Глава шестая
Я захлопнула книгу и с такой силой отпихнула ее, что она упала на пол. Я не стала поднимать. Если бы мне настучали сейчас по ушам, все равно было бы не так больно. От шока я будто окаменела.
Меня не столько возмутила его отвратительная ложь, сколько то, как ловко он сфабриковал эту историю, разве что про секс не соврал. Меня он и вовсе выставил соучастницей, которая по собственной воле повезла его через границу. И наш флирт представил слезливой мелодрамой… а еще эти гнусные комментарии про Дэна, про наш стерильный брак. Допустим… я точно не помню, ведь тридцать лет прошло… но я почти уверена в том, что говорила ему, как одиноко мне в Пелхэме, а может, проболталась и о том, что жалею о раннем замужестве. Но весь этот бред про coup de foudre с Тоби Джадсоном… мои слезы при расставании… Этот сукин сын вынудил меня отвезти его в Канаду. Хотя нет, «вынудил» — слишком мягко сказано. Он шантажировал меня, грубо и примитивно. А теперь пытается переписать историю, выставив себя в выгодном свете. И кто же поверит моей версии событий? Тем более что теперь он переродившийся радикал, пришедший к Богу, преданный консерватор, которому жмет руку сам Джордж У. И если верить негодяю Джадсону, я была настолько увлечена им, что плевала на закон, лишь бы спасти любимого. А ведь был еще этот ужасный треп про моего отца…
Зазвонил мой сотовый. Я бросила взгляд на часы. Восемь двадцать. Через двадцать пять минут у меня первый урок, но я не представляла, как появлюсь в таком состоянии перед учениками… которые, наверное, решат, что это круто, если я начну блевать прямо у них на глазах. Училка, должно быть, перебрала накануне… а мы-mo думали, что она умеет держать удар…
Телефон не смолкал. Я нажала кнопку приема вызова. И прежде чем успела произнести хоть слово, услышала голос Марджи:
— Я только что прочитала статью в «Бостон геральд». О черт, Ханна, даже представить не могу…
— А я только что прочитала эту поганую книгу, — сказала я.
— Да пошел он. Лиззи важнее. А после того, что этот придурок из «Геральд» написал о тебе и Дэне…
— И что он написал?
— Ты хочешь сказать, что еще не читала?
— Никак не могу себя заставить…
— У тебя с собой утренний номер?
— Боюсь, что да.
— Тогда читай сейчас же.
— Что, все так плохо?
— Читай.
— Я не хочу…
— Ханна, ты должна…
— Хорошо, хорошо, — сказала я и полезла в портфель за газетой. — Ты хочешь, чтобы я тебе перезвонила?
— Я подожду на линии. Статья на третьей странице.
Я раскрыла газету, и мне показалось, что меня опять ударили под дых. Статья занимала всю третью полосу. Здесь была ужасного качества любительская фотография Лиззи, сделанная на рождественской вечеринке кем-то из ее коллег, и вид у нее был явно не здоровый. Рядом красовался профессиональный снимок Маккуина в белом врачебном халате. Заголовок гласил:
БОСТОНСКАЯ БАНКИРША
ПРОПАДАЕТ БЕЗ ВЕСТИ
ПОСЛЕ РАЗРЫВА С ЛЮБОВНИКОМ,
ИЗВЕСТНЫМ БРУКЛИНСКИМ ДОКТОРОМ
История пугала экзотическими подробностями. Лиззи представили как типичную яппи («крайне амбициозная и крайне неуравновешенная», по словам одного из партнеров), собственницу ультрасовременного городского лофта (любовно выписаны детали дизайнерского интерьера), со шлейфом неудачных романов (особого упоминания заслужил банкир Кляйнсдорф). С другой стороны, Маккуин удостоился титулов «столпа медицинского сообщества» и «звездного дерматолога», который, несмотря на убедительное алиби, «не исключен из числа подозреваемых». Далее шли подробности знакомства Лиззи с Маккуином на велосипедной прогулке и короткого флирта, который вскоре превратился, по словам Маккуина, в «ее навязчивую идею».
«Она стала моим худшим ночным кошмаром — звонила мне днем и ночью, являлась ко мне в офис, спала у порога моего дома в своей машине. Потом, ни с того ни с сего, она заявила мне, что беременна и хочет родить. Когда я выразил сомнение в том, что она справится с материнством, учитывая ее эмоциональную нестабильность, она просто обезумела, кричала на меня, после чего исчезла на три дня. Когда же она объявилась, то сообщила мне, что прервала беременность. Я был в шоке».
Грязный лгун! Бедную Лиззи не могут найти, поэтому ты можешь говорить, что тебе вздумается, перевирать факты, выставляя себя жертвой, — и никто не осмелится опротестовать твои слова.
Мой взгляд скользнул к следующей строчке.
«Вот что говорит мать мисс Бакэн, Ханна, учительница старшей школы имени Натаниэля Готорна в Портленде, штат Мэн:
«Я думаю, что моя дочь прервала беременность только потому, что ее попросил об этом Маккуин… пообещав, что у них будет общий ребенок после его развода».
Но доктор Маккуин категорически отрицает это обвинение, ссылаясь на то, что вот уже более десяти лет является активным сторонником запрещения абортов, а также главным медицинским советником Бостонской епархии.
«Я во всем признался своей жене, которая проявила больше понимания, чем я того заслуживаю, и попросил прощения у церкви. Что же до этого бредового утверждения, будто я мог заставить ее сделать аборт… пожалуй, это лишний раз доказывает, что мисс Бакэн находилась не в себе».
Однако Ханна Бакэн заявляет, что ничего не знала об аборте.
Но она поддержала решение дочери: «Если она сочла его правильным на тот момент и если она пошла на этот шаг без всякого давления со стороны… тогда да, я это одобряю».
