Книга: Испытание правдой
Назад: Глава шестая
Дальше: Глава восьмая

Глава седьмая

Странное это ощущение — сидеть на бомбе с часовым механизмом. Мне всегда было интересно, что испытывает камикадзе, когда грузится в автобус в Тель-Авиве или Багдаде, обмотанный взрывчаткой и проводами, за минуту до взрыва. Смотрит ли он на своих ничего не подозревающих соседей-пассажиров с холодной и безжалостной одержимостью фанатика, настолько убежденного в справедливости своего дела и священной миссии, что даже не задумывается о тех жизнях, которые собирается уничтожить? Или все-таки наступает то страшное мгновение психического ужаса, когда он осознает безумие своего злодейства? И тогда утешает себя лишь тем, что уже не увидит кровавого месива, которое оставит после себя?
В тот вечер, за ужином в ресторане рядом с отелем, я поймала себя на мысли: вас тоже накроет взрывом. И в этом виновата только я. Мой давний и единственный грех вдруг эксгумировали и собирались явить публике. И поскольку жизнь нашей семьи после исчезновения Лиззи и так уже стала новостью номер один, можно было не сомневаться в том, что интерес к этому грязному эпизоду из прошлого (как объяснила мне Марджи) взметнется до небес.
— Единственное, что может утешить в делах такого рода, — сказала Марджи после того, как выложила мне новость по телефону, — так это то, что общественное внимание имеет очень короткий век. Да, будет вспышка, ажиотаж — мы постараемся это контролировать, — но потом все сойдет на нет. И я это говорю тебе сейчас, дорогая, чтобы ты изначально помнила о том, что это не навсегда… это как ночной кошмар, после которого обязательно наступит пробуждение.
— Другими словами, — сказала я, — для меня начинается кошмар.
Пауза. Потом Марджи продолжила:
— Я не собираюсь тебе лгать. Как я вижу ситуацию, пока она дерьмовая. Я много чего могу сделать, чтобы снизить потери, но самая большая проблема в том…
Вот передо мной за столом сидит мужчина. Мой муж на протяжении последних тридцати лет. Человек, с которым я в свое время решила связать жизнь. И у меня в сумке сейчас спрятана распечатанная копия информационного материала, который завтра утром будет выложен в Сеть и потребует, как минимум, серьезных объяснений. Но это был «самый мягкий» сценарий. Другой проблемой был другой мужчина, тоже сидевший напротив: мой твердолобый сын, который давно уже видел мир только в черно-белых тонах. Это страшно, когда осознаешь, что ты и твой ребенок, для которого ты всегда хотела только лучшего, больше не одно целое. Как возможно, чтобы такие близкие, родственные отношения распались… тем более что за всю жизнь между нами не было ни одного серьезного конфликта, который мог бы вызвать такое отчуждение? Вот что особенно удивляло меня в наших нынешних отношениях с Джеффом. Уже после получаса общения друг с другом мы срывались на споры и крик.
Я украдкой посмотрела на сына, который увлеченно беседовал с отцом. Они обсуждали цены на недвижимость в Портленде, стоит ли Джеффу инвестировать в земельный участок к северу от Дамрискотта. Джефф на мгновение перехватил мой взгляд и тут же отвернулся, брезгливо поджав губы. Я еле сдерживала слезы. Для меня сейчас не только дочь пропала, но и сын, который угрожал отнять у меня внуков из-за досадной реплики, вырванной из контекста. Но даже если бы мне каким-то образом удалось примириться с ним, установить хотя бы видимость доверительных отношений, все это пойдет прахом, узнай он про книгу Тобиаса Джадсона. Я и представить не могла, как он отреагирует на свою мать в роли мадам Бовари и Эммы Гольдман, верной подруги бывшего радикала… не говоря уже о том, что она с «малышом Джеффом» на руках перебрасывала «любовь всей своей жизни» в политическую ссылку в Канаду, нарушая при этом сразу пять федеральных законов.
А ведь был еще Дэн. Как он воспримет новость о том, что я предала его тогда — переспала с другим мужчиной, пока он уезжал к своему умирающему отцу? И если этого предательства недостаточно, тогда как он отнесется к выдумкам Джадсона о том, что я потеряла голову от любви к ослепительному молодому якобинцу и жаловалась ему на заточение в браке с нелюбимым мужем?
