18

В приемной Бамфорда О’Коннелла пахло средством для полировки мебели и затхлой тканью, как и во всех приемных врачей, в которых доводилось бывать Сэм. На столике были аккуратно разложены журналы: «Сплетник», «Поле», «Загородная жизнь», «Яхты и яхтенный спорт» и «Дома и сады». Слишком уж ровно, прямо с фанатической аккуратностью. Она подумала, что, возможно, их разложил пациент, которого сейчас за закрытой дверью принимал О’Коннелл.

«Доктор, у меня просто пунктик насчет аккуратности. Я только что навел порядок в вашей приемной. И если там кто-то сейчас вновь перемешает журналы, я размозжу ему голову мачете. Вы меня понимаете?»

«Конечно, если вы чувствуете, что должны вести себя именно так, не стесняйтесь. Не следует подавлять свои импульсы».

«Ведь если я снесу ей голову мачете, то сделаю доброе дело, правда? Она сразу перестанет видеть сны».

«Абсолютно верно».

«Я могу положить ее голову в пластиковый пакет, отнести в сад и насадись на пику. И каждое утро буду ей говорить: „А кто у нас гадкая девчонка? Кому сегодня опять приснился дурной сон?“»

Кто-то шариковой ручкой пририсовал тоненькие круглые очки и козлиную бородку фотомодели на обложке «Вог», отчего та стала похожей на зловещего вида Зигмунда Фрейда.

Дверь за спиной у Сэм открылась, она вздрогнула, потом услышала голос Бамфорда О’Коннелла, чуть более мягкий, чем обычно, да и ирландский акцент почти не чувствовался:

– Добрый день, Сэм. Прошу.

На психиатре были строгий костюм а-ля принц Уэльский и такие же строгие очки в черепаховой оправе. Эксцентрически одетый весельчак, который сидел рядом с ней за обедом, превратился в солидного человека, авторитетного специалиста. От Бамфорда, которого Сэм знала, остались только щегольской пробор и слишком длинные волосы. Почему-то эти изменения странным образом утешили Сэм, словно бы таким образом между нею и ее старым приятелем Бамфордом установилась некоторая дистанция.

Он закрыл тяжелую, обитую толстыми панелями надежную дверь. Щелкнул замок, и внезапно воцарившаяся тишина слегка напугала Сэм. Она подумала, что кабинет, наверное, звуконепроницаемый. Как глаза постепенно приспосабливаются видеть в темноте, так и уши ее сейчас медленно адаптировались к тишине, которую лишь слегка нарушали шум автомобиля, ехавшего по влажной Харли-стрит тремя этажами ниже, и тихое мерное гудение вмонтированного в стену газового обогревателя.

Кабинет был аккуратный, изящный, просторный: стол красного дерева, дубовый книжный шкаф, два удобных кресла в псевдовикторианском стиле, шезлонг, а на стене – большая картина, на которой было изображено нечто, напоминающее примятые дождем стебли ревеня.

– Садись, Сэм. – Он показал на одно из кресел. – Хочу еще раз поблагодарить тебя за тот вечер на прошлой неделе. Мы замечательно провели время.

– Спасибо. Я была очень рада видеть вас обоих. Харриет хорошо выглядит.

Бамфорд сидел за своим столом в раме окна на фоне крыш, серого неба и струй дождя, сильного, непрекращающегося дождя, – типичный лондонский пейзаж. Он чуть подтянул рукава пиджака, и Сэм увидела изящные часы на ремешке из крокодиловой кожи и стильные сапфировые запонки.

– Так чему я обязан такой честью?

– Мне нужна помощь… совет. Профессиональный совет. Я заплачу тебе за консультацию.

– Не выдумывай, ни о каких деньгах и речи быть не может.

– Пожалуйста, Бамфорд, прошу тебя, позволь мне заплатить.

– И слышать об этом не хочу. И вообще, я не должен тебя принимать без направления твоего лечащего врача. – Он подмигнул. – Ладно, слушаю внимательно.

