13

Коулман провел воскресенье в Кьодже, вернулся в Венецию к одиннадцати вечера и не нашел Инес в отеле. Она не выехала, но и записки Коулману не оставила. Его это не волновало. Он устал и ушиб колено – упал на него, когда поскользнулся в рыбацкой лодке около пяти часов дня. Колено распухло. Ему не хотелось искать Инес в «Монако» или в ресторане отеля внизу. Он принял ванну и отправился в кровать, выпив на ночь и взяв с собой лондонскую «Обсервер», купленную на Пьяццале Рома.

Его телефон зазвонил перед полуночью.

– Эдвард, я тебя не разбудила? – спросила Инес.

– Нет, я недавно вернулся. Ты в своей комнате?

– Мм. Я зайду повидаться с тобой.

Инес вошла с улыбкой, все еще в короткой шубке и шляпке.

– Хорошо провел день?

– Прекрасно. – Коулман положил трубку. – Вот только рыбы не привез. И колено ушиб.

Инес пожелала увидеть его колено. Она порекомендовала холодное полотенце и даже принесла его из ванной вместе с другим – положить на простыню, чтобы не намокла. Она сказала ему, что в делла Салюте был праздник – юбилей спасения Венеции от чумы в семнадцатом веке, по какому случаю и построили церковь Санта-Мария делла Салюте. Коулман непроницаемым взглядом смотрел на свою уродливую волосатую ногу, на узловатое колено, ставшее больше, чем обычно. Инес гибкими пальцами с розовым маникюром аккуратно накладывала на ушибленное место полотенце. Не колено, а карикатура, невесело подумал Коулман. Такое мог написать Иероним Босх. Коулман ничуть не переживал из-за того, что нога распухла.

– Полагаю, ты видела сегодня этих зануд, – сказал он.

– Да. И Антонио тоже видела. Попрощалась с ним.

Инес в последний раз похлопала по влажному полотенцу и натянула на него простыню.

– И куда же он отправился?

– Отсюда в Позитано. Он улетает завтра утром. Я забронировала ему билет на самолет в Неаполь.

И наверняка заплатила за билет, подумал Коулман, но при этом порадовался, что Инес взяла на себя инициативу и заставила Антонио покинуть Венецию. Коулман чувствовал, что Инес оберегает его.

– Вы не поссорились?

– Нет. Но он такой любопытный. Мы встретили его около пяти часов. Он оставался с нами до семи, мы вместе пообедали, но я не хотела его больше видеть. Он задавал множество вопросов.

– О Рее?

– Да. Смит-Питерсы тоже сочли его хамоватым. И глупым, ты понимаешь? Мне кажется, он просто нервничал. Но у тебя нет никаких оснований опасаться Лауры и Френсиса.

– Ты это о чем? – Ее ответ почти не интересовал Коулмана, но все-таки ему хотелось его услышать.

– Они ничего не скажут. Что бы они ни думали. А думают они, – она медленно кивнула, глядя на его подушку, – что ты столкнул Рея в воду. – Она нервно рассмеялась. – По-моему, они не пойдут в полицию со своим плохим итальянским. Это настоящий affreux! Они год здесь прожили, а кофе не могут заказать.

На это ему нечего было возразить. Люди вроде Смит-Питерсов будут держать рот на замке. И вероятно, ни слова об этом не скажут своим друзьям во Флоренции. Он подумал о миссис Перри, но не хотел упоминать ее имя. И вообще, она, скорее всего, уже покинула Венецию.

– Значит, Антонио завтра улетает?

– Да, самолет у него в полдень.

– А о сегодняшнем вечере он не говорил?

– Задавал вопросы. Где был Рей, что́ мы узнали о нем и все такое. И каким-то образом… ему удалось спросить, не мог ли, по нашему мнению, синьор Коулман… высадить его где-то, так он выразился. Говорил он по-английски, поскольку на самом деле вопросы задавал Френсису и Лауре, а не мне. Пытался быть забавным. Но они не сочли его разговор забавным. И я тоже.

