Глава 14

Я думаю, что присутствие Жака Делайе (близкого друга Пегги) в жизни моей матери помешало ей совершить необдуманные поступки, о которых она не раз думала. С уходом Пегги некому было больше сдерживать неуемное пристрастие моей матери к наркотическим веществам. Пожалуй, она даже посчитала смерть лучшей подруги своего рода поводом для их употребления. Ее больше ничто не волновало, ничто не трогало, казалось, она стала равнодушной ко всему, что ее окружало. Но вскоре поставщик наркотиков (о котором говорили, что он якобы обеспечивает зельем весь шоу-бизнес) был задержан, у него изъяли все записные книжки, в которых значились фамилии и координаты клиентов. В числе прочих там нашли и имя Жака Делайе, который в то время жил с моей матерью и делал для нее соответствующие «заказы». И вот однажды вечером в дом на улице Шерш-Миди нагрянула полиция с собаками-ищейками — и это был далеко не первый их визит. До этого они уже трижды совершали обыск, но последний случился прямо перед президентскими выборами. С трудом верится, что между матерью и Франсуа Миттераном в то время еще сохранялись теплые, дружеские отношения…

В тот раз у матери обнаружили совсем немного наркотиков, но даже такого количества было достаточно, чтобы инкриминировать ей их хранение. И не просто хранение, а хранение с целью последующей продажи. Сама мысль о том, что мать могла торговать наркотиками, была до смешного нелепой. Не менее абсурдно выглядело и обвинение матери в их распространении. Мать отказывалась признавать свою вину, ссылаясь на свое право губить собственное здоровье как угодно, пусть даже «таким нелицеприятным способом». Она яростно отрицала обвинения в распространении наркотиков (утверждая, что «распространяла» их исключительно в своей спальне и в рабочем кабинете) и в результате отделалась лишь огромным штрафом. А вот Жаку повезло меньше: он был заключен под стражу и провел полгода в тюрьме Флёри-Мерожи. В ходе расследования Жак Делайе признал, что не располагал достаточными средствами, чтобы регулярно обеспечивать мою мать наркотиками так часто, как ей того хотелось, поэтому-то он и пользовался ее деньгами. Это заявление значительно охладило их взаимоотношения, и с тех пор мать стала считать Жака предателем. Он же, в свою очередь, хотел лишь одного: облегчить степень наказания, к которому был абсолютно не готов и которое приводило его в неописуемый ужас. В любом случае мать потеряла очередного друга и осталась совершенно одна. Дом на улице Шерш-Миди, обычно такой веселый, гостеприимный и уютный, вдруг стал враждебным, мрачным, исполненным пронзительной неотвратимой грусти. Весной 1992 года (или летом — точно не могу сказать) она нашла себе квартиру на улице Юниверсите. Она выглядела большой и удобной, но при этом была совершенно лишена того шарма, какой сопутствовал прежним местам ее проживания.

Финансовые затруднения все чаще давали о себе знать: сказывались долги Пегги, неоплаченные налоги, личные дела матери. Оплатить непомерно большие задолженности одними только издательскими гонорарами стало просто невозможно.

