102

Вспыхнул свет. Майкл, еще толком не пришедший в себя и не понимавший, что происходит, увидел, что он лежит в незнакомом помещении на цементном полу. Неподалеку распласталась какая-то темноволосая фигура.

«Это не Аманда. Аманда блондинка».

Фигура лежала слишком уж неподвижно. Труп.

Майкл попытался пошевелить сначала ногами, а потом руками, но не смог. В голове от боли пульсировало. Он попробовал заговорить, но обнаружил, что рот заклеен какой-то липкой дрянью. Он мог издавать только невнятные звуки. К горлу подступила тошнота. Майкл подумал, что если его вырвет, то он захлебнется в собственной блевотине.

Доктор Гоуэл – на шее у него висели какие-то странные очки – стоял перед ним на коленях. В руке он держал веревку.

– Вам понравится шоу, доктор Теннент, обещаю. Я отвел вам лучшее место в зале. С нетерпением жду вашей реакции. Вам потом, вероятно, захочется написать рецензию. Возможно, даже для «Британского медицинского журнала». Что, вы хотите что-то сказать? Боюсь, пока вы сможете общаться со мной лишь посредством глаз.

Гоуэл резко потянул за веревку. Связанные в запястьях руки Майкла взметнулись вверх, потом все тело свела мучительная судорога, и он взлетел в высоту; теперь ноги его не касались пола. Гоуэл оставил его висеть.

Майкл беспомощно смотрел, как его мучитель выходит из помещения. Он попытался раздвинуть ноги, но они были связаны так же крепко, как и руки. Однако в голове стало понемногу проясняться. Он вспомнил Аманду. Да, та в отчаянии трясла его. Она за что-то сердилась и угрожала ему.

«Где Аманда теперь?

И что доктор Теренс Гоуэл делает здесь, в доме Глории Ламарк?»

Майкл попытался выпутаться, но тщетно – только усилилась боль в плечах. Стал выгибать ноги, пока они не прикоснулись к чему-то твердому – сзади была стена. На мгновение Майкл обрел опору, на долю секунды почувствовал облегчение в руках, но потом ноги соскользнули, и опять вес тела полностью пришелся на руки, вызвав еще более мучительную судорогу. Дышать в таком положении было тяжело, а боль в плечах мешала ясно думать.

Какой-то грохот привлек его внимание к дверному проему. В нем появился металлический стол на колесах. Кто-то был пристегнут к столу; Майкл увидел белые кроссовки, джинсы, белую футболку – все это было в пятнах крови. Горло его сжалось от ужаса. Аманда, привязанная к каталке: ремни на ногах, руках, пояснице; во рту дыхательная трубка; глаза широко раскрыты. Каталку толкала высокая фигура в зеленом хирургическом халате. И в это мгновение жуткий безмолвный крик сотряс все клетки его тела: «Аманда, нет! Аманда! Боже, нет-нет-нет-нет!»

Гоуэл не спешил. Поставил каталку прямо перед ним. Взял лежавший на откидной полке поднос с хирургическими инструментами, потом с ужасающим спокойствием пощупал Аманде пульс, измерил кровяное давление. У Майкла внутри все переворачивалось, когда он слышал сдавленные стоны и мычание своей несчастной возлюбленной. Он пытался поймать взгляд Аманды, чтобы подать ей хоть какую-то надежду посреди того кошмара, в котором они оказались, дать понять, что они непременно найдут выход.

Но она ни разу даже не посмотрела на него.

Доктор Гоуэл вышел, потом вернулся с большим кассетным магнитофоном, включил его, и в камере гулко зазвучал голос Майкла:

«Добрый вечер, это доктор Теннент. Глория, перезвоните мне, пожалуйста, сразу же, как только получите это сообщение. Боюсь, что я расстроил вас сегодня утром. Нам необходимо поговорить».

Гоуэл нажал клавишу «стоп» и взглянул на Теннента. И тут Майкл все понял. Он сообразил, кто такой доктор Гоуэл и что означали зловещие слова в предсмертном письме Германа Дортмунда.

Он недоуменно уставился на Гоуэла. Неужели все дело в этом? Во врачебной ошибке, которую он допустил во время последнего сеанса с Глорией Ламарк?

Но почему тогда здесь Аманда, привязанная к каталке? Нет, наверняка есть и еще какие-то причины. Может быть, этот псих ее бывший любовник?

Томас Ламарк протянул руку и сорвал с его рта клейкую ленту. Боль при этом была такая, что Майклу показалось, будто у него отодрали часть лица.

– Вы хотите что-то сказать, доктор Теннент?

Глаза Майкла закатывались от боли. Он с трудом выдохнул:

– Это не имеет никакого отношения к Аманде. Отпустите ее.

Холодно глядя на него, Томас произнес:

– Глория Ламарк – моя мать. У нее была красивая грудь.

Майкл смотрел на него, плохо соображая от боли. Он попытался восстановить в памяти все свои беседы с доктором Гоуэлом. С этим душевнобольным, насквозь пропитанным злобой человеком. С человеком, который любил играть в игры. Он был умен и умел ловко выстраивать параллели. Погибшая жена. Голубь в клетке, разлученный с подругой. Настоящий маньяк контроля.

– Теренс, – сказал Майкл, – Аманда здесь совершенно ни при чем, прошу вас, отпустите ее.

Глаза его мучителя загорелись яростью.

– Нечего тут умничать. Меня зовут Томас.

– Я знаю вас только как Теренса Гоуэла.

