31
В этот безветренный вечер на балконе с чугунными перилами, под шатром листьев виноградной лозы, на деревянном столе горели две свечи. Аманда положила в рот последний кусок ягнятины. Снаружи прожаренный, в середине розовый, соблазнительно сладковатый от красносмородинового соуса. Майкл остался доволен результатом.
– Ты изумительный повар, – сказала она, чтобы увидеть его улыбку.
Майкл становился совсем иным человеком, когда улыбался: из серьезного, холодного, погруженного в собственные мысли превращался в живого и общительного.
Аманде было хорошо рядом с ним. Досадное происшествие если и не забылось, то отодвинулось в сторону, и она наслаждалась тем, что ее посвящают в тайны профессии: Майкл рассказывал гостье некоторые наиболее интересные случаи из своей практики. К тому же сегодня вечером он казался поразительно красивым: волевое худое лицо; темные волосы; очки в черепаховой оправе; под красной рубашкой отчетливо виден мощный торс. Ей нравились и запах его одеколона, и его манера говорить.
Аманда смотрела, как Майкл отрезает на своей тарелке кусочек ягнятины. Рукава рубашки он закатал до локтей, обнажив волосатые руки. Сильные мужские руки с длинными пальцами – «руки хирурга», как сказала бы ее мать.
Пожалуй, она не отказалась бы иметь такого отца. Максина Бентам твердила Аманде, что ее влечение к Брайану объясняется подсознательной потребностью иметь отца. Может, так оно и есть, может быть, именно поэтому она и сидит сейчас с Майклом Теннентом, взволнованная ничуть не меньше, чем в семнадцать лет, на самом первом своем свидании.
Майкл смущенно отвел взгляд: он всегда стеснялся комплиментов. Потом внимательно посмотрел на Аманду и поднял бокал с красным вином.
– Какая же ты красивая, – тихо сказал он.
Та тревога, что он чувствовал, принимая в доме Кейти другую женщину, теперь забылась: может быть, этому поспособствовало вино, а может, время. Однако в первую очередь дело было в самой Аманде. Между ними происходило нечто волшебное. Нечто настолько прекрасное, что это его пугало: подобное не может продолжаться долго. Все слишком хорошо, чтобы это длилось.
Песня, которая не давала ему покоя в последние несколько дней, снова вернулась: «Джорджия в моих мыслях».
Их глаза встретились. В круге свете появилась мошка, потом исчезла в ночи. Глаза Аманды притягивали его: в них сверкала жизнь; всполохи света, словно светлячки, горели в темноте ее зрачков. Они продолжали смотреть друг на друга, и это волшебное мгновение все длилось и длилось вопреки всем законам природы.
Затем выражение лица Аманды изменилось: на нем появилось подобие улыбки, дружеской, не насмешливой. Какие невероятные глаза. Майкл умирал от желания взять Аманду за руку. Ему хотелось прикоснуться к ней, но нужный миг еще не настал.
Ночь заливала ее лицо теплым светом. Несла к нему запах ее духов. Здесь, в его саду, в окружении экзотических растений, они оставались одни в темноте своего тайного мирка, и Майкл чувствовал, как в нем растет желание, жажда приключения. Казалось, он был в самом начале какого-то необычного, волшебного путешествия.
Аманда моргнула, но не перестала смотреть на него. Чуть нахмурилась, словно увидев что-то недоступное Майклу, потом взяла свой бокал.
Однако не подняла его, чтобы чокнуться, нет, а приложила к груди, обхватив обеими руками. Волосы дугой обрамляли ее лоб. Тоненькая золотая цепочка посверкивала, отражая пламя свечей. Аманда неловко улыбнулась Майклу, нервным движением подняла руку, убрала с лица несколько выбившихся прядей.
Потом обхватила пальцами бокал, и он увидел обгрызенные ногти.
«Аманда, что тебя беспокоит? Скажи мне, красавица!»
Аманда была рада, что в темноте не виден румянец на ее щеках, подогретый чувством вины, которое давно терзало ее и от которого она намеревалась сейчас освободиться. Девушка знала: подходящий момент все равно никогда не настанет, и потому хотела покончить с этим как можно скорее.
– Послушай, – начала она. – Тут вот какое дело…
Раздался рев низко летящего самолета, направляющегося на посадку в Хитроу. Она дождалась, когда звук стихнет.
