22

На следующее утро я обрадовалась: мы отправляемся кататься на машине, а катание на машине – это здорово! Еще я уловила от Майи какое-то радостное предвкушение, так что понимала: мы едем не работать – в последнее время работа ее не радовала. Но только когда мы приехали и Майя открыла дверцу, я поняла, где мы.

Квартира Джейкоба.

Я опередила Майю, проскакала по лестнице и залаяла у двери – я никогда себе такого не позволяла, пока жила с ним. Я чувствовала по запаху, что Джейкоб внутри, слышала, как он идет к двери. Когда он открыл, я налетела на него, весело прыгая и извиваясь.

– Элли! Как ты поживаешь, девочка? Сидеть! – скомандовал Джейкоб.

Я ткнула зад в пол, но он тут же сам собой отскочил.

– Привет, Джейкоб, – сказала Майя, стоя на пороге.

– Майя, заходи.

Я была безумно рада видеть Джейкоба; когда он опустился в кресло, я села рядом. Хотелось залезть к нему на колени, как бывало с Итаном, но у Джейкоба такие глупости не пройдут.

Я обнюхивала квартиру, пока они разговаривали. Я заметила, что моей постели нет, однако мой запах еще держался в спальне; если Джейкоб пожелает, я не против спать на ковре.

Потом я вернулась в гостиную. Майя протянула руку, чтобы потрепать меня по спине, и тут до меня дошло: вернуться к Джейкобу значит оставить Майю.

Собакам не положено выбирать, где им жить; мою судьбу решат люди. Но я все равно разрывалась пополам.

Джейкоб на работе куда лучше Майи. Зато у Майи нет постоянной внутренней грусти; она искренне радуется в доме Мамочки, где полно детей, с которыми можно играть. А у Джейкоба нет кошек.

У меня было ясное предназначение – искать, показывать и спасать людей. Я хорошая собака. И Майя, и Джейкоб сосредоточены на работе, а значит, ни тот, ни другая не смогут любить меня с такой самоотверженностью, как Итан. Но Майя обнимала меня с неприкрытой любовью, какую никогда не позволял себе Джейкоб.

В тревоге я начала ходить по комнате.

– Тебе нужно выйти? – спросила Майя. Я поняла слово «выйти», однако Майя произнесла его без энтузиазма, и я не ответила.

– Нет, когда ей надо, она садится у двери, – сказал Джейкоб.

– А. И правда, видела, – сказала Майя. – У меня просто задняя дверь все время открыта. Элли свободно входит и выходит.

Потом они замолчали. Я отправилась на кухню, но, как всегда, на стерильно чистом полу не нашлось ничего съедобного.

– Я слышала, ты подал на инвалидность, – сказала Майя.

– Да, понимаешь, в меня стреляли дважды за пять лет; с любого достаточно… – Джейкоб хрипло рассмеялся.

– Тебя будет не хватать, – заметила Майя.

– Я ведь не уезжаю из города, поступил в Калифорнийский, на юридический.

Они снова замолчали. Я ощутила легкое недовольство Майи; раньше я замечала такое, когда люди пытались говорить с Джейкобом, но в результате сидели и молчали. Чем-то он заставлял людей чувствовать себя неуютно.

– Так, когда ты подаешь на сертификат? – спросил Джейкоб.

Я выбрала нейтральное место на полу – посередине между ними – и со вздохом легла, не представляя, что будет дальше.

– Через две недели, но…

– Но? – переспросил Джейкоб.

– Наверное, я уйду из программы, – торопливо призналась Майя. – Я не гожусь. Я не представляла… Кто-нибудь другой справится лучше.

– Так нельзя, – сказал Джейкоб. Я с удивлением подняла голову: на что он сердится? – Нельзя менять хозяев у собаки. Элли – лучшая собака из всех, что я видел. Бросишь ее, и ей конец. Уолли говорит, что у вас с ней раппорт.

Я чуть повиляла хвостом, когда Джейкоб назвал мое имя и упомянул Уолли.

