух метров под землей.

Горан сказал:

— Откуда Альберт узнал об этой истории? Об этой тайне знали только отец Рольф и Рон. Поэтому единственное возможное объяснение этому — Рон и Альберт — одно и то же лицо.

Возможно, что это мнение было произнесено уже с учетом неудачной попытки втянуть в это дело Александра Бермана. Криминолог не помнил точно, кто именно сказал, что их серийный убийца навел сыщиков на этого педофила, вероятно, потому, что сам в детстве оказался подвергнутым изнасилованию. Быть может, это была Роза Сара. Но Стерн тут же отверг эту гипотезу, и Гавила согласился с ним. Теперь Горан должен был признать, что, наверное, он допустил ошибку.

— Излюбленными жертвами педофилов становятся сироты и дети из неблагополучных семей.

Криминолог сердился на себя за то, что не подумал об этом раньше. Ведь с самого начала у него перед глазами были все детали этой мозаики. Но он позволил себе увлечься мыслью о том, что Альберт был очень тонким стратегом.

— Серийный убийца своими поступками рассказывает нам историю о своем внутреннем конфликте, — непрерывно повторял он своим студентам.

Так почему же он позволил сбить себя с толку иной версией?

— Он надменно надул меня. Я полагал, что он хочет всего лишь бросить нам вызов. И мне нравилось думать, что передо мной противник, который пытается обхитрить меня.

После участия в телевизионной пресс-конференции, организованной Роке, Горан снова направился вместе со следственной группой в прачечную приюта, туда, где была обнаружена Аннеке. Ему это место показалось наиболее подходящим для продолжения расследования. Это кратковременное осознание собственной вины развеяло все сомнения относительно факта, что они все еще остаются одной командой, а не лабораторией для проведения экспериментов доктора Гавилы.

Здесь уже давно не было трупа второй девочки, мраморная ванна была очищена от слез. Неизменными остались только галогеновые лампы и жужжание генератора. Вскоре уберут и их.

Горан попросил пригласить отца Тимоти. Запыхавшийся священник был явно взволнован: несмотря на то что здесь уже ничто не напоминало о прежней картине преступления, чувствовалось, что ему было ужасно неловко.

— Отца Рольфа нигде нет, — произнес молодой пастор. — Я думаю, что он в действительности…

— Отец Рольф однозначно мертв, — грубо прервал его Горан. — В противном случае после заявлений Роке он бы смог дать о себе знать.

Казалось, что отец Тимоти был очень расстроен.

— Тогда что же я могу для вас сделать?

Горан выдержал паузу, чтобы найти подходящие слова. Затем он обратился ко всем:

— Я знаю, что это покажется вам необычным. Но я хочу, чтобы мы вместе прочли молитву.

Ни Роза, ни Борис, мгновенно переглянувшись друг с другом, не смогли сдержать изумления. Мила оказалась в трудном положении, в отличие от Стерна, который был очень набожным человеком. Он первым откликнулся на предложение Горана. Встал посреди зала и вытянул в стороны руки, чтобы вместе с другими образовать круг. Мила первой подошла к нему. Роза неохотно последовала за ней. Борис сопротивлялся дольше всех, но так и не смог отказаться от предложения доктора Гавилы. Отец Тимоти, прежде чем занять место среди присутствующих, успокоился и одобрительно кивнул.

Горан не умел молиться, и, вероятнее всего, не существовало молитв, идеально подходивших к этому случаю. Тем не менее полным скорби голосом он попытался это сделать:

— В последнее время нам пришлось стать свидетелями ужасных событий. То, что произошло здесь, не поддается описанию. Я не знаю, есть ли Бог на свете. Но мне всегда этого хотелось. Я точно знаю, что зло существует на свете. Потому что зло умеет выпячивать себя. А добро — никогда. Зло оставляет после себя следы. Как, например, тела невинных девочек. Добро можно только удостоверить. Но этого недостаточно, чтобы отыскать конкретные доказательства… — Горан ненадолго замолчал. — Боже, если Ты есть на свете, то мне хотелось бы спросить Тебя… Почему Билли Мур должен был умереть? Откуда у Рональда Дермиса такая ненависть к нему? Что произошло с ним за эти годы? Как он научился убивать? Что за причина вынудила его пойти по пути зла? И почему он не положит конец этому ужасу?

Вопросы Горана повисли в тишине.