Она посмотрела на ковер, дорогой, чистой шерсти, с изображением грибов, потом подняла на него взгляд:

– Помнишь, мы говорили за обедом… о снах… о предчувствиях?

– Про авиакатастрофу в Болгарии, – кивнул он. – Ты сказала, что она тебе приснилась.

– Да. – Сэм помолчала, посмотрела на лампу, свешивавшуюся с потолка, и ощутила дуновение холодного воздуха. – А потом я видела еще один сон. – Она снова бросила взгляд на лампу. – И он тоже сбылся. В эти выходные…

Бамфорд чуть наклонил голову, переплел пальцы.

– Расскажи мне все подробно.

Она пересказала ему оба сна – про авиакатастрофу и про кукольный театр, когда Панч появился в черной балаклаве и с дробовиком, а потом поведала о том, что случилось на следующий день. Врач сидел молча и смотрел на нее так внимательно, что Сэм стало не по себе. Он, казалось, читал выражение ее лица, как иные читают текст, написанный мелким шрифтом на страховом полисе.

– Эта черная балаклава, которая присутствовала в обоих снах, она вызывает у тебя какие-то ассоциации?

Сэм подумала несколько секунд, кивнула.

– И какие?

Она посмотрела на свои пальцы.

– Это связано с детством. Я… это долгая история.

Бамфорд ободряюще улыбнулся:

– Мы никуда не торопимся.

– У нас в деревне был один парень, – начала Сэм. – Таких обычно называют деревенскими дурачками, да вот только ничего забавного в нем не было. Он был гадкий… злобный, мерзкий. Жил с матерью в фермерском доме неподалеку. Жутковатое было место – большой дом, стоявший на отшибе. Сколько себя помню, вечно ходили слухи, что там происходят всякие странные вещи.

– Какие именно?

– Ну, не знаю. Черная магия – что-то в этом роде. Его мать была, я думаю… кем-то вроде ведьмы. Она была иностранка. Мои тетушка и дядюшка иногда говорили о ней, и… В общем, ходили слухи, что она якобы была любовницей немецкого колдуна, который участвовал в ритуальных убийствах, и родила от него Вынималу, но… – Сэм пожала плечами. – Сам знаешь, чего только люди не придумают, тем более в деревне. Правда, женщина эта и в самом деле была странная. Эти двое жили как отшельники, ни с кем не общались. На той ферме происходили непонятные вещи. Много лет спустя моя подружка, которая жила по соседству, сказала, что у ведьмы якобы были кровосмесительные отношения с родным сыном. Понятия не имею, откуда ей это стало известно. – Сэм улыбнулась. – В сельской местности обожают сплетни. Так или иначе, эта женщина забеременела, уж не знаю от кого, и у нее родилась дочь, которую никто никогда не видел. Неизвестно, чем эти странные люди там занимались. Местные жители рассказывали об оргиях, кровавых ритуалах и еще бог знает о чем. Все родители в деревне строго-настрого наказывали детям держаться подальше от этого места. Тот дом на отшибе навевал страх. Я до сих пор отчетливо это помню. Время от времени у нас исчезали домашние животные – собаки, кошки, – и всегда говорили, что это дело рук Вынималы.

– Кого?

– Вынималы – это его прозвище. Один глаз у него был стеклянный, и он его то вынимал, то вставлял обратно. Ходил по главной улице и, как увидит кого-нибудь, вынимает глаз и размахивает им. Пустая глазница была красная, даже багровая, и ресницы загибались внутрь. – Сэм посмотрела на О’Коннелла, но тот никак не реагировал, слушал бесстрастно. – Иногда Вынимала вставлял в глазницу маленькую луковицу. Достанет ее оттуда, помашет перед кем-нибудь, а потом разжует и выплюнет.

О’Коннелл чуть нахмурился.

