Назад: Часть первая Довольно жуткая находка с криминальным происхождением

Дальше: Часть третья У лисьей норы много выходов

Часть вторая
Можно ли умереть дважды?

34

— Никто не умирает дважды, — буркнул Бекстрём и кивнул Наде. А потом, желая дополнительно подчеркнуть сказанное им, сунул в рот кружок колбасы, прежде чем основательно уменьшил содержимое стакана, и так слишком долго дожидавшегося своей очереди.

После этого Бекстрём пустился в долгие разглагольствования на данную тему. Конкретные рассуждения, надо отдать ему должное, хотя для него все было ясно давным-давно. Люди жили только раз. Потом они умирали и могли оказаться наверху или внизу в зависимости от того, как вели себя при жизни, констатировал Бекстрём и на всякий случай показал направления ожидавшего всех путешествия. В остальном того же самого, какое Иисус Христос совершил две тысячи лет назад.

— На третий день души умерших покидают бренные тела, — произнес Бекстрём с пафосом, снова наполняя свой стакан. — Возносятся на небеса, сидят по правую руку от Господа Всемогущего, — продолжил он, прежде чем кивнул и снова сделал глоток хорошей водки. — Именно поэтому после смерти человек не может появиться на каком-то чертовом острове озера Меларен.

Исходя из поведения и также совершенно независимо от размещения среди тех, кто закончил свой путь земной с незапятнанной репутацией, такое путешествие ожидало, по его словам, всех. И не только людей. Все живые существа объединяло то общее, что они жили и умирали один раз. После чего попадали на небеса или в преисподнюю. Пусть даже он не был абсолютно уверен относительно критериев отбора, касавшихся растений и зверушек.

— Даже у кошки не более одной жизни, — ухмыльнулся Бекстрём. — Если кого-то засунули в погреб на забытом богом острове озера Меларен с дыркой от пули в голове, то мы говорим о деле рук человеческих. А не о деянии Господа. Поэтому возьми себя в руки, Надя. Рассказывай! Какую небылицу твой знакомый из ГКП подкинул тебе?

— Подкинул или нет, откуда мне знать, — парировала Надя. — Он рассказал мне, что она умерла. И мертва почти двенадцать лет.

— И как же она умерла? В первый раз, значит?

«Наверное, дело все-таки в алкоголе», — подумал Бекстрём.

— Погибла во время цунами в Таиланде на второй день после Рождества, 26 декабря 2004 года, — сообщила Надя.

— Ничего себе. Сейчас я начинаю понимать, что ты имеешь в виду.

— Сначала ее опознали родственники, шведский муж и таиландская мать, находившиеся на месте в Таиланде. К тому моменту ее тело уже перевезли в Пхукет, где пытались собрать всех жертв катастрофы. Причина смерти — утопление, согласно заключению. Поскольку она также являлась шведской гражданкой, вторично ее идентифицировали коллеги из ГКП, отправленные туда с заданием позаботиться обо всем.

— И как они это сделали?

— Помимо прочего у них имелся ее профиль ДНК, — продолжала Надя. — Они получили его из миграционного департамента, поскольку ей пришлось пройти для них тест, когда она ходатайствовала о виде на жительство в нашей стране, собираясь выйти замуж за шведского гражданина. Это было в 1997 году. Мы же сейчас не нашли ее в их регистре по той простой причине, что данные о ней убрали оттуда после того, как ее объявили умершей весной 2005 года.

— Но материалы, собранные ГКП для идентификации, значит, так и остались лежать у них?

— Да, — подтвердила Надя. — Это же был особый проект, с другими правилами для таких данных, которые действовали тогда. Поэтому в этом нет ничего странного. Кроме того, есть ведь и обычные причины оставлять их, — добавила она и пожала плечами. — На всякий случай, если данный вопрос станет актуальным снова. Ведь именно поэтому коллега проверил ее. На всякий случай. Все получилось чисто случайно, если верить его рассказу. Ты найдешь всю информацию в имейле, полученном от него.

— Но как в этом случае она оказалась на острове Уфердсён? Ведь ей требовалось воскреснуть, остаться на земле, где потом ее убили во второй раз уже известным нам способом. Так все произошло, по-твоему…

— Нет, — перебила шефа Надя. — В это я действительно не верю, и тебе не стоит беспокоиться на сей счет. Насколько я могу понять, есть три возможности. Но при мысли о том, насколько они вероятны, каждая сама по себе и все вместе, по моему глубокому убеждению, прихожу к выводу, что у нас серьезная проблема.

— Какие три возможности? — поинтересовался Бекстрём и улыбнулся.

«Сейчас я наконец начинаю узнавать старую добрую Надю», — подумал он.

— Во-первых, естественно, могла произойти какая-то ошибка, когда ее идентифицировали. Либо в связи с цунами в Таиланде, либо здесь у нас двенадцать лет назад.

— Неужели подобное могло случиться, когда заносили в регистр ее ДНК?

— В это я не верю, — покачала головой Надя. — Мы и наши коллеги из ГКП в различное время фактически идентифицировали два разных тела, как оказалось имевшие одну и ту же ДНК. Вероятность ошибки, что перед нами два разных индивида, менее единицы на несколько сот миллионов. У нас речь не идет о двух бланках или двух выписках из регистра. Мы нашли два трупа в двух разных случаях. И все равно выходит, что один, если верить нашим пробам ДНК. Сначала в Таиланде двенадцать лет назад. И сейчас на острове озера Меларен не более двух недель назад. Десять тысяч километров и двенадцать часов полета между ними.

— И у нее не было однояйцового близнеца?

— Нет, — сказала Надя. — Только родители и старший брат, согласно тамошним данным. И насколько такая возможность вообще вероятна, — продолжила она. — Сначала Джейди погибает во время цунами. Затем ее неизвестную сестру, однояйцового близнеца, убивают в Швеции и прячут на острове озера Меларен. Подобное все равно за гранью.

— Я на твоей стороне, — согласился Бекстрём. — Действительно, это выглядит притянутым за уши.

— Остается третья возможность, — продолжила Надя и наполнила их стаканы. — Хотя я даже стыжусь говорить о ней.

— А я с нетерпением жду услышать о ней, — сказал Бекстрём, уже догадавшийся, о чем пойдет речь.

— Ее мертвое тело доставили в Швецию. Судмедэксперты здесь дома исследуют его, поскольку так поступают со всеми жертвами, и, очевидно, пропускают пулевое отверстие в ее голове, во что мне немного трудно поверить. Зато их явно устраивает утопление, указанное таиландскими коллегами в качестве причины смерти. Ее передают мужу, и он решает похоронить супругу на острове озера Меларен. Или… здесь есть две возможности… он стреляет ей в голову, прежде чем предает земле в обрушившемся погребе на Уфердсёне. Конечно, хватает разных придурков, но…

— Есть ведь еще одна возможность. Или, по крайней мере, вариант той, которую ты сейчас упомянула, — сказал внезапно развеселившийся Бекстрём. — О ней нам тоже нельзя забывать.

— И какая же это возможность?

— Ее преимущество состоит в том, что она не бросает тень ни на наших судмедэкспертов, ни на ее мужа. Сначала представим обычные похороны на Лесном кладбище, или где там она оказалась. Потом появляется компания кладбищенских воров (вероятно, больше, чем один, принимая в расчет объем работы, необходимой, чтобы выкопать гроб), и они забирают ее на остров Уфердсён, который, как известно, считается жутким местом. Стреляют ей в башку на всякий случай, чтобы она не могла в виде призрака являться им, а потом засовывают в погреб. Гробокопатели или, пожалуй, также сатанисты. Откуда мне знать?

— И насколько вероятно это предположение?

— Скорее, маловероятно, — признался Бекстрём. — Но у нас ведь все-таки три гипотезы. Плюс куча вариантов, если пораскинем мозгами еще чуток. Как ни говори, не так плохо. Этим же тебе в любом случае придется заняться?

— Итак, как мы поступим?

— Нам надо выяснить, как все обстоит, — сказал Бекстрём и поднял свой стакан с целью подчеркнуть всю важность сказанного.

— Будь здоров.

«Я руковожу работой, ты занимаешься практической стороной дела», — подумал он.

— Будь здоров, — повторила Надя тоже по-русски.

«Кому это „нам“?» — подумала она.

35

В воскресенье 26 декабря 2004 года, на второй день Рождества, в 07:59 по таиландскому времени произошло землетрясение с эпицентром на дне океана на глубине трех километров к северу от острова Симёлуэ, который находится на расстоянии примерно сто морских миль к востоку от западного побережья Суматры. Его магнитуда составила 9,0 балла по шкале Рихтера, и землетрясения такой силы случаются один раз в двадцать лет.

Возникшее в результате в открытых водах Индийского океана, там, где глубины достигают трех-четырех километров, цунами распространилось со скоростью шестьсот — семьсот километров примерно по тому принципу, как это происходит, если бросить в воду камень. И сначала его было трудно обнаружить невооруженным глазом, поскольку сами волны имели высоту менее метра и длину порядка ста метров.

Однако все изменилось два с половиной часа спустя, поскольку тогда, достигнув западного побережья Таиланда, они превратились в четыре десятиметровых стены воды, которые одна за другой обрушились на берег, разрушая и смывая все на своем пути. Как они, например, сделали утром на второй день Рождества, в воскресенье 26 декабря 2004 года в Као-Лаке, где более пяти тысяч человек расстались с жизнью.

Курортный город Као-Лак находится в провинции Пхангнга на западном побережье Таиланда в нескольких десятках километров от Пхукета. Это один из самых популярных туристских регионов страны, расположенный в одном из ее красивейших уголков. Многокилометровые пляжи вдоль океана, бурная тропическая зелень в окружающем их большом национальном парке, солнце, постоянно ласкающее лучами людей там внизу, синее небо над их головой.

Именно туда приехала Джейди со своим шведским мужем Даниэлем Джонсоном с целью отпраздновать Рождество и наступление нового, 2005 года. Они сняли маленькое бунгало на берегу. Джейди Кунчай осталась лежать в кровати и боролась со сном, в то время как ее муж надел сандалии, шорты и рубашку с короткими рукавами, чтобы прогуляться, купить газеты и позаботиться о завтраке для обоих.

Джейди умерла. Десятки тонн воды и тонны песка буквально смели с лица земли дом, где она находилась. Ее муж выжил. Здание, где он расположился почитать утреннюю прессу и выпить чашечку кофе, прежде чем вернуться к жене, находилось всего в ста метрах от океана, но на высоте тридцать метров над ним, и эта разница сыграла решающую роль, когда речь пошла о жизни и смерти.

36

Уже в пятницу утром, на следующий день после их с Бекстрёмом маленькой вечеринки, Надя начала свою работу с попытки проверить довольно сомнительные гипотезы, родившиеся в их умах накануне. Помимо этого, у нее болела голова. Не из-за поисков различных объяснений того, как можно умереть дважды, на которые она и Бекстрём убили предыдущий вечер, а скорее из-за способа, к которому они прибегли для этого. Как ни говори, выпили ведь и съели все, что было у нее. Согласно русской традиции и не оставив ни крошки.

Уже в тот же день после полудня Надя смогла отбросить третью гипотезу о том, мягко говоря, эксцентричном способе, каким скорбящий о своей утрате муж мог почтить память погибшей жены. Одновременно ей с аналогичным результатом удалось разобраться с альтернативой Бекстрёма о том, что шайка кладбищенских воров и сатанистов сначала выкопала Джейди на кладбище, а потом засунула ее в погреб на острове Уфердсён, предварительно на всякий случай выстрелив ей в голову, чтобы она не навещала их в виде призрака.

В итоге Надя убила двух зайцев одним выстрелом, а то, что она вдобавок сделала это, пока подбирала материалы, необходимые для проверки оставшихся гипотез, ее меньше всего волновало. Ведь сейчас предметом ее изысканий являлся вопрос, не только противоречащий всякой логике и обычному здравому смыслу. Он вообще не укладывался в голове.

Большинство из пятисот сорока трех шведов, ставших жертвами того цунами, проводили свой отпуск в городе Као-Лак. Еще до нового года в Таиланд начали прибывать первые шведские полицейские, чтобы в сотрудничестве с таиландской полицией и коллегами из других стран, тоже прилетевшими туда, проводить работу по опознанию погибших. Ее первая фаза выполнялась на месте в специальном идентификационном центре, организованном в Пхукете в нескольких десятках километров к югу от Као-Лака, а потом опознанных шведов начали отправлять самолетами на родину. И первый из них приземлился в аэропорту Арланда 3 февраля 2005 года. После этого все тела перевезли в расположенный около Упсалы аэропорт Эрна. Там привели в порядок старые ангары, чтобы еще раз проверить личности погибших. После чего их ждало повторное судебно-медицинское исследование, прежде чем тела наконец передали родственникам.

Естественно, все протоколировалось со всей характерной для их родины бюрократической тщательностью, и сохранились все необходимые документы, включая всевозможные списки, например, идентифицированных жертв, которых доставили домой. Проблема состояла в том, что в этом списке отсутствовала Джейди Джонсон Кунчай. А раз она не числилась там, значит, и не прибыла назад в Швецию.

«Может, все дело в ее двойном гражданстве? — подумала Надя. — Она же была таиландкой с рождения и стала шведской гражданкой только в мае 2004 года, за семь месяцев до цунами. Возможно, родственники решили похоронить Джейди на ее старой родине?»

В целях экономии времени Надя позвонила своему знакомому в ГКП с целью спросить об этом. А он, в свою очередь, как раз собирался связаться с ней. Просмотрев их материалы, он нашел много данных, о которых не упомянул в своем письме и касавшихся случившегося после катастрофы. Помимо прочего о том, что ближайшие родственники Джейди, муж, мать и старший брат, договорились о необходимости похоронить ее на старой родине, в Таиланде.

— Я просто отсканирую нужные документы и сброшу тебе на почту. Все будет у тебя максимум через четверть часа, — объяснил ее знакомый.

— Значит, ее похоронили в Таиланде, — повторила Надя на всякий случай.

— Само собой, доподлинно установив личность, Джейди сразу же передали ее семье.

— А кто занимался идентификацией? — спросила Надя. — Мы или таиландцы?

— Наверняка мы это сделали. Выехавшие туда полицейские отвечали за идентификацию собственных граждан, — констатировал ее знакомый. — Все фиксировалось на наших собственных бланках. Бумаги Кунчай подписаны одним из моих коллег, которого я знал более двадцати лет. Он одним из первых прибыл в Таиланд заниматься этой работой и оставался там полгода, прежде чем вернулся назад. То есть он и его шведские коллеги позаботились об этом деле. Мы также допросили ее мужа. Он находился вместе с ней, когда все случилось. И выжил, конечно, но, вероятно, пребывал в крайне плохом состоянии.

— Да, — сказала Надя. — Это я могу понять. Произошедшее наверняка стало ужасным потрясением для него.

— Работа в Таиланде была совместным проектом различных полицейских властей, — продолжил ее знакомый. — Туда прислали не только обычных полицейских, но также экспертов всех мастей и зубных врачей. Таиландцы, естественно, формально отвечали за все, трагедия ведь случилась на их территории, но на месте находились коллеги из трех десятков стран. Туда слетелись полицейские со всего мира, по большому счету сразу, как только все произошло. Все страны, чьи граждане погибли в результате цунами, прислали туда своих людей. Там были коллеги из США, Англии, Германии, Франции, Японии, Индии, Пакистана, России, Китая, из всех стран, откуда люди приезжают в Таиланд отдыхать. Они, таким образом, взяли на себя заботу о собственных гражданах.

— Ты имеешь в виду идентификацию и прочее, касающееся расследования смертельных случаев? — спросила Надя. — Вся работа в отношении шведских граждан, следовательно, проводилась нами?

— Да, это ведь было и практично само по себе, во всяком случае, при мысли о языковой проблеме. А Кунчай не отправили назад в Швецию, поскольку она являлась таиландской гражданкой и ее близкие захотели, чтобы ее похоронили в Бангкоке. Там ведь она родилась и выросла. Если тебе интересно, имеется запись об этом в ее бумагах.

— Я понимаю. У тебя есть какие-то подробные данные относительно ее похорон?

— Похороны как похороны. Кунчай ведь была буддисткой подобно прочим членам ее семьи. Возможно, за исключением мужа, но он договорился с ее матерью и братом, как все должно пройти.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Надя.

— Тело кремировали, — сообщил ее знакомый. — Согласно буддийской традиции его надо сжечь как можно быстрее, а потом пепел развеивают по ветру или складывают в урну и передают ее близким. А остальное уже зависит от них.

— Значит, Джейди кремировали?

— Да, как только процесс идентификации закончился, ее тело передали родне, согласно имеющимся в моих бумагах данным, и кремация состоялась в первый день 2005 года. В том, что к тому моменту прошло целых пять суток, нет ничего странного. Сначала требовалось найти ее. Перевезти на место сбора в Пхукет для идентификации. Только потом семья смогла забрать тело в Бангкок для похорон.

— И есть документальные свидетельства обо всем этом?

— Да, конечно. Даже с названием похоронного бюро, которому родные доверили транспортировку в Бангкок и сами похороны.

