18
На улице я поймал такси.
— Улица Линне, — назвал адрес.
Оказавшись у дома Маргит, я набрал код и поднялся ее квартире. Потом я долго жал кнопку звонка.
Никакого ответа.
Тогда я забарабанил в дверь.
Никто не открыл.
Я выкрикнул имя Маргит.
Тишина.
Черт возьми, Маргит, открой же, открой…
Я обрушился на дверь всей своей тяжестью.
Безрезультатно.
Я отступил назад и предпринял новую атаку. Правое плечо заныло от удара. Послышался громкий треск — замок все-таки не устоял. Я вихрем ворвался в коридор и по инерции пролетел в спальню. И тут же закашлялся, поперхнувшись пылью, которая толстым слоем покрывала все вокруг. Я посмотрел на кровать, где так часто занимался любовью с Маргит. Серая мягкая пыль лежала подушках, покрывале, простынях…
Я прошел в гостиную. Вся мебель была погребена под слоем пыли. Так же, как и маленькая кухня. Окна потускнели от грязи. По углам гостиной висела паутина. Ковер был усеян мышиным пометом. Когда я открыл дверь маленькой комнаты — той, где когда-то жила дочь Маргит, — то и вовсе отпрянул в ужасе. На полу три крысы терзали труп дохлой мыши…
И тут за моей спиной прозвучал голос:
— Убирайтесь!
Вздрогнув, я обернулся. В гостиной стоял коротышка лет шестидесяти пяти. В одной руке он держал молоток. В его глазах читались одновременно и злость, и страх.
— Что вы здесь делаете? — грозно спросил он.
— Кто здесь живет?
— Никто.
— Вы знаете Маргит Кадар?
— Она умерла.
— Этого не может быть…
— Убирайтесь сейчас же…
Молоток в его руке задрожал.
— Маргит Кадар живет здесь, — сказал я.
— Она жила здесь. До 1980 года, а потом вернулась к Венгрию и там умерла.
— С тех пор здесь никто не живет?
— Посмотрите вокруг. Неужели вы в самом деле думаете, что здесь может кто-то жить?
— В течение последних нескольких месяцев я приходил сюда дважды в неделю.
— Я никогда вас не видел — а я вижу всех, кто заходит в парадную дверь.
— Вы говорите неправду.
Молоток снова затрясся.
— Я вызываю полицию, — пригрозил старик.
— Что за игру вы затеяли, черт возьми?!
— Вы сумасшедший!
Старик быстро зашагал к двери. Я последовал за ним.
Когда я схватил его за плечо, он развернулся и занес молоток. Мне едва удалось увернуться от удара, при этом я успел схватить консьержа за запястье другой руки и заломить ее за спину. Старик вскрикнул от боли.
— Брось молоток, — сказал я.
— Помогите, — закричал он.
Я крепче сжал его руку. Он снова вскрикнул.
— Брось молоток сейчас же, или я сломаю тебе руку.
Молоток упал на пол. Консьерж заскулил.
— У меня в кошельке сорок евро, если вы за этим охотитесь.
— Я охочусь только за правдой, — сказал я. — Кто здесь живет?
— Никто.
— Когда вы в последний раз видели Маргит Кадар?
— В восьмидесятом.
— Врешь.
— Вы должны верить мне…
— Квартира всегда чисто убрана, всегда…
— О чем вы говорите?
— Почему вы никогда раньше меня не видели? Почему?
— Потому что не видел. А теперь, прошу вас, отпустите меня.
— Вы знали об убийстве, которое она совершила?
— Конечно. Об этом писали все газеты. Она убила человека, который наехал на Золтана и Юдит.
— Вы знаете их имена?
— Естественно. Они ведь жили здесь.
— Вместе с Маргит?
— Не понимаю, почему вы задаете идиотские вопросы. Это квартира семьи Кадар. Потеряв мужа и дочь, мадам Кадар тронулась умом и убила того водителя, который сбил их. Потом она уехала в Венгрию, где, как я слышал, и умерла.
— А потом?