Коулмана начало клонить ко сну. Если Антонио улетит в Рим или Позитано и там развяжет язык, какое это может иметь значение? Еще одна драматическая история, возможно не имеющая под собой никаких оснований. К тому же рассказанная молодым итальянцем, которого никто не знает. Да, пусть Гаррет и пропал, но рассказ о том, что другой американец, его тесть, убил его, уж очень похож на прочие драматические истории, на которые так падки итальянцы.

– Но, Эдвард… – Инес потянулась к его руке.

Коулман поднял отяжелевшие веки.

– Я ничего не подтвердила Френсису и Лауре. И никому бы не подтвердила. Я сказала Антонио, что он сошел с ума, если ему в голову приходят такие мысли. И теперь все зависит от тебя. Тебе самому решать, будешь ли ты поступать правильно по отношению к себе самому или ко мне, будешь ли ты абсолютно естественным со Смит-Питерсами. Пусть они думают что хотят, но доказательство – это другой вопрос. Подозрения подозрениями, но знать они ничего не знают.

– Спасибо, дорогая. Но я надеюсь больше не встречаться с ними.

Инес тут же покачала головой:

– Если ты станешь их избегать, это будет выглядеть странно. Ты же сам понимаешь, Эдвард.

Да, он понимал.

– Дорогая, я ужасно хочу спать.

– Да, я вижу. Позволь, я еще раз сменю полотенце у тебя на колене. А потом уйду.

Она еще раз смочила полотенце и положила его на колено Коулмана, потом накрыла его простыней и одеялом, послала воздушный поцелуй и выключила свет.

Не успела она закрыть дверь, как Коулман уснул.

Погода на следующий день сменилась к лучшему. Снова светило солнце, и стало немного теплее, хотя рестораны с террасами не выставляли на улицу свои столы и стулья. Во второй половине дня Коулман и Инес отправились в качестве гостей Смит-Питерсов на средненький струнный квартет, выступавший в холодном палаццо на берегу канала, после чего заглянули к «Флориану» выпить ирландского кофе.

Коулмана забавляло то, как Смит-Питерсы вели себя с ним. Они из кожи вон лезли, чтобы продемонстрировать дружеское расположение, преданность, солидарность. О Рее никто не сказал ни слова. Но это умалчивание лишь делало их веселье еще более неестественным, напоминало Коулману поведение некоторых белых, демонстрировавших свой либерализм по отношению к неграм. Коулман вел себя дружески и спокойно. Но поскольку Смит-Питерсы теперь верили, что он убил Рея, они казались Коулману менее занудными.

– Вы уже решили, сколько дней еще проведете в Венеции? – спросил Френсис у Коулмана.

– Не знаю толком, может, неделю. В зависимости от того, говорила ли Инес что-нибудь своему домоуправителю в Сент-Максиме.

– Вы собираетесь на юг Франции? – спросила Лаура.

Коулман помнил, что прежде отвечал на такой вопрос неопределенно. Теперь он сказал правду:

– Мне очень нравится общество Инес, но я хочу вернуться в свой дом в Риме.

И во взгляде, которым обменялись Смит-Питерсы, Коулман прочитал их мысли: какая же он храбрая, бесшабашная душа, если остается в Венеции, если не боится сказать, где его искать потом, когда в один прекрасный день всплывет тело человека, которого он убил, даже если это случится на берегу Югославии. Френсис, похоже, изучал руки Коулмана, с уважительным вниманием прислушивался к интонациям его голоса. Лаура смотрела на него как на нечто уникальное, нечто такое, чего она никогда больше в жизни не увидит. Коулман понимал, что Инес волнуется и старается не пропустить ни одного сказанного слова. Но, судя по всему, состоявшийся разговор, с точки зрения Инес, не мог привести к неприятным последствиям.

Смит-Питерсы собирались уехать из Венеции во Флоренцию в пятницу. По их сведениям, рабочие наконец достали трубы нужного диаметра для ванной наверху и центральное отопление в их доме вот-вот будет готово.

По возвращении в отель Коулмана ждало сообщение. В четыре часа его спрашивал некто мистер Зордий, после чего заходил еще. Коулману не понравилась фамилия, в ней чувствовалось что-то зловещее.

– Он заходил два раза, – сказал портье. – И зайдет еще.

– Сюда? – спросил Коулман.

– Да, сэр. А вот и он сам, сэр.

