29

Перед лицом Гленна Брэнсона щелкнули пальцами, но он ничего не видел.

– Эй, есть кто-нибудь дома?

Но и голоса Гленн тоже не слышал.

Его глаза смотрели на Кору Берстридж на экране телевизора. Но мысли его витали далеко. Темная комната. Пластиковый мешок из универсама. Записка: «Я больше не могу смотреть на себя в зеркало».

Эти слова буквально впечатались Гленну в память. Они снились ему прошлой ночью. И позапрошлой тоже. Он видел полуразложившееся лицо Коры Берстридж. Он никогда не забудет этой фразы. Никогда.

– Твой чай на столе. Пей, а то остынет.

Гленн посмотрел на Ари, послал ей воздушный поцелуй; он любил жену всем сердцем, терпением его супруга превосходила десяток святых.

– Еще две минуты, ангелочек.

Сэмми, который сидел на полу и с сосредоточенностью кардиохирурга сооружал из конструктора «Плеймобил» здание цирка, заинтересованно посмотрел на отца:

– А мама и вправду ангелочек?

– Для меня – да.

Гленна поразила оперативность, с которой на телевидении отреагировали на смерть Коры Берстридж. Он смотрел сейчас одну из посвященных актрисе программ – нарезку из ее фильмов. Только что выступал Дирк Богард, говорил, что она была настоящей звездой. И теперь показывали отрывок из их совместной картины: Богард в роли начинающего врача в больнице и молодая Кора Берстридж с лицом, покрытым шрамами.

«Не падай духом, девочка, через несколько дней будешь как новенькая», – беспечно сказал Дирк Богард.

Кора Берстридж взглянула на него.

«Я больше не могу смотреть на себя в зеркало», – ответила она.

Ари встала перед телевизором, загородив мужу экран.

– Может, поставить ужин обратно в духовку? Кажется, я начинаю ревновать тебя к твоей новой подружке.

Однако Гленн не слышал жену. Он сидел как зачарованный.

– Папа, если мамочка ангел, значит Христос ее любит?

Но он и сына не слышал. Он слышал только слова Коры Берстридж, произнесенные с экрана. Это была картина 1966 года, «Зеркало на стене». Фильм рассказывал о модели, попавшей в автокатастрофу. Изуродованная девушка решает покончить с собой, но ее спасает психиатр, который возвращает пациентке самообладание и душевное равновесие, а в финале женится на ней.

«Я больше не могу смотреть на себя в зеркало».

Просто поразительное совпадение.

Гленн с самого начала стал записывать передачу на видеомагнитофон и теперь остановил запись, перемотал пленку.

– Я приготовила тебе бифштекс, милый! Он остынет.

– Иду.

Гленн нашел нужный фрагмент и просмотрел его снова. Слушая диалог на экране, он закрыл глаза и, вернувшись на два дня назад, в квартиру Коры Берстридж, вновь увидел ее комнату, обставленную мебелью в стиле ар-деко, и записку на туалетном столике: «Я больше не могу смотреть на себя в зеркало».

Гленн сосредоточился, напряг свое серое вещество, попытался представить себе спальню Коры Берстридж на третьем этаже «Полумесяца Аделаиды» на набережной Хоува, совсем недалеко от Ла-Манша.

Режим замедленного времени.

Именно так детективы изучают место преступления. Они словно бы переводят все – дом, номер отеля, квартиру, полянку в лесу, участок тротуара, площадь вокруг машины – в режим замедленного времени. Тщательно рассматривают один стоп-кадр за другим. Сюда попадают всякие мелочи: волосяные фолликулы, чешуйки кожи, волокна одежды.

В данном случае он имел дело с самоубийством. Места преступления как такового не было. Женщина изнутри закрыла дверь на цепочку, написала записку, приняла таблетки, а затем…

При мысли о том, что сделала Кора Берстридж затем, он вспомнил про мели.

Прежде чем отойти от дел и переехать жить к родителям Гленна в Англию, его дед служил первым помощником капитана на грузовом судне, которое курсировало вдоль Наветренных островов: на один остров они доставляли запчасти для двигателей, с другого забирали урожай сахарной свеклы, на третьем выгружали гробы. Гленн любил слушать рассказы о приключениях деда, но в особенности его интересовали мели.

«Корабли почти никогда не тонут там, где глубоко, – говорил дедушка мальчику. – Для них гораздо опаснее мелководье. Самые высокие волны бывают на небольших глубинах, самые опасные скалы не те, которые ты видишь, а те, что спрятаны под водой. Ох уж это мелководье!»

Коварное мелководье пугало Гленна, но он каждый раз просил деда рассказать о мелях. Они стали его фобией, его личными демонами, с которыми он боролся, но которых так до конца и не победил.

Темная, бушующая стихия. Буруны, пена, острые как бритва кораллы, которые могут вскрыть днище суда, словно нож консервную банку. Мелководье внедрило в душу Гленна такой страх, что в детстве его мучили ночные кошмары: он иногда просыпался, продолжая биться в кровати, выкрикивать предупреждения шкиперу. Когда ужас немного отступал, мальчик словно бы оказывался выброшенным на мель – попадал из объятий сна в темную, нечеткую лужу страха.

Самоубийство. Это слово бурлило в его голове, как пенистый темный водоворот.

Самоубийство.

Гленн попытался представить себе последние минуты жизни Коры Берстридж. Вот она пишет записку. Потом снимает тапочки. Ложится в кровать. Натягивает пакет себе на голову, завязывает бантиком пояс от халата. Жуткая влага пакета перед глазами.

Какие мысли посетили Кору Берстридж в последние мгновения ее жизни? Что заставило бедняжку сделать это?

Он разговаривал с ее дочерью, которая живет в Лос-Анджелесе; кроме того, несколько друзей актрисы согласились пообщаться с прессой. Они сообщили следующее. После недавней подтяжки Кора Берстридж пребывала в депрессии. Ей трудно было принять то, что она стареет, и награда Британской академии только усугубила ее ощущение одиночества.

Ее не возвели в дамы, не удостоили какой-либо другой почетной правительственной награды, потому что, как признавалась сама актриса, Букингемскому дворцу были не по душе ее романы с известными политиками, а еще больше – ее антимонархические взгляды.

«Решили бросить старой собаке кость, лишь бы только она не тявкала» – так написала Кора Берстридж одному из своих друзей после получения премии.

Денег мало; красота осталась в прошлом; одинокая (третий, и последний, муж бросил ее десять лет назад) пожилая дама, страдающая от депрессии, – классическая потенциальная самоубийца.

«Так почему же, – спрашивал себя Гленн Брэнсон, поднимаясь с кресла, чтобы отправиться на кухню, где его ожидали остывший бифштекс и жена, чей взгляд теперь уже стал ледяным, – почему же я не верю, что Кора Берстридж покончила с собой?»