– Я физически не справляюсь, – сказала Майя. В ней тоже начал нарастать гнев. – Я не бывший морпех; просто усталый коп, который каждый год еле сдает физкультуру. Я пыталась… Слишком тяжело.

– Слишком тяжело. – Джейкоб уперся взглядом в Майю; она пожала плечами и отвернулась. Ее гнев сменился смущением; я подошла, чтобы ткнуться носом ей в ладонь. – А каково будет Элли? Это не в счет?

– Конечно, в счет.

– Ты говоришь, что не хочешь работать.

– Я говорю, что не гожусь для этого, Джейкоб! У меня внутри нет того, что требуется.

– Того что требуется. Внутри.

Я ощутила, как Майя борется с чувствами, которые иногда приводят к потокам слез. Мне захотелось ее утешить, и я снова подставила нос под ее ладонь. Когда Джейкоб опять заговорил, он не смотрел на Майю, и голос был тише:

– Когда в меня стреляли первый раз, плечо так раздробили, что пришлось учиться пользоваться им заново. Каждый день физиотерапия – на тренажере всего килограмм, а мне больно… Жена тогда проходила последний курс химии. Не раз я хотел сдаться. Было слишком тяжело. – Джейкоб повернулся к Майе и прищурился. – Но Сюзанна не сдавалась до самого конца. А если она продолжала терпеть, то и я был обязан. Потому что это важно. Потому что поражение – не выход, если для победы нужно только приложить больше усилий. Я знаю, что это тяжело, Майя. Старайся.

Снова прежняя темная боль пронеслась внутри у Джейкоба, как буря; и злость смыло словно порывом ветра. Он откинулся в кресле, вдруг ослабевший.

Я каким-то образом поняла, что не остаюсь с Джейкобом. Его больше не интересует «ищи».

Грусть наполнила Майю, однако под ней я чувствовала растущую решимость, силу – как в тот день, когда мы с ней бежали до океана.

– Хорошо. Ты прав, – сказала она Джейкобу.

Когда мы уходили, Джейкоб погладил меня по голове и попрощался – без грусти. Последний раз я посмотрела на него, когда он закрывал дверь. Они с Майей решили мою судьбу, и мне оставалось делать то, что они хотят.

Потом мы поехали на холмы. Майя бегала, пока не начала спотыкаться от усталости; и на следующий день, после работы, мы снова бегали. Это было восхитительное развлечение, вот только Майя в конце падала от отчаяния и боли.

Через несколько дней вечером мы затормозили у дома; ей буквально не хватало сил выбраться из машины. Мы сидели с открытыми окнами, пот катился по ее лицу.

– Я провалюсь, Элли, мне так жаль, – печально сказала она.

Я видела, что Эммет и Стелла смотрят на нас в окно – им, наверное, и невдомек, что такое автомобиль. Чинька, полагаю, испугалась шума нашего прибытия и куда-нибудь забилась.

– Майя, ты в порядке? – негромко спросил Эл. Ветер дул от меня, и я даже не заметила, как он подошел. Я выставила голову в окно, чтобы Эл погладил.

– Ой, привет, Эл. – Майя вышла из машины. – В порядке, просто… задумалась.

– А. Я видел, как ты подъехала.

– Ага.

– И пришел спросить – не надо ли помочь.

– Нет, нет. Мы просто бегали.

Я соскользнула с переднего сиденья, присела в травке и многозначительно посмотрела на Эммета и Стеллу, которые с негодованием отвернулись.

– Здорово. – Эл набрал воздуха. – Майя, ты похудела.

– Что? – Майя уставилась на него.

Эл в ужасе отшатнулся.

– Не в том смысле, что ты была толстая; просто я заметил, что в шортах у тебя ноги такие стройные… – От Эла исходило страдание, он пятился. – Ну, мне пора.

– Спасибо, очень мило с твоей стороны, – сказала Майя.

Эл прекратил отступление и приосанился.

– На мой взгляд, упражнения тебе больше не нужны; ты великолепна как есть.

Майя засмеялась, тогда и Эл засмеялся. Я завиляла хвостом – пусть кошки видят, что я поняла шутку, а они – нет.