Ханна Бакэн также признает, что, хотя ее дочь росла в «относительно стабильной» семье, исчезновение Лиззи есть следствие «ошибок воспитания»: «Все родители в той или иной степени чувствуют себя виноватыми, если у их ребенка возникают психологические проблемы»».
Ошибки воспитания? Я никогда этого не говорила. Никогда.
Дальше в статье красочно описывалась сцена в баре «Фор Сизенс», где Лиззи закатила скандал, после чего ее видели ночующей в парке с бездомными. Приводились подробности телешоу Маккуина, цитаты детектива Лиари, который не терял надежду на то, что полиция все-таки отыщет ее в окрестностях Бостона, хотя и признавал, что имеет дело с психически нездоровым человеком.
«Она не представляет опасности для общества, — сказал детектив, — но она явно опасна для себя самой».
Теперь настала очередь «Геральд» отправиться на пол вслед за книгой. Я закрыла лицо руками и крепко зажмурилась, чтобы не видеть этот мир. И тут из сотовой трубки донесся голос Марджи:
— Ханна, дорогая, ты здесь?
Я схватила телефон:
— Да, Марджи, да.
— Ты дочитала?
— Я никогда не говорила, что мы были плохими родителями, и он передернул все мои слова об аборте. Он выставил Лиззи психопаткой…
— Дорогая, почему ты не позвонила мне, когда она пропала?
— Потому что я решила, что тебе и без того хватает проблем с твоими легкими.
— Ханна, у тебя случилась беда. А друзья на то и друзья, чтобы вместе быть в беде.
— Джефф рассвирепеет, когда прочтет эту статью. Дэн тоже.
— Дэн все поймет. А Джеффу придется смириться.
— Джефф никогда не смирится с этим. Он все принимает близко к сердцу, когда задевают его моральные принципы. Но сейчас меня больше всего пугает тот эффект, который произведет книга, когда все поймут, что речь в ней обо мне.
— Когда ты ее прочитала?
— Десять минут назад.
— По крайней мере, ты не сходила из-за нее с ума в последние два дня. И вот что я тебе скажу: я больше чем уверена, что эта книжонка останется без внимания.
— Откуда в тебе такая уверенность?
— Начать с того, что ее публикует второсортное правое издательство «Плимут Рок Букс». У них даже Общество Джона Берча предстает как кучка демократов Теда Кеннеди. Да, у них есть ресурсы для активной рекламы своих книг, но эта написана так дерьмово… сплошные сопли, особенно когда Джадсон рассуждает о своих взаимоотношениях с Иисусом Христом… не думаю, что это вызовет интерес у читателей. А уж тот бред, что он написал о тебе…
— Ты ведь не веришь ни единому слову, правда?
— За кого ты меня принимаешь? Как я уже сказала, что меня действительно раздражает в этой книге — помимо лжи о вашем флирте, — так это его возрождение в вере. Послушай старую семитку — нет ничего страшнее, чем еврей для Иисуса.
— А что, если все-таки ее станут читать?
— Вот теперь с тобой говорит профессиональный пиарщик: поверь мне, этот клоун ничего из себя не представляет. И я убедилась в этом, когда покопалась в его биографии. После того как Джадсон пошел на сделку с Министерством юстиции и в конце семидесятых вернулся в Штаты — в обмен на свидетельские показания против своих бывших товарищей, — он лет двадцать оттрубил преподавателем в колледжах низшей лиги в окрестностях Чикаго. Последние пятнадцать лет он состоит в браке с женщиной по имени Китти, которая была активисткой движения в защиту семейных ценностей, выступая против разврата на телевидении. Она к тому же из весьма религиозной семьи, родом из Оклахомы — не самого просвещенного штата, сама понимаешь. Одному Богу известно, как — или скорее почему — Джадсон спутался с ней. Я нашла ее фотографию на его веб-сайте…
— У него свой веб-сайт? — ужаснулась я.
— Дорогая, в наше время у каждого идиота есть веб-сайт. Можешь зайти: www.tobiasjudson.com. Помимо того, что узнаешь о духовном возрождении Джадсона через Христа и отречении от дурного прошлого, увидишь галерею семейных портретов. У них двое детей — Мисси и Бобби, не правда ли, очаровательно? — которые, выражаясь политкорректным языком, не совсем адекватны. Но жена… прошу прощения за грубость, про таких в Бруклине говорят: «И трахают же таких…» Как бы то ни было, последние пару лет Джадсон упорно пытается вырваться из своего болота, подвизаясь консервативным комментатором в радиошоу Раша Лимбо. Лишь недавно он начал добиваться кое-каких успехов: ведет колонку в какой-то провинциальной газетенке и устроился ведущим на радиостанцию, которая вещает в основном на деревенский Иллинойс. Книга — это его последняя надежда привлечь всеобщее внимание, чего не произойдет ни при каких обстоятельствах, потому что а) это полное дерьмо, и б) это дерьмо без позиции… Но если и есть в американской жизни одно золотое правило, то оно звучит так: ты всегда можешь продать дерьмо, если только у тебя есть позиция. А прибавь к этому еще и то, что он присвоил тебе и твоему отцу псевдонимы, скрыл название города, так кто же тебя после этого разоблачит? Разумеется, я ни слова не скажу ни Дэну, ни твоему отцу. Кстати, когда мне попалась на глаза эта книга, я вообще не хотела тебе ничего говорить.
— Я должна знать.
— Я так и подумала, потому и прислала тебе. Но сейчас, зная о том, в каком кошмаре ты живешь, жалею об этом.
Раздался школьный звонок, возвещая о начале первого урока.
— Я должна идти, но что, по-твоему, мне делать со статьей?
— Пока ты ничего не сможешь сделать. Надо подождать и посмотреть, какую волну поднимет эта история.