— Значит, Джейди кремировали в первый день 2005 года, — повторила Надя.

«Забудь о том, что касается чокнутого мужа и гробокопателей-сатанистов», — подумала она.

— Все так. Полностью в соответствии с их традициями и согласно бумагам из похоронного бюро.

— Коллега, который находился на месте и заполнял наш бланк… Ты не мог бы назвать его имя? Мне понадобится поговорить с ним.

— Тогда боюсь, у тебя еще большая проблема, — сказал ее знакомый.

— Он уволился? — спросила Надя.

— Ушел на пенсию пять лет назад, но год спустя умер. От инфаркта, что, похоже, происходит с большинством из нас, как только мы наконец получаем возможность расслабиться.

— Есть кто-то другой, принимавший участие в тех событиях, с кем я могла бы поговорить?

— Многие живы, в полном здравии и по-прежнему на службе. Проще всего, если я перешлю тебе по имейлу имена тех, кого помню, чтобы ты смогла позвонить и пообщаться с ними.

— Очень мило с твоей стороны, — сказала Надя.

«Никто не умирает дважды», — подумала она.

37

Хаос в твоей голове. Хаос вокруг тебя, мертвые повсюду. Десятки трупов только в окружавшем отель парке, где Джейди Кунчай и ее муж сняли домик, чтобы провести в нем отпуск. Мертвые тела, плавающие в воде, выброшенные на пляж, лежащие в зданиях, даже одно оказавшееся на дереве в пятидесяти метрах от берега. Хаос во всех головах. После всеобщего оцепенения.

Примерно так муж Джейди Кунчай Даниэль Джонсон описывает произошедшее утром во второй день Рождества 2004 года.

Опрос его состоялся в посольстве Швеции в Бангкоке 10 января 2005 года. Проводил его инспектор Стиг Ларссон из Государственной криминальной полиции. В протоколе он делает пометку от руки: «Джонсон на больничном, посттравматический шок, в отдельные моменты выглядит словно не в себе».

Его мертвую жену нашли на следующий день после цунами. Она лежала в разрушенном домике, сейчас представлявшем собой жалкое зрелище. Перекошенные стены, сложившаяся крыша, выбитые двери и окна, тонны песка и воды внутри. Он нашел свою супругу под кроватью, той самой, на которой она лежала, когда он покинул ее, чтобы пойти и принести им завтрак. Кровать опрокинулась, придавила ее к полу, она захлебнулась в воде, хлынувшей внутрь. На ней ночная рубашка, его подарок, на шее нефритовое украшение, полученное ею от матери.

Даниэль Джонсон с помощью персонала отеля перенес мертвую жену в их главное здание. Там почти сутки отсутствовало электричество, пока не подключили резервный дизель-генератор, и только тогда смогли запустить кондиционеры. Ее тело накрыли простыней и положили на пол в подвальном помещении вместе с десятком других. Снаружи тридцатиградусная жара. Они не могут долго лежать. Температура в подвале двадцать градусов. Но лучшего варианта нет, и Джейди находится там вместе с другими мертвыми, найденными вокруг отеля.

Через три дня после цунами (и это уже 29 декабря) ее тело перевозят в общий идентификационный центр, организованный в Пхукете. Туда прибывает находящаяся на грани отчаяния мать Джейди. Там не менее тысячи покойников, уже собранных вокруг Као-Лака, новые транспорты с ними прибывают постоянно. Мертвые тела помещают в контейнеры или раскладывают рядами на земле. Солнце палит, и трупы за неимением лучшего пытаются охлаждать с помощью сухого льда.

Неописуемая ситуация, и оба, муж и мать Джейди, хотят забрать ее оттуда как можно быстрее. Наконец процесс идентификации закончен, полиция получила все необходимые им данные, и выдается разрешение сделать это. Выбранное семь ей похоронное бюро 31 декабря забирает и привозит ее в их автомобиле в Бангкок, до которого целых восемьсот километров, поздно вечером в тот же день. Уже на следующий день, 1 января 2005 года, семья может похоронить ее. Тело кремируют, и пепел помещают в урну. А спустя неделю его развеивают на горе к северу от города. В том самом месте, куда семья обычно выезжала на природу, когда Джейди была еще маленькой девочкой и даже не ходила в школу. Месте, которое она любила, поросшее лесом высокогорье, откуда открывается вид на много десятков километров и где дует прохладный ветер с океана. Там отец обычно рассказывал ей обо всех зверюшках, живших в окрестном лесу и наблюдавших за ними, пока они сидели там и ели.

И во время всего этого путешествия, все то время, ее муж Даниэль будет постоянно находиться рядом со своей мертвой супругой.

«Пожалуй, нет ничего странного в том, что он плохо чувствовал себя и порой был не в себе во время допроса», — подумала Надя, когда отложила в сторону последние прочитанные ею бумаги. Сама она находилась во власти неприятного чувства, которое постоянно усиливалось. И где здесь могла вкрасться ошибка? Как мертвое тело Джейди могли перепутать с кем-то другим? Все изученные документы явно указывали на одно и то же. Джейди Кунчай погибла во время цунами в Таиланде почти двенадцать лет назад.

«Бекстрём не обрадуется, когда узнает», — подумала Надя.

По данному пункту она, однако, ошиблась. Когда ей наконец удалось поймать его в воскресенье утром, он остался в крайне радужном настроении, выслушав ее рассказ о том, до чего она докопалась и какие выводы сделала.

— Ты не туда пришла, Надя, — сказал Бекстрём и покачал головой. — Абсолютно не туда.

— Тогда я предлагаю тебе самому просмотреть все это, — проворчала Надя и подтолкнула ему стопку документов, которые она положила на его письменный стол. — Я убеждена, там найдется кое-что интересное и для тебя.

— Тогда там должно быть одно дело, — сказал Бекстрём и улыбнулся.

— И какое же? — спросила Надя.

— Данные о том, кого сожгли вместо нее, — ухмыльнулся Бекстрём.

38

В то время как Бекстрём и Надя (или, по крайней мере, Надя) пытались разобраться, пожалуй, с самым трудным из всех возможных вопросов бытия, Ниеми в одиночестве потратил еще один конец недели на значительно более простые размышления, касавшиеся банки с колбасой и того, следует ли смотреть на нее как на обычную, возможно не имевшую отношения к делу, находку, или все обстояло так, что тот, чей портрет и имя красовались на ней, тем самым хотел передать некое послание из потустороннего мира, где он оказался пятьдесят лет назад. Глубоко верующий католик с самого детства, согласно одному из его многих биографов, и «кто-то вроде рапсода» в зрелые годы.

«При мысли о том, что это дело становится все более странным, нельзя отвергать никакие варианты», — подумал Ниеми и вздохнул.

Он сам родился и вырос в простых условиях усадьбы в Торнедалене. В конце концов выбрал себе профессию эксперта, и тем самым работу, сводившую к тому, чтобы сделать самое непостижимое понятным. Во всяком случае, по возможности описать и оценить в простых юридических терминах. В свете последнего — его происхождения, воспитания и профессиональной жизни — пожалуй, не стоило удивляться, что Петер Ниеми в итоге решил рассматривать банку с колбасой, которую они нашли в том же самом погребе, где и останки мертвой женщины, именно как жестяную тару с указанным на этикетке содержимым. К сожалению, он допустил серьезную ошибку, как скоро выяснится, поскольку этот предмет сыграет главную роль в решении внезапно свалившейся на них головоломки.

Судя по внешнему виду, банка пролежала в погребе довольно долго. Одновременно оказалась в настолько приличном состоянии, что Ниеми смог изучить ее исключительно с помощью собственных глаз и, прежде всего, по той причине, что лежала она засунутой в пластиковый пакет. Обычный, прозрачный, морозильный на десять литров, он и не позволил ей проржаветь насквозь в сыром погребе.

Пластиковый пакет и банка, но с точки зрения эксперта речь фактически шла о двух уликах. Ниеми положил первую в значительно больший бумажный мешок, а вторую в прозрачную пластиковую тару. Оставалось выяснить, когда, как и почему эти два предмета попали туда, где он нашел их. Петер Ниеми попытался сделать это строго в логически обоснованном порядке, что в свою очередь потребовало от него потратить несколько часов на сбор информации как о самой банке с колбасой, так и о том, благодаря кому данный продукт оказался на прилавках.

Карл Эрик Буллен Берглунд появился на свет в июне 1887-го и умер в апреле 1963 года. В течение пятидесяти лет он считался одним из самых известных актеров страны и снялся более чем в пятидесяти полнометражных фильмах. Кроме того, с успехом выступал в ревю и как куплетист. Однако в памяти потомков он остался прежде всего благодаря не своей достойной уважения профессиональной карьере, а как гурман и любитель поесть.

Буллен далеко не случайно получил свое прозвище, и осенью 1952 года с ним связались представители «Объединения мясопроизводителей Алвесты» из Смоланда и поинтересовались, не возражает ли он, если они назовут свои самые известные продукты его именем, за приличное вознаграждение естественно. Буллен провел дегустацию, выразил свое одобрение, в конце концов с ним также удалось договориться, какой процент он будет получать от продаж, и уже в начале весны 1953 года изделие, которому он дал свое имя, «Пивные колбаски Буллена», поступило на шведский рынок. Вне всякого сравнения самый известный продукт в истории консервов страны, наверняка ведущей свое начало с раннего Средневековья.

«Пивные колбаски Буллена» стали огромным успехом мясников из Алвесты. Их продавали в двух упаковках: в маленькой банке по восемь коротких колбасок и большой, содержавшей целых сорок штук большей длины. Приготовление было простым и естественным, их подогревали в собственном соку, а если использовали для пикников на свежем воздухе, это делали в самой жестянке. Люди просто с ума сходили от данных изделий, и уже той же весной шесть миллионов граждан Швеции съели более миллиона колбасок.

Оборудование по их производству в Алвесте работало в три смены, поставщику самих консервных банок пришлось нанять новый персонал, и директор фабрики уже решил построить себе вдвое большую виллу и поменять свой старый «форд-англию» на «мерседес» самой дорогой модели. Но тут их постигла катастрофа.

Лето 1953 года выдалось очень жарким. На бойне в Алвесте возникли проблемы с холодильным оборудованием, кроме того, там нарушали правила санитарии при обращении с мясными тушами, мясом и фаршем, и уже в июне это стало причиной самой крупной эпидемии сальмонеллеза, когда-либо случавшейся в Швеции. Она коснулась любителей мяса по всей стране, девять тысяч из них оказались в больнице и почти сто умерли. В самую жаркую пору, когда в стационарах не так много свободных мест, а приличная часть персонала находится в отпусках, они получили девять тысяч дополнительных пациентов. И не самых простых пациентов.

Бойню в Алвесте сразу же закрыли, и прошло целых полгода, прежде чем ее открыли снова. Но эта катастрофа, по большому счету, не затронула колбаски Буллена. Во-первых, речь шла о консервах, а во-вторых, продукт с его именем не заразил ни одного потребителя в стране. Достаточно было только посмотреть на этого мужчину, и сразу становилось ясно, что он не мог иметь никакого отношения к столь печальной истории. Буллен выглядел человеком, заботившимся о здоровье своих клиентов и в любом случае их животах.

Его колбаски с большим успехом продавались вплоть до конца шестидесятых, когда производство перешло к фирме «Скан», но и потом все шло хорошо. Они по-прежнему оставались в ассортименте больших продовольственных магазинов. Естественно, также и более мелких торговцев, которые по-прежнему могли снабжать своих клиентов всем жизненно необходимым вроде кофе, батонов, масла и… «Пивных колбасок Буллена».

Шестьдесят два года прошло, но они все еще в строю. Тот же рецепт сегодня, как и прежде. Банки того же образца, и по большому счету та же самая этикетка с дружелюбно улыбающимся круглолицым Булленом. Продажи, конечно, уменьшались по мере того, как умирали старые клиенты, но они по-прежнему оставались на уровне десяти тысяч банок в год. «Пивные колбаски Буллена», казалось, будут жить вечно.

«Остается экспертный анализ с криминалистической точки зрения», — подумал Ниеми. Он поместил банку на рабочий стол, зажег особо сильную лампу и достал лупу и все, что могло понадобиться для первичного исследования, целью которого являлось выяснить, когда банка могла попасть в обвалившийся погреб на острове Уфердсён.

«Логотип фирмы „Скан“ на этикетке», — констатировал Ниеми, поскольку это он смог разглядеть невооруженным глазом. Значит, речь шла самое раннее о 1969 годе, когда изделие перешло к новому производителю, внесшему соответствующее изменение в оформление. Изучив банку с помощью увеличительного стекла, он нашел на донышке маркировку. Цифры и буквы, всего восемь знаков, но ничто из них сразу не указало ему год изготовления.

«Самое время позвонить в „Скан“», — решил Ниеми и уже при третьем разговоре добился успеха. Его собеседником оказался ветеран предприятия, продававший «Пивные колбаски Буллена» по большому счету всю свою профессиональную жизнь.

— Я вижу в нашем регистре, а он есть в моем компьютере, что данную банку, скорее всего, изготовили во втором квартале 1982 года, — констатировал ветеран.

— Вот как, — сказал Ниеми. — А ты не мог бы переслать этот список мне по электронной почте?

— Естественно, естественно. Один вопрос из любопытства. По твоим словам, эта банка всплыла в связи с каким-то расследованием. И о каком преступлении идет речь?

— Убийстве, к сожалению, — вздохнул Ниеми, будучи не в состоянии сдерживать эмоции.

— Боже. Это же ужасно. Ты можешь рассказать побольше?

— Ну, единственное я могу сказать, — усмехнулся Ниеми, — что, похоже, жертва умерла не от находившейся в ней колбасы.

— Боже, — повторил ветеран. — Ужасная история. А в ней нет ничего такого, о чем мне следовало бы проинформировать отдел продаж?

— Пожалуй, — согласился Ниеми. — Наверное, тебе стоит сделать это. Но подобное вы вряд ли можете использовать в качестве рекламы.

«Самое раннее во втором квартале 1982 года, — размышлял Ниеми. Тридцать пять лет назад, и принимая во внимание состояние консервной банки, пластикового пакета, в котором она лежала, и с учетом места, где все это оказалось, так могло и быть», — подумал он, пока пешком преодолевал расстояние от работы до дома.

Кто-то проводит отпуск на озере Меларен. Причаливает лодку к острову Уфердсён, ставит палатку, поскольку, пожалуй, не может спать на борту, ищет прохладное и тенистое место, где мог бы защитить взятую с собой провизию от жаркого солнца. Тогда он находит наполовину обвалившийся погреб. А отправляясь домой, он забывает банку с колбасками Буллена. И если бы останки их жертвы уже лежали там, он вряд ли стал бы использовать это место в качестве своего продовольственного склада.

«Она, вероятно, попала туда значительно позднее», — подумал Ниеми, открывая дверь своего жилища. Банка едва ли имела отношение к делу, и он мог забыть о мистическом послании из потустороннего мира. Присланном одним из самых любимых народом артистов страны, умершим более пятидесяти лет назад, который во время своего пребывания на земле считался глубоко верующим католиком и кем-то вроде рапсода.

«Замечательно, — подумал Ниеми и достал из холодильника банку холодного пива. — Остается пакет „Лидл“».

Данная торговая сеть начала свою деятельность в Швеции в 2003 году. Первые такие пластиковые пакеты, появившиеся на шведском рынке, были на двадцать лет моложе консервной банки. Значит, наверняка пакет имел отношение к делу.

«Он того рода, какие натягивают на головы тех, на чьи лица старательно избегают смотреть», — подсказала ему интуиция, и, как потом выяснится, он попал в точку.

39

Шведских полицейских много хвалили за их деятельность по идентификации погибших во время цунами. И вполне справедливо хвалили, а если кто-то и нашел для себя причину пожаловаться, то, наверное, из-за того, что общество, которому они в лучшему случае обязаны хорошо служить, так никогда и не осознало, с какими трудностями им пришлось столкнуться в той работе и каков ее объем.

Все найденные пятьсот сорок три шведские жертвы удалось идентифицировать, и, судя по всему, абсолютно правильно. Конечно, случались недоразумения в пути — два тела перепутали при транспортировке из Таиланда в Швецию, но на родине все тоже тщательно проверялось, и здесь данную оплошность сразу обнаружили.

Пятнадцать из тех шведских граждан, о чьей пропаже были поданы заявления, так до сих пор и не нашли. При мысли о том, что случилось, и месте, где это произошло, они почти наверняка мертвы. Океан забрал их и стал также местом последнего упокоения. Одновременно нельзя исключать, что какие-то из всех цифр в ту или другую сторону не соответствуют истине.

Например, кто-то из шведских граждан уже давно находился в Таиланде, когда случилось цунами, но о его или ее исчезновении никто не заявил ввиду отсутствия шведских родственников или поскольку сей человек предпочитал анонимно жить в новой стране. Или, наоборот, кто-то из так и не найденных пятнадцати человек по-прежнему жив и просто воспользовался случаем исчезнуть, чтобы под новым именем зажить другой жизнью, раз уж представилась такая возможность.

