Книга: Дым и зеркала
Назад: Мышь
Дальше: «Как мы ездили смотреть на край света» Сочинение Дуони Морнингсайд, 11лет и 3 месяца

… и моря перемены

Этот рассказ я написал в квартирке на верхнем этаже крохотного дома, бывшего каретного сарая в Эрлзкурт. Его вдохновила статуэтка Лайзы Снеллйнгс и воспоминание о пляже в Портсмуте, когда я был ребенком: ноющее дребезжание, какое издает море, когда волны скатываются с гальки. В то время я писал последнюю часть «Песочного человека», которая называлась «Буря», и отрывки шекспировской пьесы дребезжат и через нее тоже, так же, как дребезжали, трещали и гремели тогда у меня в голове.
Самое время записывать —
Нынче, под шорох гальки и шорох волн,
Под моросящий дождик — холодный, холодный,
Тихонько стучащий по жестяной крыше.
От этого стука не слышно собственных мыслей,
А ветер негромко скулит. Уж поверьте,
Сейчас
Сползти бы мне к черным волнам,
Но это же глупо — уж слишком черны тучи.
«К Тебе взываем — преклони
Свой слух, и моряков храни».
Старинный гимн поневоле пришел на ум —
Вот-вот он сорвется с губ,
А может, уже сорвался, право, не знаю.
Не стар я, но, пробуждаясь, терзаюсь болью —
Обломок погибшего корабля.
Взгляните на эти руки,
Их волны морские ломали:
Пальцы искривлены,
Словно солью морской изъеденные коряги.
Сколько таких после шторма
Валялось на берегу!
Перо я держу по-стариковски…
Отец мой такое море звал «вдоводелом».

Мать говорила: «Море — всегда „вдоводел“,
Даже когда оно — серое, гладкое, словно небо».
И была моя мать права —
Отец утонул в полный штиль.
Интересно — вынесло кости его на берег?
Можно ли их опознать?
Ведь они уж
Искривлены и до блеска наглажены морем.
Мне было семнадцать тогда,
И я был нахален,
Как каждый мальчишка,
Готовый любиться с морем!
Я матери обещал — моряком не стану,
Она меня отдала учиться торговле
В писчебумажную лавку.
Дни проходили
Средь стопок бумаги и связок перьев…
Но когда она умерла — на ее сбереженья
Я купил себе лодку. Я отыскал отцовы
Пыльные сети и верши его на омаров,
Набрал трех матросов (все старше меня) —
И забыл про чернила и перья.
Были хорошие месяцы, были плохие.
Море было холодным, холодным,
Море было — горечь и соль,
Руки сети стирали в кровь,
Каждый линь — опасный убийца.
И это бы я не сменял
Ни на что на земле… тогда.
Морская соль пропитала мой мир,
И казалось — я буду жить вечно.
Я буду носиться с волны на волну —
Под крепким ветром,
Под солнцем, что бьет в спину,
Я буду лететь быстрей,
Чем на конной четверке,
По волнам в кипенной пене!
Вот это — жизнь!
Море капризно, и этому учишься быстро.
В день, о котором пишу,
Переменчивым было оно и насмешливо-злым.
Дул ветер, казалось, со всех сторон разом,
Буянили волны, я моря не мог понять.
До берега — далеко… и тут я увидел руку.
Что-то, что поднималось из серой воды.
Я вспомнил отца — бросился на нос
И закричал в голос.
Нет ответа — лишь одиночество чаячьих криков.
(Белые крылья биеньем заполнили воздух.)
И вдруг
Гик деревянный ударил меня в затылок.
Медленно — помню — ко мне приближалось холодное море —
И обняло, и поглотило, и мной овладело.
Во рту — вкус соли.
Морская вода и кости —
Вот и весь человек:
Так говорил мне в детстве торговец
Из лавки писчебумажных товаров.
Я думал — не зря же воды,
Вырываясь из женского чрева,
Готовят наше рожденье.
Наверное, воды эти на вкус —
Точь-в-точь как морская соль.
Наверное, я вспоминал и свое рожденье.
Подводный мир был расплывчат —
Холодный, холодный…
Наверно, я вправду не видел ее — трудно поверить.
Безумие, бред, или воздуха не хватало,
А может, и просто удар — вот и все виденье.
Но снится она до сих пор мне,
И в этих снах — несомненна.
Древняя, словно море, юная, словно пена,
Искала глазами раскосыми —
И глядела.
И я понял: я нужен ей.
У морских обитателей нет, говорят, души,
А может, море — одна большая душа,
Они ею дышат, и пьют ее, и живут в ней.
Я нужен был ей. И она б своего добилась,
В том нет сомненья.
И все же, и все же…
Вытащили меня — и жали на грудь раз за разом,
Пока я не выблевал воду морскую
На мокрые камни.
Холодно, холодно было, трясло и знобило…
Сломаны руки были, извернуты ноги —
Словно бы я поднялся из вод глубоких.
Статуэтки из кости моржовой,
Из темного плавня — кости мои,
Это всего лишь резьба, что под плотью скрыта.
Лодка моя не вернулась.
Команды никто не видел.
Долгие годы живу попеченьем деревни:
Да ведь и сами они живут лишь милостью моря.
Годы прошли — чуть не десять,
Здоровые женщины презирают меня и жалеют.
За стенами дома ветер не плачет — воет,
Швыряет ливнем в крышу, обшитую жестью,
Крушит черепицу, разносит камень и глину.
«К Тебе взываем — преклони
Свой слух и моряков храни».
Поверьте: мне бы сегодня спуститься к морю,
Сползти на руках и коленях,
Отдаться воде, темноте —
И деве морской.
Ей позволить сорвать плоть
Со сросшихся криво костей,
Обратить меня в драгоценность резную,
Роскошную, страшную… Да, но это же глупо!
И шепчется со мною голос шторма.
И шепчется со мною голос брега.
И шепчется со мною голос моря…

Назад: Мышь
Дальше: «Как мы ездили смотреть на край света» Сочинение Дуони Морнингсайд, 11лет и 3 месяца