К Коулману, чуть улыбаясь, шел крупный человек со светло-каштановыми волосами. Американец в штатском, подумал Коулман.

– Мистер Коулман? – сказал незнакомец. – Добрый день.

– Добрый день.

– Меня зовут Сэм Зордий. Я здесь по просьбе мистера Томаса Гаррета из Сент-Луиса. Сыскное бюро Малхолланда. – Он с улыбкой посмотрел на Инес.

– Здравствуйте, – кивнул Коулман. – Это миссис Шнайдер.

– Здравствуйте, – сказала Инес.

Зордий чуть наклонил голову в ее сторону:

– Не могли бы мы поговорить несколько минут, мистер Коулман… или вам сейчас неудобно?

– Вполне удобно, – произнес Коулман. – Я приду через несколько минут, дорогая, – сказал он Инес. – Ты взяла ключ?

Ключ Инес взяла и теперь направилась к лифтам.

Зордий проводил ее взглядом.

– Присядем где-нибудь здесь? – предложил Коулман, показывая на тихий уголок, где стояли два кресла и маленький столик между ними.

Зордий оглядел фойе, и уголок, на который показал Коулман, заслужил его одобрение.

– Прекрасно, сядем там.

Они заняли два кресла.

– Долго вы собираетесь пробыть в Венеции? – спросил Зордий.

– Не знаю. Возможно, еще неделю. Все зависит от погоды. В последнее время она здесь испортилась.

– И куда отсюда?

– Я думаю, в мою квартиру в Риме.

– Насколько я понимаю, вы не знаете, где находится Рей Гаррет после той ночи в четверг, одиннадцатого ноября? – спросил Зордий.

– Понятия не имею.

– Я сегодня разговаривал с местной полицией. Мой итальянский не блестящий, но его хватает для общения, – сказал он с жизнерадостной улыбкой. – Не могли бы вы своими словами рассказать мне о том, как развивались события той ночи?

Коулман снова терпеливо начал рассказывать свою историю, сообщил, что вид у Рея был угнетенный, но вряд ли близкий к отчаянию. Пить Рей не пил. Он с болью рассказывал Коулману о самоубийстве Пегги, говорил, что он и понятия не имел о ее душевном состоянии и теперь переживает, как же это он не заметил никаких признаков, которые насторожили бы его, предупредили о ее намерениях.

– И что вы ему сказали? – спросил Зордий.

– Я сказал: «Прошлого не вернешь. Ничего с этим не поделаешь».

– Вы не сердились на него? Он вам нравится?

– Он нормальный парень. Порядочный. Иначе я бы не позволил дочери выйти за него. На мой взгляд, он слабоват. Пегги требовалась более жесткая рука.

– Вы пытались его приободрить той ночью?

Коулман хотел было ответить положительно, но потом решил, что не стоит, ведь Зордий будет говорить со Смит-Питерсами.

– Я ему сказал: «Прошлого не вернешь. Для нас обоих это стало потрясением». Что-то в таком роде.

– Он хотел поговорить с вами в ту ночь о чем-то конкретном? В полиции мне сказали, что остальные ушли, а вы с Гарретом остались за столом.

– Он сам просил об этом, хотел прояснить для меня какие-то обстоятельства. Насколько я понял, он пытался мне объяснить, что делал все возможное для Пегги, убеждал ее обратиться к психиатру на Пальме, но она отказалась. Рей хотел убедить меня в своей невиновности.

Коулман почувствовал, что Зордия не очень интересуют причины самоубийства Пегги, и решил, что его слова прекрасно вписываются в предлагаемую им гипотезу: именно такие заявления и должен делать молодой человек перед самоубийством.

– Долго ли вы разговаривали?

– Минут пятнадцать.

Зордий не делал записей.

– Сегодня я просмотрел его вещи в пансионе «Сегузо». Его чемодан. На рукаве одного из его пиджаков есть два пулевых отверстия. На левом рукаве. Возможно, это входное и выходное отверстия одной пули. – Он добавил с улыбкой: – Девушка, которая собирала его вещи, не заметила пулевых отверстий. А я нашел их и на рубашке, на которой все еще сохранились следы крови. Он пытался замыть кровь – возможно, всего несколько дней назад.