Услышав, как изменился тембр ее голоса, Майкл испугался. Неужели Аманда собралась сообщить ему, что влюблена в другого? Или сказать, что внезапная вспышка ярости в самом начале вечера оттолкнула ее? Неужели все закончится катастрофой?
– Я хочу быть честной с тобой, Майкл. – Она продолжала прижимать бокал к груди, слово ребенок игрушку.
Ему не понравилось, как она сказала «Майкл».
– Я… – Аманда смущенно улыбнулась, отодвинула бокал от себя на несколько дюймов, по-прежнему держа его обеими руками. – Я должна тебе признаться в том, что… – Она задумалась, а потом решительно произнесла: – В общем, я познакомилась с тобой для того, чтобы потом полностью разгромить тебя в своем фильме.
На лице Майкла появилось удивленное выражение.
– Можешь теперь выставить меня за дверь, если хочешь, – сказала она.
Он смотрел на нее одновременно обиженно и озадаченно.
– Но зачем тебе понадобилось меня разгромить?
– Потому что именно такова концепция нашего фильма. Мы хотим нанести удар по всему институту психотерапии в нашем обществе. Я не сказала тебе при знакомстве всю правду.
Избегая его взгляда, она уставилась в стол.
– Почему?
Аманда виновато глянула на Майкла из-под растрепавшихся волос, поставила локоть на стол, уперлась подбородком в ладонь.
– Потому что ты не согласился бы участвовать в таком фильме. Я собиралась развенчать твое радиошоу – показать, сколь абсурдна десятиминутная психотерапия по телефону. – Глядя на него умоляющим взглядом, она попросила: – Пожалуйста, не сердись. – И вытащила сумочку из-под стула. – Не возражаешь, если я закурю?
– Я и не знал, что ты куришь.
– Вообще-то, я бросила полгода назад. – Аманда дрожащими руками открыла сумочку и вытащила пачку «Силк Кат». – Ношу их на всякий пожарный случай. А сейчас как раз такой случай и настал. – Она щелкнула изящной золотой зажигалкой.
Когда дым окутал его лицо, Майкл глубоко вдохнул. Сам он бросил курить пять лет назад и даже после смерти Кейт сумел удержаться, но запах табака ему по-прежнему нравился.
– Вместо пепельницы можешь использовать кусты, – сказал он.
– Спасибо. – Она нервно затянулась, потом выдохнула и продолжила: – Я говорю тебе это, потому что за то короткое время, которое мы провели вместе – в театре, потом за обедом во вторник и еще сегодня, – я поняла, что ошибалась, думая о тебе плохо. Ты искренне переживаешь за своих пациентов. – Она внимательно смотрела на Майкла. – Ты по-настоящему хороший человек. Если хочешь меня прогнать – только скажи, и я уйду.
– А сама-то ты хочешь уйти?
– Нет.
Наступила долгая пауза. Аманда снова затянулась, потом запрокинула голову и выпустила дым в небо.
– У меня есть только одно оправдание: если бы я намеренно не завязала с тобой знакомство с целью разгромить тебя, то мы бы никогда не встретились, а это стало бы большим упущением. Майкл, я думаю, что ты совершенно особенный, просто потрясающий человек, – заключила она. – Это не пустые слова. Я и правда так думаю.
Их глаза встретились, но через секунду Майкл отвел взгляд, смущенный глубиной чувства, прозвучавшего в ее словах.
– Никакой я не особенный, – возразил он. – Просто я считаю, что все мы – все человеческие существа, которым повезло родиться здоровыми и разумными, – должны с пользой прожить свою жизнь. Мы должны попробовать изменить мир, сделать его чуть лучше, чем прежде. Только это я и пытаюсь делать. У меня нет времени, – добавил он, – чтобы принять всех больных, и поэтому я стараюсь, насколько это в моих силах, помочь пациентам, которые звонят на радио. Я думаю, ты ошибаешься: моя передача приносит пользу, пусть и не всем.
Аманда затянулась еще раз.
– Да, я уверена, так оно и есть. – Она погасила сигарету. Снова наступила пауза, потом девушка сказала: – Тебя в нашем фильме не будет. Я обещаю.
Майкл задумчиво улыбнулся. Она была так красива – ну разве можно на нее сердиться?
– Ты простишь меня за обман, Майкл?
Вместо ответа он взял ее руки в свои. Их пальцы переплелись. Он предполагал, что кожа Аманды будет мягкой, однако ощутил жесткость ее ладоней, словно бы она много работала руками. И почувствовал прилив возбуждения: сколько еще всего ему предстоит в ней открыть.