— Потом? Ничего. В квартире никто не живет. Счета оплачиваются, но сюда никто не приходил. Прошу вас, monsieur…
У меня вдруг возникло ощущение, будто мир перевернулся. Я оказался в реальности, которая вовсе и не была реальностью. Пыль, паутина, мышиный помет, крысы… Но всего несколько дней назад, когда я был здесь…
— Не понимаю, не понимаю… — произнес я.
— Пожалуйста, monsieur, вы делаете мне больно.
— Я просто хочу знать правду.
— Я же сказал вам правду. Вы должны верить мне.
Сейчас я не могу верить никому.
— Если я отпущу вас, обещаете, что не станете звать на помощь и не броситесь на меня с молотком? — спросил я.
— Обещаю.
Я отпустил его руку.
— Я ухожу, — сказал я, в последний раз оглядывая квартиру. — Если вы что-нибудь предпримете…
— Даю слово, monsieur. Только уходите сейчас же. Пожалуйста.
— Извините, если причинил вам боль. Я просто…
— Идите, monsieur, идите же…
Я бросился вниз по лестнице, выбежал на улицу. В голове крутилось: и что теперь? Я увидел такси. Остановил. Забрался в машину.
— Куда ехать, monsieur? — спросил таксист.
— Не знаю.
— Вы не знаете? Monsieur, это такси. Мне нужно знать место назначения.
Меня вдруг осенило.
— Пантеон. Улица Суффло.
— Tres bien, monsieur.
Он высадил меня возле дома, где жила Лоррен Л’Эрбер. На входной двери не было переговорного устройства, но мне повезло. К подъезду как раз подошла пожилая женщина с маленькой собачкой. Она набрала код, я придержал для нее дверь и зашел следом. Женщина поблагодарила меня, хотя я и заметил ее подозрительный взгляд.
— Вы кого-то навещаете, monsieur?
— Мадам Л’Эрбер, — сказал я.
Это ее успокоило. Наверх я поднялся по лестнице. Дойдя до квартиры, позвонил в дверь.
Тишина.
Я позвонил снова, уже настойчивее.
Из глубины квартиры донесся женский голос:
— Сейчас, иду же!
Через минуту дверь распахнулась. Мадам Л’Эрбер была в длинном шелковом халате. На ее лице лежал слой чего-то черного — наверное, косметическая маска, которую она пыталась стереть салфеткой.
— Кто вы? — спросила она.
— Меня зовут Гарри Рикс, я был в вашем салоне пару месяцев назад.
— В самом деле? — удивилась мадам, скептически глядя на мои грязные джинсы.
— Я здесь познакомился с одной женщиной… ее зовут Маргит Кадар…
— И вы пришли, чтобы попросить ее номер телефона? Дорогуша, здесь не дом свиданий. А теперь прошу меня извинить…
Я просунул ногу в дверь, прежде чем она успела захлопнуть ее.
— Мне нужно спросить вас…
— Как вы сюда попали?
Я рассказал.
— Вечеринки я провожу по воскресеньям, и вы знаете правила: вам следует позвонить и зарезервировать место. А приходить вот так, без предупреждения…
— Вы должны мне помочь. Прошу вас!
Она внимательно оглядела меня.
— Вы американец, верно?
— Вы меня не помните?
— Каждую неделю у нас бывает от пятидесяти до ста человек, так что нет, всех я не могу упомнить. Что-то случилось, дорогуша? У тебя такой вид, будто ты ночевал в парке.
— Маргит Кадар. Это имя ни о чем вам не говорит?
Она покачала головой.
— Вы уверены? — спросил я и описал свою знакомую.
И снова мадам покачала головой.
— Почему это так важно? Ты влюбился или еще что?
— Мне просто необходимо уточнить, была ли она здесь в тот вечер, когда приходил я.
— Ну, если вы с ней познакомились здесь, значит, она была.
— Пожалуйста, попросите своего помощника проверить записи.
— Он как раз вышел. Если ты позвонишь ему часа через два…
— У меня нет этих двух часов. У вас имеется какая-нибудь база данных или что-то еще, где я мог бы поискать ее имя?
Она уставилась на мою ногу, намертво застрявшую в двери.
— Я так понимаю, ты не уйдешь, пока я этого не сделаю?
— Нет, не уйду.
