Венсан Севенн прибыл на вокзал Сент—Панкрас в пятницу, в 17:28. Его появление отметил помощник Кевина Вигорса, Дэниэл Олдрич, бывший сотрудник Особого подразделения. Он тут же послал Тому имейл с фотографией, подтверждающий, что объект только что миновал статую сэра Джорджа Беджемена в главном вестибюле. Амелия, которая не хотела проводить в обществе Кукушки ни одной лишней минуты сверх того, что было необходимо, организовала ему такси. Водитель должен был забрать его с вокзала Сент—Панкрас и довезти до Уилтшира. Олдричу, стоявшему в толпе пешеходов на Юстон—Роуд, было прекрасно видно таксиста, который держал над головой лист бумаги формата А4 с надписью «Фрэнсис Мало». Надпись была сделана черным маркером. Кукушка заметил встречающего, подошел к нему и передал свой багаж. Водитель убрал вещи в багажник.

Такси скрылось в плотном пятничном транспортном потоке. Олдрич не сделал попытки за ним проследить. Том и его команда решили не ставить на машину прослушку — Венсан вряд ли стал бы звонить своим в присутствии водителя; всегда был риск, что таксист работает на Амелию. Вместо этого Олдрич послал Тому еще один имейл:

Том прочитал имейл, сидя на кухне дома Амелии. Он объявил остальным членам команды, что Кукушка, по всей вероятности, прибудет в Чок—Биссет около восьми вечера. За предшествующие двадцать четыре часа Хэролд Мобрэй, с помощью Тома, утыкал весь дом камерами наблюдения и микрофонами, которые активировались голосом. Амелия приехала в обед, прямо с Воксхолл—Кросс. Она сказала, что собирается предложить Венсану большую из двух свободных спален. На случай, если Кукушке больше понравится другая, вторую спальню, по левую сторону от лестницы, тоже оснастили оборудованием. Одна камера была установлена за зеркалом в тяжелой позолоченной раме, в северной стене, вторая — за картиной слева от кровати.

На втором этаже располагались две ванные комнаты. Первая примыкала к спальне Амелии, вторая находилась между комнатой Кукушки и маленьким коридорчиком, ведущим к лестнице. Именно этой ванной должен был пользоваться Венсан. Мобрэй настоял на том, чтобы поставить жучки и там.

— Судя по моему опыту, люди делают в туалете самые что ни на есть странные вещи, — заметил он, укрепляя миниатюрную камеру в углубление вешалки для полотенец футах в шести от пола. — Кукушка заходит сюда, так сказать, уединяется, и кто знает, может, он снимет штаны и полностью расслабится. Если он позвонит по телефону, мы услышим это в микрофоне. Если у него что–нибудь интересное в сумках, может, он захочет порыться в них именно здесь. Если только ваш лягушатник не станет искать оборудование специально, он ни за что не догадается, что мы за ним подсматриваем.

Существовала вероятность, что французы держат дом под наблюдением, поэтому Том старался выходить наружу как можно реже, опасаясь, что в нем опознают Стивена Юниака. Сюзи Шэнд, соседка Амелии, литературный агент, разрешила команде Тома использовать свой дом в качестве базы. Сама она уехала в отпуск в Хорватию, предварительно подписав обязательство о неразглашении. Владельцы третьего дома в этом уединенном уголке Чок—Биссет, Чарлз и Сьюзан Гамильтон, по всей видимости, привыкли, что в доме Шэнд постоянно находятся какие–то странные люди, и не сделали попытки по–соседски поинтересоваться, что здесь делают Том и его люди. На всякий случай команде было велено отвечать, что они члены семьи и приехали в Чок—Биссет на выходные.

Дом Сюзи представлял собой довольно ветхий коттедж с низкими, изъеденными жучком деревянными балками. Он находился примерно в минуте ходьбы от парадной двери Амелии. Окна обоих домов выходили на зеленую долину с северной стороны и на крутой холм с южной. Сад Сюзи примыкал к западной границе участка Амелии. Комнаты, в которых устроилась команда, были влажными, но довольно удобными, и Том обнаружил, что даже наслаждается тишиной и спокойствием сельской местности после беготни по городам и бесконечных разъездов. Главным оперативным центром назначили большую библиотеку, где Сюзи держала книги, которые ей в изобилии преподносили сливки лондонского литературного общества. Барбара Найт, библиофил со стажем, обнаружила там первые издания Уильяма Голдинга, Айрис Мердок и Джулиана Барнса, а также экземпляр «Сатанинских стихов» с автографом автора.