— Отец, когда вы хотите начать… — спустя некоторое время невозмутимо обратился к священнику Стерн.

Отец Тимоти взял ситуацию под контроль. Сложив руки, он начал возносить хвалы Господу. Его голос, такой уверенный и прекрасный, подстроившись к раздававшемуся в этих комнатах эху, начал витать вокруг присутствующих. Мила закрыла глаза и вникла в смысл произносимых им слов. Они звучали на латыни, но их смысл был бы понятен даже самому глухому из людей. Этой молитвой отец Тимоти привносил мир туда, где был хаос, очищая всякую вещь от скверны.

Письмо было адресовано отделению ФБР. Его наверняка расценили бы как послание некоего фантазера, если бы в его написании не обнаружилось некое сходство с почерком Рональда Дермиса на примере одной из контрольных работ, выполненных им еще в детстве.

Оно было написано на тетрадном листе самой обычной шариковой рукой. Отправитель не слишком беспокоился об оставленных им на листе отпечатках пальцев.

Казалось, что Альберт больше не нуждался в мерах предосторожности. Текст письма был написан посередине листа всего одной фразой, в котором почти напрочь отсутствовали знаки препинания.

Горан взял себе копию этого письма для более детального его изучения. Эту ночь он проведет дома вместе с Томми. Криминолог на самом деле захотел побыть в тот вечер с сыном. Ведь они не виделись несколько дней.

Едва Горан переступил порог своей квартиры, как сразу же услышал приближающиеся шаги Томми.

— Как дела, папа?

Горан, схватив сына, поднял его кверху, заключил в радостных объятиях.

— Неплохо. А у тебя?

— У меня все хорошо.

Это были три магических слова. Его сын научился говорить их тогда, когда они остались жить вдвоем. Будто хотел сказать, что Горану не о чем беспокоиться, ведь у него «все хорошо». Он обходился без мамы. Он научился обходиться без нее.

Но на этом все, как правило, и заканчивалось. Этими тремя словами тема была исчерпана. Жизнь входила в нормальное русло. «Ну, вот мы и вспомнили, как нам плохо без нее. А теперь можно идти дальше».

В действительности все так и происходило.

Томми нетерпеливо исследовал сверток, принесенный отцом.

— Bay! Китайская еда!

— Я подумал, что тебе будет приятно внести некоторое разнообразие в меню госпожи Руны.

Томми сделал недовольную мину:

— Ненавижу ее котлеты! Она сует в них слишком много мяты, они как будто сделаны из зубной пасты!

Горан рассмеялся: в самом деле, в словах сына была доля истины.

— А ну иди мыть руки!

Томми побежал в ванную. Вернувшись, он принялся накрывать на стол. Горан переставил значительную часть посуды с верхних полок кухни на те, которые были в зоне досягаемости мальчика: таким образом, отец давал сыну почувствовать, что тот стал полноправным участником их нового семейного уклада. Совместный труд означал, что отныне каждый брал на себя заботу о другом, и поэтому никто из них двоих не мог позволить себе «расслабиться». Никто из них не имел права предаваться тоске.

Томми взял тарелку для второго, выложил на нее жареные китайские пельмени и кисло-сладкий соус. А в это время его отец раскладывал по пиалам рис. У них были и китайские палочки, а вместо мягкого мороженого Горан купил банку разноцветного ванильного десерта.

За столом оба делились событиями прошедшего дня. Томми поведал отцу о том, как проходила его подготовка к летнему лагерю для бойскаутов. Горан поинтересовался у сына о делах в школе и с гордостью обнаружил, что мальчик получил высший балл по физкультуре.

— А у меня почти со всеми видами спорта были трудности, — признался Горан.

— А какой тебе удавался лучше всего?

— Шахматы.

— Но шахматы — это же не вид спорта!

— Как это не вид спорта: шахматные состязания присутствуют даже в Олимпийских играх.

Но Томми, казалось, этот довод не вполне убедил. Впрочем, он твердо знал, что его отец никогда не лгал. Тот урок в действительности оказался самым тяжелым. Ведь тогда он впервые спросил у отца про мать, и Горан рассказал ему всю правду.

«Никаких фокусов», — говорил Томми, когда требовал от кого-либо полной открытости в отношениях. И отец сразу же удовлетворил это его требование. И вовсе не из мести или желания наказать мать Томми. Ложь или, того хуже, полуправда только усиливали тревоги ребенка. В этом случае он оказался бы один на один перед лицом двойной лжи: и со стороны матери, которая их бросила, и со стороны отца, не осмелившегося ему обо всем рассказать.