— Ты считаешь, она поднимет волну?..
— Дорогая, скажу тебе прямо. Медийщики просто обожают истории, в которых присутствует внебрачный секс, пропадает без вести любовница, в воздухе пахнет убийством, а главный подозреваемый — знаменитый врач с собственным телешоу. На такие сюжеты они слетаются, как мухи на говно. Извини…
— Да, я догадываюсь, что так оно и есть.
Прозвенел второй звонок.
— Все, мне пора.
— Я попрошу своих девчонок в офисе отслеживать ситуацию. Позвоню, как только будут новости.
— До сих пор не могу поверить, что все это происходит со мной.
— Твоя единственная забота сейчас — это Лиззи. Надейся на то, что вся эта шумиха поможет в ее поисках, кто-нибудь да узнает ее в толпе.
— Хорошо, будем надеяться…
— Держись, дорогая. И помни, я занимаюсь тем, чтобы минимизировать ущерб.
К полудню — мне все-таки удалось провести уроки на автопилоте — я уже созрела для серьезной психологической помощи. Когда во время перерыва на ланч я включила свой телефон, на экране высветилось сразу шесть сообщений.
Дэн: «Позвонишь мне срочно?»
Марджи: «Можешь позвонить мне срочно?»
Репортер «Портленд пресс геральд» по имени Холмс: «Не могли бы вы позвонить мне срочно?»
Репортер «Бостон глоб»: «Можете перезвонить мне срочно?»
Репортер местного филиала «Фокс ньюс»: «Не могли бы вы перезвонить срочно?»
И наконец, мой сын Джефф, разгневанно: «Мам, я в Бостоне с детективом Лиари. Он только что показал мне статью в «Геральд». Честно говоря, я в ужасе от твоего комментария, где ты одобряешь решение Лиззи об аборте. Только что говорил с отцом и решил сегодня вечером приехать в Портленд. Увидимся».
О господи, этого не может быть…
Зазвонил сотовый. Это был Дэн. Его голос звучал напряженно.
— Привет, это я. Джефф связался с тобой?
— Дэн, дорогой, мои слова полностью переврали. Клянусь, я никогда не говорила, что мы были плохими родителями. И этот журналист, мерзавец, исказил мои слова об аборте…
— Теперь это не имеет значения, — сухо произнес он.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ущерб уже нанесен.
— Дэн, он воспользовался моими словами и…
— Сегодня с утра в моем офисе надрывается телефон — звонят из новостных агентств и с телевидения, все жаждут взять интервью. И дома на автоответчике уже штук пятнадцать сообщений от этих чертовых журналистов, которым не терпится сунуть нос в нашу жизнь и поговорить о нашей бедной безумной дочери, которая, может, убита, а может, и нет, своим любовником-доктором, а словоохотливая мамаша благословила ее на аборт, да и вообще призналась, что плохо ее воспитывала.
Заканчивал Дэн свою длинную фразу уже на взводе. Я молчала какое-то время, и телефон дрожал у меня в руке.
— Ты меня слышишь, Ханна? — спросил он.
— Да И не делай из меня козла отпущения.
— Какого черта ты не рассказала мне про этот комментарий насчет аборта?
— Я пыталась, но тебе было неинтересно…
— Только не надо опять перекладывать с больной головы на здоровую…
— Опять? Что ты хочешь этим сказать? У меня нет привычки перекладывать с больной…
— Да ты просто отказываешься отвечать за свои поступки!
— И когда такое было?
— Сейчас, например.
— Дэн, повторяю: я пыталась рассказать тебе, что интервью прошло очень плохо. Ты пропустил мои слова мимо ушей…
— Не выкручивайся, Ханна…
— Если бы ты не был таким трусом, черт возьми, и не свалил на меня это интервью…
— Пошла ты к черту, — рявкнул он и повесил трубку.
Я села за стол, обхватила голову руками, не зная, что делать дальше. Снова зазвонил сотовый.
— Миссис Бакэн, здесь Руди Уоррен из «Нэшнл инкуайрер»…
— Мне нечего вам сказать, — ответила я и захлопнула крышку телефона. Зато ожил телефонный аппарат на моем столе. Я с ходу крикнула в трубку: — Вы можете перезвонить позже?
— Э… хорошо, но я надеялся увидеть вас сейчас, Ханна, — произнес голос, слишком хорошо мне знакомый. Это был директор школы, мистер Эндрюс.
— Прошу прощения, мистер Эндрюс… у меня ужасное утро.
— Могу представить. Если я не вовремя…
— Нет, сэр, я свободна.
— Тогда не возражаете зайти ко мне в кабинет? Я вас надолго не задержу.
Карл Эндрюс был из тех, с кем всегда чувствуешь себя неуютно. Бывший морской пехотинец, он втайне гордился железной дисциплиной, которую установил в школе, и был известен как руководитель одного из самых строгих учебных заведений штата Мэн. Ослушание было недопустимо — хотя, конечно, это правило регулярно нарушалось, — и Эндрюс держал дистанцию с подчиненными. Он — командир, мы — рядовые солдаты, для нас он был «мистер Эндрюс» или «сэр». Никакой фамильярности. В то же время, при всей строгости протокола, ему удавалось быть абсолютно честным и справедливым ко всем нам, и случалось, он даже защищал своих сотрудников.
Я шла по коридору к его кабинету, надеясь на то, что и сейчас он проявит свойственную ему порядочность. Потому что знала, зачем он вызывает меня к себе.
Он сидел за большим металлическим столом. Его кабинет был обставлен весьма скромно, в углу стоял американский флаг, на стене висели в рамках почетное удостоверение об увольнении из Военно-морских сил и диплом университета Мэна, а также фотография, запечатлевшая момент присвоения ему губернатором звания «Учитель года», состоявшегося несколько лет назад. На столе перед директором лежал утренний номер газеты «Бостон геральд».