Не было ни единого шанса, что Дэн и Джефф не узнают об этом. В этом Марджи успела меня убедить.
— Самое поганое в этом деле то, что тебя вычислил этот ублюдок, Чак Канн. Как только повесишь трубку, зайди на его сайт и прочти статью. И хотя мы, конечно, можем выступить с ответным ударом, заявив, что твои слова исказили и Джадсон сфабриковал всю эту историю, правовых последствий мы, боюсь, не добьемся. Если бы это была Англия, где законы об ответственности за распространение клеветы чаще всего трактуются в пользу жертвы, мы могли бы в два счета наложить судебный запрет на деятельность Канна… а Джадсона вообще бы кастрировали за то, что он тебя опорочил, хотя и использовал псевдоним. Но мы живем в старой доброй Америке, где — хорошо это или плохо — считается, что грязью можно обливать бесплатно… даже если твои откровения — сплошь выдумка. Так что нам придется как-то держать удар.
— Но что, черт возьми, я скажу Дэну?
— Скажи ему, что по большей части это ложь…
— Я действительно спала с этим парнем, Марджи. Это не ложь.
— Хорошо, но это случилось тридцать лет назад. За сроком давности…
— Я просто не представляю, как он на это отреагирует…
— Он не захочет тебя терять, дорогая. Вы уже приросли друг к другу. Вам столько лет хорошо вместе. Ты не даешь никаких поводов для ревности. Тем более после того, как — осмелюсь сказать — вам обоим уже стукнуло по пятьдесят. В любом случае, тот флирт был всего лишь эпизодом. Никаких повторов ведь не было, правда?
— Ты знаешь, что с тех пор я была верна мужу. Если что, я бы тебе сказала.
— Тогда я склоняюсь к тому, что Дэн, будучи по натуре флегматиком, философски отнесется к этому…
— Марджи, хватит играть в Полианну…
— Ну, хорошо, его, возможно, огорчат откровения Джадсона о том, что ты без памяти в него влюбилась, но как только мы выступим с опровержением и вдобавок атакуем Канна за вторжение в частную жизнь…
— Дэн все равно возненавидит меня.
— Не драматизируй раньше времени. Кто знает, может, он удивит тебя? Ему ведь в этой истории тоже есть что терять, и ему придется подставить тебе плечо. Более того, он захочет подставить тебе плечо, чтобы показать миру семью, выступающую единым фронтом.
— Но как мне ему все рассказать?
— Вот это, конечно, вопрос, подруга, и тут я тебе не завидую. Но в любом случае, ты должна покончить с этим сегодня вечером… потому что к завтрашнему утру об этой истории будут трубить все. Он должен услышать ее от тебя. Он должен принять твою сторону, прежде чем прочтет вранье Канна и уж тем более прежде чем прикоснется к этой чертовой книге.
Закончив разговор с Марджи, я снова закурила. Страх — все-таки странное чувство. Он замешан на боязни разоблачения, явления миру тебя, настоящего. Большую часть своей жизни я прожила по законам страха. Это он помешал мне поехать во Францию (страх потерять Дэна). Он держал меня в браке (страх одиночества). Он не давал мне говорить то, что я думаю, на работе или в обществе (страх подвергнуться остракизму). Страх мешал мне разрушить устойчивое равновесие моего маленького мирка. И вот теперь…
Теперь я знала, что все полетит в тартарары. И это был самый тяжелый страх — страх потери… и вступления в terra incognita, где все, что тебе дорого, вдруг оказывается под угрозой.
Я докурила сигарету, отмахнувшись от осуждающего взгляда женщины, которая покачала головой, проходя мимо, словно я по-прежнему была глупой тринадцатилетней девчонкой, не соображающей, что курить на публике неприлично. Я вернулась в отель и спросила у консьержа, есть ли у них помещение, где гости могут почитать свою электронную почту. Он направил меня в бизнес-центр на втором этаже. Женщина за стойкой включила для меня компьютер в маленькой кабинке и предложила мне чай, кофе или воду. Неразбавленная водка сейчас была бы в самый раз.
Как только она ушла, я села за компьютер и набрала в поисковике: www.canned-news.com.
В считаные секунды меня соединили с сайтом Новости от Канна: Правда за ширмой лжи. Под этим лозунгом шла цитата из газеты «Нью-Йорк таймс»: «Нравится вам или нет его экстремизм, но факт остается фактом: сайт Чака Канна выдает больше сенсаций, чем любая другая новостная служба нашей страны, и он давно уже стал источником информации для каждого из нас». Великолепно.
