Распахнуть
Мы смотрели «Истэндерс», сидя на большом зеленом диване.
Я, мама и папа сидели на диване, а Саймон обычно устраивался на ковре, скрестив ноги по-турецки.
Это была серия, в которой Бьянка уезжает из Уолфорда, но с тех пор прошло уже сто лет. Я ее помню только потому, что Саймон был неравнодушен к Бьянке. Мне горько думать об этом. Или просто грустно. Невероятно грустно. Теперь это наш новый семейный портрет: мы втроем сидим на диване и смотрим на то место, где раньше был Саймон.
Я вам уже об этом говорил.
Я сказал, что «Истэндерс» был нашим ритуалом, что мы даже записывали серии, которые не могли посмотреть. Я больше не упоминал о нем, поскольку серия, в которой Бьянка уехала, стала для нас последней. Мы больше не смотрели «Истэндерс» всей семьей, и с тех пор я не видел ни одной серии от начала до конца. Прошло почти десять лет. Я докурил свой табак. Принял последнюю таблетку снотворного. Мне ничего не оставалось, кроме как сидеть в продавленном кресле в холле перед телевизором и пытаться не обращать внимания на тошноту, головную боль, голод, оцепенение и истощение — последствия двух белых таблеток в день.
В холле толклась куча народу. Из столовой принесли дополнительные стулья, и парочка медсестер зависла в дверях. Все хотели посмотреть эту серию.
Он показался где-то в начале музыкальной заставки. Я заметил его на карте Лондона, когда камера поворачивает и отдаляется.
Иногда весь мир становится похож на крошечный шрифт внизу рекламного объявления, и кажется, что во всяких мелочах, вроде улыбки или рукопожатия, прячутся тайные знаки. Это была не улыбка или рукопожатие, это была серия «Истэндерс», в которой после почти десятилетнего отсутствия Бьянка наконец возвращается. Я снова увидел ее рыжие волосы и веснушки.
Можно убеждать себя, что это просто совпадение, что всякое бывает. Все меня спрашивают, как я это докажу, призывают подумать, возможно ли такое в принципе. Можно, конечно, было бы стиснуть кулаки посильнее, прижать их костяшками к вискам и постараться найти рациональное объяснение.
Но пользы от этого не было бы никакой, потому что даже сейчас я отказываюсь поверить, что он не пытался мне что-то сказать.
В ту ночь я не мог уснуть.
Я, наверное, сто раз прошел коридор из конца в конец, так что мои босые ноги замерзли на холодном полу. Каждый раз я проходил мимо санитара со связкой ключей и облупленным красным планшетом для бумаг. Иногда он сидел за столом в ярком свете настольной лампы, а иногда рыскал в полутьме, заглядывая через глазки в палаты. Время от времени он кривил бровь в мою сторону и просматривал список пациентов в поисках моей фамилии.
Персонал наблюдает за пациентами по очереди, обходя отделение каждые пятнадцать минут, чтобы убедиться, что никто не сбежал или того хуже. Я знаю, потому что я за ними слежу. Они следят за мной. А я за ними.
Когда старший брат зовет, надо идти и играть с ним, если ты хочешь выйти из психиатрической больницы, первое, что нужно сделать, — это наблюдать.
На следующее утро я стоял, потея в халате, пока медсестра собирала мне таблетки, снимала с них фольгу и складывала в пластмассовую чашечку.
— Держи, Мэтт.
— А скажите, для чего они?
— Может, ты мне скажешь?
— Я не помню.
— Думаю, ты вспомнишь, если постараешься.
Я уже хорошо знал эту сестру. Ее звали Клэр, или, может, Энна.
— Попробуй, — сказала она. — Это ведь твои лекарства, не мои.
— Вы смотрели «Истэндерс?»
— Резкая смена темы…
— Так смотрели?
— Когда?
— Вчера. Смотрели?
— Я не слежу за ними. И что, хорошая была серия?
— Не знаю, что сказать.
Она отдала мне одну чашечку с таблетками, а в другую налила воды из кувшина.
В психиатрических больницах медсестры не похожи на медсестер. Они не носят белых халатов, как мы в доме престарелых, и не расхаживают по отделениям со смирительными рубашками в руках. Клэр или, может, Энна была одета в джинсы и кардиган, в губе — кольцо, а в волосах — красные прядки. Думаю, она была лишь немного старше меня.
— Ты должен говорить, — сказала она наконец. — Если ты будешь молчать, как мы сможем тебе помочь?
Они всегда так говорят. Обычно я на это не реагирую, но на этот раз ответил:
— У меня зуб болит. Там, где кусочек откололся. Мама все время пристает ко мне. Говорит, что ей не хватает моей улыбки. Если вы не слишком заняты…
— Хочешь сходить к зубному?
— Да, если можно.
Я обычно ни о чем не прошу, и она была явно рада этой просьбе. Они называют это прогрессом и пишут об этом в своих заметках. Я знаю, потому что следил за ними. Они следят за мной. А я за ними.