Он приветствовал меня кивком головы и жестом указал на стул.
— Прежде всего я хочу выразить вам свое сочувствие по поводу исчезновения вашей дочери. Не важно, сколько лет ребенку, для вас это всегда ваш ребенок, и горе, конечно, огромное. Я хочу, чтобы вы знали, что в это трудное для вас время вы целиком и полностью можете рассчитывать на поддержку школы. Если вам нужно взять несколько дней выходных…
— Это очень любезно с вашей стороны, сэр, — сказала я, — но я бы предпочла продолжить работу.
— Понимаю, — сказал он. — Теперь я должен прояснить с вами некоторые моменты. Первое — это внимание со сторонысредств массовой информации. Сегодня утром школа уже получила семь звонков от журналистов самых разных изданий, которые просили дать комментарии о вас, о ваших профессиональных качествах… и считаем ли мы, что вы правильно воспитывали своих детей, поскольку некоторые репортеры уже выяснили, что и Лиззи, и Джефф учились в нашей школе. Я выпустил заявление для прессы — очень простое и прямолинейное — и собираюсь разослать меморандум всему школьному персоналу о запрете на любые контакты с прессой, а при наличии таковых — о немедленном информировании миссис Айвенс. Вот текст моего заявления.
Он вручил мне фотокопию текста, напечатанного на бланке школы. Там был всего один параграф, в котором мистер Эндрюс сообщал, что я преподаю в школе Натаниэля Готорна вот уже более пятнадцати лет, являюсь «уважаемым членом коллектива» и школа во всем поддерживает меня в это нелегкое время. Он также свидетельствовал, что Джефф и Лиззи, которые в свое время учились в старшей школе Натаниэля Готорна, показали высокий уровень знаний, всегда были уравновешенными и воспитанными детьми. В заключение директор просил отнестись с уважением к частной жизни школьного персонала, и в первую очередь к моей частной жизни, и заявлял, что школа не будет вступать в дебаты об этической стороне заявлений, сделанных «миссис Бакэн по поводу личной жизни дочери».
— Думаю, мне следует пояснить последнюю фразу, — сказал Карл Эндрюс. — Как вам, наверное, известно, у нас есть ряд родителей, которые отличаются особой религиозностью. Возможно, вы помните Тришу Купер — она пыталась запретить нам преподавание теории эволюции в классе естествознания. Я не сомневаюсь в том, что, как только она ознакомится с вашей позицией относительно аборта, она организует кампанию против вас. Я говорю это не для того, чтобы напугать, скорее чтобы подготовить вас к возможным неприятностям. Потому что среди родителей этой школы найдется по крайней мере десятка два таких Тришей Купер. Что касается меня, я считаю, что они вправе иметь собственную точку зрения, так же как и вы вправе иметь свою. Но если они начнут убеждать меня в том, что нельзя держать в школе учительницу, которая не разделяет их взглядов на некоторые вещи, тогда мне придется задействовать тяжелую артиллерию.
— Спасибо вам, мистер Эндрюс.
— Могу я дать вам один совет, Ханна?.. Как бы они ни давили на вас, настаивая на интервью, просто выступите с коротким заявлением для прессы и скажите, что больше никаких комментариев не будет. Если вы клюнете на их наживку, они съедят вас с потрохами.
Марджи сказала то же самое, когда я позвонила ей сразу после разговора с директором. Что-то в словах Карла Эндрюса — его решимость защищать меня, в случае если особо рьяные блюстители библейских заповедей начнут требовать моей головы, — слегка успокаивало.
— Ладно, слушай, новости не очень хорошие, — сказала Марджи. — Сейчас у медийщиков застой, так что новостные каналы и таблоиды наверняка возьмутся за историю Лиззи, увидев в ней все ингредиенты для сенсации. Помнишь ту беременную домохозяйку, которая пропала в Калифорнии год назад, а ее аристократический муженек упорно отрицал свою причастность к этому, пока ее тело не вытащили из воды, и оказалось, что все это время он трахал какую-то риелторшу? Прости за грубость, но, судя по тому, что мне докладывают из офиса, ребята из «Фокс ньюс», «Инкуайрер» и «Пипл», да и из всех прочих бастионов свободной прессы, считают, что эта история идеально подходит для долгосрочной раскрутки, тем более что сегодня утром Маккуин нанял адвоката.
— Он что, признается…
— Не торопись с выводами. Просто с учетом того, что вокруг него витает слишком много обвинений, он рассудил, что адвокат ему не помешает. И знаешь, что я тебе скажу? Он прав.
— Боже…
— Согласно заявлению для прессы, сделанному адвокатом Маккуина, которое мне только что переслали из офиса домой…
— Марджи, тебе бы следовало сейчас отдыхать, а не заниматься всем этим…
— Пошла ты к черту, — рассмеялась она. — Как однажды сказал дядюшка Зигмунд Фрейд, «работа, как ничто другое в жизни, связывает человека с реальностью», особенно когда проходишь курс химии.
— Уже второй раз за прошедший час меня посылают к черту, — заметила я, рассказав ей про взбучку, которую устроил мне Дэн по телефону.
— Его можно понять, — сказала Марджи. — И он, наверное, чувствует свою вину за то, что спихнул на тебя это интервью…
— Нет, он просто ищет козла отпущения… и это я.
— Если хочешь, я поговорю с ним…
— С этим я сама справлюсь… но все равно спасибо за предложение. А вот что делать с прессой, ума не приложу.