— Если ты позволишь мне закрыть дверь, я посмотрю, что можно сделать.
— Но вы вернетесь?
— Не бойся, — иронически усмехнулась она. — Если я не вернусь, ты ведь будешь стоять здесь и колотить в дверь, пока я не открою. Верно, дорогуша?
— Да, это так.
— Я мигом.
Я убрал ногу. Дверь закрылась. Сев на ступеньку, я потер глаза, пытаясь прогнать видение запыленной квартиры. Безуспешно. Я не сомневался, что консьерж уже вызвал полицию. И вполне возможно, теперь меня ищут. Если им не удалось навесить на меня два убийства, то уж за нападение на консьержа и незаконное вторжение в чужую квартиру вполне могли арестовать. К концу дня меня могут упрятать в психушку, а оттуда — депортация на родину. Нетрудно представить, как меня встретят, если станет известно, что я настойчиво уверял всех в романтической связи с умершей женщиной… Впрочем, в сравнении со скандалом, в котором замешан Робсон…
Но был не только Робсон. Был еще и Омар — ведь я говорил Маргит о том, как меня раздражает его хулиганство в туалете. И муж Янны: «Теперь ты понимаешь, почему я ненавижу мужчин, способных ударить женщину по лицу?» И потом «Тебе придется убить мужа Янны».
Разумеется, она не сама забила его молотком… так же как не сама сбила портье из отеля «Селект». Но ведь это я рассказывал ей о том, сколько бед причинили мне эти люди… или угрожали причинить… И вот…
«Брассёр был на редкость неприятным человеком», — сказал я инспектору Кутару на первом допросе.
На что он ответил:
«Это мы слышали от всех, кто работал с ним. Тем не менее меня очень заинтересовало любопытное совпадение. Вы вели маленькую войну с мсье Омаром, которого находят убитым на его любимом стульчаке. И вы же ссорились с мсье Брассёром, которого сбивает машина…»
В этом просматривалась какая-то схема. Стоило мне рассказать о ком-либо, кто доставлял мне неприятности, как тут же его настигала кара…
Нет, это какая-то нелепость…
Но ее смерть тоже кажется нелепостью…
Ничего не понимаю…
Есть только один способ понять: явиться к ней сегодня на свидание — в пять, как обычно.
Дверь квартиры открылась. Лоррен вышла ко мне. Остатки маски были уже смыты. Теперь она держала в руках распечатку и маленькую карточку.
— Что ж, дорогуша. Я проверила гостевой список на тот вечер, когда ты был здесь, и вот, как видишь…
Она вручила мне список.
— Ты в списке есть, а Маргит Кадар нет. Я прогнала ее через поисковую систему — правда, в ней данные лишь последние десять лет. Ничего. Потом я проверила картотеку, где мы храним информацию по всем, кто приходил в салон до 1995 года. И угадай, что я обнаружила?
Она вручила мне карточку. В ней значилось: Золтан и Маргит Кадары. Далее указывался адрес: улица Аинне, 13, была проставлена дата: 4 мая 1980 года… Всего за несколько недель до несчастного случая.
— Так значит, она все-таки приходила в салон? — спросил я.
— Один раз, со своим мужем… Но я их толком не запомнила. Да и как запомнить, когда каждую неделю такой поток. Они с мужем больше не приходили. Поэтому числятся у нас в разделе «Разовые посетители».
— А она могла тайно проникнуть сюда в тот вечер, когда я был здесь?
— Совершенно исключено. У нас серьезная служба безопасности. Вы не войдете в квартиру, если вас нет в списке. И разумеется, мы не приветствуем, когда люди являются без приглашения. Но позволь спросить тебя, дорогуша. Если ты настаиваешь, что встретился с ней здесь, а у меня есть доказательства, что этого быть не могло… какой вывод я должна из всего этого сделать?
— Спасибо, что уделили мне время, — сказал я и бросился вниз по лестнице.