Коулман внимательно слушал.

– Он ничего не говорил вам о своей простреленной руке?

– Нет. Ни слова.

– Если человек пытается покончить с собой, то вряд ли он станет стрелять себе в руку. Полагаю, в него стрелял кто-то другой.

Коулман напустил на себя задумчивый вид:

– В Венеции?

– Или в Риме. Или на Мальорке. Не знаю. – Зордий подождал. – У него были враги?

– Понятия не имею.

Зордий записал только имена Смит-Питерсов, название их отеля и имя миссис Перри, проживавшей в «Эксельсиоре» на Лидо. Коулман подумал, что миссис Перри, вероятно, уже уехала, и сказал об этом.

– Что представляет собой Рей Гаррет? – спросил Зордий.

Коулман подумал, что у Зордия наверняка есть подробная информация о Рее от его родителей.

– Довольно неглупый, я полагаю. Довольно спокойный, погруженный в себя… немного робкий.

– В каком смысле?

– Скромный.

– Меланхолик?

– Настолько хорошо я его не знаю. Но он интроверт – да. Любит проводить время наедине с собой.

– А как вам его планы открыть галерею? Они осуществимы?

– Последнее, что я слышал, это то, что он пытается найти подходящее место в Нью-Йорке. Он хочет работать с европейскими художниками, которые пишут в Европе. У него хороший вкус, и он много знает о живописи. И деньги у него имеются. Так что он может позволить себе рискнуть. Если его затея обернется неудачей.

– По-вашему, он человек практичный? Не взбалмошный?

Коулман добродушно пожал плечами:

– Если у тебя есть деньги, то не обязательно быть практичным, верно? Я ничего не знаю о его прежних предприятиях. Когда я познакомился с ним в Риме, он где-то слушал курс изящных искусств, сам немного писал.

– Вы тоже художник, насколько я знаю. Рим прекрасный город – где еще жить художнику, как не в Риме?

– Великолепный. Прежде я работал инженером-строителем. Устал от жизни в Нью-Йорке.

– И вы живете в Риме один?

– Да. В маленькой квартирке в Трастевере. В пятиэтажке без лифта. Но там мило и тихо. Если ко мне приезжают гости, им приходится спать на диване в гостиной.

– И вы достаточно зарабатываете себе на жизнь живописью?

– Не очень. Но перебиваюсь. Делаю рамы в Риме. Это дает устойчивый доход. Большинство художников зарабатывает не картинами, а рамами.

Зордий улыбнулся, потом встал и поблагодарил Коулмана.

Коулман поднялся в номер и рассказал Инес о разговоре.

Он чувствовал себя совершенно спокойно. В конце концов, ведь Рей жив. Если Рей когда-нибудь расскажет правду, то его, Коулмана, могут обвинить в покушении на убийство. Неделю назад ему это казалось серьезной опасностью. Теперь – нет. Коулман предполагал, что Рея найдут. Он не знал, насколько велики шансы человека скрываться вечно, но, по его мнению, для Рея они были не очень высоки. Но что еще важнее, Коулман не думал, что Рей собирается прятаться всю жизнь. Все сводилось к тому, захочет ли Рей в конечном счете сказать правду или нет.

– Будет занятно узнать, что ему наговорят Смит-Питерсы, – сказал Коулман Инес, хохотнув.

– Ах, Эдвард, прекрати шутить!

– Ты же сказала, они на моей стороне.

Тем вечером Смит-Питерсы им не звонили, и Коулману это показалось странным, поскольку у него создалось впечатление, что Зордий собирался прямо в «Монако», чтобы поговорить с ними. Но возможно, они ничего – ни хорошего, ни плохого – не хотели сообщать ему или Инес по телефону.

На следующее утро в девять Лаура Смит-Питерс все же позвонила. Коулман был в комнате Инес, хотя ночевал в своей. Он и ответил на звонок. Лаура спросила, не желают ли они с Инес встретиться с ними за чашечкой кофе в одиннадцать «У Гарри».

– Мне бы очень хотелось увидеть вас обоих сегодня утром, – добавила Лаура чуть ли не с умоляющей интонацией.