Именно здесь Эльза Кассани устроила свою «диспетчерскую». На длинном дубовом столе стояли три лэптопа, а на полках девять отдельных мониторов с камер наблюдения. Эльза сама освободила полки от книг и тщательно вытерла с них пыль. Мониторы показывали все девять комнат дома Амелии. В пятницу прошел короткий, но очень сильный дождь, и на какое–то время изображение стало нечетким, но в целом Том был удовлетворен результатом. Они могли видеть каждый шаг Кукушки в любое время дня и ночи. Единственной «черной дырой» была подсобка в северной части дома, но там Кукушке было делать нечего.

Под главным окном в библиотеке Эльза положила матрас. На нем она урывками спала днем, накрываясь одеялом без пододеяльника. Рядом с этой импровизированной кроватью она держала бутылку минералки, ночные кремы и духи, а также айпод, который начинал завывать и стонать, как только она вдевала наушники в уши. Хэролда разместили наверху, в меньшей из спален. Том устроился дальше по коридору, на матрасе, который скрипел, как гамак. Барбаре, ввиду преклонного возраста, предоставили хозяйскую спальню.

— «Гиллеспи» не идет ни в какое сравнение, — пошутила она. Большую часть времени Барбара проводила в одиночестве за чтением новой биографии Вирджинии Вулф и разработкой плана действий на утро субботы.

— Вам снова предстоит роль мисс Марпл, — сказал ей Том. — Сыграйте так же, как тогда в Ницце, и вас выдвинут на премию Британской академии кино и телевизионных искусств.

Работа шпиона — это ожидание.

В четверг вечером Хэролд и Барбара отправились в кино в Солсбери. Амелия была еще в Лондоне, Венсан в Париже. Том и Эльза остались в доме одни. Они вспоминали Ниццу и обсуждали последние детали предстоящей операции.

— Амелия собирается предложить Венсану отправиться на прогулку в субботу утром. Если будет плохая погода, она позовет его на ланч в паб возле Тисбери. В любом случае у нас будет достаточно времени, чтобы порыться в его вещах. В долине нет мобильной связи, так что, если нам повезет, телефон он с собой не возьмет.

— О, это было бы классно, — заметила Эльза. В левом ухе у нее было три золотые сережки, и Том не мог отвести от них взгляд. Он все время думал о других жизнях Эльзы. — Все, что мне нужно, — это пятнадцать минут с его лэптопом. Я скопирую всю информацию с его хард–диска, а потом спокойно проанализирую здесь. Если он получает имейлы от своих, мы сможем их читать. Ну и если они схалтурят, нам, возможно, удастся проследить, откуда они отправляются.

— Что ты имеешь в виду — «схалтурят»?

— Ну, серьезные люди ни за что не будут отправлять письма из того места, где держат сына Амелии. По идее они должны бы отъехать на несколько километров и сделать это оттуда. Чаще всего для этих целей заводят специальный девайс, подальше от базы. Но работать таким образом — это реальная заморочка, поэтому иногда люди ленятся.

Том подумал о Марселе, о своем собственном компьютере, который у него сначала отняли, а затем вернули, напичканный следящими программами. Он рассказал Эльзе о нападении в Лучезарном городе, и она осторожно потрогала шрам у него под глазом. Ее нежность удивила Тома. В Ницце он был уверен в том, что она слегка играет с ним, возможно по просьбе Маркуэнда, но теперь у него не было причин сомневаться в ее искренности.

— В Ницце ты как–то не воспринял меня всерьез, — сказала она.

— Я был на задании, — возразил Том.

— Да нет, ничего страшного. Я этого ожидала. Джимми предупредил меня, что ты немного… как это сказать.

— Потрясающий? Эльза рассмеялась:

— Нет. Нетерпеливый. Немножко надменный.

— Резкий.

Она покатала слово на языке.

— Резкий. Да, наверное, резкий. Но потом ты стал мягче. Мне было приятно с тобой разговаривать.

В принципе Тому нравилось, что она с ним флиртует. Эльза с легкостью отметала налет его профессиональной сдержанности и смело входила в его личное пространство. Бесстрашие юности, подумал Том.

— Ты проделала фантастическую работу, — похвалил он. И это была правда. Информация о Мало, которую она раскопала, привела их к Кристофу Делестру и помогла раскрыть операцию DGSE.

— Давай поедим, — предложила она.