Я перешла от саморекламы к указателю. Пробежав глазами анонс самых громких историй дня, остановилась на заголовке:
ЧИКАГСКИЙ ТОК-ЖОКЕЙ
РАССКАЗЫВАЕТ ИСТОРИЮ МАДАМ БОВАРИ ИЗ СВОЕГО
РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРОШЛОГО
Я кликнула статью. Зажмурилась. С трудом заставила себя открыть глаза. И начала читать:
«Ставлю этому парню высший балл за амбиции. Тобиас Джадсон стремится стать Рашем Лимбо Среднего Запада.
Джадсон — который уже произвел впечатление на слушателей канала WBDT в Мичигане — в свое время был, по собственному признанию, «лево-умеренным радикалом» и даже удостоился чести находиться в списке разыскиваемых ФБР за укрывательство двух товарищей-«метеорологов», устроивших взрыв в здании оборонного ведомства в Чикаго. Ныне убежденный республиканец и евангелист-христианин, Джадсон представил миру свою откровенную книгу «Я больше не марширую», в которой подробно описал сумасшедшие годы в подполье «метеорологов». Хотя это, конечно, не Хемингуэй — а уже история перерождения в богобоязненного отца семейства и вовсе приторно-слащавая, — но в книге немало и натуралистичных подробностей опасных революционных игр, которыми баловались «метеорологи» и другие антиамериканисты шестидесятых, так что есть о чем поразмышлять.
Но, несомненно, самая захватывающая глава — «Любовь в бегах», в которой описан короткий, но страстный роман Джадсона с женой доктора маленького новоанглийского городка; эта молодая женщина была раздражена ролью домохозяйки и горела желанием заняться все той же леворадикальной политикой, которой был так увлечен ее знаменитый отец-профессор, известный деятель антивоенного движения.
Джадсон тактично прибегает к псевдонимам, когда рассказывает о женщине и ее отце. Они появляются в книге как Джеймс Виндзор Лонгли и Элисон. Точно так же он переименовывает настоящее место действия, и для читателя это город Кройдон, штат Мэн. Но, как уверяет Джадсон в предисловии, все события, описанные в книге, реальные, включая клятвы «Элисон» в любви к Джадсону, когда после их двухдневного сексуального марафона она везет его в Канаду, спасая от преследования федеральных властей.
Сегодня, после небольшого расследования, проведенного своими силами, мы можем раскрыть настоящие имена главных действующих лиц этой маленькой драмы. Профессор-радикал — не кто иной, как историк Вермонтского университета Джон Уинтроп Лэтам, ныне на пенсии, но в золотые деньки своего революционного прошлого — убежденный антивоенный активист, хотя кто мог ожидать такого от потомственного американского аристократа. Не составило труда разузнать, что дочь Уинтропа, Ханна, действительно проживала со своим мужем-доктором, Дэниелом Бакэном, в маленьком городке штата Мэн — Пелхэме — в том самом 1973 году, когда судьба занесла туда Джадсона.
Ныне Ханна Бакэн учительствует в школе Портленда, а ее муж возглавляет ортопедическое отделение Медицинского центра штата Мэн. Могут ли сегодня привлечь миссис Бакэн к уголовной ответственности за укрывательство и пособничество преступнику, находившемуся в розыске? Будем следить за развитием событий».
Самое удивительное, что, прочитав все это, я не забилась в истерике и не впала в ярость. Я просто онемела.
Распечатав статью, я сложила лист пополам и убрала в сумку. Отключив компьютер, снова спустилась вниз, вышла на улицу, закурила уже седьмую за день сигарету, позвонила Марджи и рассказала ей свою версию истории, от начала до конца, по пунктам опровергая измышления Джадсона. Она обещала в течение часа набросать пресс-релиз и прислать мне, чтобы я могла показать его Дэну после того, как между нами состоится разговор.
Я поднялась наверх и застала Дэна и Джеффа за оживленной беседой. Когда я вошла в номер, Дэн бросил на меня чуть виноватый взгляд, и я догадалась, что они говорили обо мне.
— Где ты была? — спросил он.
— Прогулялась, — ответила я. — Хотелось подышать свежим воздухом.
Джефф шумно принюхался:
— Сколько сигарет, мам?