Конечно. Коулман договорился о встрече.

«У Гарри» Инес и Коулман заказали кофе, а Смит-Питерсы – по «кровавой Мэри».

Вроде бы Френсис говорил сначала с частным детективом один, внизу, в фойе отеля, а Лаура в это время принимала ванну. Но детектив и ее хотел увидеть, поэтому она оделась и спустилась. Зордий расспрашивал о душевном состоянии Рея.

– Я сказала – как и Френсис, – что Рей, естественно, не выглядел очень счастливым, однако он не казался стрррашно удрученным.

Ее жесткое «р» превратило слово в гортанный cauchemar, иллюстрирующий, каким не казался Рей. А последнее слово она проглотила вместе с глотком «кровавой Мэри».

Все они слушали, подавшись вперед, словно за столиком сидели заговорщики, подумал Коулман. Или заключенные, планирующие побег. Френсис вытянул сухие губы, его маленькие глаза широко раскрылись. Он с невинным видом слушал свою жену. Но время от времени поглядывал на дверь, не открылась ли она. Коулман больше на дверь не смотрел.

– Мне очень жаль, что из-за меня вам достается, – сказал Коулман.

Он и в самом деле огорчился.

– Ну, вы же рррешительно ни в чем не виноваты, – сказала Лаура так серьезно, что Коулман даже не сразу понял нелепый юмор ситуации.

Он нервно улыбнулся, что заметила только Инес. Коулман почувствовал: Лаура уверовала в ту историю, которую рассказала «полиции».

– Он спрашивал о вашем отношении к Рею, – продолжала Лаура вполголоса, наклонившись к Коулману. – Я сказала, что, по моему мнению, вы его не очень хорошо знали. Разве не так?

– Так, – ответил Коулман.

– Я знаю, вы… его не очень любили, – вздохнула Лаура. – Но я ничего такого ему не говорила – я понимаю, что это чревато неприятностями.

«Так и есть», – подумал Коулман. Лаура закончила свою историю. Она сидела спокойно, глядя на руки, сложенные на коленях, словно школьница, которая скромно, но вполне прилично сыграла роль в любительской постановке. Коулману интересно было знать, не спрашивал ли Зордий что-нибудь еще, но он воздержался. Зордий явно не рассказал им про пулевые отверстия, но Коулман предположил, что тот сообщил об этом итальянской полиции.

– Я уверена, вы все говорили правильно, Лаура, – сказала Инес. – Давайте не будем волноваться.

– Волнение ничего нам не даст! – согласился Френсис, улыбнувшись.

Коулман поднял глаза в тот момент, когда дверь снова открылась. Вошла женщина, и Коулман узнал в ней миссис Перри, одетую в свободный серый плащ с капюшоном.

– Кажется, миссис Перри, – сказал Коулман и поднял руку, подавая ей знак.

Она увидела его, улыбнулась и направилась к их столику. Для нее нашли еще один стул.

– Я думала, вы уезжаете в пятницу, – сказала Лаура. – Мы бы вам позвонили, если бы знали, что вы здесь.

– Погода на Лидо сильно ухудшилась, – объяснила миссис Перри своим неторопливым меланхолическим тоном. – По крайней мере, впечатление такое, что там она гораздо хуже, так что я решила предоставить Венеции еще один шанс и переехать в «Даниэли» – теперь я там.

Они сделали заказ. Коулман переключился на чинзано. Миссис Перри попросила черри. Поговорив несколько минут о шопинге, она спросила Коулмана:

– Есть какие-нибудь новости о вашем зяте?

– Нет. Его отец прислал сюда частного детектива на подмогу.

– Правда? – спросила миссис Перри с неподдельным интересом. – Значит, его так пока и не нашли?

– Нет, – одновременно ответили Коулман и Френсис.

– Поскольку в газете больше ничего не появилось, я решила, что его нашли. Вы знаете, поднять завесу тайны не так интересно, как создать интригу, поэтому ничего такого не печатают. Однако Рей пока не найден!

– Никто не знает, что и думать, – сказал Коулман.

Миссис Перри посмотрела на Смит-Питерсов, потом на Инес, словно пытаясь прочесть их мысли.