Однако большинство известных фактов говорит против этого. Ведь из еще числящихся среди пропавших пятнадцати десять были детьми, а оставшиеся пятеро взрослых находились в компании одного или более родственника, когда произошла катастрофа. А те выжили. В общем, судя по всей имеющейся информации, идентификация найденных прошла абсолютно правильно, а те немногие, кого так и не нашли, мертвы.

Однако когда подобное происходит, естественно, не обходится без исключений. И в данном случае полиция и прочие правоохранительные органы Швеции гораздо позднее проявят к такому намного больший интерес, чем ко всем другим шведским жертвам цунами.

Чисто практически работа велась по двум направлениям. Во-первых, на месте в Таиланде, где случилось само великое бедствие, во-вторых, дома в Швеции, где надо было собрать все необходимые данные о пропавших людях, с помощью которых находившиеся на месте трагедии коллеги смогли бы идентифицировать мертвых. Если выразить оба задания в человеко-часах, второе требовало гораздо больше ресурсов, чем первое. Однако одно дело — сидеть за своим письменным столом и сортировать бумаги, а совсем другое — в маске на лице и в резиновых перчатках стоять под палящим солнцем, наклонившись над очередным сильно пострадавшим от действий стихии трупом в длинном ряде ему подобных, которому, казалось, не будет конца. Конкретно же речь шла о том, чтобы, в худшем случае, вытащить зуб у мертвого человека, лежавшего там, или, сунув его пальцы в кипяток, заставить их распухнуть с целью получения достаточно четких отпечатков. А в лучшем случае — просто снять с покойников одежду, чтобы появилась возможность приступить к поиску родимых пятен и татуировок. Тоже не самая легкая задача, когда от солнца и соленой воды и уже начавшегося процесса разложения тела почернели и неимоверно раздулись.

От такой работы большинство охотно отказалось бы. Но кое-кто сделал ее для нас, чтобы облегчить страдания других, ценой собственных мук, пока занимались ею. Честь и хвала им за это, о таком нельзя забывать. А поддерживать порядок в своих бумагах, положить их в правильную папку или отправить далее правильному адресату не велика заслуга. С подобным справляются почти все.

Жертвами цунами большей частью стали обычные, приличные люди, взявшие с собой свои семьи, чтобы провести Рождество и Новый год в Таиланде. Среди них почти не было таких, кто числился в полицейских регистрах дома в Швеции. И поэтому данные на всех из них пришлось собирать практически с нуля. Начиная с общего описания внешности, включавшего пол, возраст, рост, телосложение, цвет волос и все иное, от врожденных дефектов до родимых пятен и татуировок и их примерного расположения, вида и содержания.

Кроме того, в полном объеме данные относительно изменений тела, происходивших позднее в жизни: о новых тазобедренных и коленных суставах, электрокардиостимуляторах, грудных имплантатах, шрамах и рубцах, полученных в результате несчастных случаев, болезней, операций, обо всем, что удаляли, заменяли и, пожалуй, добавляли.

Стоматологические карты, естественно, старая добрая классика для, пожалуй, самых печальных случаев в данной связи, когда есть труп, но точно неизвестна личность покойного. И потом, конечно, ДНК. Критерий, о котором сегодня больше всего говорят в ситуациях вроде этой и о котором, к сожалению, у слишком многих создалось неправильное преставление. Откуда им знать, что жара в совокупности с соленой водой сильно разрушает ДНК жертв. Из-за этого тогда в Таиланде пришлось использовать другие и более сложные методы, по сравнению с самым простым, когда в рот того, у кого берут пробу, засовывают палочку с ваткой. Там приходилось добывать ДНК из других мест: волос, пульпы зубов, костного мозга бедра жертвы. Иногда даже благодаря обычной расческе или зубной щетке при условии, что их удавалось точно связать с определенным телом.

В течение нескольких часов более пяти тысяч человек лишились жизни в районе города Као-Лак. Целых десять процентов из них были шведами. Когда вода схлынула, трупы оказались целиком и полностью во власти сильного солнечного света и тридцатиградусной жары. Несколько сотен пролежали таким образом не одни сутки, прежде чем их нашли. Многие настолько сильно пострадали от столкновения с разными предметами, что ни о каком простом опознании по внешним признакам не могло идти речи или даже пол не удавалось определить. А это тоже требовалось понять.

Так выглядел материал для судебных исследований, который день за днем и неделя за неделей пытались собрать вместе, чтобы постепенно перевезти в организованный в Пхукете идентификационный центр. Однако с Джейди Кунчай, похоже, все обстояло не столь плохо, ее было гораздо проще идентифицировать по сравнению с большинством других жертв.

Именно это Надя попыталась вбить в голову самодовольному и одновременно враждебно настроенному Бекстрёму, когда они встретились во второй половине дня в воскресенье с целью обсудить истину, состоявшую в том, что никто из людей не может умереть более одного раза.

Мертвое тело Джейди Кунчай нашли уже в первые сутки после цунами. Причем в ее собственной спальне, под ее кроватью, в доме, который они с мужем снимали. Она была одета в собственную ночную рубашку и имела характерное нашейное украшение — золотой кулон с нефритом, изготовленный по заказу ее матери ювелиром в Бангкоке, который та потом подарила ей по поводу окончания университета.

Джейди нашли ее муж и помогавший ему в поисках персонал отеля. Ни у кого из них не возникло сомнения, что они обнаружили именно ее. Не сомневалась и мать, когда двое суток спустя смогла попрощаться со своей дочерью в идентификационном центре в Пхукете. Там у покойной взяли пробу ДНК, и ее профиль полностью совпал с тем, который уже семь лет находился у шведских миграционных властей.

— Стоматологическая карта как же? — возразил Бекстрём. — Почему не проверили ее зубы?

— Порой я не понимаю тебя, Бекстрём, — сказала Надя, с трудом скрыв раздражение. — У Джейди не было ее. Она никогда с самого детства не посещала зубного врача. Наши шведские коллеги здесь дома не пересылали никакой стоматологической карты в Таиланд. Неужели это так трудно уяснить?

— Но они же там все равно могли сделать отпечаток с ее зубов, — буркнул Бекстрём.

— Сейчас я начинаю беспокоиться за тебя, Бекстрём, — пожала плечами Надя. — Поведай мне, с чем они сравнили бы его тогда?

— У всех есть стоматологические карты, — ответил Бекстрём и пожал плечами.

— Но только не у Джейди Кунчай, — возразила Надя. — Если ты удосужишься прочитать бумаги, которые я дала тебе, то найдешь там протокол беседы, проведенной нашими коллегами с ее сослуживицей как раз по данному вопросу. Касательно того, что у нее не было ни зубного врача, ни стоматологической карты. Это просто удивляло их. В Швеции у всех обычно есть и то и другое. Точно как ты сказал.

— И что она рассказала, эта сослуживица?

— Ну, они болтали на данную тему между собой. О совершенно идеальных зубах Джейди, она якобы сама рассказала об этом, когда та ее спросила. О том, что у нее никогда не возникало необходимости посещать зубного врача. Не было ни кариеса, ни зубных камней. И естественно, ни малейшей нужды носить брекеты. Джейди имела белые просто идеальные зубы. Точно как на тех ее фотографиях, которые ты, надо надеяться, видел в полученной от меня папке.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — кивнул Бекстрём. — Ну, я посмотрел их. И конечно, не зубной врач, но, на мой взгляд, ее зубы напоминают те, которые я видел на черепе, найденном моим маленьким соседом на острове озера Меларен.

— Сдаешься?

— Нет, — ответил Бекстрём. — Я же не был в Као-Лаке, поэтому не мог посмотреть зубы другой женщины, кем бы там она ни была. И слава богу, при мысли о том, как ей досталось. Я же видел фотографии виллы, которую они снимали на берегу. Гора всякого хлама, под которой она, к сожалению, похоже, оказалась.

— Хотя я не исключаю возможности, что именно мы здесь дома могли совершить ошибку, — заметила Надя, — а не наши коллеги там, в Таиланде. Все, пока виденное мной, говорит в пользу того, что Джейди кремировали в Бангкоке одиннадцать лет назад. И что она по столь простой причине не могла оказаться на острове Уфердсён озера Меларен.

— Да, в любом случае именно это нам надо выяснить, — сказал Бекстрём и на всякий случай посмотрел на часы. — Увидимся завтра на общем совещании. Оно назначено на десять?

— Нет, на девять.

— В девять, ага, да, можно представить себе, — сказал Бекстрём и улыбнулся. — Вот что, Надя, я думаю, тебе не стоит отбрасывать вариант с ее сестрой-близняшкой. Чем больше я слушаю тебя, тем более интересной мне кажется эта гипотеза. Хотя она, если ты спросишь меня, выглядела абсолютно идиотской с самого начала. Если ты позанимаешься этим еще какое-то время, нам, пожалуй, придется взять ее на вооружение, иначе мы сможем оказаться в плену чистых фантазий.

Надя ограничилась лишь кивком. Достаточно нейтральным, что ее вполне устроило при мысли обо всех нахлынувших на нее эмоциях.

«Бекстрём странный человек, — подумала она. — Есть вещи, которые он не слышит».

У него явно имелись предрассудки, пусть он и смотрел на них, как на некую форму предвидения, то, о чем не стоило рассказывать другим, не видевшим свет истины. Всем окружавшим его идиотам.

В мире, где ее коллега и шеф жил исключительно своей жизнью, все было столь практично организовано, что, независимо от всего иного, его предрассудки экономили время. Кроме того, они шли на пользу его репутации специалиста по расследованию убийств, как только ему удавалось найти для них подтверждение.

«Остается все иное, — подумала Надя Хёгберг, урожденная Иванова. — Все иное, касающееся правильного и ошибочного. Но какое Бекстрёму дело до подобного?»

40

В понедельник первого августа у Бекстрёма состоялась очередная встреча с его следственной группой. Их дело теперь явно касалось убийства, а не предположения о таковом. С жертвой, которую сначала застрелили, после чего преступник попытался спрятать тело. Кроме того, удалось установить ее личность, без чего невозможно было бы сдвинуться с мертвой точки. Результаты идентификации находились за гранью человеческого понимания, и, чтобы все равно попытаться разрешить проблему каким-то образом, он предоставил Наде право рассказать, в чем состояло новое препятствие, возникшее у них на пути к истине. Реакцию не стоило труда предугадать: со всех сторон посыпались самые разные версии относительно невозможности умереть более чем один раз.

— Приятно слышать, что у нас полное согласие, по крайней мере на сей счет, — прервал бурное обсуждение Бекстрём. — В чем в данном случае дело, это другой вопрос, но я попросил Надю каким-то образом разобраться с ним. А вы, все остальные, будете подключаться по мере необходимости. Поэтому не стоит беспокоиться. Если произошла какая-то ошибка, Надя разберется с этим для нас.

— А чем, по-твоему, должны заниматься все мы остальные? — спросила Анника Карлссон.

— Выяснять, кто ее убил, естественно, — проворчал Бекстрём с наигранным удивлением. — Мне казалось, это очевидно для всех. Кроме того, я попросил Ниеми рассказать нам о находках, сделанных на забытом богом острове озера Меларен.

Спасибо, — сказал Ниеми, открыв свой ноутбук и спроецировав с него первую фотографию на стену. — Если кого-то интересует, я решил пойти по порядку. Сначала снимки заросшего погреба, потом того, как все выглядело в нем, после чего наша добыча. Итак, перед вами вид снаружи того, что когда-то было погребом.

— Да, я понимаю, почему вы сразу не обнаружили его, — сказала Анника Карлссон с чувством, увидев поросший кустами холм на экране. — Мне тоже не удалось этого сделать во время пребывания там, хотя я, наверное, стояла совсем близко. Собака нашла его?

— Мы сделали это совместными усилиями, — ответил Ниеми, при мысли о ранее разгоревшейся дискуссии он решил не рассказывать о помощи пастора Линдстрёма. — Мы примерно представляли, где он должен находиться, и, когда кинолог отправил туда свою псину, она указала на него почти сразу.

После фотографий погреба снаружи пошли первые снимки, сделанные внутри его Фернандесом, на которых были видны кости жертвы, разбросанные по полу.

Всего Ниеми продемонстрировал три десятка снимков. Полдюжины самого погреба, по мере того как его отрывали и освобождали от всего постороннего, тогда как другие показывали найденные останки скелета. Большинство в виде мозаики, выложенной на рабочем столе, сооруженном в палатке. Женщина, лежащая с руками вдоль боков и прямыми ногами. Воссозданная с помощью обнаруженных костей и их фрагментов.

Там, где должен был находиться череп, лежала фотография, поскольку он все еще находился в Линчёпинге. Поверх нее, в предполагаемой зоне темени, покоились пряди волос и отдельные волосы, обнаруженные в погребе. Ниже остатки нижней челюсти, а также несколько отдельных зубов.

— Так обычно поступают, когда пытаются восстановить тело. Самые крошечные найденные фрагменты костей стараются положить на правильное место. Как, например, эти ребра, — сказал Ниеми и показал лазерной указкой.

— Неплохая мозаика, — заметила Кристин Олссон. — Можно спросить, как много кусочков получилось?

Естественно, можно, — ответил Ниеми и кивнул дружелюбно. — У живого взрослого человека в теле целых две сотни костей, так, конечно, было и в ее случае, если бы звери не постарались. Наверное, лиса нанесла больше всего вреда, но также не остались в стороне и мыши, пожалуй, крысы и тот или иной барсук. Я думаю, они достаточно скоро добрались до нее. Поэтому у нас получилось более трех сотен костей и их фрагментов.

— Плюс несколько зубов и немного волос, — констатировал Бекстрём.

— Угу, — подтвердил Ниеми. — Минимальный обломок кости, который мы нашли, имеет размер порядка нескольких миллиметров и весит меньше грамма. Самая большая находка из этой серии — левая бедренная кость. Она вдобавок, похоже, находится в приличном состоянии. Ее длина примерно сорок сантиметров, а вес почти килограмм. Мы собирались отправить ее в Линчёпинг, чтобы посмотреть, не смогут ли они использовать костный мозг из нее для получения ДНК.

— Таким образом вы хотите убедиться, что и кости, и череп принадлежат одному и тому же телу? — спросил Олешкевич.

— Точно, — кивнул Ниеми.

— Да, это будет просто замечательно, — согласился Бекстрём.

«Тогда у Нади появится дополнительная пища для размышлений, — подумал он. — Еще одна проба ДНК от того же самого трупа».

— Но вы ведь нашли еще несколько вещей помимо частей ее тела, — сказала Анника Карлссон. — Я знаю, что ты упоминал пластиковый пакет из магазина «Лидл».

— Да, он лежал в погребе вместе с останками. Поскольку данная торговая сеть пришла в Швецию в 2003 году, он, вероятно, оказался там самое раннее тогда.

— За полтора года до цунами, — констатировала Надя.

— Он имеет какое-то отношение к жертве? — спросила Кристин Олссон.

— Да, я так думаю, — ответил Ниеми. — Даже почти на сто процентов уверен в этом.

— И почему?

— Он натянул его ей на голову, чтобы не испачкать все кровью вокруг, когда застрелил. При таком выстреле часто бывает сильное кровотечение, хоть порой и не сразу, а через несколько секунд. А еще он наверняка не хотел видеть ее лицо. Есть масса вариантов того, как преступник пытается спрятать лицо жертвы.

— Почему ты так уверен? — поинтересовалась Анника Карлссон.

— Хороший вопрос, Анника. — Петер Ниеми показал своей лазерной указкой на фотографию пакета. — Примерно в десяти сантиметрах от его открытого края мы нашли следы пластикового шнура. Сначала он натянул пакет ей на голову, а потом завязал шнур вокруг него, вероятно в районе ее шеи, сделал несколько оборотов и крепко затянул. Если внимательно посмотреть, можно увидеть следы от него на пластике.

— Шнур вы тоже нашли? — спросила Анника Карлссон.

— Обрывки от него, — подтвердил Ниеми и вывел на экран новую фотографию с полудюжиной кусочков синей веревки, из которых самый длинный, судя по положенной рядом линейке, имел размер три сантиметра.

— Что это за шнур? — спросила Надя.

— Немного грубый, из нейлона, будь он из конопли или хлопка, мы не нашли бы так много от него. Мы также отправили его в Линчёпинг, и меня не удивит, если они смогут назвать его марку.

— У них там имеется особый отдел по всяким веревкам, — буркнул Бекстрём с усмешкой.

— Наверняка, — согласился Ниеми и тоже улыбнулся. — Да, что у нас еще есть?

— Банка с колбасой, — напомнил ему Бекстрём. — По слухам, ты нашел такую. Она лежала в пластиковом пакете.

— Да, вот фотография, — подтвердил Ниеми и вывел на экран снимок и банки, и пакета, в котором она лежала.

— Это же колбаски Буллена, — констатировал Бекстрём, не сумев толком скрыть восторг. — Пивные колбаски. Наш убийца, похоже, настоящий гурман.

— Боюсь тебя разочаровать, но мне кажется, банка не имеет никакого отношения к делу, — сказал Ниеми.

— И почему же? — поинтересовался Бекстрём.

«Надо купить домой несколько баночек, — подумал он. — В последний раз я ел колбаски Буллена, наверное, еще в далеком детстве».