Через секунду оба встали. Руки Майкла скользнули под ее жакет, остановились на талии, а Аманда положила руки ему на плечи.
Ее духи, запах ее волос, другие ароматы ее тела опьяняли его. Он сжал Аманду чуть сильнее, лаская ее кожу сквозь мягкие складки топа. Их губы едва соприкоснулись в мимолетной ласке, похожей на касание шелка, который колышется от ветерка.
Потом был второй поцелуй, тоже мимолетный. Руки Майкла скользнули от ее талии к лицу. Ему казалось, что он держит в чаше своих ладоней самую драгоценную вещь на свете. Она смотрела ему в глаза, и он читал в них полное доверие. Аманда улыбнулась и погладила его по волосам.
Потом запрокинула голову, и Майкл провел языком по ее подбородку, по шее, чувствуя, как она расстегивает его рубашку.
Все его тело сотрясалось от наслаждения. Их губы сомкнулись. Он почувствовал ее язык у себя во рту, а его пальцы нащупали ее соски и принялись ласкать их, щекотать с такой нежной чувственностью, что это казалось просто невыносимым.
Майкл запустил руки под топ и впервые прикоснулся к ее коже. Аманда со вздохом прижалась к нему. Он нащупал застежку ее бюстгальтера, расстегнул и теперь держал в руках ее груди – прохладные, большие, тяжелые.
Она ласкала его соски, и он сходил с ума от желания. Нагнулся и ухватил губами ее правый сосок.
Потом Аманда совершенно неожиданно отстранилась от него, сделала шаг назад и посмотрела на небо.
– Мне нужно сделать кое-что, – сказала она. – Это займет всего две минуты. – И поспешила в дом.
Майкл в недоумении последовал за ней, но, прежде чем успел задать вопрос, она уже скрылась за дверью.
Ноэл Кауард! Вот как звали этого чертова драматурга! Томас Ламарк целый час ломал голову и теперь наконец-то сумел вспомнить его имя. Один из персонажей Ноэла Кауарда разглагольствовал о «могуществе дешевой музыки».
Глория Ламарк любила оперу. Большую оперу. Томас понимал могущество великой музыки, опер, хоралов, церковных песнопений. Он считал, что Вагнер сильнее Рэя Чарльза. Равно как и Берлиоз, Верди, Перголези, Штраус, Гуно, Малер, Чайковский.
Запись песни «Джорджия в моих мыслях» все еще звучала из магнитолы доктора Гоуэла. Он вытащил кассету, положил ее на пассажирское сиденье и вставил другую, с записью голоса доктора Теннента на автоответчике его матери.
«Ты любишь дешевую музыку, доктор Майкл Теннент? Она возбуждает тебя? Ты ловишь от нее кайф? Я поставлю тебе ее, доктор Теннент, обещаю. Ты будешь слушать всю дешевую музыку, какая только есть в мире. Но в твоих мыслях будет вовсе не Джорджия. Ты будешь думать обо мне».
Входная дверь дома, за которым наблюдал Ламарк, открылась. Томас замер словно изваяние. Появилась женщина – телка доктора Теннента, – вид у нее был слегка растрепанный, она спешила. Томас не мог понять, что происходит. Она подошла к машине, отключила сигнализацию, села. Дверь закрывать не стала, и он отчетливо видел ее лицо в свете лампы, загоревшейся в салоне. Женщина вставила ключ в замок зажигания и теперь потянулась к другой кнопке. Крыша стала подниматься. Даже сквозь закрытые окна «форда» он слышал, как работает мотор. Потом раздался хлопок. Томас увидел, как она подняла руку и защелкнула ручной замок, фиксирующий крышу. Потом, к его удивлению, она вышла и заперла машину.
В дверях появился доктор Теннент, рубашка выбилась из брюк, большинство пуговиц на ней расстегнуто. Женщина пошла к врачу, он обнял ее, и они поцеловались прямо на пороге дома.
Томас почувствовал, как что-то внутри у него словно бы завязалось узлом. Комок застрял в горле. Он проглотил его и закрыл глаза, прогоняя слезы.
«Ну почему ты делаешь это у меня на виду, доктор Майкл Теннент? Почему ты так мучаешь меня? Ты хоть представляешь себе, что я при этом чувствую? Вряд ли, где уж тебе!»