— Сейчас иди домой и запиши на голосовую почту сообщение о том, что всеми контактами с прессой отныне занимается агентство «Марджи Синклер Ассошиэйтс», и оставь наш нью-йоркский телефон. Я хочу, чтобы ты отслеживала все звонки и не брала трубку, если будут звонить журналисты. Скажи Дэну, чтобы делал то же самое, а его секретарь пусть пересылает нам все запросы на интервью. А вы, ребята, ложитесь на дно, мы сами разгребем это дерьмо. Скоро я пришлю тебе по почте заявление для прессы, которое подготовила от твоего имени. Как звали того психиатра, у которого она наблюдалась в Бостоне?
Я сообщила ей координаты доктора Торнтона в Кембридже сказала, что сейчас же позвоню ему и попрошу оказать Марджи любую необходимую помощь.
— Мне бы еще побеседовать с детективом, который ведет дело. Ты можешь предупредить его, что я играю в твоей команде?
— Конечно.
— Здесь самое главное, чтобы ты запомнила одну вещь, — сказала Марджи. — Как только пресса поймет, что ни ты, ни Дэн не собираетесь с ними общаться, они отступят. Будем надеяться, нам удастся сдержать их натиск.
К концу дня стало очевидно, что «сдержать натиск» — это из области фантастики. Когда я вернулась из школы, во дворе дома меня встретила команда телевизионщиков с канала «Фокс». Стоило мне выйти из машины, как молодая агрессивная женщина сунула мне в лицо микрофон, а оператор включил камеру.
— Миссис Бакэн, любые комментарии об исчезновение вашей дочери?
Инстинктивно я прикрыла лицо ладонью и сказала:
— Мне нечего сообщить…
Журналистка не сдавалась:
— Вы верите в то, что доктор Маккуин мог убить ее?
— Мне нечего сказать…
— И сколько абортов вы санкционировали до этого?
Не задумываясь, я крикнула:
— Какого черта вы смеете… — И с силой отпихнула ее.
Но она продолжала преследовать меня:
— Это правда, что вы считаете себя плохой матерью, которая…
Я обернулась и рявкнула:
— Оставьте меня в покое! — Потом бросилась к двери и успела захлопнуть ее прямо перед носом журналистки, которуюуже интересовало, известно ли мне, что трое бывших бойфрендов Лиззи недавно признались в том, что их она тоже преследовала.
Зазвонил домашний телефон. Я сняла трубку в коридоре.
— Миссис Бакэн, говорит Дэн Бафорд из «Нью-Йорк пост»…
— Пожалуйста, звоните Марджи Синклер из «Марджи Синклер Ассошиэйтс». Ее телефон…
— Но Марджи разрешила мне обратиться к вам напрямую.
— Она мне ничего не говорила.
— Вы знали, что доктору Маккуину пришлось сдать свой паспорт сегодня днем и что полиция в настоящее время прочесывает дно реки Чарльз?
— Я надеюсь, этот мерзавец получит по заслугам…
— Выходит, вы считаете, что он стоит за исчезновением вашей дочери?
— Пожалуйста, звоните Марджи Синклер…
— Почему вы наняли пресс-агента, миссис Бакэн? Это так не типично для школьной учительницы из Мэна, вы не находите? Если только вам есть что скрывать…
Я повесила трубку. Раздался стук в дверь. И крики:
— Миссис Бакэн… Ханна Бакэн…
Я слегка раздвинула шторки жалюзи и тут же уперлась взглядом в объектив камеры все того же оператора из «Фокс». Прежде чем я отпрянула от окна, мое лицо перекосило. И снова зазвонил сотовый.
— Прошу, оставьте меня в покое… — крикнула я в трубку.
— Это отец.
— О господи, извини, я…
— Я только что прочел статью в «Геральд», и звонила Марджи, предупредила, что слетаются стервятники и мне следует ожидать звонков…
— Здесь творится что-то страшное. — Я рассказала отцу обо всем, что произошло за сегодняшний день.
— Насчет истории с абортом ты не переживай, — сказал он. — Есть масса людей, которые втайне аплодируют тебе за такую позицию.
— К сожалению, эти люди не работают в таблоидах и их телевизионных клонах.
— Твой директор, похоже, порядочный человек.
— Да, бывшие морпехи иногда способны удивлять. С другой стороны, мой муж…
— Дай ему время успокоиться.
Теперь стучали уже в дверь черного хода.
— Ханна Бакэн… Ханна Бакэн… Всего несколько вопросов…
— Я здесь в осаде, — сказала я отцу.
— Марджи просила меня не отвечать ни на какие вопросы.
— Если так и дальше будет продолжаться, мне придется скрываться…
— От детектива никаких новостей?
— Один из репортеров сказал мне, что они ведут поиски на дне Чарльза и что Маккуину пришлось сдать паспорт.
Даже сквозь помехи было слышно, как отец судорожно глотнул воздух.
— Но это ничего не значит, — наконец произнес он.
— Будем молиться.
Я нажала отбой и прошла на кухню, где заглянула в автоответчик. Голосовая почта уже зарегистрировала двадцать четыре сообщения. Я быстро прокрутила их — почти все были от газетчиков, и только Алиса Армстронг позвонила выразить поддержку и предложила свои услуги…
Может, мобилизовать всех бойцовых собак Портленда и собрать их на лужайке моего дома, чтобы отпугивали незваных гостей?
Я перезаписала голосовое приветствие, в котором просила всех журналистов обращаться в агентство «Марджи Синклер Ассошиэйтс»…
Потом набралась храбрости и позвонила Дэну на работу. Ответила его секретарь.
— О, Ханна, боже… какой кошмар, — с ходу вступила она. — У нас тут была съемочная группа, и я приняла уже, наверное, двадцать звонков…
— Дэн общался с кем-то из журналистов?
— У него весь день прием пациентов. А сейчас он оперирует. Но мне уже звонила Марджи Синклер и сказала, что берет на себя все контакты с прессой…
Благослови тебя Господь, Марджи.