Спустя десять минут мы уже были в соседнем ресторане — я как раз примерялась к роли камикадзе, и Джефф, перехватив мой взгляд, отвернулся, презрительно поморщившись. Дэн и Джефф беседовали между собой, в то время как я ковыряла салат из креветок, накачиваясь вином «Совиньон Блан». Джефф заговорил со мной, когда я заказала третий бокал:
— Ты сегодня злоупотребляешь, мам.
— Три бокала вина — еще не повод записывать меня в алкоголики, Джефф.
Он поднял руки:
— Послушай, это была просто реплика.
— Нет, не просто.
— Если ты хочешь посадить себе печень к шестидесяти годам…
— Я пью третий бокал вина, пытаясь заглушить боль из-за твоей сестры. А если ты начнешь мне читать лекции о вреде алкоголя…
— Мне не нужно читать тебе лекции, мам, поскольку ты и сама знаешь о его пагубном влиянии…
— Знаешь что? — Я встала из-за стола. — Я иду на улицу курить. — Потом обернулась и сказала Дэну, что буду ждать его в номере.
Я спустилась к причалу, села на скамейку и закурила, хотя меня уже тошнило от сигарет. Глядя на воды залива Каско-Бэй, я пыталась успокоиться, но мне все не удавалось нащупать тот «момент внутренней гармонии», о котором пишут в самоучителях по психологии. Затушив сигарету, я отправилась обратно в отель, с ужасом думая о том, что меня ждет… и в то же время исполненная решимости покончить с этим раз и навсегда.
Дэн сидел в кресле, уставившись в окно. Когда я вошла, он посмотрел в мою сторону и тут же снова отвернулся к окну.
— Почему тебе обязательно надо устраивать сцены? — тихо спросил он.
— Я не устраивала сцен, — так же спокойно ответила я. — Я просто ушла.
— Каждый раз при встрече с Джеффом ты затеваешь скандал.
— Странно, но мне всегда казалось, что все происходит с точностью до наоборот.
— Ты чертовски нетерпима.
— Я нетерпима? Только не говори мне, что ты не заметил, как твой сын превратился в, мягко говоря, религиозного фанатика.
— Ты только что подтвердила правильность моей оценки.
— Я бы предпочла закрыть эту тему.
— Почему? Ты не хочешь признавать мою правоту?
— Нет, потому что бесполезно спорить об этом. И потому что…
— Тебе легче уклониться от дискуссии.
— Дэн, прошу тебя…
— Хорошо. Вопрос закрыт.
— Я должна поговорить с тобой…
— У меня сейчас нет настроения. День был долгий и напряженный.
— Я знаю, но…
— И наш дом по-прежнему находится в осаде.
— Откуда ты знаешь?
— Звонил соседям.
— Кому?
— Коулменам. — Супруги Коулмены жили по соседству, и с ними мы хоть и редко, но общались.
— В самом деле?
— Что тебя так удивляет?
— Да нет, ничего, просто мы никогда не были друзьями.
— Они единственные, с кем мне удалось связаться.
— Ты пытался дозвониться остальным?
— Бреммерсам, Маккласкиз, Монро. — Он перечислил наших ближайших соседей. — Никто не ответил.
— Еще бы, уже десять вечера. Коулменов не удивил твой поздний звонок?
— Нет, нисколько. Но они сказали, что наш дом еще блокирован.
— Я попрошу Алису забежать завтра утром, если она свободна, и посмотреть, что там происходит.
— Разве она сейчас не занята подготовкой к новому шоу?
— Откуда ты знаешь?
— Ты сама мне говорила.
— Неужели? — смутилась я.
— Да, на прошлой неделе. Ты напомнила мне, что ее шоу стартует в следующем месяце, двадцать второго, если не ошибаюсь…
— Надо же, я совсем не помню, чтобы я это говорила.
— Тогда поверь мне на слово.
— Что ж, если так…
— Ну, и о чем ты хотела со мной поговорить? — вдруг спросил он.
— Мы можем перенести это на завтра, — сказала я, вся на нервах.
— Нет уж, давай сейчас. Спать я все равно пока не ложусь.
— Знаешь, я немного устала…
— Ты же сама говорила, что это важно…
Я полезла в сумочку и достала пачку сигарет.
— Это номер для некурящих на некурящем этаже, — напомнил Дэн.
— Я открою окно…
— Ханна…
Я подошла к окну, возле которого сидел Дэн, открыла створку, села в кресло напротив и закурила.