— Она из начала восьмидесятых, — объяснил Ниеми. — И я думаю, оказалась там по крайней мере за двадцать лет до тела. Кто-то высадился на остров с целью разбить лагерь, например. Поставил свой пакет с едой в погреб, вход в который, пожалуй, еще можно было увидеть тогда. В то, что кто-то положил бы ее туда, если бы там уже лежал покойник, я не верю.

— Тому, кто ест пивные колбаски Буллена, плевать на подобное, — пошутила Анника Карлссон. — Ладно, если говорить серьезно, я согласна с тобой, Петер.

— Но ты же все равно решил отправить ее в Линчёпинг, — предположил Бекстрём.

— Естественно, — подтвердил Ниеми. — Все уже в пути. И банка, и пакет. Об этом я позаботился, как только услышал, что у них имеется особый отдел по исследованию колбасы. Он располагается через стену от отдела по пластиковым пакетам. В одном коридоре с тем, который занимается шнурами.

— Если это колбаски Буллена, их наверняка еще можно есть, — заметил Бекстрём.

— Чем мы займемся сейчас? — спросила Анника Карлссон. — Помимо попыток вернуть назад банку с колбасой для Бекстрёма, я имею в виду.

— Обычным расследованием убийства, пожалуй, — сказал Бекстрём.

— В таком случае нам, конечно, надо поговорить с Тойвоненом, чтобы он позаботился о прокуроре, — предложила Анника Карлссон.

— Да, к сожалению, все столь плохо, — вздохнул Бекстрём. — Ты должна расстараться по максимуму, Анника. Попытайся обеспечить кого-то, кто хоть в состоянии завязывать шнурки на обуви самостоятельно. Пожалуй, нам пора закругляться, — продолжил он. — Что думаете об этом?

«Самое время Гению вступить в разговор, — подумал Бекстрём. — Чистый аперитив для меня перед обедом».

— Что касается непоняток с идентификацией, они, бесспорно, сбивают, — заметила Анника Карлссон. — По крайней мере, это беспокоит меня.

— Забудь пока об этом, — предложила Надя.

— В таком случае у нас обычная история, — констатировала Анника Карлссон. — То есть ее парень сделал это. Они ведь зачастую прячут тела с целью выиграть время, по крайней мере.

Если мы сейчас не будем обращать внимание на это дело, — сказал Ниеми и кивнул одобрительно Наде, — то я сам склоняюсь в ту же сторону, что и Анника. — Даже если не стоит зацикливаться на чем-то. Как раз когда речь идет о подобном, статистика говорит сама за себя. Если наша жертва женщина, то сделал это ее парень. Пожалуй, проводя отпуск в лодке на озере Меларен десяток лет назад.

— После цунами, — вставил свое слово Бекстрём, явно не сумев сдержаться.

— По мнению судмедэксперта, составлявшего нам компанию на острове, женщины, похоже, знающей свое дело, все могло произойти еще позднее. Где-то от десяти до пяти лет назад. Она определила это исходя из места, где лежало тело, и состояния костей. Пожалуй, скорее пять, чем десять лет назад.

— Но не позднее того? — уточнил Бекстрём.

— Нет, по ее мнению. Отпуск в лодке на озере, мужчина и женщина, занимающиеся любовью, обычное дело, а потом они начинают ссориться, и все заходит так далеко, что он в конце концов стреляет ей в голову из старой мелкашки, имевшейся у него на борту. Примерно так, — подвел итог Ниеми.

— Но зачем таскать с собой ружье, когда речь идет об отдыхе на воде? — возразила Кристин Олссон. — Спиннинги и обычные удочки — это ведь можно понять, но зачем оружие? Этого я не понимаю.

— Пожалуй, чтобы отгонять чаек, которые гадят на палубу, — предположил Ниеми и улыбнулся дружелюбно.

— Почему-то мне кажется, мы сейчас не продвинемся дальше, — проворчал Бекстрём и поднялся.

— Наверное, все дело в твоем обеде, — сказала Надя и тоже встала.

41

На пути в ждавший его кабак Бекстрём заглянул к Утке Карлссон.

«Пожалуй, стоит сказать ей несколько слов по пути», — подумал он, шагнул прямо к ней в кабинет и опустился на стул перед ее письменным столом.

— Интересно, почему Надя была столь раздраженной? — сказал Бекстрём, изучая свои отполированные до блеска ногти. Нигде и намека на грязь под ними. Во всяком случае, с тех пор как у него появилась маленькая сирийка, взявшая заботу об этом на себя. Когда она не распаривала ему лицо и не выдавливала угри у него, конечно.

— Нет ничего странного. Проблема с идентификацией напрягает и меня тоже. Причем очень сильно, да будет тебе известно.

— Ну, я в принципе понимаю причину, — сказал Бекстрём. — Все, конечно, точно так, как ты говоришь. Но, наверное, просто произошла какая-то путаница. Подобное случается постоянно. Все решится.

— Я не слишком уверена в этом, — покачала головой Анника Карлссон. — Во всяком случае, после того, как познакомилась с материалами. Теперь я скорее верю, что все обстоит так, как там указано. Джейди Кунчай погибла во время цунами.

— Конечно, — сказал Бекстрём, — а потом она приехала в Швецию, и ее застрелили и засунули в старый погреб на острове озера Меларен. Крайне интересная гипотеза. Как смотришь на то, чтобы нам пригласить архиепископа в качестве эксперта?

— Этого я не говорила, — парировала Анника. — По-моему, мы просто нашли совсем другую женщину. Возможно, таиландку по происхождению.

— У которой случайно оказалась такая же ДНК, как у Джейди, — буркнул Бекстрём и ухмыльнулся. — Еще одна сенсационная гипотеза. Прямо запредельная по своей сенсационности.

— А что ты сам думаешь? Расскажи мне, Бекстрём.

— Не знаю, — пожал плечами Бекстрём. Мне кажется, все решится. Зато меня беспокоит другое дело. И очень сильно беспокоит.

— И какое же?

— То, что Ниеми, пожалуй, слишком легкомысленно отнесся к банке с колбасой. Этого я не понимаю. Как можно просто так сбросить ее со счетов?

— Зато мне все понятно. Ты ведь в восторге от консервированной колбасы Буллена. Пусть это еда для свиней, и если кто-то должен поостеречься есть подобное, так именно ты, Бекстрём. Я говорю это исключительно из заботы о тебе.

— Сейчас я подумал не о содержимом.

— Вот как, а о чем же тогда?

— О самой банке с колбасой, — ответил Бекстрём. — Мне почему-то кажется, что она может стать решением всего этого дела.

— Банка с пивными колбасками Буллена? И она, значит, решение нашего дела?

— Да, — подтвердил Бекстрём и поднялся со стула.

— Слушай, а может, тебе записать твои теории и вложить их в секретный конверт и запечатать? Точно как делает толстяк профессор в телепрограмме «Преступление недели»? Чтобы потом могли открыть его и посмотреть, насколько ты был прав.

— У меня никогда такой мысли не возникло бы, — покачал головой Бекстрём. — Этот профессор совершенно чокнутый. Ты никогда не размышляла о том, почему он обычно не открывает свои секретные конверты? Когда они сидят там с решением, я имею в виду.

— Нет.

«А ведь он прав», — поняла она, когда сейчас задумалась над этим.

— Сей господин чистый шарлатан, если хочешь знать мое мнение. Я же говорю тебе о том, что известно только мне. Не спрашивай меня откуда, но я уже сейчас могу видеть это передо мной.

— А может, ты просто плохо себя чувствуешь? — спросила Анника Карлссон. — Или перебрал со спиртным, завтракая теми смертоносными вещами, которые ты обычно запихиваешь в себя?

— Нет, ни в коем случае, — возразил Бекстрём. — Я чувствую себя просто замечательно. И лишь хочу убедиться, что ты не забудешь об этой банке с колбасой.

— Как приятно слышать, — улыбнулась Анника Карлссон. — А то я уже решила, что у тебя инсульт. Но не беспокойся, я обещаю не забыть о твоей баночке.

42

Бекстрём направился в бар Оперы и пообедал малосольной говяжьей грудинкой. Он просидел там дольше, чем обычно, из-за внезапно нахлынувших на него воспоминаний детства. Погруженный в возвышенные мысли, он потягивал коньяк, заказанный к кофе, сделавший его путешествие в прошлое еще более приятным. А причиной, пробудившей их к жизни, стала банка с пивными колбасками Буллена.

Не маленькая, содержавшая лишь восемь коротких колбасок, какую нашел Ниеми, а большая с целыми сорока значительно большей длины. Кроме того, в такой таре, о чем знал каждый гурман и знаток данного продукта, они были гораздо вкуснее. И потом, они имели более прочную оболочку по сравнению с находившимися в маленькой банке. Кроме того, как уже сказано, превосходили их в длине, а поскольку это никак не отражалось на толщине, получалось больше просто изумительной еды за те же деньги.

Точно как в случае Ниеми, для Бекстрёма речь шла не о колбасках, как таковых, и не вкусовых впечатлениях, которые они всегда дарили ему. Находка, сделанная во время обычного расследования убийства, разбудила более возвышенные и глубокие воспоминания, связанные с тем случаем в жизни Бекстрёма, когда он однажды ужинал со своим отцом Юханнесом Бекстрёмом, сильно пившим старшим констеблем из полицейского участка района Мария, расположенного в Сёдере в Стокгольме, где тот отвечал за арестное отделение.

Это было его единственное хорошее воспоминание об отце. Тот раз, когда они ели продукт Буллена вместе. Домашнее картофельное пюре с колбасками из большой банки.

«Неплохая еда», — подумал Бекстрём и пригубил коньяка. Пивные колбаски Буллена явно могли навести мосты между поколениями, даже между ним самим, тогда почти тринадцатилетним, и его папашей, которому стукнуло бы пятьдесят пять той же осенью, если бы он не умер от белой горячки всего за месяц до этого.

Придя домой с работы в тот день, его отец принес с собой большую банку данного деликатеса и целый литр шнапса в бутылке старой формы. Чокнутая мамочка Бекстрёма, как обычно, находилась в бегах, и они с отцом вместе поужинали. Пока папаша Бекстрём ослабил галстук, прочитал газету, накрыл на стол и позанимался еще какой-то ерундой, прежде чем подогрел банку с колбасой прямо на газовой плите, его сын сварил картошку и сделал из нее пюре. Затем он с блеском завершил свою деятельность, вылив в него стоявшие в холодильнике сливки и желтки четырех яиц, которые нашел в кладовке. И в качестве последнего аккорда посолил и поперчил все, а о толченом мускатном орехе и речи не шло. Иначе получился бы чисто бабий вкус, как считали и отец и сын.

Затем его папаша заткнул старое кухонное полотенце за воротник, чтобы не испачкать униформенную рубашку, и, налив себе первую порцию шнапса, попробовал стряпню сына.

— Легко жуется и хорошо поперчено, — сказал он и, кивнув одобрительно, положил себе полдюжины колбасок прямо из банки. — Смотри только не стань коком, парень. Слишком много педиков в данной профессии. С этим дело там все обстоит столь же плохо, как и на флоте, — констатировал старший Бекстрём, служивший офицером в пехоте, прежде чем стать полицейским. Не случайно ведь Дональд Дак шастает кругом без брюк. Если ты понимаешь, что я имею в виду, — добавил он.

— Спасибо, папа. Колбаски тоже хороши, — сказал Бекстрём.

— Еще бы, — ухмыльнулся старший Бекстрём. — Они же от Буллена. Лучше нет.

— Ты купил их в магазине на Гётгатан? Я думал, у них нет больших банок.

«И как стащишь такую, если не хочешь выглядеть как цыган?» — подумал он.

— Конфискат, — признался его отец и кивнул важно. — От одного норландского пьяницы. Из Крамфорса. Его взяли на Центральном вокзале как раз перед моим уходом со смены. Литр шнапса и большая банка колбасок. У него имелась еще бутылка, но он почти прикончил ее, пока сидел в поезде.

— И чем он собирался заниматься здесь? — поинтересовался Бекстрём. — Если успел нажраться еще до того, как вышел на перрон.

— Чертовы лопари, — вздохнул папаша Бекстрём и покачал головой. — Кто же их поймет. Утверждал, что ему надо поздравить старую тетушку, которой исполнилось девяносто лет. Банкой колбасы и литром шнапса. Да, ты же сам слышишь, как это звучит? Насколько это правдоподобно? Кроме того, было трудно понять, что он лопотал.

— Сильно напоминает ложь, — согласился Бекстрём.

Я уверен, что старуха жила в Лулео, — сказал старший Бекстрём. — А этот идиот просто-напросто сел не на тот поезд. И кстати, вбей себе в башку, когда сам станешь полицейским, что у тебя есть все законные основания поступать подобным образом. Зато, если говорить об обязанности выливать конфискованный шнапс, это чистое безумие. Убирай его к себе в шкафчик и не забывай брать с собой приличный портфель, отправляясь на работу по утрам, чтобы мог в нем все унести домой.

— Да, это ясно, — кивнул Бекстрём. — Хотя относительно законных оснований я действительно не понимаю. О чем ты, папа?

— Ты разве будешь поздравлять девяностолетнюю старуху банкой колбасы и бутылкой шнапса? Насколько правдоподобно это звучит? Типичная ситуация для конфискации, если ты спросишь меня. Кроме того, налицо явная связь между шнапсом и колбасой.

— Я не знал, что колбасу можно забирать тоже, — сказал Бекстрём. — Если говорить о шнапсе, никаких сомнений. Но не относительно ее.

— Само собой, можно, — подтвердил старший Бекстрём. — Когда налицо столь явная связь. Колбасе ведь, без сомнения, отводилась роль закуски. А значит, речь шла о потворствовании пьянству.

— Да, это ясно. Теперь мне все понятно.

— Ясно как дважды два, — сказал папаша Бекстрём, кивнул и рыгнул. — Тебе же исполняется пятнадцать скоро, кстати?

— Угу, — подтвердил Бекстрём.

«Или тринадцать, если вдаваться в детали», — подумал он.

— Принеси стакан, — приказал папа Бекстрём и махнул в направлении кладовки. — Тогда самое время и тебе выпить немного.

Потом он налил им обоим. Посмотрел серьезно на сына, прежде чем поднял свой стакан на уровень верхней пуговицы рубашки.

— Если у тебя не будет проблем со шнапсом, важно, чтобы ты научился пить благочинно. Посмотри мне в глаза и ответь честно, Эверт. Ты впервые будешь пробовать его?

— Да, — солгал Бекстрём и кивнул. — Да, папа, абсолютно честно. Клянусь. Я никогда не выпил ни капли за всю мою жизнь.

Теперь я полностью уверен в том, — сказал папаша Бекстрём с чувством, — что твоя мать попивает тайком. Бегает кругом и прикладывается к моим бутылкам. Пусть я стащил ей банановый ликер на день рождения и портвейн на Рождество.

— Да, мама попивает, конечно, к сожалению, — согласился Бекстрём, озабоченно наморщив лоб. — Но есть одно дело, которое меня интересует.

— И какое же?

— Почему она насаживает резинку на бутылку. На краю того, сколько в ней осталось, значит. Я имею в виду, на случай если кто-то захочет тайком отпить ее ликер. Достаточно ведь просто сдвинуть резинку вниз.

— Да, она никогда не отличалась большим умом, — вздохнул папаша Бекстрём. — Сам я обычно ставлю черточки на этикетке. Так что мотай на ус.

— Спасибо, папа, — сказал Эверт и поднял свой стакан. — Большое спасибо, папа, за доверие.

— За нас, сын, — провозгласил старший Бекстрём и опустошил стакан, запрокинув голову, тогда как его сын поступил гораздо хитрее. Сначала он осторожно сделал маленький глоток, а потом для достоверности скривился от отвращения.

— Ты привыкнешь, Эверт, ты привыкнешь, — сказал отец и ободряюще похлопал его по руке.

«Ближе чем в тот раз мы никогда друг к другу не были», — подумал Бекстрём и глубоко вздохнул, сидя в кожаном кресле почти полстолетия спустя. Единственный случай, когда они по-настоящему ели вместе. Пивные колбаски Буллена и приготовленное им картофельное пюре. Единственный раз за всю жизнь Бекстрёма отец угостил его шнапсом, но, если говорить о еде, она была абсолютного одного разряда с библейскими пятью хлебами и двумя рыбами. Ему вспомнились все те черточки, которые он ставил на бутылках старого пьяницы. Едва умевшего считать мужлана, зажмуривавшего один глаз, когда пытался увидеть, где поставил последнюю из них. Его чокнутая мать с ее резинкой. Тот раз, когда он натянул ей на бутылку еще одну такую же, чтобы больше сбить ее с толку.

«Хорошие воспоминания, детские воспоминания», — подумал Бекстрём и вздохнул еще раз. Все остальное, что он втирал Утке Карлссон относительно решающего значения банки с колбасой для раскрытия их случая, было пустой болтовней с единственной целью подкинуть ей пищу для размышления. Порой, правда, в аналогичных ситуациях будущее подтверждало правоту комиссара, и тогда его объявляли гением или провидцем в зависимости от настроя аудитории. Но чаще всего ничего подобного не происходило, однако к тому моменту все уже забывали, о чем он говорил.