– Никто не знал, как Вынимала потерял глаз. Ходили слухи, что его якобы выцарапал кот, которого он мучил, но мне кажется, парень, скорее, попал в какую-нибудь аварию. Так вот, говорили, что он был садист: ловил домашних животных, а потом мучил их и убивал. После его смерти мать куда-то уехала, а сад перекопали. Там обнаружилось настоящее кладбище.

– А сколько лет было этому типу, когда он умер?

– Двадцать с небольшим, кажется. У него имелось и еще одно увечье. На правой руке всего два пальца – большой и мизинец; рука была высохшая, жуткая такая, почти как клешня.

– Последствие несчастного случая?

– Не знаю, думаю, он таким родился.

– И отчего же этот Вынимала умер?

«С тех пор прошло много лет, – подумала Сэм. – И за все это время я никому ничего не говорила. Ни слова. Страх был так силен, что я не рассказывала правду даже Ричарду. Боялась… боялась, что если вдруг скажу, то кошмар вернется».

Сэм чувствовала, как что-то надвигается на нее: тень, похожая на облако, или волна, набирающая силу у нее за спиной. Ее пробрала дрожь, она снова посмотрела на О’Коннелла. Тот поощрительно кивнул, и Сэм сказала:

– Это я его убила.

После долгой паузы Бамфорд переспросил:

– Ты убила Вынималу?

Сэм кивнула и прикусила нижнюю губу. Она опять говорила об этом, столько лет спустя… как странно. Ведь думала, что все это быльем поросло. Сэм казалось, что если долго о чем-то не вспоминать, то этого как бы никогда и не было. Надеялась, что двадцать пять лет спустя можно уже наконец не бояться Вынималы.

– Значит, это ты его убила? – повторил Бамфорд.

– Ну, это произошло случайно… Я… я играла в поле и услышала крики, доносившиеся из сарая. Сарай стоял в отдалении, почти заброшенный… вроде как им никто и не пользовался. Я побежала туда, услышала шум на чердаке – жуткие звуки, словно кого-то душат… Я поднялась туда по лестнице и увидела его – Вынималу, в этой его черной балаклаве… он душил… он только что изнасиловал, а теперь душил девочку.

Мерзавец бросился за мной по чердаку, догнал. Я сперва из-за балаклавы его не узнала, но не сомневалась: этот человек меня убьет. Я отчаянно сопротивлялась: кусалась, лягалась, и каким-то образом мне удалось ударить его в лицо – и выбить ему искусственный глаз. Ну и взбесился же он! А потом… Я не помню точно, что случилось, но доски на чердаке кое-где подгнили, и он свалился вниз, прямо на какую-то старую машину. – Теперь Сэм трясло, трясло так сильно, что, даже сцепив руки, она не смогла унять дрожь. – И напоролся на какую-то торчавшую из машины стальную штуку, наподобие рейки, и она ровнехонько прошла сквозь его шею. Я видела, как он смотрит на меня, а вокруг – кровь. На чердаке было темно, потому что лампочка лопнула – это я ее разбила, когда сопротивлялась. Там были только я и та мертвая девочка. Я знала, что она мертвая, не понимаю почему, но знала. Но я не была уверена, жив Вынимала или нет. На нем оставалась балаклава, я видела только единственный глаз, который смотрел на меня сквозь прорезь. Я боялась спуститься: а вдруг он сейчас вскочит и убьет меня…

– И что было дальше?

– Я оставалась там. Сообразила, что могу помешать Вынимале подняться по лестнице… буду кидать на него тюки соломы, если он попытается меня достать… Но он не двигался. Потом совсем стемнело, я больше его не видела, и от этого мне стало еще страшнее. Ну а еще через некоторое время я услышала, что пришли люди, увидела фонари, узнала голос отца. И я закричала, громко закричала.

– Значит, Вынимала оказался мертв?

– Да.

– А кто была другая девочка?