— Я не смогу это сделать без сигарет, — сказала я.
— Не сможешь сделать что? — Он в упор посмотрел на меня.
— Я должна сказать тебе что-то очень важное.
— Это насчет Лиззи?
— Дэн…
— Тебе звонил Лиари?
— Нет, о Лиззи по-прежнему ничего не известно.
— Тогда что?
Я жадно затянулась сигаретой:
— Ты помнишь некоего Тобиаса Джадсона?
— Тобиас… как?
— Джадсон, — сказала я. — Много лет назад — в 1973 году, твой отец тогда был при смерти — он, как друг моего отца, останавливался у нас, пока тебя не было в городе. Помнишь?
— Смутно. И что?
Я снова затянулась сигаретой:
— У меня с ним был короткий роман в те два дня.
Повисло долгое молчание. На лице Дэна промелькнуло выражение шока, но уже в следующее мгновение оно сменилось привычной равнодушной маской, хотя я видела, что он с трудом сдерживает волнение.
— Почему ты рассказываешь мне об этом сейчас? — тихо спросил он.
— Мне необходимо первой рассказать тебе о том, что произошло тогда и почему.
Тщательно подбирая слова, я представила ему всю цепочку событий, произошедших в те далекие два дня, когда в какой-то момент я, еще очень молодая, маялась от ощущения безысходности и скуки, и тут появился этот Джадсон, который начал ухаживать за мной, и с ним я почувствовала себя интересной и желанной, а потом, разгоряченные вином, мы оказались в постели.
— Мне следовало прекратить это немедленно, но все произошло так стремительно, и я совершенно потеряла контроль над собой. Это было опасно, но опасность возбуждала, и я упивалась этим чувством, этой рискованной игрой. А потом Джадсону кто-то позвонил…
Я подробно описала, что происходило дальше: как он объяснил, что находится в бегах, как настаивал на том, чтобы я отвезла его в Канаду, как я отказывалась, а он угрожал мне разоблачением, и как я была вынуждена взять Джеффа, сесть за руль и повезти его через границу.
Дэн перебил меня.
— Ты и Джеффа втянула в это? — еле слышно, едва ли не шепотом, произнес он.
— Я не могла оставить его дома. Как я уже сказала, Джадсон опустился до самого грязного шантажа, и мне некогда было раздумывать.
— И ты повезла его в Канаду?
Я кивнула.
— С сыном на заднем сиденье?
— Ему было всего шесть месяцев.
— Я помню, сколько ему было в то время. Его кроватка стояла в нашей спальне. И он находился в той же комнате, когда ты с этим парнем…
Я снова кивнула.
— Ты трахалась с ним в нашей постели?
Я кивнула.
Долгое молчание. Я затушила сигарету в крышке пачки, которая служила мне пепельницей, и тут же закурила следующую.
— Я привезла его в назначенное место в Квебеке, где его ждали. Потом развернулась и поехала домой. В дороге я поклялась хранить тебе верность до конца своих дней. И не нарушила эту клятву. Ни разу.
— Мои поздравления, — тихо произнес он.
— Я знаю, это прозвучит неубедительно, но с тех пор не было и дня в моей жизни, когда бы я не испытывала чувство вины перед тобой…
— Ты полагаешь, это может служить индульгенцией?
— Нет, ни в коем случае. Я совершила страшный грех. Но это случилось тридцать лет назад.
— И ты вдруг ощутила потребность снять этот грех с души, утопив меня в своем раскаянии. Я правильно понял?
— Я бы никогда, никогда не рассказала тебе, если бы не узнала, что…
— Узнала что?
— Джадсон только что опубликовал книгу о своей революционной молодости. И в ней есть глава…
Дэн закрыл лицо руками:
— О, только не это…
— Да, — сказала я. — Боюсь, что да.
Теперь передо мной стояла довольно приятная задача — развенчать мифы Джадсона, разоблачить его ложь обо мне и моих высказываниях про мужа… но прежде всего убедить Дэна в том, что Джадсон нагло врет, будто я влюбилась в него без памяти.
— Он извратил всю историю, состряпал из нее дешевый вульгарный роман. Полная чушь, особенно то, что он пишет обо мне, — как я страдала в захолустье, да еще с унылым мужем.
— Но ты только что сказала, что действительно маялась от скуки.