«Даже финик вроде Ниеми может быть иногда прав», — подумал Бекстрём, который и понятия не имел, как сильно он в данный момент ошибался.

43

Кто-то, скорее всего, допустил оплошность либо в Таиланде, либо здесь, в Швеции, и, пока Надя разбиралась с этим делом, Анника Карлссон и трое ее помощников забыли про него и продолжали работать с тем, что у них имелось. Они старались собрать все возможные данные о Джейди Кунчай и ее муже Даниэле Джонсоне, чтобы, по крайней мере, отбросить их, если бы сейчас выяснилось, что ошибка касалась находки с острова Уфердсён.

— Разумно, — согласился Бекстрём, как раз в этот день решивший начать проверку того, чем занимались его подчиненные, с комнаты Утки Карлссон. — Всегда ведь муж делал это. А про остальное забудь, все решится.

— Я не знаю, — возразила Анника Карлссон. — Что-то мне не очень в подобное верится.

— По-твоему, данный экземпляр в роли скорбящего вдовца выглядел вполне убедительным? — поинтересовался Бекстрём и ухмыльнулся.

— Да, это и все иное, — подтвердила Анника Карлссон.

— А какой у него оставался выбор? — пожал плечами Бекстрём. — В противном случае даже недоумки из ГКП навострили бы уши.

— Ты имеешь в виду Стига Андерссона, коллегу, допрашивавшего его в Таиланде?

— Да, — сказал Бекстрём. — Его и всех других идиотов из той же организации. Объясни мне, как она могла вынырнуть на острове озера Меларен неизвестно когда, но уж точно через несколько лет после того, как стала жертвой цунами.

— Пожалуй, это не она, — предположила Анника Карлссон. — Такая мысль никогда не приходила тебе в голову?

— Само собой она. Кроме того, есть ведь значительно более простое объяснение.

— Напиши его на бумажке, положи в конверт. Обещаю, я не стану подглядывать.

— Да, пораскинь-ка мозгами сама, — сказал Бекстрём. — Кстати, а как с другим? — продолжил он.

— Ты о чем?

— О прокуроре. Как там идут дела?

Все шло своим чередом, если верить Аннике Карлссон. Она переговорила с Тойвоненом, а тот пообщался с их ведомством, им выделили прокурора уже в понедельник во второй половине дня, всего через несколько часов после совещания их следственной группы.

— И кто это?

— Ты ее не знаешь, — ответила Анника Карлссон и покачала головой. — Некто по имени Ханна Хвасс. Помощник старшего прокурора, вроде бы раньше занималась экономическими преступлениями. Я разговаривала с ней по телефону. Похоже, нормальная.

— Я что она тогда может знать об умышленных убийствах? — спросил Бекстрём.

— По моим догадкам, возможно, ничего.

— Но это же приятно слышать, — усмехнулся Бекстрём. — Если удача на нашей стороне, нам, пожалуй, достался просто наблюдатель, который не станет постоянно вмешиваться.

— Будем надеяться на лучшее. Я в любом случае уже позаботилась, чтобы она получила все материалы, — сообщила Анника Карлссон. — Кроме того, Надя переговорила с ней о нашей специфической проблеме с идентификацией жертвы.

— Когда она хочет встретиться с нами?

— Завтра в два пополудни.

— Неужели нельзя сделать это пораньше? — вздохнул Бекстрём. «Чтобы потом можно было нормально пообедать».

— Она не могла. Ей надо в суд утром. Но я старалась, поверь, поэтому не стоит приписывать мне желание поиздеваться над тобой.

— Что ни день — то проблемы, — вздохнул Бекстрём и поднялся.

— Еще одно дело, пока ты не свалил, — остановила его Анника Карлссон. — Я подумала о муже.

— Да, и что там с ним?

— Он ведь по-настоящему плохой человек, если верить тебе. Его изобретательности нет границ. По-твоему, он спланировал и цунами тоже?

— Нет, — буркнул Бекстрём. — В это я никогда не верил.

— Приятно слышать, — улыбнулась Анника Карлссон.

— Подумай над этим делом, Анника, — сказал Бекстрём и остановился в двери ее кабинета. — Подумай над ним хорошенько, только не усложняй без надобности.

— Умные слова от умного человека, — заметила Анника. — Ты не возражаешь, если я запишу их?

— Кончай ребячиться, Анника, — буркнул Бекстрём и покачал головой, прежде чем ушел. — Подумай как следует.

44

Ханна Хвасс была маленькой, полной, с короткими выкрашенными в пепельный цвет волосами женщиной средних лет, хотя в ее случае границы возраста представлялись довольно расплывчатыми. В синем пиджаке, белой блузке, синих брюках и синих лодочках на невысоком каблуке. Пиджаке, явно тесном на груди, блузке с прорехами, образовавшимися между пуговиц, как только она садилась, брюках, морщинившихся на бедрах, и обуви без шнурков.

К тому же она носила очки в металлической оправе и постоянно дружелюбно улыбалась. Говорила медленно и четко и, похо же, тщательно взвешивала каждое слово, прежде чем оно слетало с ее губ. Первое впечатление, произведенное ею на следственную группу на совещании после обеда в среду третьего августа, можно было описать одним словом. Шок. Все это плохо соответствовало их представлению о том, как должен выглядеть прокурор, а более того и не требовалось, чтобы близкое и бесконфликтное сотрудничество могло превратиться в борьбу не на жизнь, а на смерть. Прокурор против семи полицейских и одного вольнонаемного аналитика. И такая борьба могла разгореться уже с самого начала. Однако не в этот раз, как скоро выяснится.

Хорошим считался прокурор, который в своих действиях шел на поводу у полиции. И не вмешивался в практическую работу, в которой все равно ничего не понимал, а старательно обеспечивал все меры, необходимые полиции в охоте за преступником. Независимо от того, шла ли речь о контроле телефонных разговоров, скрытом прослушивании, обысках, обычных задержаниях и изъятиях или о том, чтобы просто забрать кого-то на допрос без предварительного уведомления. Именно такого мнения придерживались Бекстрём и многие другие полицейские, однако в случае Ханны Хвасс его надежды получить в ее лице пассивного наблюдателя не оправдались.

Помощнику старшего прокурора Хвасс при ее первой встрече со следственной группой понадобилось менее пяти минут, чтобы убедить их на сей счет. Она предпочитала быть руководителем предварительного расследования не только в формальном, но и в практическом смысле.

— Не только по названию, но и фактически, — объяснила она и улыбнулась дружелюбно семерым полицейским и вольнонаемному аналитику, сидевшим вместе с ней в комнате. Такой она представляла свою роль — все согласно действующим правилам, и именно этой позиции всегда придерживалась на протяжении пятнадцати лет своей работы прокурором.

Кроме того, она предпочитала всегда быть в курсе событий. Конкретно речь шла о плановых совещаниях каждый понедельник и пятницу после обеда для оценки ситуации и обсуждения дальнейших действий. Все новые данные она хотела получать на свой имейл, «чтобы иметь в виде документов», но не возражала принимать их и в устном варианте, «когда время не ждет или, скажем так, иного и не требовалось».

— Очень рад встретиться с тобой, Ханна, — сказал Бекстрём, улыбнувшись дружелюбно и кивнув ей. — Ты для нас, сидящих здесь, человек незнакомый, но встречи с которым мы с нетерпением ожидали, потому что слышали много хорошего о тебе.

«Невероятно жирная и наверняка вредная старушенция», — подумала он, не принимая в расчет то обстоятельство, что сам весил вдвое больше ее и был по меньшей мере на десять лет старше. Она не только явно собиралась испортить ему жизнь из-за черепа, найденного его маленьким соседом на острове озера Меларен. Но также была некрасивой до такой степени, что это угрожало нарушить его душевное спокойствие и нанести вред аппетиту.

«По ней петля плачет», — подумал он.

— Спасибо, Бекстрём. Очень приятно было услышать, — произнесла Ханна Хвасс с таким видом, словно на самом деле так думала. — Я уже разговаривала и с Надей, и с Анникой по телефону, и, насколько поняла, у вас есть серьезная проблема, с которой надо разобраться, прежде чем мы сможем идти дальше. Естественно, я имею в виду непонятки с личностью нашей жертвы.

— Да, конечно, у нас это тоже вызывает беспокойство. — Бекстрём вздохнул и покачал головой, чтобы придать весомость своим словам. — Было бы интересно услышать твое мнение о нашей главной головной боли, — добавил он и на всякий случай вздохнул еще раз.

Прокурор Хвасс начала с общих рассуждений. Проблемы существовали для того, чтобы их разрешать, и сама она смотрела на них как на брошенный ей вызов. Бегло познакомившись с полученными материалами, она составила собственное представление об этом деле.

То, что Джейди Кунчай, по большому счету, сразу идентифицировали после цунами, являлось весомым аргументом в пользу того, что там погибла именно она. Женщину обнаружили в доме, который она снимала вместе с мужем, одежда и украшение однозначно принадлежали ей, ее опознали близкие и персонал отеля, и все это подтверждала взятая у нее в Таиланде ДНК.

На основании тех обстоятельств, что Джейди всего через пять суток кремировали в ее родном городе Бангкоке, о чем имелись соответствующие бумаги в виде свидетельства о смерти, а также счета и протокола от похоронного бюро, занимавшегося всеми практическими процедурами, связанными с транспортировкой тела и похоронной церемонией, напрашивался простой логический вывод. Останки, обнаруженные на острове Уфердсён озера Меларен, не могли принадлежать Джейди Кунчай.

Скорее всего, речь шла о какой-то другой женщине. Возможно, родом из Юго-Восточной Азии, если эксперт-остеолог попал в точку.

— Приятно слышать это от тебя. — Бекстрём откинулся на спинку стула, поднял глаза к потолку и, сформировав перед собой арку из соединенных кончиков пальцев, кивнул задумчиво.

«Самое время выложить на стол христианскую карту», — решил он.

— Глубоко верующему человеку вроде меня самого трудно представить себе какое-то другое объяснение, — продолжил он и кивнул снова.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Хвасс, с трудом скрыв удивление.

— Да, никто ведь, разумеется, не может умереть дважды, — объяснил Бекстрём. — Никто согласно постулатам христианской веры.

«Эта идиотка все еще улыбается, но теперь явно натянуто», — подумал он.

— Нет, — согласилась Хвасс. — При всем уважении к твоей вере я хотела бы подчеркнуть, что, и не обладая гениальным умом, не трудно это понять.

— И как мы поступим в этом случае? — спросил Бекстрём. — Что предпримем? Ты, пожалуй, должна указать нам путь.

— Во-первых, надо позаботиться о том, чтобы взять новую пробу ДНК, — сказала Хвасс. — Это же абсолютно необходимая мера. Сама я не удивлюсь, если окажется, что нам прислали неверный ДНК-профиль.

— Это уже делается, — сообщил Ниеми, не вдаваясь в подробности.

«Хвасс явно не блещет умом даже на фоне прокурорской компании», — подумал он. Такая мысль, очевидно, пришла и Наде, судя по отсутствующему выражению лица.

— Да, но это же просто замечательно! — воскликнул Бекстрём. — Тогда нам надо попытаться поторопить их в Линчёпинге.

— Ну, я уже поняла, что это может занять приличное время, — кивнула Хвасс.

— Месяцы, — вздохнул Бекстрём. — Пусть даже речь идет об убийстве. Убийстве несчастной молодой женщины.

Хвасс, естественно, осознавала всю серьезность ситуации, и, если им требовалась помощь с тем, чтобы ускорить ход событий, она окажет содействие. А пока они будут ждать результатов, хватает ведь другого, с чем необходимо разобраться как можно быстрее.

— О чем ты? — спросил Бекстрём.

«Еще более натянутая улыбка», — подумал он.

— Да, скорее всего, произошла какая-то ошибка при занесении в регистр. Такое, к сожалению, случается постоянно. Мне приходилось сталкиваться с подобным неоднократно. Отпечатки пальцев, ДНК, даже обычные пробы крови порой исхитряются перепутать. Нам надо переговорить с теми, кто отвечает за это дело, и в полиции, и в судебно-медицинском центре, и в миграционном департаменте. Да, и с ответственными лицами в Государственной криминальной полиции, естественно. К древним бумагам, которые годами пролежали в каком-нибудь старом рабочем регистре, я никогда не питала особой слабости.

— Это тоже делается, — сообщила Надя.

«Интересно, что с ней не так, — подумала она. — Наверняка ведь есть еще что-то еще, помимо не слишком большого ума».

— Это же просто замечательно, — констатировала Ханна Хвасс. — Тогда все на мази, как вы в полиции обычно говорите. Да, еще одно дело, кстати. В следующий раз встретимся только в понедельник, потому что в эту пятницу я занята. Мы провожаем шефа на пенсию.

— Какая жалость, — вздохнул Бекстрём. — Нет, не то, что ты идешь на проводы, а то, что мы не сможем увидеться.

«Порой приходится радоваться и малому», — подумал он.

— Ничего, не беспокойся, Бекстрём. Есть еще вопросы, которые следует обсудить прежде, чем мы расстанемся?

Все восемь человек, сидевшие в комнате, покачали головой.

«Ряды сомкнулись», — одобрительно подумал Бекстрём, когда провожал прокурора к лифту с целью убедиться, что она покинула здание.

— О’кей, — сказал он две минуты спустя, когда вернулся в совещательную комнату и закрыл за собой дверь. — Мы наконец получили себе на шею прокуроршу, которая явно не семи пядей во лбу. И как нам разбираться с ней? Твое предложение, Ниеми?

— Рано или поздно это происходит, — сказал Ниеми. — Сейчас случилось с нами. То, о чем она говорила, мы сделаем, да чего там сделаем, уже занимаемся этим. Давайте не будем тревожить ее до понедельника. Мне надо встретиться с Тойвоненом по одному делу, так что у меня будет возможность обсудить с ним остальное. С глазу на глаз.

— Спасибо тебе от нас за это, — сказал Бекстрём.

«Даже финский кавалерист встал в строй», — подумал он.

— Если кому-то интересно услышать, почему она ведет себя таким образом, у меня есть идея на сей счет, — продолжал Ниеми.

— А я и не догадывался, что ты еще и психиатр, — заметил Бекстрём.

«Наверное, этому его научили в университете в Хапаранде».

— В службе, занимающейся экономическими преступлениями, где она всегда работала, прокуроры, экономисты и ревизоры правят бал, — сказал Ниеми. — Простые души вроде нас должны делать только то, что им прикажут.

— Совсем другая корпоративная культура, — ухмыльнулся Стигсон.

— Да, примерно так, — согласился Ниеми.

— Сама я собиралась вернуться к себе в кабинет, — сказала Надя, поднимаясь и складывая свои бумаги.

— Чтобы поискать утешения на русский манер, — предположил Бекстрём.

— Совершенно верно, — подтвердила Надя. — Подумать о березовых лесах на моей старой родине. Там, где они настолько велики, что им нет конца.

— Знаешь, Надя, — сказала Анника Карлссон, — мы заполучили чокнутого прокурора себе на шею. В принципе не велика проблема, и, если ничего не изменится, я обещаю лично оттаскать ее за уши. Я никогда не слышала о ней. Кто-то знал ее раньше?

— Да, я, — подал голос Олешкевич. — Она читала мне вводный курс, когда я изучал юриспруденцию.

— И какой она была тогда? — поинтересовалась Кристин Олссон.

— Вполне нормальной, по мнению большинства тех, у кого она преподавала. Все четко и ясно излагала.

— Значит, ты изучал юриспруденцию… Оле…

— Называйте меня Озз, шеф, — предложил Олешкевич и широко улыбнулся.

— И что ты тогда здесь делаешь? Если изучал юриспруденцию? — спросил Бекстрём.

«Мой собственный Иуда Искариот, пусть у меня лишь семь учеников», — подумал он.

— Я здесь, поскольку захотел стать полицейским, — ответил Олешкевич. — Если шефа интересует Хвасс, я, пожалуй, не настолько восторгался ею, как большинство моих сокурсников.

— И почему же?

— По двум причинам. Во-первых, на мой взгляд, она выглядела слишком самонадеянной. Ей явно не хватало уважения к другим. Есть люди, плохо чувствующие ситуацию. Во-вторых, по-моему, она избегает проблем. Кое-какие вещи могут оказаться достаточно трудными, и нельзя разобраться с ними, просто упрощая, пока сам не сможешь их понять. Тогда ведь упускаешь всю суть.

Бекстрём довольствовался кивком.

«Пожалуй, все не так безнадежно», — подумал он.

45

Надя не стала искать утешения ни в размышлениях о российских березовых лесах, ни в национальном напитке своей родины. Вернувшись к себе в кабинет, она сразу же позвонила своему знакомому из ГКП и попросила его посодействовать ей в нескольких практических делах, о которых требовалось позаботиться в Таиланде. О том, что она не могла сделать дома, сколько бы бумаг ни собрала.

— Мне нужна небольшая помощь коллег, — объяснила она. — Если я пойду официальным путем, как мне известно из собственного опыта, понадобится целая вечность. А неофициальных контактов в Таиланде у меня нет.