– Кто-то из деревни. Я ее и не знала. Она была старше меня – уже подросток.

– А сколько тебе самой было тогда?

– Семь лет.

– Да, Сэм, это тяжелое воспоминание детства, психологическая травма.

– Это еще не все, – сказала она, посмотрела на часы и принялась играть ремешком. – После того случая Вынимала стал мне сниться.

– Ну, этого и следовало ожидать, – кивнул О’Коннелл.

– Я все время видела один и тот же сон. Будто я слышу крики, поднимаюсь на чердак сарая, а Вынимала прыгает на меня из темноты. Вот только во сне он не умирает. Он всегда почти побеждает – наваливается сверху, я вижу его единственный глаз и пустую красную глазницу, надвигающуюся на меня… А потом я просыпаюсь, и обязательно случается что-нибудь плохое.

– Например?

– Началось с мелочей. В первый раз после такого сна у меня умер хомячок. А потом становилось все хуже и хуже. Кончилось тем, что мои родители погибли в автокатастрофе.

– И все это происходило, когда тебе было семь лет?

– Да.

– И с тех пор этот сон больше тебе не снился?

– Нет… Вынимала словно бы получил то, что хотел… Я думаю, он отомстил и успокоился.

– А ты могла по этим своим снам предсказать, что именно случится?

– Нет.

– И теперь ты дважды снова видела Вынималу в ночных кошмарах?

– Вообще-то, не дважды, а трижды. – Сэм рассказала ему про случай в такси. – И еще я видела очень странный сон предыдущей ночью. – Она криво усмехнулась. – Ты, наверное, думаешь, что я схожу с ума.

– Расскажи.

Она рассказала ему про то, как оказалась во сне в метро. Бамфорд опять слушал с абсолютно бесстрастным видом. А потом спросил:

– Тот человек в балаклаве, Вынимала… Это он был в метро?

– Не знаю… Думаю, да. Я не видела его лица, но, похоже, он на сей раз явился без маски… Вот только… – Она помолчала. – От него пахло луком.

– У тебя усталый вид, Сэм. Ты принимаешь какие-нибудь лекарства?

– Нет.

– Средства от бессонницы? Транквилизаторы?

– Нет. Совсем ничего.

– А Ричард знает, что ты здесь?

Она помедлила.

– Нет… И я буду благодарна тебе, если ты…

– Ну конечно.

Сэм посмотрела в его бесстрастные глаза, потом перевела взгляд на полированную столешницу, на которой не было ничего, кроме позолоченной авторучки. Потом уставилась на свои пальцы и с отвращением поняла, что грызет ногти. Фу, что за мерзкая привычка.

– Слушай, а нет таких таблеток, чтобы спать без сновидений?

Сэм опять принялась грызть ногти. Она понимала, что это надо немедленно прекратить, но ничего не могла с собой поделать.

Бамфорд вытянул нижнюю губу, постучал пальцем по позолоченной авторучке.

– Есть такие транквилизаторы, но у них масса побочных эффектов. Ты перестанешь видеть сны по ночам, но у тебя начнутся сны наяву, галлюцинации. Скажи мне, Сэм, если ты видишь будущее, то чего именно ты боишься? Разве вещие сны – это плохо? Воспринимай их как подсказку.

– Все не так. У меня такое чувство… словно бы несчастья происходят потому, что я вижу их во сне.

– То есть это ты стала причиной авиакатастрофы в Болгарии?

Сэм кивнула.

– Ты серьезно считаешь, что ничего не случилось бы, если бы ты не увидела тот сон?

Она почувствовала, что краснеет, и пожала плечами.

– Ладно, давай вернемся к твоим детским снам. Как скоро после очередного сна с участием человека в балаклаве случались несчастья?

Сэм напрягла память. Детство виделось ей как в тумане и кишело множеством образов. Словно щербины в старой доске, они с годами выравнивались, становились частью знакомого ландшафта, и, как бы ты ни старалась, уже невозможно было вспомнить, в каком порядке они возникали.