— Конечно, можно. Легко. Ты записан в какой-нибудь клинике?
Я покачал головой и отвернулся. Мне не хотелось врать вслух, она могла догадаться.
— Не беда, — сказала она. — Рядом с железнодорожной станцией есть стоматологическая неотложка. Можем заскочить туда. Знаешь, Мэтт, полицейский, который тебя привез, так переживал, что ты расшибся в его дежурство, что хотел сам тебя отвести к врачу.
— А чего тогда не отвел?
У меня получилось грубо. Я не хотел, просто так вышло. Я не умею долго разговаривать. Я весь покрываюсь потом, мне кажется, что даже халат у меня на спине промокает.
Возможно, Клэр-или-Энна тоже потела, разговаривая со мной.
— Ну, как… Нельзя же… Ты был совершенно дезориентирован, тебе надо было сначала оказать помощь. Но он хотел удостовериться, что мы отведем тебя к зубному, как только сможем. И слушай, иди одевайся, а я постараюсь поскорее со всем тут управиться.
Я стоял над раковиной, глядя на себя в зеркало.
Я засунул палец под язык и выковырял беловатый ком таблеток, отчего меня едва не вырвало. Затем смыл улику в водопровод.
Утро обещало быть солнечным. Тонкие занавески в моей палате немного не доставали до подоконника. Я держал пепельницу на подоконнике. Нам не разрешали курить в палатах, но я все равно курил, и они не очень придирались. Я выменял пепельницу у другого пациента в обмен на пару пакетов фруктового сока. Она была сделана из тяжелого хрусталя, раньше такие стояли в пабах, и отбрасывала на мою кровать радужный отсвет.
Я снял халат и голый лег на кровать, чтобы радуга оказалась на моей коже. Бессонная ночь давала о себе знать. Я плыл в цветах, размышляя о том, как они прекрасны, когда услышал что-то вроде рычания.
— Привет, кто там? — Рычание повторилось. Оно доносилось из-под кровати. — Кто там? Перестань. Ответь мне.
Когда под кроватью прыснули от смеха, я уже знал, кто это. Я не стал подниматься, просто перегнулся через край и медленно приподнял свисающую простыню. Смех превратился в вопль восторга.
— Я знал, что это ты.
Его лицо было разрисовано оранжевыми и черными полосками, на кончике носа — черное пятно с линиями усиков.
— Я тигр, — с радостной ухмылкой заявил он. — Похож я на тигра?
— Самый лучший тигр из всех, что я видел, — улыбнулся я.
Он снова зарычал. Потом лег на живот и стал извиваться:
— Я похож на тигра, но ползаю, как змея.
Ему всегда было трудно выговаривать букву З, и большая часть занятий по развитию речи посвящалась этой букве. Он отлично справился с «ползаю как змея», и я знал, что ему приятно будет это услышать.
— Очень хорошо, — сказал я. — У тебя хорошо получается, Саймон.
Он просиял от счастья, а потом прыгнул на меня и обхватил руками за шею. Я не стал сопротивляться и повалился под его весом. Было так приятно обнимать его, я с трудом дышал.
Его физиономия сморщилась.
— А что ты делал у раковины, Мэтью?
— Ты за мной следил?
Он старательно закивал, сгибаясь чуть ли не до пояса и хихикая.
— Я тебя видел, я тебя видел!
— Тогда ты сам знаешь, что я делал.
Теперь он наклонился над раковиной, пристально глядя в сливное отверстие. Он мог перенестись куда угодно в мгновение ока, мог перемещаться во времени.
— Зачем ты выплюнул лекарство? Ты хочешь болеть?
— А ты хочешь, чтобы мы играли вместе?
Он посмотрел на меня. Я никогда не видел его таким серьезным.
— Всегда, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты играл со мною всегда.
Его серьезность немного испугала меня. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок, и укрылся одеялом.
— Мне восемь, — сказал он из ниоткуда. Он считал по пальцам в воздухе. Высунув язык от напряжения, он загнул два. — Значит, тебе шесть.
— Нет, мне уже не шесть.
Саймон стоял, глядя в недоумении на свои пальцы. Мне стало стыдно, что я теперь старший, что оставил его позади, и я не знал что сказать. Потом мне в голову пришла одна мысль. Я залез в ящик тумбочки у кровати, вытащил свой бумажник и аккуратно достал оттуда фотографию.
— Смотри, — сказал я. — Помнишь?
Саймон уселся на кровать рядом со мной, его носки не доставали до пола. Он задрыгал ногами от возбуждения. — В зоопарке! В зоопарке!
— Точно. Видишь? Я тоже тигр.
Когда мне исполнилось шесть лет, мы пошли отпраздновать это событие в бристольский зоопарк, и там нам раскрасили лица под тигров. Бабушка Ну сфотографировала нас щекой к щеке, и мы оба рычали в камеру. Она хранила этот снимок в своей сумочке много лет, но когда я однажды сказал, что это моя любимая фотография, она отдала ее мне. Я стал отказываться, но спорить с ней бесполезно.