Примерно через неделю мы с Майей делали мою любимую работу – поехали в парк, где собираются собаки, и занимались с игрушками. По команде я пробиралась через тесную трубу, поднималась и спускалась по хлипким доскам. Я медленно сползала по лестнице, демонстрировала, как умею спокойно сидеть на узком бревне в двух футах над землей – не обращая внимания на остальных собак.

Наше «ищи» состояло в том, чтобы найти человека, который сбросил старые носки, перед тем как нырнуть в лес. Майя горела нетерпением, и я шла на полной скорости, даже когда она запыхалась и вспотела. Я поняла, что человек залез на дерево, еще до того, как нашла его – Уолли несколько раз пробовал со мной такой трюк, и каждый раз ветер чуть иначе приносил запах человека. Впрочем, Майя немного растерялась: я сделала стойку у корня дерева, а там никого нет. Я терпеливо сидела, глядя вверх на улыбающегося человека, пока Майя не поняла.

Вечером состоялся большой праздник в доме Мамочки. Все гладили меня и называли мое имя.

– Ну, раз ты получила сертификат, тебе нужно поесть, – сказала Мамочка Майе.

Зазвонил дверной звонок – редкость для этого дома, обычно все просто входили. Я пошла за Мамочкой; она открыла дверь и расцвела. На пороге стоял Эл, он вручил Мамочке цветы. Итан тоже когда-то дарил цветы Ханне… Тут я запуталась, ведь мне казалось, что Элу нравится Майя, а не Мамочка… В таких делах мне никогда не понять людей.

Все затихли, когда он вошел на задний двор, где уже стояли столы для пикника. Майя подошла к Элу, и они явно нервничали, когда он прижался губами к ее лицу. Потом Майя назвала всех по имени, Эл пожал руки мужчинам, и все вновь начали разговаривать и смеяться.

В следующие несколько дней мы нашли и спасли двух детей, которые забрели далеко от дома, по лошадиным следам отыскали женщину, которая упала с седла и повредила ногу. Мне вспомнилось, как Флер сбросила Итана в лесу, и я снова подивилась, зачем вообще люди заводят лошадей – таких безответственных животных. Если у человека есть собака или две и ему мало, лучше уж завести ослика вроде Джаспера – он хотя бы веселил Дедушку.

Еще мы с Майей нашли в лесу старого человека, мертвого. Я уныло обнюхивала его холодное тело, лежащее в грязи; хотя Майя похвалила меня, играть с палкой никому из нас не хотелось.

Мы ездили в дом Эла, и он готовил Майе на ужин цыпленка; они оба смеялись, а потом ели пиццу, которую принес мальчик. Я обнюхала кусочки цыпленка, которые Эл положил для меня на пол, и съела – больше из вежливости; они были покрыты чем-то вроде сажи.

Тем же вечером я поняла, что Майя рассказывает Элу про мертвого человека – от нее исходила знакомая печаль. Мы и с Джейкобом находили мертвых людей, но он никогда не печалился – так же как, находя людей, особенно не радовался. Он просто делал работу, не испытывая сильных чувств.

Вспомнив Джейкоба, я поняла, что именно его холодная привязанность к работе помогла мне принять разлуку с Итаном – мне некогда было грустить, слишком много приходилось работать. С Майей было сложнее, ее любовь ко мне заставляла скучать по моему мальчику. В моей груди не было резкой, мучительной боли; томящая грусть приходила, когда я укладывалась, и проникала в мои сны.

Однажды мы с Майей летали на самолете, а потом еще на вертолете – прямо на юг. Я вспомнила тот день, когда увезли Джейкоба, и порадовалась, что я снова вертолетчица. Майя и радовалась, и тревожилась в полете, который, честно сказать, совсем не то, что катание на машине – от шума сильно закладывает уши.

Мы приземлились в месте, не похожем на все, что я видела прежде. Вокруг было полно собак и полицейских, а воздух был наполнен воем сирен и запахом дыма. Здания были разрушены, некоторые без крыш.