– Ну, когда как.

– Через день? Через неделю? Через несколько месяцев?

Она услышала собственный крик: «Мама!»

Слезы, объятия.

«Успокойся, детка, все хорошо».

– Нет, это всегда происходило быстро. На следующий день или несколько дней спустя.

– А скажи-ка мне, Сэм, разве не бывало, что в твоей жизни случались плохие вещи, хотя накануне ты не видела никаких вещих снов?

– Ну… да, разумеется, такое бывало.

Воцарилось молчание.

«Я понимаю, доктор, к чему ты клонишь».

Она снова вгрызлась в ноготь, и от большого пальца оторвался кусок кожи.

– Сообщения об авиакатастрофах мелькают в прессе каждые несколько дней, Сэм. Если тебе приснится разбившийся самолет, то твой сон почти наверняка сбудется.

– Но я видела все в мельчайших подробностях.

– Ты их записала? Прежде чем узнала о катастрофе?

– Нет.

– Я знаю, Сэм, что ты очень разумная женщина, но сейчас у тебя просто сдают нервы. Давай будем рассуждать здраво. А тебе не приходило в голову, что ты просто задним числом подогнала свой сон под факты? Так сказать, начинила его бо́льшим числом подробностей, чем это было на самом деле?

– Да ничего подобного!

– Ладно, давай проанализируем другие твои сны – про таксиста в балаклаве, который дал тебе посадочный талон. Тут, мне кажется, никаких предзнаменований не было. Ты ведь убедилась, что такого места в самолете вообще нет, верно?

– Да, верно.

– Тридцать пять «А», если не ошибаюсь? Эти цифры могут иметь какой-то другой смысл. Они тебе что-нибудь говорят?

– Абсолютно ничего.

– Но они же не просто так появились в твоем сне. Не расстраивайся, Сэм. – Бамфорд улыбнулся. – Все можно объяснить с помощью психоанализа.

– Ты считаешь, я должна обратиться к психоаналитику?

– Ну, если сны беспокоят тебя до такой степени, что ухудшают качество жизни, то тебе следует рассмотреть и эту возможность.

– И что сделает психоаналитик?

– Он попытается выяснить, какие именно тревоги являются причинами этих снов. Попробует добраться до истоков, вытащить все наружу. Поможет тебе понять, почему ты видишь эти сны.

Сэм принялась грызть следующий ноготь.

– И все же я думаю, что у меня были… что эти сны – предзнаменования.

Он выдвинул ящик в правой части стола, а потом задвинул его обратно, ничего оттуда не взяв. После чего проделал то же самое с ящиком слева. «Как органист, настраивающий регистры», – подумала Сэм.

– Давай рассмотрим сон про кукольный театр. Панч исчезает, а потом появляется в черной балаклаве и стреляет в тебя из дробовика. Ты просыпаешься и обнаруживаешь, что со стены на тебя упал кусок штукатурки.

– С потолка.

– На следующий день ребенок во время представления находит ружье твоего мужа. – Он взял со стола позолоченную авторучку, принялся крутить ее в ухоженных пальцах. – Да, конечно, тут есть определенная связь, но я не думаю, что ты могла предсказать на основании сна то, что случилось потом. И никто бы не смог. Давай посмотрим на это с другой стороны, Сэм. Как вообще в руки шестилетнему мальчику могло попасть заряженное ружье?

– Просто Ричард… – Она помедлила… – Мы и сами не знаем точно. Ричард считает, что, вероятно, случайно забыл убрать ружье. Обычно он держит его наверху, под замком, а патроны кладет на шкаф, чтобы Ники не достал.

Бамфорд кивнул:

– Значит, Ричард, все-таки мог его не убрать?

– Это не исключено, но маловероятно. Мальчик сказал, что ружье стояло у стены.

