Мышь

Тут было множество устройств, которые убивали мышь быстро, и другие, которые убивали ее медленно. Тут был десяток вариантов традиционной мышеловки, той, которую Рейган обычно называл «мышеловкой Том и Джерри»: ловушка с металлической пружиной, спускавшейся одним прикосновением и ломавшей мыши хребет. На полках стояли техноигрушки: одни мышь удушали, другие били током, третьи даже топили — все надежно упакованы в разноцветные коробки.

— Это не совсем то, что я ищу, — сказал Рейган.

— Ну, это все мышеловки, какие у нас есть, — сказала женщина с большим пластиковым бэджем, на котором стояло ее имя «Бекки» и провозглашалось, что «Ей нравится работать ДЛЯ ВАС в „Корма и сопутствующие товары для животных Макса Макри“. — Посмотрите вон там.

Она показала на отдельную витринку с отравленными саше «Голодная кошка». На вершине лежала лапами кверху маленькая резиновая мышка.

Рейгана посетило непрошеное воспоминание: Гвен протягивает изящную розовую ручку, пальцы слегка подогнуты вверх. «Как по-твоему, что это?» — улыбается она. Это было за неделю до того, как он уехал в Америку.

— Не знаю, — сказал тогда Рейган.

Они сидели в баре небольшой гостинички в Уэст-каунти: сплошь ковры цвета бургундского, бежевые обои. Он тянул джин с тоником, она попивала второй бокал шабли. Гвен как-то сказала Рейгану, что блондинкам следует пить только белое вино, оно им больше идет. Он смеялся, пока не осознал, что она совершенно серьезна.

— Это дохлый грызун, — сказала она, переворачивая руку, и пальцы повисли, как лапки медлительного розового зверька. Он улыбнулся. Позже он заплатил по счету, и они поднялись в его номер…

— Нет. Такие мне не подходят. Понимаете, я не хочу ее убивать, — сказал он продавщице по имени Бекки.

Она поглядела на него с любопытством, точно он заговорил на иностранном языке.

— Послушайте, мне нужна гуманная мышеловка. Как пенал. Мышка входит, дверка захлопывается, и выйти она уже не может.

— И как же вы собираетесь ее убить?

— Не собираюсь. Отъеду на несколько миль и выпущу. Тогда она не сможет вернуться, чтобы снова нам докучать.

Теперь Бекки разулыбалась, рассматривая его так, будто он был самым милым существом, самым добрым, самым смешным, самым симпатичным созданием на свете.

— Подождите минутку, — сказала она. — Я посмотрю, что у нас есть на складе.

Она скрылась за дверью с табличкой ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА. Симпатичная попка, подумал Рейган, да и сама она в общем и целом привлекательная — в унылом средне-западном духе.

Он выглянул в окно. Дженис сидела в машине, читала журнал — рыжая женщина в неряшливом халате. Он ей помахал, но она на него не смотрела.

В дверь просунула голову Бекки.

— Вам повезло! Сколько вам надо?

— Две найдется?

— Нет проблем.

Она снова исчезла и вернулась с двумя небольшими зелеными пластмассовыми контейнерами. Она пробила их в кассе, и Рейган завозился со все еще непривычными банкнотами и монетками, пытаясь сложить нужную сумму. Бекки тем временем с улыбкой вертела коробки в руках.

— Господи милосердный, — сказала она. — И что, скажите на милость, они еще придумают?

Стоило Рейгану выйти из магазина, его обдало волной жара. Он поспешил к машине. Металлическая дверная ручка была горячей на ощупь, мотор работал вхолостую.

Он сел.

— Я купил две. — От кондиционера в машине было приятно прохладно.

— Пристегни ремень, — сказала Дженис. — Надо тебе все-таки научиться у нас водить. — Она сложила журнал.

— Научусь, — отозвался он. — Со временем.

Рейган боялся водить в Америке: точно едешь по другой стороне зеркала.

Дорогой Дженис упорно молчала, и Рейган стал читать инструкцию на задней стороне коробки с мышеловкой. Если верить тексту, главная привлекательность ловушек такого типа заключалась в том, что вам нет необходимости видеть мышь, касаться ее или что-либо с ней делать. Дверка за ней закроется, вот и все. О том, чтобы не убивать мышь, в инструкции ничего не говорилось.