На улице не было ни одного такси. Шел дождь. Я побежал по бульвару Сен-Мишель к станции metro. Меня знобило — совсем как тогда, в мой первый день в Париже. В парижском metro, как, впрочем, и в любом другом, и пассажиры избегают встречаться взглядами. Но некоторые все-таки украдкой косились на бедолагу в мокрой и грязной одежде, заросшего щетиной, с ввалившимися глазами, клацающего зубами…
На станции Шато д’О я вышел и снова оказался под дождем. К тому времени, как я добрался до интернет-кафе, лихорадочное состояние сменилось полным упадком сил.
Борода встретил мое появление злым взглядом. Не сказав ни слова, он прошел к входной двери и запер ее.
— Вчера ночью ты не вышел на работу.
— Все потому, что я гостил в полиции, в камере поприличнее, чем у вас.
— Что ты рассказал копам?
— Ничего.
— Тогда почему они тебя арестовали?
— Я был под подозрением…
— Из-за убийства Омара?
— Да, — кивнул я, решив, что лучше не упоминать про мужа Янны.
— Они рассказали тебе о том парне, чью жену ты трахал?
— Да.
— И ты сказал, что это дело рук мсье Сезера и Махмуда?
— Конечно нет.
— Их арестовали… а тебя отпустили. Почему?
— Я не полиция, но копы, как правило, не арестовывают людей, не имея доказательств…
— Это ты предоставил им доказательства…
— Ты не в своем уме?
— Мы знаем, что это ты…
— С чего бы мне…
— Ты убил Омара и мсье Аттани, а потом подбросил орудия убийства…
— Моих отпечатков на орудиях убийства не нашли. Зато нашли отпечатки Махмуда.
— Ага, значит, копы все-таки сказали тебе, что они арестовали мсье Сезера и Махмуда?
— Если я, по-твоему, намеренно подбросил орудия убийства, тогда почему на них оказались отпечатки пальцев Махмуда?
— Ты мог оставить их на виду в офисе мсье Сезера. Махмуд мог поднять их, чтобы спрятать…
— Махмуд увидел бы на них кровь и выбросил бы. Но, возможно, Махмуд не самый умный парень. А вдруг, убив Омара и Аттани по приказу Сезера, он просто зашвырнул орудия убийства в какой-нибудь чулан или на чердак, не подумав о том, что копы могут…
— Молоток и нож были найдены под умывальником в комнате Махмуда. Их туда подложили нарочно, а потом вызвали полицию.
— Я в то время был в полицейском участке…
— Все равно ты мог подложить. Кстати, ты сказал копам, где работаешь?
— Разумеется, нет.
— Врешь! Вчера ночью они пришли с обыском, все перевернули вверх дном. К счастью, после ареста мсье Сезера и Махмуда мы успели очистить помещение…
— Вы там делали садистское кино и бомбы?
— Хватит задавать вопросы. Ты и так по уши в дерьме…
— Интересно, с чего бы это? Я держал рот на замке. Являлся на работу ежедневно к полуночи. Никогда ни о чем не спрашивал. Не вмешивался…
— Но ты видел…
— Я ничего не видел.
— Врешь.
— Думай что хочешь. Я не присылал к вам копов, я играл по правилам, которые вы же и установили.
Он долго и пристально смотрел на меня. Потом произнес:
— Сегодня ночью ты выйдешь на работу.
— Но что там теперь сторожить?
— Не твое дело.
— Копы наверняка рассматривают помещение нижнего этажа как место преступления. И их люди крутятся поблизости.
— Копов там больше нет. Они произвели обыск и ушли.
— Вы заплатили им отступные или что-то еще?
— Они ушли. И ты должен вернуться на работу сегодня же.
Я знал, что, если скажу сейчас: «Ни в коем случае», меня не выпустят из этого кафе. Знал я и то, что, если все-таки появлюсь сегодня на работе, мне вряд ли удастся выбраться оттуда живым.
Озноб усиливался, меня заметно трясло. Я крепко обхватил себя руками.
— Тебе плохо? — спросил Борода.
— Не удалось выспаться в камере…
— Иди домой, отдохни, а в полночь выходи на работу.
Он открыл дверь и жестом разрешил мне уйти, по дороге к себе я думал: они собираются убить меня… просто это удобнее сделать в закрытом помещении… где нет посторонних глаз.
Мне оставалось только одно: бежать. Но прежде я должен увидеться с Маргит. Необходимо было убедить себя, что я не сошел с ума, Я должен узнать правду.
