Барбара была права.

Кукушка остановился возле первой изгороди, метрах в четырехстах от дома Сюзи, вытащил из кармана брюк мобильный и включил его.

— Боюсь, ничего не получится. Тут нет связи. — Амелия протянула Кукушке руку, чтобы он помог ей перебраться через изгородь. — Обычно мне приходится ехать до самого Фованта, чтобы проверить сообщения. Иногда, очень редко, можно поймать слабый сигнал вон там. — Она показала на вершину холма.

— Почему ты не поставишь усилитель сигнала? — с удивлением спросил он. — Разве МИ-6 не хочет все время быть с тобой на связи?

— В этом–то и смысл этого места.

Кукушка перебросил ногу через ограду и последовал за ней.

— Это мое убежище. Приют, где я могу уединиться и меня никто не найдет. Моя частная жизнь имеет для меня большое значение. Ты же знаешь, каково это — постоянные сообщения, звонки на мобильный, бесконечные имейлы от коллег. Мои выходные для меня священны. В следующем месяце я официально вступлю в должность, и на дороге выставят пост. А возле дома установят камеры слежения. Так что сейчас мы с тобой наслаждаемся последними минутами уединения на следующие несколько лет. Кто его знает, когда мы еще сможем побыть вдвоем.

Это была прекрасная кода — дать Кукушке понять, что она видит за их отношениями большое будущее. Амелия даже удивлялась, насколько ей нравится эта игра–перевертыш. Она ожидала, что рядом с Кукушкой будет чувствовать себя буквально физически больной, но всего через несколько минут после того, как он прибыл, Амелия поняла, что он не значит для нее ровным счетом ничего. Те черты его характера, которые она раньше находила милыми и трогательными, — чувствительность, застенчивость, пытливый ум — сейчас представлялись ей как недостатки или слабости. То, что он говорил, было скучно и неглубоко; даже его интересные истории и шутки начали повторяться. Его физическая привлекательность, которой Амелия втайне любовалась и гордилась, теперь стала казаться ей признаком невыносимого тщеславия, граничащего с нарциссизмом. Любопытно, что почти то же самое Амелия испытывала при расставании с бывшими любовниками. То, что сначала привлекало в человеке больше всего, в конце концов начинало вызывать наибольшее отвращение. Сейчас она хотела только избавиться от этого бремени, разрушить его и найти своего настоящего сына.

— Дерьмо! — сказал вдруг Кукушка. Он похлопал себя по карманам, потом полез во внутренний карман куртки.

— Что такое?

— Я забыл сигареты. Амелия встревожилась:

— Да ладно, разве это так уж важно? Я все равно терпеть не могу, когда ты куришь.

Он бросил на нее мрачный, даже презрительный взгляд, как будто она только что его предала.

— Что, даже на улице? На открытом воздухе?

Это был первый раз, когда он осмелился ей возразить, и Амелия почувствовала прилив паники. Отчего такая перемена настроения? Может быть, он заподозрил, что в доме что–то происходит, и забыл сигареты специально? Чтобы иметь предлог вернуться? Но Кукушка тут же вспомнил о хороших манерах и очаровательно улыбнулся.

— Я просто люблю курить на ходу. Я расслабляюсь, это помогает мне думать.

— Я понимаю. — Амелия улыбнулась в ответ. — Но мы ведь все равно вышли ненадолго. — Она показала на опушку небольшого леска примерно в четверти мили от них. — Можем повернуть обратно вон там.

Кукушка переступил с ноги на ногу.

— Нет, я все же лучше сбегаю.

Прежде чем Амелия успела его остановить, он перемахнул через изгородь и побежал к дому. С такой скоростью он будет там уже через минуту, стремительно подумала она и в смятении обвела глазами окрестности. Разумеется, Кевина Вигорса видно не было.

— Франсуа!

Кукушка обернулся и нахмурился:

— Что?

Очень медленно Амелия перелезла через изгородь и направилась к нему, стараясь выиграть еще несколько секунд с каждым своим шагом. Не дойдя до Кукушки нескольких метров, она сунула руку в карман пальто и достала оттуда ключи.

— Возьми.

— Ничего, меня впустит Барбара. Я буду через пять минут, — бросил он уже через плечо и снова перешел на бег.

Ей оставалось только стоять и смотреть ему вслед.