— Совершенно верно, — сказала я.
— Еще она сказала, что доктору не следует общаться с прессой.
— Правильно. Когда мой муж выйдет из операционной, передай ему, пожалуйста, что ему не стоит ехать домой, потому что у нас тут дежурят телевизионщики. — Из окна кухни было видно, как во двор заезжает фургон канала Эн-би-си. — И попроси его перезвонить мне, как только он освободится.
Я понимала, что мне нужно бежать из дому, но это требовало тщательной проработки и смекалки. Прежде всего я позвонила в местную транспортную компанию и заказала такси. Диспетчеру я передала, что такси должно подъехать с соседней улицы и ждать меня у ворот особняка в колониальном стиле с именем Коннолли на почтовом ящике.
— Но вы миссис Бакэн, которая живет в доме номер 88, верно? — уточнил диспетчер.
— Да.
— Тогда почему я не могу прислать водителя прямо к двери вашего дома?
— Я объясню потом.
— Хорошо, в котором часу подать машину?
За окном сгущались сумерки.
— Скажем, через полчаса.
Затем я позвонила в городскую гостиницу «Хилтон Гарден Инн» и забронировала два номера — один на свое имя, другой — на имя Джеффа. Потом перезвонила секретарю Дэна и попросила ее передать, что буду ждать мужа в отеле «Хилтон Гарден Инн» и все объясню позже, когда доберусь туда.
Теперь настала очередь самого трудного разговора. Сделав глубокий вдох, я набрала номер сотового телефона сына.
Джефф разговаривал со мной сдержанно и холодно.
— Я в арендованной машине, сейчас проезжаю Уэллс, — сказал он, упоминая городок на границе Мэна и Нью-Гемпшира — Буду у вас минут через сорок пять.
— Знаешь, я хочу, чтобы ты встретился со мной и отцом в городе, — сказала я, назвав отель и объяснив, что домой сейчас ехать нельзя.
— Почему вся эта история вылилась в такой балаган? — раздраженно произнес он.
— Скажи спасибо «Бостон геральд», Джефф.
— Твой комментарий насчет аборта тоже подлил масла в огонь.
Я уже готова была вспылить, но сдержалась:
— Поговорим об этом позже, в отеле.
И нажала отбой.
Поднявшись наверх, я сложила в сумку одежду на несколько дней. Потом зашла в свой кабинет и засунула в дорожную сумку лэптоп. Марджи позвонила как раз в тот момент, когда я закончила сборы.
— Ты не представляешь, что здесь творится, — сказала я, выглядывая в окно. За это время успел подтянуться и грузовик с канала Эй-би-си. — Прямо-таки медийный ажиотаж…
— Я в курсе — минут пять назад тебя показывали по «Фокс ньюс».
— Но я же отказалась дать им интервью, — в ужасе воскликнула я.
— Да, они как раз это и показали.
О боже!
— Неужели показали и то, как я…
— Послала их репортера? Конечно показали. Это же «Фокс ньюс» — они обожают портить людям жизнь… хотя, воспевая семейные ценности, все-таки пропустили твое нецензурное ругательство.
— Я выглядела психопаткой, да? Наверняка представили меня чокнутой.
— Не смей так говорить.
— Это означает, что и ты считаешь мое выступление полным провалом.
— Ты выглядела измученной, расстроенной и рассерженной из-за столь наглого вторжения прессы, но кому какое дело? Твой ребенок пропал — у тебя есть полное право выглядеть и чувствовать себя взбудораженной.
Я посвятила ее в план своего побега.
— Здорово придумано. Я позвоню тебе через пару часов, надо кое-что обсудить. У нас в офисе телефон раскалился.
— Меня уже тошнит от этих звонков.
— Сейчас самый трудный этап. Через пару дней вас с Дэном оставят в покое. Удачи тебе с побегом.
Я посмотрела на часы. Половина шестого. Я погасила свет везде, кроме спальни, подхватила две дорожные сумки и спустилась в подвал. За стенкой игровой комнаты Дэна находился проход, который вел в сад, в старый погреб для хранения яблок. В свое время мы переоборудовали его — построили этот соединительный туннель к дому, провели электричество, — так что он стал вполне современной кладовой. Сейчас погреб был забит коробками и старыми велосипедами, но двери по-прежнему открывались в сад. Ключ от замка я нашла на полке над электрощитком. Створки дверей находились прямо над головой, и рядом всегда стояла маленькая лесенка, на всякий случай. Я забралась на лестницу, отперла замок и, навалившись всей массой, толкнула одну из створок. Она с глухим стуком легла на землю. Холодный ветер ударил мне в лицо. Я выждала мгновение, проверяя, не привлекла ли открытая дверь внимания журналистов, которые могли догадаться выставить пост в саду. Но для них я по-прежнему находилась наверху, в спальне. Я снова спустилась в погреб, выключила свет, схватила свои сумки, взобралась с ними по ступенькам, выставила сумки на землю и вылезла сама. Закрыв дверцы, нервно оглянулась по сторонам. Все чисто… Подхватив сумки, я проскользнула за деревья, в дальний угол нашего сада. Затем вышла на задний двор соседей, супругов Бауэров, с которыми мы совсем не общались, разве что раз в год обменивались рождественскими открытками. Было облегчением увидеть, что на их подъездной аллее нет ни одной машины и в доме погашен свет. Я благополучно миновала площадку у открытого бассейна, обогнула лужайку и вышла в тупик, которым заканчивалась соседняя улица. Чуть впереди стояло такси. Я постучала в стекло. Таксист вышел, взял мои сумки и положил их в багажник. Я тем временем забралась на заднее сиденье. Он сел за руль, посмотрел на меня в зеркало заднего вида и спросил:
— Вы разве не на Чемберлен-драйв живете?