— Ты когда-нибудь научишь меня играть в шахматы?

— Конечно.

С этим торжественным обещанием Горан уложил сына в постель. Затем ушел в кабинет, снова взял письмо Рональда и в очередной раз перечитал его. С самого начала криминолога поразила одна деталь. Эта фраза: «затем пришел ОН. ОН понимал меня, он научил меня». Здесь слово «ОН» намеренно написано заглавными буквами. Уже второй раз подряд Горан встречал это странное упоминание. Оно содержалось в магнитофонной записи признания Рональда, сделанной отцом Рольфом.

Это вполне очевидный пример раздвоения личности, в котором негативное «Я» выступает отдельно от реально существующего «Я». И тогда получается Он.

«Это — Я. Но именно ОН сказал мне сделать это. Это ЕГО вина в том, что случилось».

В таком контексте все другие становятся «НИКЕМ». Это слово также написано заглавными буквами.

Рон хотел, чтобы его спасли. Но все окружающие забыли о его существовании и о том факте, что он, по сути своей, был всего лишь ребенком.

Мила отлучилась, чтобы купить себе что-нибудь на обед. После бесполезного скитания по магазинам и закусочным, закрытым раньше времени из-за ненастья, девушка была вынуждена удовольствоваться пакетом готового супа, купленного в бакалейной лавке. Сначала Мила подумала о том, чтобы разогреть его в микроволновой печи, которую видела на кухне Бюро. Правда, девушка слишком поздно вспомнила про то, что отнюдь не была уверена в ее рабочем состоянии.

Мила вернулась в квартиру до того, как мороз успел сковать ее мышцы. Как бы ей хотелось надеть сейчас свой спортивный костюм и кроссовки: девушка уже давно не тренировалась, и скопившаяся в суставах молочная кислота серьезно затрудняла движения.

Она уже собиралась войти в дом, когда увидела стоявшую на противоположном тротуаре Розу Сара, оживленно спорившую с каким-то мужчиной. Мила подумала, что это наверняка ее муж, и девушке стало искренне его жаль. Она юркнула в подъезд здания, прежде чем гарпия успела ее заметить и еще больше возненавидеть.

На лестнице Мила столкнулась со спускавшимися вниз Борисом и Стерном.

— Вы куда?

— Идем в управление, чтобы узнать, как продвигаются поиски Дермиса, — ответил Борис, вставляя сигарету в зубы. — Хочешь с нами?

— Нет, спасибо.

Борис заметил пакет с супом.

— Тогда приятного аппетита.

Поднимаясь выше, девушка услышала, как молодой человек обратился к своему старшему коллеге:

— Тебе нужно снова начать курить.

— Лучше уж ты переходи на эти…

Мила узнала звук открывающейся банки с мятными леденцами Стерна и улыбнулась.

В Бюро она была одна. Горан проведет этот вечер дома с сыном. Ее немного это огорчило. Девушка уже привыкла к его присутствию и находила очень интересным его метод ведения расследования. Ну, взять хотя бы вчерашнюю молитву. Будь ее мать жива, она не поверила бы своим глазам, увидев дочь за этим занятием.

Микроволновка была в рабочем состоянии. И суп оказался не так уж и плох. А может, она просто была очень голодна. Мила вместе тарелкой и ложкой уединилась в гостевой, вполне довольная тем, что на некоторое время комната будет в полном ее распоряжении.

Мила села на раскладушку, скрестив ноги. Рана на левой ноге все еще болела, но дело уже шло на поправку. «Все всегда проходит», — подумала девушка. Не отрываясь от еды, она положила перед собой фотокопию письма Дермиса. Конечно, Рональд выбрал весьма странный способ неожиданного появления в этой истории. Но что-то не вязалось в его словах. Мила не осмелилась сказать об этом Горану, поскольку думала, что не вправе давать советы. Но мысль об этом не отпускала на протяжении всего дня.

Известие о письме попало и в прессу. Вещь из ряда вон выходящая. Вполне очевидно, что Горан решил угодить эго серийного убийцы. Он словно говорил: «Видишь? Ты — в центре нашего внимания!» На самом же деле доктор просто хотел отвлечь его от девочки, которую тот удерживал.

«Не знаю, сколько времени он сможет сопротивляться своему позыву к убийству», — обмолвился криминолог несколько часов назад.