– Эта женщина занималась с вами любовью. Она замарала свое тело вашим грязным семенем. Внутри ее семя человека, который убил мою мать. Скажите, доктор Теннент, вас в младенчестве вскармливали грудью?

Майкл попытался сообразить, какой ответ хочет услышать этот человек. И произнес уклончиво:

– Вероятно, да. Я не помню.

– Вы должны вспомнить. Определенно должны вспомнить. У моей матери была изумительная грудь. Она вообще прославилась благодаря своей необычайно красивой внешности – уверен, вам это известно. Я всего лишь хочу, доктор Теннент, освежить вашу младенческую память. Я дам вам пососать грудь Аманды Кэпстик. Но вам для этого не нужно будет сходить с места. Я принесу вам ее сюда.

Томас Ламарк взял скальпель, приподнял воротничок футболки Аманды, разрезал материю до самого конца и отбросил ее в сторону, обнажив груди девушки.

Аманда всем телом извивалась в путах.

– Бога ради, Томас! – вскричал Майкл. – Оставьте ее в покое!

– Вы хотите, чтобы я снова заклеил вам рот, доктор Теннент? Или вы обещаете благоразумно помалкивать? Вы же понимаете, что от степени моей сосредоточенности зависит исход операции.

Отчаяние усугубило полную беспомощность Майкла.

– Лучше разрежьте меня, Томас, – взмолился он. – Разрежьте меня на куски, только не трогайте ее.

– Не беспокойтесь, доктор Теннент, до вас дойдет очередь. Я не хочу, чтобы вы нанесли вред еще хоть одному своему пациенту. Вы обрекли меня на двадцать пять дней страданий, каких ни одно живое существо и представить себе не может. Я намерен восстановить справедливость. На протяжении следующих двадцати пяти дней я буду делать все, чтобы вы по меньшей мере раз в сутки молили меня прекратить ваши мучения. И каждый раз я буду цитировать вам Шекспира, строки из «Короля Лира»: «И хуже может стать. Пока мы стонем: „Вытерпеть нет силы“».

Он перевел взгляд на Аманду, которая теперь еще более отчаянно билась в своих путах, выпучив от страха глаза.

– Послушай, крошка, дергаться нет никакого смысла! – Томас взял с прикрепленного к каталке подноса маленькую ампулу и поднес ее к лицу девушки. – Ты знакома с современными методами анестезии?

Аманда смотрела на него с безнадежным ужасом.

– Как правило, специалисты используют три-четыре химических вещества, сбалансированных между собой. Первый компонент обездвиживает, вызывая полное расслабление мышц. Лично я предпочитаю кураре – это экстракт одного южноамериканского растения, которым индейцы отравляли наконечники стрел. Натуральные препараты – это всегда хорошо, правда? Гораздо лучше, чем все эти искусственные синтетические средства.

Он сорвал с ампулы герметичную упаковку, потом извлек одноразовый шприц.

– Второй компонент вызывает у пациента сон, но мне не хочется сегодня лишать тебя сознания. Это было бы большим упущением… я уверен, ты меня понимаешь, даже если и не одобряешь. И по тем же причинам третий компонент, который отвечает за обезболивание, нам тоже не потребуется. Но зато я приготовил четвертый, на основе адреналина: он сузит твои сосуды, чтобы предотвратить чрезмерные кровопотери, а также не позволит тебе потерять сознание от болевого шока.

– Томас, пожалуйста, послушайте меня, – в отчаянии умолял Майкл. – Давайте поговорим.

Но Ламарк даже не повернулся к нему. Он опустил руку в карман в поисках ампулы с адреналином, однако ее там не оказалось. Он принялся рыться в карманах халата, все больше злясь на себя.

«Черт. Черт! Черт!!!»

Доктор Майкл Теннент что-то говорил ему, но Томас абстрагировался от звука его голоса. Его мысли сейчас были заняты кое-чем гораздо более важным, чем нытье психиатра.

«Пошел ты к черту, доктор Теннент, я из-за тебя забыл адреналин!»

Он бросился вон из убежища.

Майкл слышал удаляющийся звук его шагов. Потом звук открывающейся двери. Он смотрел на Аманду, и теперь она тоже наконец-то взглянула на него. Майкла затопила волна страха, однако одновременно в нем закипала и злость. Злость на себя самого: каким же он был дураком, когда сам полез в этот дом. Нет бы подождать полицию!

– Аманда, – просипел он.

И замолчал. А что он мог сказать?

Ламарк вышел. Майкл должен был использовать эти драгоценные мгновения, чтобы думать, а не говорить. Не может быть, чтобы совсем ничего нельзя было сделать. Он попытался отогнать мешающую ему боль. Очистить мозг от всего, предельно сосредоточиться в оставшиеся драгоценные мгновения. Должен, должен быть какой-то выход!

Может, подманить Томаса поближе, а потом ударить его ногами, сбить на пол, чтобы он потерял сознание? Майкл попробовал выбросить вперед ноги – ничего не получилось. В таком положении удар не будет сильным. Он попытался найти опору на стене за собой, но и это не помогло. И потом, даже если у него получится нанести Ламарку удар и вышибить из него дух, то что дальше?

Как отсюда выбираться, если он беспомощно висит тут, словно дохлая курица; веревка глубоко впивается в запястья. Нет, нужно найти другой способ.

Майкл снова посмотрел на Аманду, надеясь отыскать в ее глазах какой-нибудь спасительный знак. Но увидел в них только полную беспомощность.