— Я в бегах.
— От этих телевизионщиков, что дежурят перед вашим домом?
— О да…
— Вы что же, убили кого-нибудь?
— К сожалению, не удалось, — сказала я, думая о Марке Маккуине.
Спустя двадцать минут мне уже показывали мой номер в «Хилтон Гарден Инн». Он был — как я и просила — достаточно просторный, поскольку я не знала, как долго нам придется здесь жить. Как только я распаковала вещи, в дверь постучали. Это был Джефф. Я не виделась с ним вот уже несколько месяцев и сейчас попыталась не выказать того ужаса, в который повергла меня его внешность. Еще в Рождество он показался мне чересчур упитанным, но с тех пор он заметно прибавил в весе, и я не могла избавиться от ощущения, будто он выглядит лет на десять старше. Как всегда, он был напряжен. Впрочем, это было его естественное состояние. Даже если мы бы встретились не при таких трагических обстоятельствах, Джефф все равно не смог бы расслабиться.
— Мама, — тихо произнес он, целуя меня в щеку.
— Ты уже зарегистрировался? — спросила я.
— Да, — ответил он и прошел в гостиную. — А где отец?
— Скоро будет.
— Мне только что звонила Шэннон. Сказала, что видела тебя на «Фокс ньюс». Она очень расстроенна.
— Из-за того, что ее свекровь нецензурно обругала репортера?
— Она сказала, что ты выглядела сумасшедшей.
— Именно так я себя и чувствую.
— Не знаю, как ты могла позволить довести все это до такого абсурда. И еще этот твой комментарий про аборт…
И снова я попыталась сдержаться. На этот раз безуспешно.
— Эти репортеры толпятся у дверей моего дома только потому, что твоя бедная сестра пропала без вести, а этот негодяй, он же звездный доктор, находится под подозрением. И говорить о том, что все это из-за моей реплики про аборт…
— Хорошо-хорошо, — сказал он. — Просто я немного взвинчен.
— Не ты один…
— Шэннон закатила скандал, когда прочитала сегодня статью в «Геральд». Она очень сердита на тебя, мам.
— Это ее право.
— Да, но она злится и на меня тоже.
— Что, и в этом я виновата?
— Послушай, ты знаешь, как мы относимся к праву на жизнь нерожденного ребенка…
— Какой-то нечистоплотный журналист задал мне коварный вопрос о том, поддерживаю ли я решение Лиззи о прерывании беременности. И вот дословно то, что я сказала «Если она сочла это решение правильным на тот момент и если она приняла его без всякого давления со стороны… тогда да, я одобряю». И что в этом такого злодейского? Мы оба знаем, как Лиззи любит детей. Я абсолютно убеждена в том, что Маккуин уговорил ее сделать аборт, пообещав, что у них будет общий ребенок после его развода. Лиззи говорила об этом твоему деду…
— Зачем она ему это рассказывала?
— Потому что они были близкими друзьями… и что в этом плохого?
— Он не тот человек, с кем я бы стал советоваться в вопросах морали.
— Знаешь, что я тебе скажу, сыночек? Я бы к тебе тоже не стала обращаться за советом. Как и твоя сестра, потому что и ей, и мне известно, каким жестким, догматичным и безжалостным ты стал…
— Не сваливай на меня свои родительские огрехи…
Его слова хлестнули меня, как пощечина, хотя в глубине души я догадывалась, что когда-нибудь услышу их.
— Я не принимаю от тебя таких упреков, — сказала я.
— Очень плохо.
— Что с тобой произошло, Джефф? Когда ты превратился в такого озлобленного субъекта? И почему?
Он поморщился, не ожидая, что получит сдачи. Но ответить не успел, потому что в дверь снова постучали.
Джефф открыл. Вошел Дэн. Он протянул руку сыну, который в ответ сжал его плечо и сочувственно кивнул. Потом Дэн повернулся ко мне.
— Я не понимаю, почему мы должны скрываться здесь, — произнес он.
— Потому что дома я оказалась в осаде. И потому что Марджи предложила…
— С каких это пор всем распоряжается Марджи? — спросил Дэн.
— С тех пор, как она предложила свои услуги…
— Ты могла бы посоветоваться со мной, — сказал он.
— Ты все равно был занят в операционной, и, поскольку мы внезапно оказались в центре внимания ведущих средств массовой информации, я с радостью пригласила ее на роль нашего пресс-секретаря… все-таки она одна из ведущих нью-йоркских пиарщиц…
— Возможно, она не совсем подходящая кандидатура, — сказал Джефф.
— Почему это вдруг?
— Потому что сейчас, как я думаю, нам нужен тот, кому по зубам такие акулы, как «Фокс ньюс»…
— Марджи — профессионал высшей пробы…
— И что, она способна выпустить заявление, опровергающее твои комментарии об аборте?
Я отвернулась на мгновение, непроизвольно сжимая кулаки. Потом снова обратилась к сыну:
— Если бы я хотела отказаться от своих слов, Марджи подготовила бы соответствующее заявление. Но она не станет делать его исключительно по политическим мотивам, как бы тебе этого ни хотелось.
— Конечно, ведь Марджи — известная нью-йоркская либералка.
— К тому же она еврейка.
— Это не имеет никакого отношения…
— Да, ты прав. Как бы то ни было, я не стану отказываться от своего заявления, потому что а) это было бы нечестно по отношению к моей дочери, и б) я всегда верна своему слову… даже если…
— Я знаю, знаю, — сказал Джефф, — твои слова попросту исказили. Что ж, заявление от твоего имени могло бы снять недопонимание.
— Ты не услышал меня: я не стану отказываться от своих слов.
— Что ты об этом думаешь, отец? — спросил Джефф.