Мила попыталась отогнать от себя эту мысль и вновь сосредоточилась на письме. Ее раздражала форма, которую Рональд избрал для своего послания. Именно в этом и была загвоздка. Она едва ли смогла бы объяснить, в чем это заключалось, но текст в виде единой строки без знаков препинания мешал ей понять содержание целиком.

Тогда девушка решила разделить его на части. Отодвинув тарелку в сторону, Мила взяла в руки блокнот и карандаш.

Мила перечитала по очереди все фрагменты. Это было излияние, полное злобы и ненависти. Оно было обращено ко всем без исключения. Потому что Билли в сознании его убийцы представлял собой нечто огромное, всеобъемлющее. Нечто такое, чего Рону было не дано понять.

Счастье.

Билли был весел, несмотря на что стал свидетелем самоубийства своих родителей. И, несмотря на то что относился к числу сирот категории Б, мог быть усыновлен. Билли пользовался всеобщей любовью, вопреки тому, что ему нечего было предложить взамен.

Убив его, Рональд навсегда стер улыбку с ханжеского лица окружающего мира.

Но чем чаще Мила перечитывала эти слова, тем больше обращала внимание на то, что предложения в письме скорее походили на ответы, чем на признание или вызов. Словно кто-то допрашивал Рональда, а тот никак не мог взять в толк, когда же ему нарушить наконец обет молчания, в плену которого он был так долго, и освободиться от бремени тайны, возложенного на него отцом Рольфом.

Но что это были за вопросы? И кто их ему задавал?

Мила вспомнила про слова, произнесенные Гораном во время молитвы. А именно про то, что добро не выставляет себя напоказ, в то время как примеры злодеяний постоянно у нас перед глазами. Доказательства. Рональд полагал, что убийство сверстника — положительный и необходимый акт. Билли олицетворял в его понимании зло. А кто докажет, что он не сделал ничего хорошего? Великолепная логика. Потому что Билли Мур, став взрослым, мог превратиться в дурного человека. Кому под силу это знать?

Когда Мила в детстве изучала катехизм, она всегда задавалась подобным вопросом. Но и с годами эта мысль ее не оставляла в покое.

Отчего Бог, считающий себя добрым, допускает гибель детей?

Если подумать хорошенько, именно эта мысль противоречит идеалу любви и справедливости, пронизывающему насквозь все Евангелия.

А может, смерть в раннем возрасте и есть то самое предназначение свыше, которое Господь Бог приберег для своих самых худших чад. Но ведь получается, что и те дети, которых Мила спасала, вполне могут превратиться в убийц или в маньяков. Вероятно, то, чем она занималась, было ошибкой. Если бы кто-то убил Джефри Дамера или Чарльза Менсона, когда те были еще в младенческом возрасте, то как можно было бы расценить такой поступок: как благое дело или как злодейство? Убийцы этих людей были бы скорее осуждены и наказаны, а отнюдь не чествовались бы как спасители человечества!

Мила пришла к выводу, что добро и зло очень часто меняются местами. Одно иной раз становится инструментом в руках другого и наоборот.

«Как могут быть сходны между собой слова молитвы и бредни убийцы», — подумала девушка.

Поначалу Мила почувствовала привычную щекотку в основании шеи. Словно что-то все ближе подступало к месту, скрытому у нее за спиной. Затем она повторила последнюю мысль и в тот самый момент поняла, что прекрасно знает вопросы, на которые Рональд пытался ответить своим письмом.

Девушка постаралась их вспомнить, несмотря на то слышала всего один раз. Она набросала в блокноте несколько вариантов. Ошибившись с последовательностью, была вынуждена начать заново, но в конце концов все вопросы предстали перед ее глазами. Тогда Мила попыталась совместить их с фразами из письма. Так возник этот диалог на расстоянии.

Мила в последний раз перечитала весь текст…

И с самого начала все встало на свои места.

Эти слова предназначались им. А дальше — ответы на вопросы криминолога, обращенные к безмолвию…

Почему Билли Мур должен был умереть?

Откуда исходит ненависть Рональда?

Что с ним стало за эти годы?

Как он научился убивать?

Что заставило его предпочесть зло?

Почему он не положит конец этому ужасу?

Мила не знала, что и думать. А может, ответ на ее вопрос находился в самом конце послания.

Имя.

Ей нужно было во что бы то ни стало подтвердить свое предположение.