За день до этого Хэролд закупил в супермаркете в Солсбери кучу готовых замороженных блюд для всей команды. В обед Эльза открыла холодильник, сморщила нос, сказала, что все это «полное безобразие», и объявила, что приготовит свежую пасту. В течение получаса кухня превратилась в настоящее поле битвы. Повсюду стояли миски и стаканы, а в воздухе, как утренний туман над долиной Чок—Вэлли, стояла мучная пыль. Теперь сама паста была уже готова, и она приступила к завершающему этапу. Том открыл бутылку вина из погреба Сюзи и присел за кухонный стол. Эльза ловко нарезала цукини и обжарила их в оливковом масле с чесноком.

— Похоже, ты знаешь, как это делается, — заметил Том.

— Я итальянка, — с шутливой гордостью ответила она, радуясь, что удалось ввернуть стереотип. — Но в расплату за ужин ты расскажешь мне все секреты Томаса Келла.

— Все?

— Все.

— Это может занять много времени.

Тому не хотелось говорить о своем браке; пожалуй, это была единственная нежелательная тема. Не из лояльности к Клэр, но потому, что это была хроника сплошных провалов и неудач.

— Начни с того, почему ты ушел из МИ-6.

Том замер, не успев поднести к губам бокал с вином. Удивительно, что Эльзу интересует история его позора.

— Как ты узнала?

Он не только не рассердился, но, напротив, ощутил странное облегчение. Оказывается, ему давно хотелось поговорить об этом откровенно.

— Люди говорят, — небрежно бросила Эльза.

— Это непростая ситуация. Предполагается, что я не должен ее обсуждать.

Эльза поставила кастрюлю на огонь, бросила на него смешной выразительный взгляд и посолила воду.

— Никто нас не услышит, Том. Мы одни в доме. Расскажи мне.

И он рассказал ей все. О Кабуле и о Яссине.

— После одиннадцатого сентября я много работал с американцами. Они тогда были очень рассержены. Неудивительно. Их унизили, их напугали, и они жаждали мести. Думаю, я довольно точно описываю их душевное состояние и настрой.

— Ну, продолжай.

— В конце 2001 года я выехал в Афганистан с командой наших из конторы. Совместная операция с Лэнгли. То, что произошло в Нью—Йорке и Вашингтоне, застало нас всех врасплох. Мы играли в догонялки непонятно с кем, и нам часто приходилось действовать наугад.

— Ну, это понятно. — Эльза не сводила глаз со сковородки, возможно, чтобы лишний раз его не смущать. Она стояла спиной к Тому, и он украдкой, как настоящий женатик, полюбовался ее фигурой. Сегодня на ней были голубые джинсы и белая футболка.

— За последующие четыре года я много раз ездил в Пакистан и Афганистан. В 2004–м ЦРУ арестовало человека, о котором ты, может быть, слышала. Яссин Гарани. Он несколько лет жил на северо–западе Пакистана, в тренировочном лагере Аль—Каиды. Он сказал янки, что является гражданином Британии, и в доказательство предъявил паспорт. Чуть позже его перевели в оперативный центр в Кабуле и начали допрашивать.

— Допрашивать.

— Задавать вопросы. Снимать показания. Производить перекрестный допрос. — Стоит ли устраивать Эльзе урок английского, подумал Том. Возможно, она как раз более чем хорошо понимает смысл этого слова. — С ним не обращались плохо, если ты это имеешь в виду. МИ-5 сообщила Лэнгли, что у них есть особая папочка на Яссина. Он числился в списке потенциальных террористов на северо–востоке Англии, и они старались не выпускать его из виду. Не прямая угроза, не преступник в розыске, так что наружки за ним не было, но… о нем знали, он вызывал определенное беспокойство, и, когда он куда–то подевался, это тоже вызвало беспокойство.

— Я думаю, можно забеспокоиться, когда такой молодой человек едет в Пакистан и учится там убивать.

— Можно. — Том взял бутылку и подлил еще вина себе и Эльзе.

Она закончила с кабачками и теперь осторожно опускала пасту в кипящую воду.

— Спасибо. Уже скоро. Тальятелле готовятся всего пару минут.

Том достал из буфета две миски, а из ящика ложки и вилки. Он положил приборы на стол, а миски поставил на стол, чтобы Эльза могла до них дотянуться. Потом он продолжил рассказ:

— Итак. У нас есть Гарани, двадцать один год, студент из Лидса, который утверждает, что ездил в Лахор повидаться с друзьями. Но у американцев есть фотографические доказательства, что он воин джихада и только что, в Малаканде, его обучили, как пользоваться ручным противотанковым гранатометом. Я сказал ему, что он должен хорошенько подумать. Что лучше всего ему будет иметь дело со своим собственным правительством. Если он честно расскажет обо всем, о своих знакомых в Великобритании и Пакистане, то я смогу ему помочь. Если нет, если он будет продолжать играть в молчанку и изображать из себя невиновного, то я не отвечаю за то, что сделают с ним американцы.