По приезде домой он вынул ловушки из коробок, затолкал в одну немного арахисового масла, в другую — кусочек кулинарного шоколада и обе поставил на полу кладовки: одну у стены, другую у дырки, через которую мыши как будто проникали в кладовку.

Ловушки были просто «пеналами». С одного конца — дверца, с другого — стенка.

В ту ночь в постели Рейган протянул руку, чтобы коснуться грудей Дженис, пока она спала. Нежно их погладил, не желая ее будить. Они стали гораздо полнее. Жаль, что большая грудь его не возбуждает. Он поймал себя на том, что задается вопросом, каково это — сосать женскую грудь, пока она кормит. Он мог вообразить себе сладость, но никакого особенного вкуса.

Дженис крепко спала, но все же придвинулась к нему.

Он осторожно отполз. Лежал в темноте, пытаясь вспомнить, каково это — спать, перебирал в уме другие варианты. Слишком жарко, слишком душно. Он был уверен, что пока они жили в Англии, он засыпал мгновенно.

Из сада донесся резкий крик. Шевельнувшись, Дженис от него откатилась. Крик прозвучал почти как человеческий. Рейган как-то слышал, что лисы, когда им больно, способны кричать как маленькие дети. А может, это была кошка. Или какая-то ночная птица.

Как бы то ни было, в ночи кто-то умер. В этом не могло быть никаких сомнений.

На следующее утро дверка одной ловушки была закрыта, но когда Рейган осторожно ее открыл, внутри оказалось пусто. Шоколадную наживку кто-то надкусил. Снова подняв дверку, он вернул ловушку на место у стены

Дженис тихонько плакала в гостиной. Рейган стоял у ее кресла. Она протянула руку, и он крепко ее сжал. Пальцы у нее были холодные. Она все еще была в ночной рубашке и не накрашена.

Позже она сделала звонок.

Незадолго до полудня «Федерал экспресс» доставил Рейгану посылку с десятком дискет, забитых цифрами, которые ему следовало просмотреть, рассортировать и классифицировать. Он проработал за компьютером до шести, сидя перед маленьким металлическим вентилятором, который жужжал, дребезжал и гонял горячий воздух.

Вечером, за приготовлением ужина он включил радио.

— … обо всем этом говорится в моей книге. Иными словами, о чем либералы не хотят нам рассказывать. — Голос был высокий, нервный и высокомерный.

— М-да. Кое во что тут, пожалуй, трудно поверить, — успокаивающе бубнил ведущий: низкий голос из радио, точно бальзам для слуха аудитории.

— Ну конечно, в это трудно поверить. Это идет вразрез со всем, во что вас заставляют верить. Либералы и гомосексуалисты в средствах массовой информации, уж они-то вам правды ни за что не скажут.

— А это всем известно, дружище. Слушайте продолжение сразу после песни.

Пели какое-то кантри. Рейган настраивал радио на местную станцию «Национального Общественного»: иногда они передавали новости по всемирному каналу Би-би-си. Кто-то, наверное, изменил настройки, хотя ему никак не шло в голову, кто бы это мог быть.

Отыскав острый разделочный нож, он аккуратно разделил куриную грудку, нарезал розовое мясо на тоненькие ломтики, подходящие для жарки, слушая песню.

Чье-то сердце было разбито, кому-то было уже все равно. Песня кончилась. Пошла реклама пива. Потом снова забубнили мужские голоса.

— Дело в том, что поначалу никто не верит. Но у меня есть документы. Документы! И фотографии. Прочтите мою книгу. Сами все поймете. Нечестивый союз — и поверьте, мне не до шуток! — нечестивый союз между так называемым лобби свободы выбора, медицинским сообществом и гомосексуалистами. Гомикам нужны эти убийства, потому что так они получают маленьких деток, которых используют в экспериментах по поискам панацеи от СПИДа. Только послушайте наших либералов, они твердят о преступлениях нацистов, но все преступления нацистов ни в какое сравнение не идут с тем, что делают они сами. Прямо сейчас делают, пока мы с вами тут говорим. Берут человеческие эмбрионы и вживляют их маленьким мышкам, чтобы создать для своих экспериментов гибрид человека-мыши. А потом делают им инъекцию СПИДа…

Рейган поймал себя на том, что думает о возведенной доктором Менгеле стене из вырванных глаз. Голубых, карих и зеленых…

— Черт!