— Ну, хорошо, допустим. Но я никому об этом не говорила, тем более ему.
— О, я тебя умоляю. Если ты это чувствовала, то, должно быть, как-то передала ему это, не обязательно словами. Точно так же ты могла признаться ему в сердцах, что твой муж зануда.
— Я никогда этого не говорила.
— Нет, это он для красного словца ввернул, верно? Что еще он приукрасил? Секс? Только не говори мне, что у вас с ним не было секса, пусть даже он написал об этом…
— Не скажу. У нас действительно был секс.
— Хороший?
— Дэн…
— Секс был хороший?
— Да, хороший.
— И в этой своей книге он пишет, насколько хорош был секс?
Я кивнула.
— Может, и меня он тоже упоминает по имени?
— Нет, мы все проходим под псевдонимами. И Пелхэм назван по-другому.
— Хорошо хоть так.
— Если бы, — вздохнула я и рассказала про колонку Чака Канна. Дэн резко изменился в лице и страшно побледнел.
— Ты шутишь, — сказал он.
Я достала из сумки и вручила ему распечатанную статью.
— Вот почему я задержалась на прогулке, — объяснила я.
Он надел очки и стал медленно читать. Закончив, швырнул листок на журнальный столик. Какое-то время он молчал. Потом произнес:
— Ты хоть представляешь, насколько это ужасно?
— Да.
— Это разойдется повсюду. Повсеместно. Тем более что идеально вписывается в общую картину исчезновения Лиззи. Желтая пресса будет в восторге. О такой удаче они могли только мечтать. «Ее мать в прошлом хиппи — неудивительно, что дочь пошла по ее стопам»… И давно тебе об этом известно? — спросил он.
— Пару часов. Я узнала, когда спустилась вниз перед ужином.
— Ты должна была сразу мне рассказать.
— При Джеффе? Он бы озверел.
— Еще успеет. И не только он, но и руководство твоей школы. Не говоря уже об администрации Медицинского центра Мэна. Ну, и так, по мелочам — ФБР, Министерство юстиции. Ты ведь помогла и…
— Я знаю, что я совершила, но это было сделано по принуждению. И заявление, которое Марджи готовит в эти минуты…
— Я хочу посмотреть это заявление.
— Конечно, конечно, — разволновалась я. — Она уже должна прислать его. Я сейчас включу свой лэптоп и проверю.
— Так давай же включай.
— Дэн, прежде я хотела сказать…
Я тронула его за плечо. Он отпихнул мою руку:
— Я сейчас не настроен на разговоры.
— Но могу я объяснить?..
— Нет, не можешь. Я бы хотел увидеть книгу.
— Сейчас уже поздно. И она еще больше расстроит тебя. Почему бы тебе не подождать, пока…
— Неужели ты думаешь, что я смогу уснуть? Достань мне книгу, пожалуйста.
— Может, сначала прочтешь заявление Марджи?
— Я не понимаю, какое это имеет значение.
— Просто прошу тебя, прочти сначала заявление.
— Как скажешь, — сдался он.
Я достала лэптоп, установила его на маленьком письменном столе и подключилась к Интернету. Первым делом я открыла свой почтовый ящик. Там было несколько сообщений от подруг, которые уже прочитали статью в «Бостон геральд», даже Шейла Платт написала: «Как мать, я не могу себе представить худшего кошмара, чем тот, что переживаешь сейчас ты. Пожалуйста, знай, что я молюсь за вас с Дэном и особенно за благополучное возвращение Лиззи. И хотя я решительно не одобряю нецензурных выражений, мне абсолютно понятна твоя реакция на возмутительное поведение этой наглой журналистки».
Люди иногда приятно удивляют. Я сделала мысленную пометку написать завтра Шейле благодарственное письмо. Тем временем я открыла почту от Марджи:
«Оно здесь, дорогая. Надеюсь, одобришь. Позвони скорее. Хочу завтра с утра разместить его везде, где только можно.
Крепись.
Целую, Марджи».
Заявление для прессы занимало две страницы и убедительно опровергало все, что написал Джадсон. Чак Канн, раскрывший тайну псевдонимов, был обвинен во вторжении в частную жизнь. В заявлении я признавала факт интимной близости между мной и Джадсоном, о чем я искренне сожалела, как и об этом единственном в жизни предательстве в отношении своего мужа. Но я всегда рассматривала роман с Джадсоном как глупый двухдневный флирт, и уж, конечно, этот человек никогда не был «любовью всей моей жизни», точно так же как я не произносила слов: «Я никогда тебя не забуду».