А еще мне нужно полежать пару часов, пока лихорадка не свалила меня окончательно…
Я собирался вздремнуть, потом собрать вещи, заехать на улицу Линне, а оттуда бежать на Восточный вокзал, чтобы успеть на последний поезд «Евростар» до Лондона, главное — убраться подальше от этого кошмара, скрыться от всех…
Но когда я подошел к своей комнате, то увидел, что замок вырван с корнем. Внутри царил полный бедлам. Полки сорваны со стен, ящики выдвинуты, их содержимое свалено в кучу. В моей одежде рылись, многие вещи были порваны. Постель была перевернута, белье скомкано, матрас изрезан.
Ошеломленный, я застыл на пороге, но уже в следующую минуту бросился к умывальнику. Из шкафчика все было выгружено, но тот, кто устроил этот погром, не заметил отстающий кусок линолеума на полу. Просунув руку в дыру, я понял, что деньги на месте, вытащил их и быстро пересчитал. Две тысячи восемьсот евро — все мои сбережения от ночной работы.
Я испытал огромное облегчение. И все же план побега оказался под угрозой: из-за резервного диска с романом. Я прятал его в книге Грэма Грина «Оружие для найма».
Перетряхнув разбросанные по полу вещи, я отыскал книгу и открыл ее — диска не было.
Без паники… без паники… он должен быть где-то здесь.
Я снова перелопатил весь хлам; по мере того, как я убеждался в тщетности поисков, мое состояние приближалось к истерике. Я обшарил каждый угол, пока до меня не дошло, что диск забрали.
Но почему взяли диск и ничего больше? В нем ведь не было никаких секретных кодов, никаких сенсаций, способных поколебать основы иудейско-христианской веры… Всего лишь копия моего романа — не представляющая ценности ни для кого, кроме меня.
Наверное, вор, не найдя ничего ценного, решил прикарманить диск в отместку, назло…
А может, это кто-то из подручных Сезера? Они знали, что по ночам я что-то пишу. Может, они решили наказать меня, стащив единственную копию романа?
Но это была не единственная копия… Я припрятал еще один диск в щели над «экстренным выходом» из бетонной конуры. Чтобы забрать его, необходимо было вернуться в здание, но… это невозможно. Погром в моей комнате и угрожающая уверенность Бороды в том, что это я подставил Сезера, укрепили меня в мысли, что нужно исчезнуть. Но копы… Они производили обыск в этом ночном притоне… Значит, мой лэптоп у… Да, Кутар так и сказал: «Мы нашли ваш лэптоп…» А в нем — моя последняя надежда: файл, обозначенный как doc.1 (у романа пока еще не было названия). Если я покину Париж без романа, то четыре месяца можно считать вычеркнутыми из жизни. В неопределенном будущем мне могли и переслать лэптоп, но… куда? Сейчас в моей жизни не было ничего, кроме романа. Я не мог… не хотел… уезжать без него.
Лихорадка усиливалась. Ломило каждый сустав. Нет, нет, я не сдамся… Сейчас надо выиграть время. Головорезы Сезера могут прийти за мной с минуты на минуту… Среди хлама я отыскал свой чемодан. В куче разодранной одежды нашел уцелевшие джинсы, пару рубашек, нижнее белье и носки. В чемодан полетели мыло, шампунь, зубная щетка и паста, туда же был уложен и чудом уцелевший портативный радиоприемник. Больше брать было нечего. Запихнув в карман куртки наличность и паспорт, я хлопнул разбитой дверью. Все, сюда я не вернусь…
На улице я прежде всего огляделся по сторонам, проверяя, не следят ли за мной. Вроде бы чисто… Через несколько поворотов я уже заходил в commissariat de police, где попросился на прием к инспектору Кутару. Дежурный офицер ответил, что инспектор на выезде. Тогда я попросил инспектора Леклерка. Дежурный позвонил по телефону. Мне велели подождать. Леклерк спустился минут через десять. Он поприветствовал меня кивком головы и сразу же заметил мой чемодан.
— Собираетесь переехать в свою камеру? — пошутил он.
— Очень смешно…
— Что ж, значит, покидаете Париж?