— Что об этом думает твой отец, — со злостью произнесла я, — не имеет значения, потому что это мое заявление, моя дочь…
— Лиззи и моя дочь тоже, — сказал Дэн, — и я согласен с Джеффом, хотя и по другим причинам. Комментарий, подобный тому, что ты дала, играет на руку моралистам от массмедиа, которые с удовольствием втопчут в грязь либералку, считающую нормой то, что ее дочь…
— Да плевать мне на них. Я не откажусь от своих слов.
— Может, ты все-таки подумаешь сейчас о Лиззи? — сказал Дэн.
— А о ком, по-твоему, я думаю каждую минуту каждого дня и ночи? В любом случае, мое мнение об аборте никоим образом не повлияет на усилия полиции по поискам Лиззи. Но если вдруг она увидит, что я отказалась от своего заявления, это может оттолкнуть ее от нас еще дальше… и я уверена, что детектив Лиари согласился бы сейчас со мной. Ты виделся с ним сегодня?
Джефф кивнул.
— Он хороший парень, как мне кажется, — сказала я.
— Да, только результатов пока ноль, — заметил Джефф.
— Он делает все возможное, — возразила я.
— Я хочу нанять частного детектива, — сообщил Джефф.
— В этом нет необходимости, тем более что это может помешать расследованию Лиари.
— У нас на фирме есть несколько частных сыщиков, они суперпрофи и никогда не путаются под ногами у копов.
— Лиари на нашей стороне, — сказала я.
— Вот и хорошо.
— Позволь спросить: если бы Лиари был «преданным христианином», ты бы иначе к нему относился?
— Ханна, сейчас не время для подобных дискуссий, — вмешался Дэн.
— Да нет, отчего же, все это предсказуемо, — сказал Джефф. — Ты всегда должна внести свою ложку дегтя, ввернуть атеистическую шпильку…
— Я это делаю исключительно потому, что ты прикрываешься своей христианской верой, как щитом, и ведешь себя так, будто знаешь ответы на все вопросы… что, увы, не так.
— Хорошо, Ханна, — сказал Дэн, — достаточно…
— Нет, не достаточно, потому что снова, вместо того чтобы объединиться как одна семья, мы готовы вцепиться друг другу в глотки. И все твоя абсурдная набожность…
— Я даже слушать это не хочу, — сказал Джефф. — Ты запутала ситуацию своими неуместными комментариями до такой степени, что Шэннон поставила ультиматум: если ты не откажешься от своих слов, внуков ты в ближайшем будущем не увидишь.
Я в шоке уставилась на него:
— Ты не посмеешь это сделать.
— Еще как посмею.
— Ты разлучишь своих родителей с их внуками только потому, что не согласен с моими высказываниями об аборте?
— На отца этот запрет не распространяется, — сказал Джефф.
В моем взгляде смешались удивление и презрение, когда я спросила:
— Ты сам-то слышал, что сказал, Джефф?
— Шэннон считает, что ты оказываешь на детей плохое влияние.
— На двухлетнего и четырехлетнего? И чтобы я могла сказать такое своим внукам…
— Это твой выбор, — отрезал Джефф.
— Нет, Джефф, выбор на самом деле твой.
Зазвонил мой сотовый. Это была Марджи.
— Я не вовремя?
— Боюсь, что да.
— Ты сейчас с Дэном и…
— Джеффом.
— Кто это? — спросил Джефф.
— Марджи.
— Скажи ей, что я хочу посмотреть заявление от имени семьи, которое она, надеюсь, подготовила, — сказал он.
— Ты слышала? — спросила я Марджи.
— Еще бы. И можешь передать своему очаровательному сынишке, что заявление отправлено на твой электронный адрес. Но послушай… мне необходимо коротко переговорить с тобой тет-а-тет. Можешь придумать какой-нибудь предлог и перезвонить мне, но только чтобы их рядом не было?
— Хорошо, — сказала я и нажала отбой. — Мне надо спуститься вниз и забрать факс.
— Что, консьерж не может принести?
— Я хочу покурить, — придумала я.
— Не могу поверить, что ты до сих пор сидишь на этой наркоте, — фыркнул Джефф.
— Это бывает крайне редко, — сказала я, — и сигарета — очень хороший друг.
Я схватила пальто и сказала, что вернусь через десять минут.
Спустившись в лобби, я остановилась у стойки администратора и спросила номер факса отеля. Выйдя на улицу, я закурила, жадно затягиваясь, и позвонила Марджи. Она ответила сразу же.
— Ты дома? — спросила я.
— Да, моя спальня отныне — командный пункт.
— У тебя, случайно, нет факса?
— Конечно есть. А почему ты спрашиваешь?
— Мне нужно, чтобы ты прислала по факсу семейное заявление, которое я сегодня одобрила. Это был предлог, чтобы спуститься вниз.
— Не вопрос. Но послушай, дорогая, семейное заявление — это теперь сущий пустяк.
— Что случилось?
— Тебе о чем-нибудь говорит имя Чак Канн?
— Это не тот ли парень из правых, у которого свой новостной сайт?
— В точку. «Новости от Канна». Великий распространитель консервативной пропаганды, мастер по обливанию грязью, и поверь мне, в наши дни у него полно соперников в этом деле. Помнишь, как он охотился на Клинтона? В общем, этот парень еще один переродившийся революционер, который теперь ненавидит всё и вся, что так или иначе связано с шестидесятыми. И завтра на своем сайте он выкладывает в качестве темы дня материал о книге Тобиаса Джадсона, которую наверняка некий пронырливый пиарщик вроде меня вложил в его мерзкие ультрареспубликанские ручки. Дорогая, мне нелегко говорить об этом, но боюсь, что Канн или кто-то из его прихвостней провел свое расследование и докопался…
Я отняла трубку от уха. Потому что уже знала, что последует дальше.