— Я знаю эту историю, — сказала Эльза.

Она подцепила ленточку пасты, подула на нее и покатала ее между пальцами. Потом полотенцем взяла кастрюлю за ручку и аккуратно вылила содержимое в дуршлаг, стоящий в раковине. Ее тут же обдало паром, и она сделала шаг назад.

— В ЦРУ его пытали?

Том почувствовал прилив секундного раздражения. Неужели она готова так легко обвинить американцев? Интересно, ей пришлось тем или иным образом соприкасаться с эти делом или она, как и все, прочитала о нем в газетах?

— Скажем так, янки обращались с ним довольно жестко, — сказал он. — Как и все мы.

— Что это означает?

— Это означает, что мы были далеко от дома. — Том старался подбирать слова как можно более тщательно. — Мы пытались раскрыть террористические ячейки в Великобритании и США. Мы нутром чувствовали, что Яссин знает вещи, которые нам очень и очень пригодятся. Но он отказывался говорить, и мы в конце концов потеряли терпение. — Том откашлялся. — И некоторые… повели себя агрессивно. — Он, как и тогда, не захотел называть имена американских коллег, которые перешли определенную черту. — Прикасался ли я к нему? Нет. Запугивал? Нет, ни в коем случае. Угрожал, что доберусь до его семьи в Лидсе? Никогда.

На лице Эльзы не отразилось никаких эмоций.

— Так, значит, допрос был таким, как его описывали? — ровно спросила она. Она явно заставляла себя не произносить слово «пытки», как человек, который аккуратно обходит лужи. — Что там в действительности произошло, Том?

Он поднял голову. Эльза застыла над кастрюлей, как будто решила отложить ужин до полного выяснения всех обстоятельств. Было не похоже, что она его осуждает. Пока еще нет. Но она хотела услышать его ответ.

— То есть ты спрашиваешь человека, с которым собираешься разделить ужин, не совал ли он заключенного головой под воду? Или ты интересуешься, не выдирал ли я ему ногти?

— А ты выдирал?

К нему как будто вернулись безысходность и отчаяние последних недель на Воксхолл—Кросс.

— Ты думаешь, я на такое способен?

— Я думаю, мы все способны на что–то подобное.

Но по тону Эльзы было ясно, что она ему верит. Она верила, что Том не нарушил границы закона и своей собственной порядочности. И он чувствовал к ней огромную благодарность и привязанность. Клэр не могла ему дать даже этого. После увольнения из МИ-6 он ощущал себя то преступником, то единственным человеком во всей Англии, который способен понять угрозу, исходящую от людей вроде Яссина Гарани.

— Я не пытал его, — сказал он. — МИ-6 не пытает людей. Сотрудники обеих служб обязаны ни при каких обстоятельствах не преступать…

— Ты говоришь как адвокат, — перебила его Эльза и открыла окно. — Так в чем проблема?

— Проблема в отношениях с американцами, проблема в прессе, и проблема в законе. Шпионы обязаны считаться и с тем, и с другим, и с третьим. Иногда возникает ощущение, что ты пытаешься делать свою работу с одной рукой, привязанной к спине. Журналисты представили дело так, что Яссин — британский подданный, который невиновен, пока суд не докажет обратное; Буш и Чейни пытали его, а потом перевезли в Гуантанамо и оскорбили его честь и достоинство. Habeas corpus. Они обвинили МИ-6 в том, что мы знали о происходящем, но закрывали на это глаза.

— А что думал ты? Ты знал, куда они собираются отвезти Яссина? Ты беспокоился о том, как с ним будут обращаться?

Да, он был виноват, ему было стыдно, и в то же время Том знал, что снова поступил бы точно так же.

— Нет. И — нет.

Их взгляды встретились. Том вспомнил камеру в Кабуле, запах пота и немытого тела, жалкое, несчастное лицо Яссина, свое нетерпение, желание выбить из него правду, ненависть к тому, за что стоял Яссин. Перед ним был воин джихада, которому основательно промыли мозги; в своем рвении Том не рассматривал даже малейшую вероятность, что этот юноша, измученный недостатком сна, может оказаться кем–то еще.