О’Коннелл подался вперед:

– Понимаешь, Сэм, вполне возможно, что этот сон что-то говорил тебе, но вовсе не то, что ты думаешь. Давай рассмотрим такой вариант: ты пожертвовала карьерой ради Ники, а поскольку роды были трудными, ты не можешь больше иметь детей. Может быть, ты злишься на Ники. Может быть, в глубине подсознания ты считаешь, что, не будь сына…

Сэм на мгновение лишилась дара речи и уставилась на Бамфорда, чувствуя, как в ней закипает злость.

– Ты хочешь сказать, что это я во всем виновата? Что это я дала ему ружье?

– Успокойся, Сэм. Лично я ни на секунду не сомневаюсь, что ты ничего подобного не чувствуешь. Просто хотел показать тебе возможные варианты, те области подсознания, которые будет исследовать психоаналитик, пытаясь нащупать истинную причину этого сна. Мне понятно, что у тебя есть проблемы, которые необходимо решать. Рассматривая свои сны как предзнаменования, ты игнорируешь их истинный смысл, так сказать, засовываешь их под ковер. Тебе гораздо проще считать их предзнаменованиями, чем заглянуть в лицо действительности.

– А тебе не кажется, что ты пытаешься проигнорировать проблему, ловко прикрываясь фрейдистскими объяснениями? – холодно поинтересовалась Сэм.

– Я не пытаюсь ничего игнорировать. Но ты должна понять, что́ на самом деле говорят тебе твои сны. – Бамфорд аккуратно положил позолоченную авторучку на стол, так, чтобы она не укатилась. – Вся наша жизнь – постоянное балансирование между здравомыслием и сумасшествием. Большинство людей справляются с этим. Мы контролируем свои эмоции, когда бодрствуем, однако ночью они прорываются в наши сны: ревность, боль, неудачи, скорбь, злость, тайные желания и… прошлое. В первую очередь – прошлое. – Он понял наконец, что авторучка отвлекает Сэм, и убрал ее в ящик. – Папа делает всякие вещи с мамой, и я тоже хочу, но если он меня поймает, то отрежет мне яички… Или в твоем случае: у папочки здоровенная пипка, а у меня всего лишь маленький бугорок, поэтому он главнее… Ну, ты понимаешь? Первосцена и всякое такое.

Сэм едва заметно улыбнулась.

– Сон о том, как ты спускалась в метро… Ты очень хорошо его изложила. У тебя получился вполне связный рассказ. Я легко прослеживаю сюжет, но… – Бамфорд поднял руки. – Но разобраться в нем не могу. Понимаешь, этот сон, вероятно, наполнен какими-то твоими личными символами. – Он помолчал, неожиданно посмотрел на нее смущенным взглядом. Заерзал на стуле, потом подался вперед, упер локти в столешницу, а подбородок – в ладони.

– Сэм, – мягко сказал Бамфорд, – можно я задам тебе нескромный вопрос? Если не хочешь, можешь не отвечать.

– Да… конечно спрашивай.

– Мне показалось за обедом, что у вас с Ричардом очень напряженные отношения.

Ее щеки покрылись румянцем.

– Между вами все в порядке?

«Жажда пениса. Ну конечно. Вот что выбило меня из колеи. Вот почему я стала видеть эти сумасшедшие сны. Ясное дело, а как же иначе!»

Бамфорд откинулся на спинку стула, не отрывая от нее глаз.

– Я думаю, тебе гораздо легче будет говорить о таких вещах с незнакомым человеком. Хочешь, могу порекомендовать тебе прекрасного специалиста из больницы Гая и Святого Томаса? Он очень деликатный человек и поможет разобраться с твоими проблемами.

– Не знаю.

– Если сны отравляют тебе жизнь, то стоит попробовать этот вариант. Впрочем, они могут прекратиться сами по себе.

– Сами они точно не прекратятся, – заявила Сэм.

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю. Просто чувствую.

– Так хочешь, я порекомендую тебе хорошего специалиста?