— Однако они есть у меня, — успокоил ее знакомый. — Поэтому тебе не о чем беспокоиться. Но конечно, я согласен с тобой. Очень жаль, что система столь неповоротлива.

— Да, и все равно меня мучат угрызения совести при мысли обо всем том, с чем ты уже помог мне.

— И совершенно напрасно мучат. Для чего же тогда нужны друзья, — рассмеялся ее знакомый.

* * *

Что касается Надиной проблемы, найти на месте кого-то, кто смог бы проверить для нее различные данные, по словам ее знакомого, имелись две возможности. В правовом отделе шведского посольства уже несколько лет работал шведский полицейский, выполнявший функции офицера по связям как с таиландской полицией, так и коллегами в соседних странах. Сам он просидел на этой должности шесть лет вплоть до того, как два года назад вернулся в Швецию. Его преемник был просто замечательным полицейским, которого он знал лично и мог за него поручиться. Проблема состояла в другом.

— В чем же? — спросила Надя.

«Постоянно эти проблемы», — подумала она.

— Я разговаривал с ним вчера, и он, и его жена как раз приехали в Швецию с намерением провести здесь отпуск. Он норландец, и охота на лосей в сентябре святое для него дело. Поэтому он будет дома через месяц с лишним. Если я все правильно понял, ты хочешь, чтобы все было сделано несколько раньше.

— Да, — подтвердила Надя. — По крайней мере, при мысли о прокуроре, доставшемся нам.

— Я слышал, — усмехнулся ее знакомый. — Ханна Хвасс, пожалуй, далеко не самая умная в их ведомстве. Несмотря на имя, я имею в виду. Послушала бы ты, что коллеги из службы по борьбе с экономической преступностью думают о ней. Большинство из них попали туда от нас, поэтому мы в курсе дела. Когда им наконец удалось избавиться от Масляного Ножа, такое у нее было прозвище — да ты знаешь, ими еще намазывают всякую всячину, и дети обычно делают их из дерева на уроках труда и дарят бабушкам и дедушкам на Рождество, — веселье продолжалось целую неделю.

— Могу себе представить, — буркнула Надя.

«И как же это решит мои проблемы?» — подумала она.

— Поэтому у меня есть другое предложение, — продолжил ее знакомый.

— Да, в данной ситуации я буду благодарна за что угодно.

— Аккарат Буниасарн, — сказал ее знакомый. — Лучшей помощи я, пожалуй, не смогу тебе предложить.

— Аккарат, — повторила Надя. — Прости, но мой таиландский, пожалуй, не слишком хорош. Что это означает?

«Счастье по-таиландски, наверное», — подумала она.

— Его так зовут, — пояснил знакомый. — Аккарат Буниасарн. Это мой коллега, да и очень хороший друг, он работает в Королевской таиландской полиции в Бангкоке. У нас хватало общих дел, когда я трудился там офицером по связям. Он у них начальник одного из отделов. Человек, ко торого не так легко провести, хотя ростом он, пожалуй, не более метра шестидесяти пяти и выглядит как мальчишка.

— И сколько ему лет? — спросила Надя.

«Надо же с чего-то начинать», — подумала она.

— За пятьдесят, как мне. Поговори с ним по скайпу, тогда ты сможешь посмотреть на него. И я убежден, согласишься со мной. Ему на вид не более двадцати пяти. И он отлично говорит по-английски.

— Значит, он хороший коллега? — уточнила Надя.

— Лучше не бывает, как я уже сказал. Во-первых, он по нашим меркам примерно старший интендант и работает в национальном отделе в Бангкоке, а он приблизительно как Государственная криминальная полиция здесь у нас, может работать по всей стране.

— Да, будет просто замечательно, если ты сумеешь договориться, чтобы он помог, — сказала Надя.

— Он сделает это. Я его попрошу, — уверил Надю ее знакомый. — Кроме того, он честный парень, какие не всегда встречаются там у них. Коррупция, к сожалению, глубоко пустила корни в определенных подразделениях таиландской полиции. И больше всего проблем с ней в службе правопорядка и местных отделениях. Подобные знания могут тебе пригодиться.

— Ты можешь сбросить мне на имейл его данные? — спросила Надя.

— Я предлагаю поступить следующим образом, — сказал ее знакомый. — Сейчас в Бангкоке поздний вечер, поэтому я позвоню и переговорю с ним рано утром. Объясню ему, о чем идет речь, и, если не будет проблем, перешлю их тебе.

— Очень любезно с твоей стороны, — сказала Надя. — Аккарат Буниасарн, так, значит, его зовут.

— Аккарат Буниасарн, это имя стоит запомнить. Не сомневайся.

* * *

«И что мне делать? — подумала Надя, закончив разговор. — Поеду домой, — решила она и кивнула. — Поеду домой и поищу утешения на русский манер. Двумя способами — размышлениями о березовом лесе и водкой опять же под названием „Березовый лес“. А когда засну, мне будут сниться приятные сны об Аккарате Буниасарне, настоящем парне, на которого можно положиться и в горе и в радости, пусть он всего метр шестьдесят пять ростом и выглядит как мальчишка».

46

Уже в восемь утра в четверг Эверт Бекстрём собрал своих ближайших помощников на встречу за закрытыми дверями у себя в кабинете. Будь у него выбор, он, естественно, предпочел бы более гуманное время, но сейчас они оказались в критической ситуации, и чокнутая прокурорша Ханна Хвасс не оставила ему такой возможности.

«Самое время опустить каску на лоб, загнать патрон в ствол малыша Зигге и перейти к тому, что в шведской полиции называется состоянием повышенной боевой готовности», — подумал Бекстрём, когда ни свет ни заря залез в такси, которое должно было доставить его к зданию полиции Сольны.

— Ниеми и Фернандес не смогли прийти, — сообщила Утка Карлссон, как только все расположились в безопасности за его закрытыми дверями.

— Печально слышать, — отреагировал Бекстрём.

— Да, но я разговаривала с ними, и они целиком и полностью на нашей стороне. По словам Петера, он даже готов помочь нам, если мы решим прикончить старуху, — заверила его Утка Карлссон. — Ну, в плане того, чтобы уничтожить все следы, — объяснила она.

— Думаю, это не понадобится, — сказал Бекстрём. — Я предлагаю поступить так.

Все пятеро, сидевшие в комнате, кивнули в унисон, без толики сомнения.

— Ты, Надя. — Бекстрём повернулся к своей единственной достойной помощнице. — Мне жаль, но тебе придется разобраться с этим. Попытайся вбить в голову старухе, что именно Джейди Кунчай мы нашли на острове.

— То есть ты в этом абсолютно уверен? — спросила Анника Карлссон.

— Да, — подтвердил Бекстрём. — И, как только ты поймешь это, никто не будет рад больше меня.

— Я думаю так же, как шеф, — сказал Озз, хотя его никто и не спрашивал.

— Мне плевать, каким образом, — продолжил Бекстрём в своей обычной вежливой манере, — но ты, Надя, должна выяснить, как на самом деле все происходило там в Таиланде, когда им взбрело в головы, что они нашли именно Джейди Кунчай. И позаботься ради спокойствия в доме, чтобы даже такая полная идиотка, как наша прокурорша все поняла.

— Относительно первого никаких проблем, если ты действительно прав, — ответила Надя. — Однако, что касается второго, я не могу дать гарантий.

— А чем заниматься нам? — поинтересовалась Кристин Олссон.

— Тело, найденное на острове, принадлежит Джейди Кунчай, — сказал Бекстрём. — Поскольку в убийстве почти всегда виноват муж, я хочу знать все, буквально все о ней и ее скорбящем супруге, стрельнувшем ей в башку. Естественно, обо всех других, кто также может иметь отношение к делу.

— Ты не сдаешься, — констатировала Анника Карлссон и улыбнулась.

— Нет, — подтвердил Бекстрём. — Если, конечно, Надя не докажет, что я ошибаюсь. А я ненавижу ошибаться, особенно если это означает, что прокурор госпожа Хвасс права, и в этом случае я лучше пущу себе пулю в лоб. Старуха, естественно, ошибается, не беспокойтесь на сей счет, но я решил дождаться, пока у нас не появится что-то такое, чем мы сможем поставить ее на место. Тогда мы заставим замолчать эту идиотку, и она просто будет выполнять все наши указания.

— Если говорить об эмоциях, я полностью на твоей стороне, — сказала Надя, — не об этом надо беспокоиться.

— И в чем проблема? — спросил Бекстрём. — О чем мне следует беспокоиться?

— Проблема возникнет, если окажется, что она права, а ты ошибаешься, — ответила Надя.

— Так что мы говорим прокурору? — поинтересовался Стигсон. — Если она будет интересоваться, чем мы, черт возьми, занимаемся, — уточнил он.

— Мы делаем именно то, о чем она нас просила, — ответил Бекстрём. — О том же, чем мы фактически занимаемся, естественно, ни звука.

«То, что Стигсон не отличается большим умом, я уже знал, — подумал он. — Хорошо еще, всегда делает то, что ему говорят, и это его единственное преимущество».

— Отлично, — сказал Стигсон с такой же восторженной миной, как и у его шефа.

— Да, — буркнул Бекстрём. — Приятно слышать, что, по крайней мере, между мной и тобой полное согласие.

47

Как только Бекстрём удалился, Анника Карлссон взяла бразды правления в свои руки и распределила работу. Стигсону, Олссон и Олешкевичу досталось разложить по полочкам всю жизнь Джейди Кунчай, тогда как она сама намеревалась заняться тем же в отношении Даниэля Джонсона. А если кого-то интересовала причина именно такого разделения труда, в этом не было никакой тайны. Просто, по ее мнению, сбор информации об их возможной жертве мог оказаться более трудоемким заданием, чем о ее шведском муже.

— Насколько я понимаю, ты хочешь иметь все биографические данные Джейди Кунчай? — спросила Кристин Олссон.

— Да, и все иное, как-то ее характеризующее. Показывающее, что за человек она была. Никто ведь из нас не встречался с ней. Нам надо создать для себя полную картину. Раньше подобное называлось большой и малой биографией, — объяснила Анника Карлссон. — Начните с маленькой, а если вам удастся продвинуться еще дальше, меня это очень обрадует.

— Я поняла, — кивнула Кристин Олссон. — Плюс все, что может иметь отношение к нашему преступлению. Вроде лодки и старой мелкашки.

— Да, или пластикового пакета из магазина «Лидл», или банки с колбасой с жирным актером на этикетке, о которой болтал Бекстрём, — добавил Стигсон.

— Точно, — подтвердила Анника.

— При этом я не хочу, чтобы вы разговаривали с кем-то, знавшим Джейди, не спросив предварительно разрешения у меня, — сказала она. — Однако об этом Стигсон знает столь же хорошо, как и я.

— Нельзя будить спящего медведя, — объяснил Стигсон.

— А что нам говорить, если прокурор захочет узнать, чем мы занимаемся? — спросил Олешкевич.

— Вам необходимо алиби, чтобы вы могли поддерживать ее в хорошем настроении, и это еще одна причина, почему я поручила вам именно Джейди. Если прокурор спросит, говорите, что собираете сведения о ней, поскольку, как вы поняли, произошла какая-то ошибка с ее данными, повлиявшая на идентификацию. И обязательно свяжитесь с миграционным департаментом. У них наверняка есть масса бумаг о ней, которые смогут вам пригодиться при составлении описания личности. А если прокурор поинтересуется, то говорите, что просто пытаетесь выяснить, что там за проблемы с ней: перепутали ее ДНК или еще как-то намудрили. Ну, вы же понимаете ход моих мыслей?

— А ты сама, Анника? Как будешь выкручиваться, если она придет и спросит, почему ты вцепилась зубами в мужа Джейди? — поинтересовалась Кристин Олссон.

— И откуда она узнает? — ответила Анника Карлссон и пожала плечами.

— Но, предположим, ей это удастся, — настаивал Олешкевич.

— Скажу, что занимаюсь моей работой, а остальное ее не касается, — отрезала Анника.

Время подтвердило правоту Анники Карлссон. Собирать информацию о Джейди Кунчай оказалось далеко не легкой задачей. Люди из миграционного департамента, с кем они связались, не сумели ничем им помочь. Возможно, там работали и такие, от кого могло быть больше пользы, но они находились на отдыхе, в командировках, на конференциях или вне зоны досягаемости по другим причинам. В любом случае не на рабочих местах. Правда, оставалась еще надежда на архивариуса, которую ждали на работе в пятницу на следующей неделе.

— Я ничего не понимаю, — проворчал Стигсон и покачал головой. — Кто выходит из отпуска в пятницу? Очень странно! Все нормальные люди отправляются отдыхать в понедельник, и зачем тогда возвращаться на работу в пятницу. Неужели нельзя подождать еще несколько дней и выйти тоже в понедельник?

— Понятия не имею, — сказал Олешкевич. — Может, тебе спросить у нее самой, когда она вернется на работу?

— Полстраницы данных из регистра народонаселения плюс все иное, что всегда можно пробить через компьютер, — продолжил Стигсон, похоже не услышавший, сказанного ему. — Трое полностью здоровых полицейских. Два дня работы. Полстраницы информации. Утка нас живьем съест.

— Не говори так, — возразила Кристин Олссон. — Мы же очень много знаем о ее старшем брате.

— И чем нам это поможет? — вздохнул Стигсон. — И каким надо быть идиотом, чтобы выложить целый роман о себе самом на своей домашней странице? И начнем с того, откуда нам знать, правду ли он пишет о себе? А даже если и так, какое он имеет отношение к нашему делу. Сам ведь даже не присутствовал на ее похоронах. Кто поговорит с Анникой, вы или я?

— Она внизу в тренажерном зале, — сказала Кристин. — Я могу поговорить с ней.

— Да, или перешлите ей все это дерьмо, — буркнул Стигсон и поднялся рывком. — Я собирался потренироваться перед выходными. Сбросьте ей ссылку на домашнюю страницу братца, чтобы у нее, по крайней мере, было что почитать.

— Уже сделано, — сказал Олешкевич и закрыл свой ноутбук.

48

Анника Карлссон вернулась в офис из тренажерного зала и никого там не застала. Даже Надя куда-то испарилась, а шеф, как обычно, покинул их еще до обеда. Сама она решила проверить свою входящую почту, прежде чем отправляться домой, и за время тренировки ей пришло письмо от ее помощников с информацией, которую им пока удалось найти об их жертве Джейди Кунчай.

«Возможной жертве», — подумала Анника Карлссон и открыла присланное Олешкевичем послание.

Почти все написанное там она уже знала, пожалуй, с тем единственным отличием, что сейчас все персональные данные о ней были собраны в одном месте и под собственным обозначением в качестве их рабочих материалов. Новым для нее стал лишь тот факт, что Джейди получила шведское водительское удостоверение весной 1999 года.

«Вероятно, еще какие-то материалы о ней должны находиться в миграционном департаменте, — подумала Анника Карлссон. — Когда она прибыла в Швецию и ходатайствовала о виде на жительство, чтобы поселиться здесь и выйти замуж за шведского гражданина, ее прошлое, наверное, проверили надлежащим образом. Если, конечно, все не было так хорошо организовано, что от этих данных избавились, как только ее объявили мертвой».

Джейди Кунчай родилась в Бангкоке в Таиланде 2 мая 1973 года у таиландских родителей, и сама также являлась гражданкой Таиланда. Она прибыла в Швецию осенью 1998 года по визе, выданной ей шведским генеральным консульством в Нью-Йорке. И причина тому была ясна из ее ходатайства о визе. Целых три года до этого она жила в США, где изучала экономику в Северно-Западном университете, расположенном в окрестностях Чикаго. В Соединенных Штатах она имела вид на жительство и разрешение на работу, и, возможно, именно поэтому ей по большому счету сразу же дали визу для приезда в Швецию.

Через пару месяцев, в январе 1999 года, она подала документы на получение вида на жительство и разрешения на работу в Швеции, поскольку собиралась выйти замуж за шведского гражданина. Бракосочетание состоялась в августе того же года в шведском посольстве в Бангкоке, а в январе 2000 года она и ее новоиспеченный муж вернулись в Швецию, чтобы жить здесь.

Только после этого Джейди Кунчай ходатайствовала о шведском гражданстве. Поскольку она являлась женой шведского гражданина, оформление прошло быстро, и уже весной 2004 года она получила его. И явно собиралась обосноваться на новой родине, поскольку тремя годами ранее она и ее муж организовали в Швеции маркетинговую фирму с деятельностью, сориентированной на Юго-Восточную Азию: Johnson & Kunchai, South East Asian Trading and Business Management AB.

Уже через месяц после того, как Джейди стала шведской гражданкой, она и ее муж вернулись в Таиланд. Он получил работу в шведском посольстве, заняв должность помощника торгового атташе, однако чем она занималась там, пока выяснить не удалось.

«Вероятно, делами своей компании до тех пор, пока не погибла во время цунами», — предположила Анника Карлссон, поскольку их фирма продолжала свою деятельность до весны 2006 года. Тогда ее продали более крупному предприятию, которое также вело бизнес в Юго-Восточной Азии, и сделал это муж покойной Даниэль Джонсон. На момент сделки он являлся ее единственным владельцем. Джейди ведь погибла. Ее объявили мертвой в мае 2005 года. Так выглядело все ее официальное жизнеописание, составленное на базе данных, найденных помощниками Анники Карлссон во всевозможных шведских регистрах.