Незадолго до вышеизложенных трагических событий моя мать познакомилась с Андре Гельфи (по прозвищу Деде-Сардина). При встрече Андре выразил матери свою глубочайшую признательность и благодарность за то, что тридцатью годами ранее она якобы помогла претворить в жизнь его любовь к гонкам. По его словам, мать, купившая свою машину у Амадея Гордини, познакомила его с нужными людьми, без которых он никогда бы не добился столь оглушительного успеха в своей карьере. При этом Андре Гельфи не преминул отметить, что чувствует себя в неоплатном долгу перед моей матерью и хотел бы ее отблагодарить (поскольку лучше это сделать поздно, чем никогда). Уже потом выяснилось, что на самом деле Гельфи, зная о дружбе моей матери с Франсуа Миттераном, хотел добиться аудиенции в Елисейском дворце. Оказалось, что Деде-Сардина был посредником во французской нефтяной компании «Эльф» и планировал начать исследование газовых и нефтяных месторождений в Узбекистане, небольшом государстве в Средней Азии, которым «железной рукой» правил Ислам Каримов. Узбекистан был совсем молодым государством, недавно вышедшим из состава Советского Союза, и многие осуждали ее президента за негативное отношение к демократии и жесткие политические методы. Тогда Андре Гельфи попытался использовать дружеское отношение Франсуа Миттерана к матери в своих целях. Ко всему прочему он, похоже, был прекрасно осведомлен о плачевном состоянии нашего дома в Экемовиле (ремонт в котором не проводили более тридцати лет), потому как явился к матери с предложением оплатить необходимые ремонтные работы в качестве вышеозначенной благодарности. Он действительно пообещал значительную сумму, при условии что контракт между компанией «Эльф» и Узбекистаном будет подписан.

Моя мать действительно отправила Франсуа Миттерану письмо с просьбой оказать ей услугу. Однако тот в вежливой форме ответил, что ей не следует вмешиваться в это дело и уж тем более примерять на себя образ Маты Хари. Несмотря на это, ремонт дома в Экемовиле все же начался, хотя поначалу мы даже решили, что это был некий дурацкий розыгрыш: в период между осенью 1990 года и весной 1991-го строители и палец о палец не ударили. И вот, когда в марте мы уже окончательно свыклись с мыслью о том, что Андре Гельфи просто использовал мать, работники взялись за дело. Как раз тогда один из сантехников во время перекура оставил на лестнице автоген. Было ли это сделано случайно или со злым умыслом — не знаю. Как бы то ни было, но вскоре наш милый особнячок сгорел за какую-то пару часов. Остался лишь каменный остов, зияющие черной пустотой глазницы окон да огромная дыра в кровле.

Эту ужасную новость матери сообщили ровно в тот самый момент, когда она возвращалась из лаборатории, где узнала о диагнозе Пегги. Пожалуй, я отдал бы все на свете, лишь бы в тот день моя мать могла полностью отгородиться от этого мира.

Благодаря добродетели Мэрилен Детшерри, сотруднице банка Ротшильдов, дом в Экемовиле был застрахован на приличную сумму, что позволило, собрав необходимые деньги, заново начать строительные работы. Как и в прошлый раз, понадобилось некоторое время, а точнее, долгие месяцы, чтобы «раскачать» строителей. Все это наводило на мысль о том, что кое-кто хотел просто отмыть и прикарманить страховые деньги. Архитекторы предложили грандиозный проект восстановления особняка, однако мать решительно отказалась как от кондиционеров, так и от позолоченных кранов, настаивая на том, чтобы ее дому вернули первоначальный облик, простой, но в то же время уютный. И уж тем более не могло быть и речи о том, чтобы тратить на реставрацию бешеные деньги.

Однако некоторые (и я в том числе) начали задаваться вопросом о последствиях и возможных налоговых проблемах, связанных со строительством. Мы знали, что в жизни моей матери наступил сложный период, а потому не хотели лишний раз беспокоить ее. К тому же она выглядела такой счастливой, наблюдая, как ее родной дом возрождается из пепла. Тут стоит отметить, что пожар случился в марте 1991 года, а реставрация началась только в начале лета 1992-го, то есть больше чем год спустя.

Ну а летом следующего года в жизни матери случилось еще одно пренеприятное событие: ушел из жизни Жак Шазо — ее верный друг, которого она знала очень давно и любила не меньше, чем Бернара Франка или моего отца. Ко всем этим испытаниям прибавились еще и проблемы со здоровьем: она неудачно упала и сломала себе бедро. И наконец в мае 1995 года Жак Ширак победил в президентских выборах, и к власти пришли консерваторы.