– Я ничего не имею против психоанализа, Бамфорд. Но в данном случае он не поможет. Я знаю, что получаю предупреждения. Я могла бы спасти жизни всех этих людей.

– Забудь о предупреждениях, Сэм. Не заморачивайся всякой чепухой.

Она почувствовала вспышку злости.

– Ничего себе чепуха! Да пуля могла попасть в Ники, в любого из детей. А я могла это предотвратить.

Он мягко покачал головой, что разозлило ее еще сильнее.

– Что бы ты ни решила, Сэм, позволь мне дать тебе один совет. Держись подальше от шарлатанов. Все происходит вот здесь. – Он постучал себя по виску. – Что говорят другие, не имеет значения. Я это знаю. Все врачи это знают.

– Боже мой, до чего же ты самоуверенный тип, – не выдержала Сэм.

Бамфорд никак на это не отреагировал. Наступило долгое молчание, он продолжал внимательно смотреть на Сэм, а она чувствовала, что заливается краской. Она жалела, что не сдержалась: мало того что отняла у человека столько времени, так еще и оскорбила его. Но О’Коннелл не обиделся.

– Сэм, – сказал он, – ты пришла ко мне за помощью. За советом. Я сделал, что мог. Чего ты еще от меня ждешь? Чтобы я посоветовал тебе обратиться к ясновидящему? К медиуму? Направил тебя в какую-нибудь группу по изучению снов? К парапсихологу? Но я хочу тебе помочь, а не усугубить твое состояние.

– Если ты хочешь мне помочь, Бамфорд, то для начала должен мне поверить.

Он по очереди подтянул рукава пиджака, почесал нос, потом снова поставил локти на стол.

– Я тебе скажу, во что я верю. Я верю, что ты искренне убеждена, будто бы у тебя бывают сны-предзнаменования.

– И ты считаешь, что это просто иллюзии? – Она уставилась на него, снова чувствуя прилив злости. – Ты хочешь, чтобы умер еще кто-то, да? Это и будет доказательством?

Бамфорд откинулся на стуле, положил руки на подлокотники.

– Все эти люди в балаклавах, – сказал он. – Тот тип из деревни – Вынимала, да?

Она мрачно кивнула.

– Сэм, ты же взрослая женщина. Мать семейства и преуспевающая деловая дама. И тебе до сих пор снится страшила из твоего детства. Я не знаю ни одного человека, который умел бы безошибочно предсказывать будущее. Это попросту невозможно. Бывают совпадения, удачные догадки, логические умозаключения, а иногда наш мозг во сне просчитывает различные варианты и сообщает нам наиболее вероятный. Только и всего. Твой уродливый громила, от которого несет луком, пугает тебя до смерти, а тебе кажется, что тебя преследует человек, который умер двадцать пять лет назад. Существо, которое приходит к тебе в твоих снах и пытается тебя уничтожить. Хорошо, скажи: если он и впрямь хочет тебя уничтожить, то почему тогда он дает тебе подсказки? Зачем заранее посылает предупреждения?

Сэм почувствовала, что остыла, что опустошена, что в мозгах у нее туман. Она посмотрела на лампочку, потом в окно на крыши и свинцовое небо.

– Может быть, он ведет какую-то игру. Какую-то свою жуткую игру, чтобы… мучить меня… Ты понимаешь? Играет со мной, пока я не буду готова.

– Нас всех преследуют призраки, Сэм. Но это не духи, не демоны, поднявшиеся из могил. Это наши собственные страхи и тревоги. – Бамфорд снова постучал себя по виску. – Мы должны забраться туда и прогнать страхи прочь. Именно этим и занимаются психоаналитики.

Она внимательно посмотрела на него, потом покачала головой:

– Хотелось бы мне, чтобы ты оказался прав, Бамфорд.

Она крепко зажмурила глаза.

«Господи, как бы мне хотелось, чтобы ты оказался прав».