Майя, похоже, была потрясена, а я жалась к ней, нервно зевая. К нам подошел человек в пластиковой каске, весь в грязи. Его руки пахли пеплом, кровью и глиной.

– Я координирую силы реагирования США в этом секторе; спасибо, что прилетели.

– Я и не представляла, что все так плохо, – сказал Майя.

– Это только верхушка айсберга. Правительство Сальвадора парализовано. У нас больше четырех тысяч раненых, сотни мертвы – и под завалами продолжают находить людей. После 13 января было еще с полдесятка повторных толчков, некоторые достаточно серьезные. Необходима осторожность.

Майя взяла меня на поводок и повела по лабиринту развалин. Мы подходили к дому, и люди, которые шли за нами, начинали его проверять. Иногда Майя спускала меня с поводка, и тогда я шла внутрь, а иногда держала на поводке, и мы искали снаружи дома.

– Тут опасно, Элли. Я оставлю тебя на поводке, чтобы ты не пошла внутрь, – говорила мне Майя.

Одного человека звали Вернон: он пах козлом, напоминая мне поездки в город с Итаном и Дедушкой. Это был редкий случай, когда я думала про Итана на работе, – обычно искать значило забыть про все и сосредоточиться на работе.

За несколько часов мы с Майей нашли четырех человек – все были мертвы. Моя радость от поиска увяла после второго; когда я нашла четвертого – молодую женщину под грудой кирпичей, – мне даже не хотелось звать Майю. Она почувствовала мое настроение и попыталась ободрить меня – погладила и помахала резиновой косточкой.

– Вернон, вы можете сделать одолжение? Спрячьтесь где-нибудь, – сказала Майя.

Я устало лежала у ее ног.

– Спрятаться? – удивленно протянул он.

– Ей нужно найти хоть кого-то живого. Спрячетесь? Вот в том доме, который мы только что обыскали. А когда она отыщет вас, изобразите радость.

– Э… ну, хорошо.

Я безучастно наблюдала исчезновение Вернона.

– Ну что, Элли, готова? Готова искать?

Я устало поднялась на ноги.

– Пошли, Элли, – сказала Майя. Ее возбуждение казалось ненастоящим, но я побежала к дому, который мы уже обыскивали. – Ищи!

Я вошла в дом и остановилась, озадаченная. Несмотря на то что мы уже были тут, запах Вернона почему-то ощущался сильнее. С любопытством я прошла к задней стене дома. Есть! В углу были навалены одеяла, и от них шел сильный аромат Вернона – пот, жар и козлы. Я вернулась к Майе.

– Покажи, – приказала она.

Она побежала за мной и откинула одеяла. Из-под них со смехом выскочил Вернон.

– Ты нашла меня! Хорошая собака, Элли! – закричал Вернон и повалился вместе со мной на одеяла. Я прыгала на него и лизала лицо, а потом мы немного поиграли с резиновой косточкой.

Мы с Майей работали всю ночь и находили еще людей, включая Вернона, который прятался все лучше и лучше – но я-то работала с Уолли, и никому не удастся обманывать меня долго. Впрочем, все остальные, кого мы нашли, были мертвы.

Уже вставало солнце, когда мы подошли к зданию, над которым поднимался острый, едкий дым. Я снова была на поводке, глаза слезились от сильного химического запаха.

Я нашла мертвого человека, придавленного куском стены, и сделала стойку.

– Про него мы знаем, – сказал кто-то Майе. – Но пока его нельзя забирать; содержимое бочек токсично. Ждем дезактиваторов.

Из металлических бочек текла жидкость, от которой мой нос наполнялся едким запахом. Я старалась отвязаться от него, чтобы искать.

– Молодец, хорошая собака. Пойдем дальше, Элли.

Вот! Я почуяла запах еще одного человека и замерла в стойке. Это женщина, ее запах слабо доносился, с трудом преодолевая химическую завесу.

– Все, Элли. Его мы оставим здесь. Идем, – сказала Майя. Она легонько потянула поводок. – Идем, Элли.

Я снова нетерпеливо встала в стойку. Нельзя уходить!

Здесь кто-то живой.