«И хуже всего то, что это, возможно, правда, — вздохнула она и отложила в сторону прочитанные бумаги. — Несмотря на все странности криминалистического характера и убежденность Бекстрёма в обратном».

49

Петер Ниеми и его помощники нашли три сотни костей, включая их обломки различного размера и веса, а также несколько зубов нижней челюсти и волосы с головы, как отдельные пряди, так и в виде пучков.

Однако не было никакой одежды или других вещей, принадлежавших жертве. А ведь такие находки зачастую могли рассказать о ней больше, чем останки.

«Что-то ведь она наверняка имела с собой, — подумал Ниеми. — По крайней мере, одежду на теле и, вероятно, сумочку со всем тем, что та могла содержать. Если же приехала погостить издалека, скорее всего, еще и массу других вещей помимо этого».

* * *

Судя по всему, им противостоял умный и крайне предусмотрительный преступник, к тому же знакомый со средой, где спрятал ее тело. Знавший как остров Уфердсён, так и водное пространство вокруг него.

«Сначала он избавляется от трупа, а потом от всего иного», — подумал Ниеми. И он спрятал его на суше, что было разумно с его стороны, поскольку утопленные в воде тела обладали способностью всплывать, совершенно независимо от того, сколько камней и всего прочего использовалось в качестве груза, как только процесс разложения и газообразования заходил достаточно далеко. Кроме того, существовал ведь предел того, как много человек мог поднять и нести, когда покойника требовалось утопить.

С ее одеждой и прочими принадлежностями дело явно обстояло иначе, многое говорило о том, что все это убийца утопил в озере Меларен. Сначала избавился от тела, а потом от ее вещей. Одним махом, и, скорее всего, на незначительном расстоянии.

Так умные расчетливые преступники обычно действовали, и довольно часто из-за этого попадались. Поскольку не составляло особого труда просчитать, как они думали, а вследствие этого и действовали. Поступки ведь управляются мыслями, а когда речь шла о нормальных людях, их на базе своего опыта неплохо умели оценивать такие, как Ниеми. С сумасшедшими же все могло обстоять гораздо сложнее.

«Проблема в другом, — подумал Ниеми. — И не такая уж большая».

Меларен — третье по площади озеро Швеции. Оно занимает пространство более тысячи квадратных километров и имеет протяженность сто двадцать километров от Стокгольма на востоке до Эребру на западе. В нем находится свыше восьми тысяч островов и островков разной площади, и его береговая линия столь же велика, как и у самого большого озера страны Венерн, пусть оно в пять раз меньше его по площади водной поверхности. Единственным утешением было то, что Меларен относительно мелкое озеро со средней глубиной десять метров и наибольшей семьдесят в Ламбарфьердене около Хессельбю в паре десятков километров от центра Стокгольма.

«Десять или семьдесят метров, а при мысли о видимости в озере Меларен это, пожалуй, не имеет большого значения», — подумал Ниеми, и если он собирался нырять там, не вызывая насмешки товарищей по работе, ему требовалось знать больше, чем он знал сейчас.

Это он объяснил своим коллегам, и ни у кого из них, даже у Бекстрёма, не нашлось возражений. Зато у Анники Карлссон имелся один вопрос, а поскольку он с самого начала сам много думал о том же, ему не составило труда ответить на него.

— Я тут поразмышляла о нашем преступнике, — сказала она. — И мне пришло в голову, что он довольно хорошо ориентируется на острове Уфердсён.

— Я того же мнения, — согласился Ниеми.

— Тогда я подумала о малыше Эдвине, — продолжила Анника Карлссон. — Соседе Бекстрёма.

— Не как о преступнике, надеюсь, — улыбнулся Ниеми.

— Нет, — ответила Анника Карлссон. — Эдвин — милейший мальчуган, и к тому же он не больше червяка. Маленький червячок с большими ушами и в тяжеленных очках. Но там же хватало и других скаутов до него. Их лагерь на острове Экерён наверняка существует более пятидесяти лет.

— Эта мысль и мне приходила в голову, — сказал Ниеми. — Зато в какого-то обычного владельца лодки я не верю. И в кого-то из живущих по соседству тоже. У них Уфердсён пользуется дурной славой.

— Мне интересно, где он держит свою лодку, — сказала Анника. — Наш преступник, я имею в виду.

— Возможно, на озере Меларен, — предположил Ниеми. — Если ты узнаешь это, то сильно меня порадуешь. Тогда я смогу даже отправить водолазов по маршруту.

— Не хочешь объяснить? — спросила Анника Карлссон.

— Когда он сделал это — в первый раз убил человека, а потом спрятал труп, ему ведь хотелось побыстрее сбежать, — сказал Ниеми. — Даже если потребовался только час, чтобы избавиться от тела, каждая минута этого времени кажется ему вечностью. Он хочет попасть домой, и как можно быстрее. Никаких ненужных отклонений от кратчайшего пути. От всего иного, вроде ее одежды, он навернка избавился по пути.

— И тогда ты, значит, рисуешь прямую линию на карте озера от острова Уфердсён до того места, где он держит свою лодку, когда не использует ее и не бороздит синие просторы.

— Да, — подтвердил Ниеми. — Тогда мы отправим наших водолазов и их телеуправляемые подводные аппараты вдоль его пути домой, к собственному причалу. Туда, где больше глубина и легче утопить что-то, от чего надо избавиться. И там не так много течений, способных помешать поискам. Такие преступники просто довольствуются лучшим местом и точно знают, где оно находится.

— Пять лет, а пожалуй, и десять. Неужели, по-твоему, там действительно что-то осталось? — возразила Анника Карлссон.

— Если все хорошо упаковано, конечно. Возьмем корабль «Ваза», например. Удалось поднять многое из того, что мы ищем, хотя он пролежал на дне почти триста пятьдесят лет. Даже одежду.

— Послушать тебя, так мы охотимся за хитрой лисой, — усмехнулась Анника Карлссон. — Из тех, кто слишком умен, когда речь идет о его собственной шкуре. Хотя я сама ни черта не разбираюсь в лодках и всем подобном.

— А тебе этого и не надо, — утешил ее Ниеми. — Достаточно того, что ты полицейский.

50

В субботу Анника Карлссон пришла в здание полиции Сольны, хотя у нее был выходной. Сначала она провела пару часов в тренажерном зале, однако, закончив тренировку, не спустилась в гараж, чтобы сесть в машину и поехать домой расслабляться. Или заниматься, по большому счету, чем угодно другим помимо работы.

За неимением лучшего или, пожалуй, по причине того, что у нее из головы не выходили Джейди и вопросы, связанные с ее личностью, она поднялась на лифте в офис, включила компьютер и нажала на ссылку, полученную от Олссон и Олешкевича. Пожалуй, брат Джейди, который был на десять лет старше ее, мог добавить что-то, характеризующее его сестру. У него имелась отличная домашняя страница.

Нед Кунчай родился в Бангкоке в 1963 году. Кроме того, он, похоже, был трудолюбивым и умным молодым человеком и после окончания гимназии и прохождения военной службы дома в Таиланде поступил в Северо-Западный университет, расположенный в городе Эванстон в штате Иллинойс в нескольких десятках километров от Чикаго.

Анника Карлссон не слишком много знала о высших учебных заведениях США, но, насколько она поняла из того, что прочитала между строк на домашней странице Неда, это было далеко не самое заурядное среди них. Не как Гарвард, Принстон и Йель, пожалуй, однако всего лишь чуть менее престижное, и именно их экономическое образование имело очень хорошую репутацию.

«Сначала старший брат проторил дорожку, а потом устроил младшую сестренку в том же месте, — прикинула Анника. — Не самая смелая догадка».

По окончании университета Нед Кунчай получил степень магистра экономических наук со специализацией в области бухгалтерского учета и аудиторского контроля. Причем с высокими оценками, и по завершении образования его сразу же взяли на работу в одно из крупнейших в мире аудиторских бюро. А через шесть лет там он уже был его ассоциированным партнером и совладельцем и занял место в главном офисе в Нью-Йорке. Тогда же он стал американским гражданином. И все это произошло в 1995 году, когда Неду Кунчаю фактически едва исполнилось тридцать два года.

Похоже, все столь же хорошо складывалось для него и далее. Судя по фотографиям его самого и его семейства, выложенным на домашней странице, он был чуть ли не ярким примером подтверждения американской мечты о том, что в США каждый мог стать кузнецом собственного счастья, даже если родился в Таиланде. Его американская жена работала на неполную ставку журналистом на одной из крупных радиостанций Нью-Йорка, и вместе они имели пятерых детей.

Их старший сын уже изучал экономику в Гарварде, а четверых младших детей наверняка ждало похожее будущее. К этому следовало добавить собственный таунхаус в одном из лучших районов Бруклина, летний домик в Монтоке на Лонг-Айленде, места в советах директоров нескольких компаний, семизначную зарплату в долларах и надежду на получение звания почетного доктора, а также постоянного поста в правлении Фонда Рокфеллера, где его пару лет выбирали заместителем аудитора.

Все складывалось хорошо для Неда Кунчая, и ему не составляло особого труда рассказать об этом. А наибольшей бедой, пока обрушившейся на него, была гибель «любимой младшей сестренки» во время цунами в 2004 году. К сожалению, Нед не смог принять участие в ее похоронах, причем по самой банальной из всех причин. Он находился на конференции в Боулдере в штате Колорадо, и мать не успела сообщить ему вовремя. И от этого случившееся еще больше его тяготило.

Однако он поучаствовал в другой церемонии неделю спустя, когда согласно буддийской традиции ее пепел развеяли в национальном парке к северу от Бангкока. Сейчас он остался последним из своей исходной семьи. Его отец, высокопоставленный таиландский военный, умер в 1983 году, когда сам Нед проходил службу в армии, потом в 2004 году во время стихийного бедствия погибла его сестра, и, наконец, семь лет спустя, в возрасте семидесяти восьми лет, в начале лета 2011 года умерла мать.

Но ни слова ни о какой отданной на удочерение сестре-близняшке Джейди. И также о шведском зяте Неда.

«Пожалуй, надо взять это дело на заметку, — подумала Анника. — На всякий случай».

Она выключила свой компьютер и задумалась, что же ей делать теперь.

«Суббота перевалила на вторую половину, и самое время дать волю собственным желаниям», — подумала она и успела далеко зайти в своих мыслях, когда вспомнила о малыше Эдвине и решила, что пришла пора выполнить обещание, данное ему, и посетить Грёна Лунд снова. Проблема состояла в том, что Эдвин не отвечал по мобильному. И даже его автоответчик не работал.

51

В воскресенье утром Анника Карлссон предприняла еще одну попытку связаться с малышом Эдвином, и снова без успеха. По-прежнему никакого ответа, и за неимением лучшего она поехала на работу, чтобы закончить жизнеописание Даниэля Джонсона, начатое несколькими днями ранее.

Как она и предсказала в разговоре со своими помощниками, ей не пришлось жаловаться на недостаток данных о нем, как официальных, так и тех, которые можно было найти в Сети. Помимо прочего, только в Гугле он упоминался почти четыреста раз.

Чисто из любопытства она начала с самого интересного, но ничто из найденного ею не давало никаких зацепок. За ним не числилось ни малейших грехов. А также оружия или плавсредств. Он не имел никакого отношения к водной стихии, его не удалось никоим образом привязать к пивным колбаскам Буллена или пакету торговой сети «Лидл».

«Остается подытожить официальные данные о нем», — подумала Анника Карлссон и вздохнула. Она делала это относительно многих других до него, но, честно говоря, всегда без какой-либо пользы.

Даниэль Джонсон появился на свет 10 сентября 1970 года. Его отец Свен-Эрик Джонсон 1935 года рождения был учителем гимназии и в данное время находился на пенсии. А мать, также учительница, умерла осенью 1980 года. Кроме того, у него имелись две сестры на пять и семь лет старше, чем он сам. И всем им также нашлось место в итоговой справке, которую Анника Карлссон подготовила по Даниэлю.

Он вырос в Бромме и закончил там гимназию в 1989 году. Затем изучал экономику в Стокгольмской школе экономики и одновременно юриспруденцию в университете. И в результате получил диплом экономиста, однако юридическое образование так и не закончил.

«Хотя кого сейчас это волнует», — подумала она. По сравнению с ней и ее скромным образованием, он выглядел трудолюбивым, как целый пчелиный улей.

Затем он целый год проходил стажировку в крупной шведской фирме в США, после чего ему предложили место в министерстве иностранных дел, где он начал работать осенью 1994 года, а потом в течение трех лет трудился в различных шведских зарубежных представительствах в Африке, на Среднем Востоке и в Юго-Восточной Азии.

Осенью 1998 года он временно замещал шведского генерального консула в Чикаго и именно тогда на одном из мероприятий познакомился с Джейди Кунчай. А два года спустя попросил временно освободить его от службы в министерстве иностранных дел, чтобы он смог заняться фирмой, которую намеревался создать вместе с будущей женой. И ему пошли навстречу.

Его отпуск без содержания продолжался целых три года, прежде чем он вернулся в свой департамент и получил должность помощника торгового атташе в посольстве Швеции в Бангкоке. Одной из причин такого назначения наверняка стало то, что он свободно говорил по-тайски. Он проработал там несколько месяцев, когда они с женой решили поехать в Као-Лак, снять там бунгало на берегу и отпраздновать Рождество и Новый год. Хотя два года до этого проводили те же праздники у брата Джейди и его семьи в Нью-Йорке и на Лонг-Айленде, куда их по-прежнему звали.

И они наверняка отправились бы в Америку снова, если бы не декабрьская погода в Нью-Йорке, дождь и мокрый снег попеременно, и сама Анника Карлссон узнала об этом из отчета офицера по связям шведской полиции из посольства в Бангкоке, написанного им через месяц после цунами. Это было, когда ее коллега возвращал вещи Даниэля Джонсона и его супруги, по большому счету весь их багаж, найденный в доме, который они снимали, когда его развалины расчистили после катастрофы. Даниэль Джонсон тогда все еще находился на больничном и, судя по его виду, чувствовал себя очень плохо, помимо всего прочего из-за того, что именно он предложил жене отпраздновать Рождество и Новый год в Као-Лаке. Коллега Карлссон переговорил тогда с непосредственным начальником Джонсона в посольстве и вдобавок направил копию своего отчета о той беседе для информации коллегам из Государственной криминальной полиции в Швеции.

«Но теперь ты должен сдаться», — подумала Анника Карлссон, имея в виду Бекстрёма, не упускавшего случая выразить свои сомнения относительно безутешного вдовца.

Через два с половиной года Даниэль Джонсон, похоже, пришел в себя после тяжелой утраты. К тому времени он уже вернулся в Швецию и трудился в иностранном отделе министерства торговли. Там на работе он познакомился с женщиной, вскоре ставшей его новой женой. Ее звали София Даниэльссон, и она была на пятнадцать лет моложе его. Однако их счастье оказалось недолгим, поскольку они развелись уже через год.

«Будучи Бекстрёмом, я бы, пожалуй, исходила из того, что его связь с Софией началась еще до смерти Джейди, — подумала Анника Карлссон. — Но так как я не он, мне кажется, он попытался утешиться не самым лучшим способом, подобно большинству мужчин, пока до него не дошло, что он еще не забыл свою первую жену».

В качестве последней меры, перед тем как на время отложить в сторону жизнеописание Даниэля Джонсона, она посмотрела его фотографии. Не только с водительского удостоверения и паспорта, но, главным образом, остальные, которые он сам и другие выложили в Сеть. И только тогда у нее снова шевельнулось сомнение. И причиной тому стали снимки и описания, выложенные Даниэлем Джонсоном о себе на двух сайтах знакомств. Их нашла помощница Анники Карлссон Кристин Олссон, неизвестно каким образом.

«Проще всего поговорить с Софией», — подумала Анника Карлссон, когда вошла в лифт на работе, намереваясь пойти домой пешком и сделать по пути кое-какие покупки, главным образом с целью на время очистить голову от того, с чем не могла разобраться одним махом.

«С одной стороны, с другой стороны… И почему хоть раз все не может быть просто и естественно», — подумала она.

52

В пятницу 5 августа Бекстрём нарушил свой обычный распорядок и пообедал на веранде «Гранд-отеля» вместе со старым другом Гегуррой. Конечно, он несильно отступил от своих правил, да и при мысли о том, что это могла оказаться его последняя свободная пятница на много дней вперед, пока ему не удастся отделаться от помощника старшего прокурора Ханны Хвасс, было лучше воспользоваться случаем, раз уж такой представился. Кроме того, у них с Гегуррой в их общей повестке дня имелось важное и приятное дело, с которым требовалось разобраться как можно быстрее.

Оно касалось всех тех торжественных мероприятий, запланированных в Санкт-Петербурге на конец декабря в связи с празднованием двадцатипятилетия основания новой России, где шведскому комиссару криминальной полиции Эверту Бекстрёму отводилась значительная роль. Уже в первый день праздников российский президент собирался оповестить свой народ о том, что им удалось заполучить назад бесценную историческую реликвию.