– Его видел кто-нибудь после вас, мистер Коулман?

– Если и видел, то не сообщил, – ответил Коулман.

– И вы, по вашим словам, высадили его на набережной Дзаттере?

– Да, – сказал Коулман. – Ко мне вчера приходил частный детектив. Некто мистер Зордий.

– Я так и думала, – произнесла Лаура, скользнув взглядом по Инес. – Что он говорил?

– Задавал вопросы. – Коулман достал сигару. – Надеюсь, никто не возражает.

Все, кроме Инес, не возражали.

– Он спрашивал то же самое, что и полиция. – Вот только, припомнил Коулман, Зордий спросил у него еще, не пытался ли он приободрить Рея в тот вечер. – Собственно, ничего другого ему и не остается.

– Неужели молодой человек в его состоянии… мог уйти куда-то пешком? – неуверенно сказала миссис Перри. – Без всякой цели, просто чтобы забыться?

Голос ее звучал так, словно она сама не верила своим словам, а наступившее затем молчание говорило, что ее вопрос не был услышан. Идея ухода из Венеции пешком казалась невероятной. И Рей не был в таком уж «состоянии», подумал Коулман, и все они это знали.

Миссис Перри смутил собственный вопрос. Или молчание.

– Прошу прощения. Я понимаю, вы… – обратилась она к Коулману, – для вас эта ситуация особенно тяжела. То вас допрашивает полиция, то частный детектив. Но я могу понять, почему они… Вы ведь были последним человеком, который его видел.

Снова наступило молчание. Коулман чувствовал: все придумывают подходящие случаю слова. Миссис Перри считала, что он убил Рея. Если бы не считала, то не была бы так потрясена.

– Я, безусловно, останусь в Венеции и, возможно, сумею оказать помощь, – сказал наконец Коулман. – Но в настоящий момент я больше ничем не могу быть полезен.

– Эд, дорогой, вы знаете, где нас можно найти до пятницы, если вам понадобится моральная поддержка, – сказала Лаура, просияв своей немного зубастой улыбкой, первой за это утро.

– И я не очень уверен, что мы уедем в пятницу, – сказал ей муж. – Прежде чем я тронусь отсюда, я хочу твердо знать, что трубы установлены и работают. Позвоню им еще раз вечером в четверг. А до этого и шага отсюда не сделаю.

Коулман собрался и сказал миссис Перри:

– Очень мило с вашей стороны, Этель, проявлять такой интерес. – Коулман впервые назвал ее по имени и чувствовал, что она не против. – Ситуация огорчительная – никто не знает, жив он или мертв, – торжественно проговорил Коулман.

– Да кто тут не проявлял бы интереса? Любой, – сказала миссис Перри.

– Вы сегодня необычно молчаливы, Инес, – произнес Френсис.

– Просто не знаю… слов нет, – ответила Инес, разведя руками.

Голос ее слегка дрожал, но Коулман решил, что никто, кроме него, этого не заметил. Френсис, улыбаясь, протянул руку, взял Инес за запястье, легонько встряхнул его и сказал:

– Не волнуйтесь. Мы будем держаться вместе.

Они заказали еще выпивки, потом Смит-Питерсы предложили всем вместе отправиться куда-нибудь на ланч. Ланч был хорош, а атмосфера даже веселая. Коулман среди них чувствовал себя в безопасности. Когда принесли кофе, у него вообще появилось чувство собственной неуязвимости. Тогда-то он и решил предпринять еще одну попытку убить Рея, но на сей раз использовать более тривиальный способ, чем сталкивание с катера. Например, нападение на улице. Он представил, как идет следом за Реем по какой-нибудь узкой безлюдной улочке в Венеции, подбирает хороший камень и просто разбивает Рею голову. Если будет время, то можно сбросить тело в канал, а если нет – какое это имеет значение? Если его никто не увидит, то никто ничего не сможет доказать.

Коулман решил больше гулять по Венеции, незаметно последовать за Реем, если встретит его еще раз, и узнать, где тот ночует. Когда он будет знать район, останется только выбрать подходящее время вечером. Или можно сделать это днем, если улицы вокруг будут безлюдны. Конечно, сначала придется убедиться, что частный детектив не следит за ним.