Но уж где Марджи оторвалась по полной программе, так это в разделе о его бегстве в Канаду, якобы при моей полной поддержке.
«Ханна Бакэн решительно опровергает утверждения мистера Джадсона о том, что она добровольно помогла ему бежать из страны. Она ответственно заявляет, что мистер Джадсон выдумал все диалоги в главе, где она фигурирует под псевдонимом Элисон. Ханна Бакэн подчеркивает, что мистер Джадсон заставил ее ехать в Канаду, шантажируя тем, что раскроет тайну их короткого романа, а если ФБР схватит его в Штатах — он выдаст ее властям как сообщницу.
«Я ни в коем случае не оправдываю себя за предательство по отношению к своему мужу и не пытаюсь снять с себя ответственность за то, что сделала. Я совершила несколько ошибок и готова отвечать за них. Однако утверждение, будто мною руководили политические убеждения или любовь к мистеру Джадсону, — это откровенная ложь. Он поставил меня перед жестким выбором — или везти его через границу, или рисковать благополучием семьи. Я была молодой женщиной с маленьким ребенком на руках, я страдала от чувства вины и была смертельно напугана. Это был шантаж, и в сложившихся обстоятельствах у меня, как мне казалось, не было другого выхода, кроме как исполнить его приказ. Это было решение, о котором я сожалею до сих пор»».
В скобках Марджи давала комментарий для меня:
«(Дорогая: я знаю, что это полностью теа culpa, но думаю, что так надо. К тому же я говорила с адвокатами, и они в один голос утверждают, что мы абсолютно правы, называя Джадсона лжецом и шантажистом. Они считают, что у него нет шансов на ответный иск, раз он позволил себе такие нелепые высказывания о твоей роли в этой истории. А теперь соберись с духом и не ругай меня, когда прочтешь следующий абзац, но я знала, что должна получить заявление от твоего отца, и рассудила, что в сложившихся обстоятельствах проще всего обратиться к нему напрямую. В общем, я связалась с ним и объяснила дерьмовую ситуацию, в которую ты влипла, — разумеется, упомянув, что Джадсон и его не обошел вниманием в своей книге… а тебе теперь приходится объясняться с Дэном о событиях далекого прошлого. Мне удалось отсканировать эту главу и отослать ему по электронной почте, чтобы он мог сразу прочесть и ответить. Я понимаю, это большая вольность с моей стороны, но, поскольку сейчас дорога каждая минута — нельзя опоздать с заявлением для прессы, а тебе сейчас не до разговоров с отцом, — я решила нарушить данную тебе клятву и сама ему все рассказала. Знаешь, я бы хотела сбежать куда-нибудь с твоим отцом, если он не сочтет меня слишком старой. Он повел себя как настоящий мужчина. Во-первых, он искренне тебе сочувствует и ужасно боится за тебя. Он собирался сразу тебе звонить, но я сказала, что тебе сначала надо поговорить с Дэном, и он согласился позвонить завтра)».
Я вовсе не сердилась на Марджи. Наоборот, испытала огромное облегчение, узнав, что мне не придется ничего объяснять отцу. Кажется, в последнее время я только тем и занималась, что объяснялась со всеми… и прежде всего с собой.
Я читала дальше.
«Отец Ханны Бакэн — выдающийся историк, Джон Уинтроп Лэтам (в книге Джадсона фигурирует под псевдонимом Джеймс Виндзор Лонгли, но вездесущий мистер Канн срывает маски), — так комментирует происходящее: «Я прочитал скандальную главу из книги мистера Джадсона и шокирован тем, как он манипулирует событиями прошлого в своих интересах, допускает дикие искажения правды, демонстрируя ничем не оправданную жестокость»».
Далее отец опровергал все, что написал про нас Джадсон. Он заявил, что хорошо знал Джадсона в те дни, но никогда не разделял его агрессивной революционной политики.
«Он всегда декларировал, что состоит в организации «Студенты за демократическое общество», которая была составной частью антивоенного движения, однако, как теперь признается, на самом деле был в одной лодке с «метеорологами» и участвовал в их экстремистских акциях».
Отец не отрицал того, что ему было известно о «некоторых неприятностях» Джадсона, но он не подозревал, что тот скрывался от ФБР. Поэтому да, он со спокойной душой отправил его ко мне.