Ее похитили за десять лет до революции, и только более чем век спустя она смогла вернуться в Россию и к ее народу. Отчасти благодаря комиссару Бекстрёму, из-за чего ему, первому из всех, президент собственноручно собирался вручить наивысшую награду, какую только нация могла дать иностранному гражданину, а именно медаль Александра Пушкина. Как всегда в таких случаях, имелось множество моментов чисто практического свойства, и их требовалось заранее согласовать со всеми заинтересованными лицами.

Поэтому, время от времени отвлекаясь на деликатесы, обильно украшавшие их стол, Бекстрём и Гегурра под председательством последнего обсудили пожелания и предложения, которые русский знакомый Гегурры представил выдвинуть ему, и, верный себе, антиквар приберег лучшую новость напоследок.

Представители российского государственного телевидения хотели встретиться с Бекстрёмом на его родине в Стокгольме и провести с ним несколько дней, снимая его и в бытовой, и в рабочей обстановке в связи с готовящейся часовой документальной программой. Множество других российских средств массовой информации, начиная с газет, радио- и телеканалов и закачивая всевозможными сетевыми изданиями, также жаждали увидеться с ним и сделать длинные и короткие интервью.

Посол России в Стокгольме приглашал его на ужин к себе в посольство, где они смогли бы обсудить в деталях программу его визита в Россию. И кроме того, один известный российский мастер, отвечавший за оформление упаковки личных подарков президента, хотел знать точку зрения Бекстрёма относительно шкатулки, где будет храниться предназначенная ему бутылка.

— Да, ты же знаешь меня, Бекстрём, и в курсе, что я всегда оставляю самое лучшее напоследок, — сказал Гегурра, разворачивая на столе чертеж мастера.

Шкатулку, конечно, планировалось изготовить из отборной русской березы. Одной из тех с белыми стволами и бледно-зеленой листвой, которые росли в безбрежных лесах, считавшихся душой России. А крышку должно было украшать выполненное инкрустацией из черного оникса изображение национального символа новой России: царского двуглавого орла, ныне заменившего советские серп и молот. Края и углы шкатулки предполагалось усилить обрамлением из чистого золота и, естественно, из того же металла сделать петли крышки, замочную скважину и сам ключ. А все внутреннее пространство выстлать синим бархатом.

Вдобавок ко всему этому, под двуглавым орлом планировалось прикрепить золотую табличку с гравированным текстом, вкратце описывавшим историю возникновения данного подарка.

— Он будет, как ты видишь, на русском, Бекстрём, и поэтому я сейчас тебе переведу, — сказал Гегурра и откашлялся осторожно, прежде чем начать читать. — Комиссару Эверту Бекстрёму от российского народа. В знак благодарности за оказанную нам услугу. На добрую память на вечные времена. Да, потом место и дата вручения: Санкт-Петербург, 25 декабря 2016 года, и подпись президента России.

— Судя по всему, не самая обычная коробка из винного магазина, — констатировал Бекстрём, слегка приуменьшив содержимое очередного из своих многочисленных бокалов, счет которым уже потерял.

— Отличный образец русского народного творчества. Кроме того, с подписью самого мастера на дне шкатулки, великого Геннадия Ренко, — сказал Гегурра и вздохнул от удовольствия, осторожно погладив длинными пальцами лежавший перед ним на столе чертеж.

— И сколько может стоить такая штука? — спросил Бекстрём, махнув свободной левой рукой официанту, чтобы тот снова наполнил его бокал.

— Стоить, — повторил Гегурра, покачал головой и поднял глаза к потолку. — Это бесценное произведение искусства, дорогой брат. У него нет цены.

— Прости, — сказал Бекстрём, — но сколько она может весить в деньгах?

— Ну… — ответил Гегурра, — если ты решил избавиться от нее, можешь в таком случае продать мне.

— И сколько это будет стоить?

— Как приличная вилла в приличном пригороде, — сказал Гегурра и пожал упакованными в идеально сшитый пиджак плечами.

«Ну это уже кое-что», — подумал Бекстрём, бросив взгляд на свой золотой «ролекс», который надел по такому случаю.

— Да, звучит неплохо, — признался он и кивнул. — Хотя сейчас ты должен меня извинить. Остались еще кое-какие неотложные дела.

«Вроде Мадам Пятницы, — подумал Бекстрём. — Жизнь — это ведь не только деньги. Суперсалями тоже должна получить свое».

Трудно сказать, почему так произошло, возможно, свою роль сыграл шикарный набор изысканных блюд и напитков, но на этот раз два таких осторожных человека, как Бекстрём и Гегурра, полностью потеряли бдительность. На протяжении всего двухчасового обеда они ни разу не обратили внимания на влюбленную парочку, сидевшую по соседству с ними.

А те шептались нежно, изредка пригубливая шампанское, стоявшее перед ними, порой позволяли себе излишне откровенные для такого места ласки, хотя впервые встретились только этим утром у себя на работе. И не кто иной, как шеф приказал заказать им столик и отправил в ресторан, где они сейчас сидели. И даже настоящих имен друг друга они не знали.

53

Человеком, позаботившимся о заказе столика для расположившейся по соседству с Бекстрёмом и Гегуррой парочки, был шеф отдела контрразведки Службы государственной безопасности Швеции. В то время как двое его сотрудников обедали всего в паре метров от объекта их наблюдения, он сам сидел со своим главным боссом примерно в семи километрах по прямой от летней веранды «Гранд-отеля» в совещательной комнате здания штаб-квартиры СЭПО в Сольне.

Главу Службы безопасности звали Лиза Маттей. Вскоре она собиралась подать в отставку, но об этом ни шеф контрразведки, ни кто-либо другой из работавших в том же ведомстве понятия не имел. Если бы он знал об этом, вполне возможно, воздержался бы от встречи с ней и предпочел доложить об этом деле ее преемнику.

— Ты захотел увидеться со мной, рассказывай, в чем дело, — дружелюбно улыбнулась Лиза Маттей.

— С чего генеральный директор хочет, чтобы я начал? — спросил шеф контрразведки и открыл красную папку, которую положил перед собой на большой письменный стол Маттей.

— Лучше с начала, — предложила Маттей. — В первую очередь меня интересует предыстория. Потом я хотела бы знать, о чем конкретно идет речь. А затем, что нам надо предпринять. С деталями можно не торопиться.

Предыстория оказалась довольно простой. Дело касалось политических отношений с Россией, которые не были столь плохими с лета 1952 года, когда русские сначала 13 июня сбили шведский военный самолет ДС-3, возвращавшийся на аэродром в Бромму после выполнения разведывательного задания в восточной части Балтийского моря, а три дня спустя проделали то же самое со шведской летающей лодкой «Каталина», направленной на поиски его команды.

Сегодня они находились на том же уровне, как и тогда. Последний инцидент случился месяц назад, когда русскую мини-подлодку заметили всего в сотне метров от дворца Дроттнингхольм, где живет его величество король.

«А мы сами чем лучше? — подумала Маттей, которая скоро собиралась на покой, совершенно независимо от международной обстановки. — Наш собственный социал-демократический премьер-министр четырнадцать дней назад выступил в средствах массовой информации и сообщил всем желавшим его слушать, что шведское членство в НАТО ныне стало политической необходимостью. Оставалась формальность в форме повторного голосования в риксдаге. И кто сейчас выступит против такого предложения кроме левых? Это же очевидно для любого думающего человека, стоит ему немного пораскинуть мозгами».

Но ответить предпочла несколько иначе.

— Рациональные люди хороши тем, что действуют обдуманно, — сказала она. — Ты и твои коллеги можете как угодно относиться к российскому президенту и его помощникам, но у них есть одно общее. Они думают и действуют рационально, исходя из своих условий.

— Точно, — согласился шеф контрразведки. — Поэтому возникает вопрос, как они вообще могли прийти к мысли, что мы и НАТО собираемся напасть на них.

— Поскольку именно это является исходным пунктом анализа русских, если мы вспомним их историю за последние шестьсот лет, то не найдем ничего странного, — сказала Маттей. — Все вокруг, включая и нас, пытались уничтожить их постоянно. Вот и вся причина. Совершенно независимо от того, кто прав, а кто ошибается, мы действуем исходя из разных предпосылок. Но сейчас я хочу знать, ради чего, собственно, ты пожелал встретиться со мной?

Речь шла о комиссаре полиции Стокгольма по имени Эверт Бекстрём. К сожалению, он также являлся самым известным стражем порядка в стране благодаря периодическому участию в качестве эксперта в телевизионной программе «Место преступления Швеция», а также постоянному мельканию во всех другим шведских средствах массовой информации и пользовался большой популярностью в народе.

— Я убежден, что ты сталкивалась с ним, когда занималась открытой деятельностью, — сказал шеф контрразведки.

— Да, — подтвердила Маттей. — С ним и многими другими подобными ему, но поскольку Бекстрём не тот человек, которого можно забыть, я, естественно, его помню. И чем он отличился на этот раз?

По большому счету он занимался многим таким, что не красило полицейского. Хотя в его случае речь не шла об обычных кражах, мошенничествах и насильственных преступлениях. Если начать с начала, то шеф контрразведки имел все основания утверждать, что комиссар Бекстрём был пресловутым покупателем сексуальных услуг. Постоянным клиентом многих проституток. Он продавал секретную информацию как всевозможным средствам массовой информации, так и тем, кого она напрямую затрагивала, а недавно также позаботился о том, чтобы ему незаконно установили камеру наблюдения над дверью квартиры.

Официальный доход Бекстрёма на службе составлял тридцать тысяч крон в месяц после вычета налогов. Однако по самым приблизительным расчетам за то же время он тратил примерно в четыре раза больше.

За последний год он, кроме того, купил за пять миллионов крон соседскую квартиру. Сломал стены и сделал ремонт, обошедшийся ему еще в пару миллионов. И вдобавок одолжил миллион коллеге, работающей в одном с ним отделе полиции Сольны.

— Ее зовут Анника Карлссон, — сказал шеф контрразведки. — Мы считаем, что между ними есть личные отношения.

— Угу, но, зная о том, чем занимаются некоторые другие наши коллеги, я не вижу особой причины негодовать, — заметила Маттей. — Ты говоришь о миллионах крон, и вряд ли ведь такие суммы он получал от «Афтонбладет» и «Экспрессен», прячась за статью конституции о защите источника информации, если вдаваться в юридические нюансы.

— Я как раз собирался к этому перейти, — заверил ее шеф контрразведки.

— Очень хорошо, — сказала Маттей. — Ведь пока все рассказанное тобой звучит как характеристика обычного коррумпированного коллеги, которого мы с превеликим успехом можем передать в особый отдел прокуратуры для возбуждения дисциплинарного дела. Подобное ведь не в нашей епархии.

— Как уже сказал, я как раз собирался к этому перейти, — повторил ее коллега. — Назвать причину, почему комиссаром Бекстрёмом должны заниматься именно мы.

— Да? — удивилась Маттей. — И чем же он заслужил такую честь?

— Он — так называемый агент влияния русских, — сообщил шеф контршпионажа. — Они завербовали его год назад.

— И как это произошло?

— В связи с расследованием одного преступления он явно присвоил очень дорогой предмет искусства, вдобавок имеющий очень большую историческую ценность для русских. Музыкальную шкатулку, изготовленную по приказу русского царя в качестве подарка для его сына. С помощью одного из своих лучших друзей, известного антиквара Густава Хеннинга, Бекстрём продал ее русским за четверть миллиарда крон, заработав на ней, по-видимому, порядка пятидесяти миллионов.

— Ну, я слышала эту историю в разных вариантах. На сколько я поняла, речь шла о вещи, изъятой в ходе расследования, которую затем передали шведскому владельцу, и тот в свою очередь продал ее русским. А в роли посредника в данной сделке, вероятно, выступил названный тобой антиквар, — сказала Маттей.

«Подлинная история носа Пиноккио», — подумала она.

— Пятьдесят миллионов крон. Черным налом. Очень серьезное экономическое преступление, совершенное шведским полицейским при исполнении служебных обязанностей.

— Как раз это входит в компетенцию службы по борьбе с экономическими преступлениями, — сказала Маттей. — И вся история в любом случае уже давно мне известна. И я не думаю, что он получил пятьдесят миллионов. Возможно, половину, что само по себе плохо, конечно, но мне по-прежнему непонятно, причем здесь мы.

— Серьезное экономическое преступление, — повторил шеф контрразведки, — и вообще ему помогает отмывать деньги сосед, живущий в одном доме с Бекстрёмом.

— Как его зовут?

— Слободан Милошевич. Он — серб, беженец, прибывший сюда во время войны на Балканах вместе с семьей.

— Да, его я тоже знаю, — сказала Маттей. — Ему ведь было десять лет, когда он приехал в Швецию.

— Сегодня это влиятельный человек в югославской мафии. Владеет и управляет бизнесом в самых разных сферах деятельности. Магазинами по продаже компьютерных игр и продовольствия, фирмами по прокату автомобилей, кабаками. Всем между небом и землей, если верить коллегам, которые занимаются организованной преступностью. Но, собственно, речь идет об отмывании денег и оказании самых разных услуг более примитивным личностям, зарабатывающим себе на хлеб насущный всем на свете от ограбления инкассаторских машин и торговли наркотиками до банальных крупных краж.

— Бекстрём, — напомнила Маттей. — Как Милошевич помогает его купюрам поменять цвет?

— Помимо прочего, посредством успешной игровой деятельности. Бекстрём, похоже, зарабатывает кучу денег, играя в покер в Сети, делая ставки на скачках и на всем подобном. Хотя, по-моему, он даже не знает, где перед, а где зад у лошади.

— Я тебя услышала, — сказала Маттей. — Независимо от отдельных деталей и всевозможных преувеличений я по-прежнему не понимаю, почему мы должны им заниматься. Обычный коррумпированный коллега. Рискуя показаться занудой, повторяю еще раз: передай его прокурорским, специализирующимся на преступлениях среди полицейских.

— Конечно, мы с удовольствием сделали бы это, не будь он агентом влияния русских.

— Насколько я понимаю, ты никогда не встречался с ним. Комиссар Бекстрём — хитрый жирный коротышка. У него три главных интереса в жизни. Алкоголь, женщины и прожить каждый день себе в радость, и лучше, чтобы он мог получать зарплату, вообще не появляясь на работе. Кроме того, в политическом плане он полный идиот, шведский патриот, ксенофоб, гомофоб и страстный приверженец всех иных фобий, вместе взятых. Зачем, черт возьми, русским понадобилось бы вербовать такого, как он? Ты можешь мне объяснить?

— А зачем иначе надо было давать ему пятьдесят миллионов? Вдобавок он явно должен получить какую-то высокую русскую награду в декабре, когда они будут праздновать свой двадцатипятилетний юбилей. Этому есть только одно объяснение. Они собираются использовать его в качестве агента влияния. И заплатили за его популярность в народе. Вот и все.

— Или они просто хотят наградить его за то, что он помог им вернуть старую музыкальную шкатулку, очевидно очень ценную для них.

— Она также явно имела большую ценность и для Бекстрёма, — усмехнулся шеф контрразведки. — Он сегодня, скорее всего, самый богатый полицейский страны. Целиком и полностью благодаря своей преступной деятельности. Я имею в виду, что…

— Один вопрос, чисто из любопытства, — перебила его Маттей. — Я полагаю, вы следите за ним?

— Да, естественно, — подтвердил шеф контрразведки. — Как раз сейчас он, по-видимому, закончил обедать на веранде «Гранд-отеля» вместе со своим хорошим другом антикваром, и если дальше все пойдет по его обычному пятничному графику, то направится прямо к одной полькой проститутке на набережную Норр-Меларстранд, чтобы она, как обычно, сделала ему так называемый расслабляющий массаж.

— Замечательно, — сказала Маттей. — Тогда, я полагаю, ты позвонишь коллегам из полиции Стокгольма, занимающимся продажной любовью, и позаботишься, чтобы его взяли со спущенными штанами. Потом он сразу же вылетит со службы.

— Я должен понимать это как приказ прекратить наблюдение за ним?

— Нет, — ответила Маттей. — Однако послушайся моего совета: передай его тем, кто занимается такими, как он. Но у меня и мысли нет вместо тебя руководить твоей деятельностью. Что касается Бекстрёма, у нас с тобой полное согласие. Такой, как он, не должен быть полицейским.

— Я обещаю подумать на сей счет, — сказал шеф контрразведки. — Да, относительно тактического планирования, — добавил он.

— Хотя в данном случае ты ошибаешься, — возразила Маттей.

— Что генеральный директор имеет в виду?

— Говоришь, что он, пожалуй, самый богатый полицейский Швеции. Это неправда.

— А кто же тогда?

— Ты как раз с ним разговариваешь, — с улыбкой ответила Маттей. — Ты же наверняка слышал в нашем кафетерии все эти истории о дочери немецкого аптекаря. Она перед тобой.

Назад: Часть первая Довольно жуткая находка с криминальным происхождением

Дальше: Часть третья У лисьей норы много выходов

Часть вторая Можно ли умереть дважды?

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

* * *

* * *

46

47

48

49

* * *

50

51

52

53

Часть вторая
Можно ли умереть дважды?