Он порезал палец. Сунув его в рот, он резко прикусил, чтобы остановить кровь, и, побежав в ванную, стал рыться в поисках пластыря.

— Не забудь, завтра в десять мне уже надо выходить. — За спиной у него стояла Дженис. Он посмотрел на ее голубые глаза в зеркале ванной. Вид у нее был спокойный.

— Хорошо.

Налепив на палец пластырь, чтобы скрыть ранку, он повернулся к ней лицом.

— Сегодня я видела в саду кота, — сказала она. — Большого, серого. Может, он приблудный.

— Может.

— Ты подумал о том, чтобы завести кошку или собаку?

— Пожалуй, нет. Только лишняя головная боль. Я думал, мы договорились: никаких домашних животных.

Она пожала плечами.

Они вернулись на кухню. Налил в сковородку масла, зажег под ней газ. Опустив в сковородку полоски розового мяса, он стал смотреть, как они скукоживаются, белеют, трансформируются.

Рано утром Дженис одна поехала на автобусную станцию. До города далеко, а когда настанет время возвращаться домой, она будет не в состоянии вести машину. С собой она взяла пятьсот долларов. Наличными.

Рейган проверил мышеловки. Ни одна не тронута. Потом стал бродить по дому.

Наконец он позвонил Гвен. В первый раз он набрал неправильно, пальцы соскользнули на кнопках телефона, и длинная череда цифр также сбивала с толку. Он попытался снова.

Гудки, потом ее голос на линии:

— Ассоциация Объединенных Бухгалтеров. Добрый день.

— Гвенни? Это я.

— Рейган? Неужели ты? Я так надеялась, что рано или поздно ты позвонишь. Я по тебе скучала. — Голос у нее был отчужденный; трансатлантический треск и гудение отдаляли ее еще больше.

— Это дорого.

— Вернуться не подумываешь?

— Не знаю.

— Так как женушка?

— Дженис… — Он помедлил, вздохнул. — С Дженис все в порядке.

— Я начала трахаться с нашим новым начальником отдела продаж, — сказала Гвен. — Он пришел к нам уже после тебя. Ты его не знаешь. Тебя нет уже полгода. Сам посуди, ну что девушке делать?

Тут Рейгану пришло в голову, что как раз это он ненавидит в женщинах больше всего: их практичность. Гвен всегда заставляла его натягивать презерватив, хотя он презервативы не любил, а она при этом пользовалась еще и резиновым колпачком и сперматоцидом.

Рейган чувствовал, что за этими ухищрениями теряется спонтанность, романтика, страсть. Ему нравился секс, который просто случался — наполовину в его фантазиях, наполовину в реальности. Нечто внезапное, грязное и могучее.

В висках начала пульсировать боль.

— И какая у вас там погода? — весело спросила Гвен.

— Жарко, — ответил Рейган.

— Если бы у нас так было… Дождь льет уже несколько недель.

Он сказал что-то о том, как чудесно снова слышать ее голос. Потом положил трубку.

Рейган проверил мышеловки. По-прежнему пусто. Забрел в кабинет, щелчком включил телевизор.

— … всего лишь маленький. Вот что означает слово «эмбрион». А однажды она вырастет в большую. У нее будут маленькие пальчики на руках, маленькие пальчики на ногах, у нее даже будут маленькие ноготки.

На экране что-то красное, пульсирующее и расплывчатое. Переход камеры: улыбающаяся до ушей женщина прижимает к себе младенца.

— Кое-кто из таких малышек вырастет в медсестер, в учительниц или музыкантш. Когда-то одна из них может даже стать президентом.

Снова наплыв на розовое нечто, заполняющее экран.

— Но эта маленькая никогда не станет большой. Завтра ее убьют. А ее мать говорит, это не преступление.

Переключив каналы, он нашел «Я люблю Люси», великолепную пустышку для фона, потом вошел в программу на компьютере и сел работать.

Через два часа выискивания ошибки в каких-то сто долларов по кажущимся бесконечным столбцам цифр у него разболелась голова. Встав, он вышел во двор.

Ему не хватало сада, не хватало настоящих английских газонов с настоящей английской травой. Здесь трава была жухлой, коричневой и скудной, деревья поросли бородатым испанским мхом — ни дать ни взять чужие из фантастического фильма. Он пошел по просеке в лес за домом. За деревьями, прячась то за одно, то за другое, скользило что-то серое.