— В бумажнике у меня лежало еще кое-что, но я не хотел ему показывать, чтобы не обнадеживать раньше времени. Это был сложенный листок бумаги, засунутый за платежную карту. Ресепшионистка в отделении распечатала мне его из Интернета пару дней назад. Симпатичная тетка, она постоянно жевала жвачку и болтала с уборщицами о своей дочери, о том, что она заканчивает последний класс музыкальной школы, а еще занимается чечеткой, и там ее тоже очень хвалят.
Я дожидался паузы в их разговоре, но ее не последовало. Даже не переведя дыхания, она повернулась ко мне и спросила:
— Ты хочешь что-то спросить, дорогуша?
— Мне нужно узнать адрес, — сказал я. — Можете посмотреть на своем компьютере?
— Угу.
— Э-э… Это база отдыха. Кемпинг. Я точно не помню, где он расположен. Кажется…
— Как он называется, дорогуша?
— Прошу прощения. Конечно. Он называется «Оушн Коув». Вернее, раньше так назывался… Думаю…
Ее длинные красные ногти уже барабанили по клавишам с пулеметной быстротой.
— «Оушн Коув» — кемпинг в Портленде, Дорсет. Это тот?
Папа сидел за рулем «Форда Мондео», а мама подкармливала его чипсами и кусочками яблок.
Саймон спал рядом с Трансформером, обнимающим его колени. Я играл в «Геймбой», пока не сели батарейки. Потом мы спорили, кто первый увидит море. Родители дали мне выиграть. Мама послала мне воздушный поцелуй в зеркало дальнего вида.
Папа открыл люк в крыше и еще сказал, как ему приятно вдохнуть свежий морской воздух. Когда мы, перевалив через «лежачего полицейского», въехали в ворота кемпинга, Саймон от сотрясения проснулся. Его глаза расширились, он захлопал в ладоши, не в силах найти слова.
— Это тот, дорогуша?
— Да, тот. Это там, где…
Она щелкнула мышкой, и Гугл выплюнул адрес вместе с маленькой картой.
Если бы она спросила, зачем мне это нужно, я бы, наверное, сказал ей правду. Там я оставил своего брата, и там я ему нужен больше всего.
Может, тогда бы она очнулась от своего транса, сочувственно кивнула головой и сказала:
— Послушай, дорогуша, посиди тут минутку, а я сбегаю к медсестрам, поищу кого-нибудь, кто может с тобой поговорить по душам.
Но она этого не сделала.
Но она не спросила потому что
так сошлись для меня ЗВЕЗДЫ
во всей ВСЕЛЕННОЙ
и потому что, когда я засунул сложенный листок в бумажник, она начала рассказывать уборщицам, что ее дочь серьезно подумывает о том, чтобы заняться балетом, но в неделе всего семь дней.
Я резко вскочил на ноги. Радуги пропали, а с ними вместе и Саймон. Клэр-или-Энна стояла в дверном проеме.
— Я заказала такси, — сказала она. — Машина приедет через двадцать минут.
Я потер лицо ладонями. На подушке осталось большое мокрое пятно.
— Кажется, кое-кто снова завалился спать, — сказала Клэр-или-Энна. — Одевайся. Погода прекрасная, похоже, весна наконец начинается. Я тебя позову, когда подъедет такси.
Я плеснул в лицо холодной воды и, порывшись в груде шмоток на полу, выбрал широкие штаны и камуфляжную куртку. Я вовсе не мечтал стать военным, ничего подобного. Просто в тот период я носил камуфляж, чтобы чувствовать себя смелым.
Я сел на кровать, чтобы зашнуровать ботинки.
— Я знаю, ты еще там, Сай.
Он никогда не умел вести себя тихо. Даже когда прятался за дверью перед папиным приходом. Как только я закрыл дверь, из палаты донеслось радостное хихиканье.
Клэр-или-Энна поблагодарила водителя и сказала, что ему позвонят из отделения, когда надо будет нас забирать. В холле появилась врач в туго натянутой на подбородок хирургической маске.
— Мэтью Хомс, — вызвала она.
Я повернулся к Клэр-или-Энне:
— Можно, я пойду один?
Она на секунду задумалась:
— Ладно. Хорошо. Я подожду здесь.
Я сказал зубному, что сейчас вернусь. Только сбегаю по-быстрому в туалет.
— Вдоль по коридору, вторая дверь направо, — объяснила она. — Подходи, когда сделаешь дела.
В зубных клиниках нет охраны, никто не запирает двери, никто не шляется по коридору со связками ключей и красными планшетами для бумаг. Вообще-то, у меня есть свой зубной врач, но «неотложка» гораздо ближе к железнодорожному вокзалу.
Когда твой брат зовет, когда пришло время идти и играть, а тебе надо сбежать из психиатрической клиники, первое, что нужно делать, — это наблюдать. Тогда все остальное несложно. Тогда всю трудную работу сделают за тебя. Можете восхищаться. Я пациент психушки, но не идиот.