«Это было решение, о котором я всегда сожалел, и впоследствии оно стало причиной крупного разлада между мной и дочерью. Благо, мы помирились через несколько лет, она нашла в себе силы простить меня. Если бы я только знал, в чем был замешан Джадсон, я бы никогда не предложил ему остановиться у Ханны».
Отец даже объяснился по поводу своей супружеской неверности.
«Моя жена, которая сейчас страдает душевной болезнью, была в курсе моих измен, но сумела простить меня. Наш брак длится вот уже пятьдесят три года, и я думаю, это говорит о многом. Хотя я возмущен беспардонностью мистера Джадсона, который взялся разоблачать мою частную жизнь, я не стану преуменьшать свою вину. Я ошибался. В то же время меня приводит в ужас то, что мистер Джадсон счел уместным так подробно описывать свою короткую романтическую связь с Ханной, имевшую место тридцать лет назад, прекрасно сознавая, что это причинит ей и ее мужу огромную боль, хотя, по правде, к этому эпизоду должно относиться не иначе как к древней истории. Обливание грязью собственного прошлого ради достижения личных целей — не самое приятное зрелище, но это решение человек принимает для себя сам. Однако, когда ты втягиваешь в свою историю других людей, зная, что тем самым разрушаешь их репутацию, да еще через десятки лет после описываемых событий, ты выставляешь себя аморальным оппортунистом в самом худшем смысле этого слова».
Заявление заканчивалось обращением ко всем средствам массовой информации, учитывая величайшее напряжение, в котором Дэн и я пребываем в связи с исчезновением нашей дочери, уважать наше право на частную жизнь в столь сложный период. В скобках было приведено финальное замечание от Марджи:
«(Шансы на то, что кто-то из медийщиков внемлет этой просьбе, ничтожны. Но я все-таки решила, что лучше сказать. Удали все мои отступления, прежде чем покажешь это Дэну, и позвони, как только сможешь, после разговора с ним. Жду)».
Я сделала, как просила Марджи, удалив все реплики. Потом повернулась к Дэну — он стоял у окна, вглядываясь в темноту, — и сказала:
— Теперь можешь прочесть.
— Ты хочешь сказать, после того как ты удалила лишнее…
— Дэн…
— Знаешь, я слышал, как ты стучала одной клавишей. Несомненно, это была клавиша «Удалить».
— Я всего лишь убрала несколько замечаний Марджи.
— Потому что не хотела, чтобы я их видел. Потому что ты все равно что-то скрываешь, как скрывала все эти тридцать лет.
— Послушай, я знаю, что ты сейчас очень зол на меня. И имеешь на это полное право. Но, пожалуйста, постарайся помнить…
— Что? Что все это произошло тридцать лет назад и я должен вести себя так, будто ничего и не было?
— Я не говорю, что…
— Знаешь, если ты ждешь немедленного прощения, извини… это не ко мне.
Он подошел к шкафу и достал свое пальто.
— Куда ты?
— Ухожу.
— Куда? — повторила я.
— Это имеет значение?
— Нет, но…
— Я ухожу, Ханна, потому что не хочу сейчас находиться с тобой в одной комнате.
Я сникла.
— Хорошо, — тихо произнесла я. — Но разве ты не хочешь прочитать…
Я показала на компьютер.
— Перешли на мой электронный адрес.
Он взял со стола книгу Джадсона и сунул ее под мышку.
— Когда ты вернешься? — спросила я.
— Не знаю, — ответил он, направляясь к двери.
— Марджи ждет ответа по пресс-релизу.
— Я же сказал: пришли его мне, и я пришлю тебе ответ.
Я потянулась к нему:
— Дэн, любимый, я…
Он сбросил мою руку:
— Ханна, я не хочу говорить.
— Извини. Я очень виновата перед тобой.
— Еще как.
Я почувствовала, что мои глаза наполняются слезами:
— Дэн, я не хочу терять…
— Спокойной ночи, — сказал он и вышел.
Я не разрыдалась. Не забилась в истерике. Я очень долго стояла у двери, не зная, что делать дальше.
Наконец я села за письменный стол. Скопировала пресс-релиз и отправила его Дэну. Потом выключила компьютер и громко захлопнула крышку. И снова подумала: что дальше?
Назад: Глава шестая
Дальше: Глава восьмая