— Что я сделал… что сделали мы, офицеры разведывательной службы, что было неверно и с точки зрения закона, и с точки зрения прессы, — мы позволили другим вести себя вразрез с нашими собственными убеждениями. Газеты подобрали для этого подходящие определения. «Пассивная экстрадиция», «пытка чужими руками». Типичная британская манера, как они заявляли. С имперских времен. Пусть другие сделают всю грязную работу за тебя.

Эльза оторвала два куска бумажных полотенец и положила их на стол в качестве салфеток.

— Яссина увезли. — Том сделал глоток вина и задумался. — Правда в том, что… да, мне было действительно все равно, что с ним станет. Я не думал о том, какие методы будут применять египтяне, что произойдет в Каире или Гуантанамо. Я видел другое — молодого человека, чья единственная цель в жизни — убить как можно больше мирных граждан. В Вашингтоне, в Риме, в Чок—Биссет. Я считал, что он трус и дурак, и, честно говоря, я был даже рад, что его посадили в тюрьму. Это мой грех, да. Я забыл, что надо заботиться о человеке, который хотел разрушить все, что я был призван защищать.

Эльза полила пасту оливковым маслом и перемешала цукини и чеснок с длинными широкими полосками тальятелле. Том по–прежнему не догадывался, что она думает и на чьей она стороне.

— Так, значит, ты тот, на кого свалили всю вину? Жаловаться и клясть судьбу было глупо; Том совсем не хотел, чтобы эта симпатичная девушка испытывала к нему жалость.

— Ну, нужно было на кого–то ее свалить, — легко сказал он. Траскотт, находившийся за тысячи миль от Кабула, в своем кабинете, дал санкцию на присутствие офицера МИ-6 при допросах Яссина, а затем, годы спустя, когда разгорелся скандал и Guardian начала поджаривать пятки министру иностранных дел, нагло обвинил Тома в том, что он действовал против закона. Тома буквально затаскали по судебным заседаниям; в деле он фигурировал как «свидетель Х» — очень подходящее и очень оруэлловское кодовое имя. А потом его выгнали из МИ-6.

— Я скажу тебе вот что, — закончил Том. — И это мое последнее слово. Наши отношения с Америкой гораздо глубже, чем принято представлять, даже глубже, чем мы хотели бы признать. И если сотрудник британских спецслужб становится свидетелем того, как его американские коллеги применяют методы, с которыми он не согласен, что он должен делать? Позвонить маме и сказать, что он осуждает этих ребят? Попроситься у начальства обратно домой, потому что ему все это не нравится? Мы на войне. И американцы наши союзники и друзья, что бы мы ни думали о Буше, о его парнях, о Гуантанамо и Абу—Грейбе.

— Я понимаю…

— А главный интерес большинства левых состоял только в том, чтобы продемонстрировать свои высокие моральные качества и хороший вкус, пропиариться за счет людей, которые делали все, чтобы обеспечить им спокойный сон в мягких кроватях.

— Поешь.

Эльза поставила перед ним миску с пастой и нежно положила ладонь на шею. Это был не просто жест дружеского понимания. Она была женщиной, а он мужчиной, и он ей нравился.

— Единственное, что можно сказать в защиту Яссина, — это то, что он был совсем мальчиком. — Том вдруг почувствовал, что совершенно расхотел есть. Он бы отодвинул миску в сторону, если бы не боялся обидеть Эльзу. — Он был молод и не понимал, что творит. Но попробовал бы кто–то убедить в этом невесту доктора, который мог бы погибнуть во время теракта в метро. Или внука, чей дедушка находился во взорванном автобусе где–нибудь в Глазго. Или матери, чей шестимесячный сын мог бы умереть в больнице после того, как Яссин подорвал бы себя в торговом центре в Мидлендсе. Если бы их ознакомили с делом Яссина Гарани, они вряд ли решили бы, что он невинный английский путешественник, который отправился в Пакистан по следам Роберта Байрона. Яссина переполняла ненависть. И за то, что с ним случилось, за то, что мы позволили себе ненавидеть его в ответ, правительство ее величества выписало Яссину чек на восемьсот семьдесят пять тысяч фунтов.

Эльза опустилась на стул.

— Почти миллион, и это в наши суровые времена. Компенсация за «дурное обращение». Я бы сказал, неплохая сумма из заплаченных нами налогов для человека, который бы с удовольствием взорвал высокий суд, вынесший решение в его пользу.

— Ешь, — сказала Эльза. И они надолго замолчали.