— Кис-кис-кис, — позвал Рейган. — Иди сюда, кисонька.

Подойдя к дереву, он заглянул за него. Кот — или что бы там оно ни было — исчез.

Что-то ужалило его в щеку. Бездумно его прихлопнув, он опустил руку — только чтобы обнаружить, что она испачкана кровью, а на ладони у него подергивается наполовину раздавленный москит.

Вернувшись на кухню, он налил себе чашку кофе. Он скучал по чаю, но здесь у чая был другой вкус.

Дженис вернулась около шести.

— Как прошло? Она пожала плечами:

— Нормально. — Да?

— Да. На следующей неделе придется поехать еще, — сказала она. — Для контрольной проверки.

— Чтобы убедиться, что в тебе не оставили инструментов?

— Для чего-нибудь.

— Я приготовил спагетти с болонским соусом, — сказал Рейган.

— Я не хочу есть, — ответила Дженис. — Пойду лягу. Она поднялась наверх.

Рейган работал, пока цифры не поплыли у него перед глазами. Поднявшись наверх, он на цыпочках вошел в темную спальню. В лунном свете стащил одежду, бросая ее как попало на ковер, и скользнул под простыню.

Он ощущал лежащую рядом Дженис. Ее тело подрагивало, подушка была мокрой.

— Джен?

Она лежала к нему спиной.

— Это было отвратительно, — прошептала она в подушку. — Так больно. И настоящее обезболивающее или еще что-нибудь мне не дали. Сказали, если я хочу, можно сделать укол валиума, но анестезиолога у них больше нет. Врачиха сказала, он не выдержат давления и вообще это стоило бы лишних двести долларов, а никто не хочет платить… Так было больно. — Она теперь рыдала, выдыхая слова, будто их из нее рвали клещами. — Так больно.

Рейган встал.

— Ты куда?

— Я не обязан это слушать, — сказал Рейган. — Я правда не обязан это выслушивать.

В доме было слишком жарко. В одних трусах Рейган спустился вниз. Когда он вошел в кухню, босые ступни, прилипая к линолеуму, издавали чавкающие звуки.

Дверка одной мышеловки была закрыта.

Он взял эту ловушку, которая теперь была чуть тяжелее, чем раньше, и осторожно приподнял дверку. На него уставились два глаза-бусинки. Светло-бурый мех. Он снова закрыл дверку и услышал царапанье изнутри.

И что теперь?

Он не может ее убить. Он никого и ничего не способен убить. От зеленой мышеловки запахло едким, дно стало липким от мышиной мочи. Держа на вытянутой руке, Рейган вынес ее в сад.

Поднялся легкий ветерок. Луна была почти полная. Опустившись на колени в жухлую траву, он осторожно поставил мышеловку на землю.

Потом открыл дверку из маленького зеленого пенала.

— Беги, — прошептал он, стесняясь звука собственного голоса под открытым небом. — Беги, маленькая мышка.

Мышь не шевельнулась. Он видел лишь кончик ее носа у дверки мышеловки.

— Давай же, — подстегнул Рейган.

Ярко сияла луна. Ему было видно все до последней детали, очерченное светом и тенью, но лишенное красок.

Он подтолкнул мышеловку ногой.

Тогда мышь шмыгнула на волю. Она выскочила из мышеловки, на мгновение остановилась, повернулась и побежала в лес.

Потом снова остановилась. Поглядела в сторону Рейгана. Рейган был убежден, что она смотрит прямо ему в лицо. У нее были крошечные розовые лапки. Рейган испытал почти отеческое чувство. И мечтательно улыбнулся.

Стремительный росчерк серого в ночи, и, тщетно трепыхаясь, мышь повисла в пасти большого серого кота, глаза которого горели зеленым огнем. А потом кот исчез под кустами.

Рейган было подумал, не погнаться ли за котом, не попытаться ли освободить мышь из его зубов…

Из леса раздался резкий вскрик. Просто ночной звук, но на мгновение Рейгану показалось, что прозвучал он почти по-человечески, точно женщине сделали больно.

Маленькую пластмассовую мышеловку он зашвырнул как можно дальше. Он надеялся услышать удовлетворительный стук, когда она обо что-нибудь ударится, но она беззвучно пропала в кустах.

Тогда Рейган вернулся в дом и плотно закрыл за собой дверь.