— Наведаюсь в Лондон, — ответил я. — И мне понадобится мой лэптоп.
— Какой еще лэптоп?
— Тот, что вы наверняка забрали при обыске в моем офисе.
— Я не работал в той бригаде. Там были ребята из другого подразделения. Если лэптоп у них…
— Инспектор Кутар сказал мне, что при обыске обнаружен мой лэптоп..
— Тогда вам следует поговорить с инспектором Кутаром.
— Но его сейчас нет.
— Он будет завтра…
Тут в разговор вступил дежурный:
— Нет, он взял четыре дня отгулов.
— И даже не потрудился сказать мне об этом! — возмутился Леклерк.
— Может, вы все-таки узнаете, где находится мой лэптоп? А еще лучше — вернете его мне.
— Если он в разработке по делу… нет. Я не могу вмешиваться в ход следствия и изымать вещдоки, — сказал Леклерк. — Инспектор, ведущий расследование, должен дать добро на возвращение лэптопа законному владельцу…
— Но я и есть законный владелец.
— Это вы так говорите. Но в отсутствие инспектора Кутара, который мог бы подтвердить…
— Может, вы позвоните ему на сотовый?
— Пока он отдыхает? Нет, это невозможно. Да и он, уверяю вас, скажет то же самое. Если компьютер изъят в ходе следствия, он останется у нас до окончания дела.
— Но не могу ли я скопировать кое-что с жесткого диска?
— Боюсь, это будет расценено как искажение вещественных доказательств.
— Но почему?
— Поскольку не я занимаюсь этим расследованием…
— Мне нужна копия моего романа, чтобы я мог продолжить работу.
— Вы что же, не сделали резервной копии?
— Я потерял ее, — соврал я. Мне не хотелось рассказывать Леклерку про погром в комнате — это могло вызвать дополнительные вопросы, и он мог настоять на том, чтобы я задержался в Париже еще на несколько дней…
— Очень плохо, — сказал инспектор. — Настоящий писатель всегда делает несколько копий в процессе работы.
— Я всего лишь любитель.
— Не стоит так расстраиваться, monsieur. И уж извините за прямоту, но выглядите вы неважно и… пахнете дурно.
— Вы не обеспечили меня ванной.
— Радуйтесь тому, что вас вообще выпустили… да еще с паспортом. По закону Кутар мог задержать вас еще на какое-то время.
— Но вы можете проследить за тем, как я копирую файл.
— Это все равно будет считаться искажением улик.
— Но этот роман — вся моя жизнь…
— Тогда я не понимаю, почему вы не скопировали «свою жизнь» в нескольких экземплярах. — С этими словами он развернулся и ушел.
Я плюхнулся на стул, совершенно разбитый, пытаясь сообразить, что делать дальше.
— Monsieur, — заговорил дежурный, — если у вас больше нет никаких дел, я вынужден попросить вас покинуть помещение.
— Да-да, конечно, — сказал я, поднимаясь. — Могу ли я оставить здесь свой чемодан на пару часов?
Коп посмотрел на меня как на умалишенного.
— Monsieur, здесь commissariat de police, а не камера хранения.
— Извините, — сказал я и повез свой чемодан к двери.
На улице я взглянул на часы: 13:23. Почти четыре часа до того, как я смогу переступить порог квартиры на улице Линне. Мне необходимо было где-то скоротать время желательно под крышей. Я стал спускаться вниз по переулку, и тут мне на глаза попался дешевый отель «Нормандия» (на табличке значилась одинокая звездочка). Холл отеля был совсем крохотным, с облупившейся краской на стенах, на полу — вздутый линолеум; все это убожество освещали лампы дневного света.
Я нажал кнопку звонка на стойке администратора.
Тишина.
Я позвонил снова.
Наконец появился пожилой африканец, потирая глаза.
— Мне нужна комната, — сказал я.
— Регистрация в три пополудни.
— Нет ли возможности…
— В три пополудни, monsieur.
— Мне нездоровится. Я…
Африканец внимательно взглянул на меня, пытаясь угадать, говорю ли я правду или просто хочу получить бесплатные девяносто минут проживания. Вероятно, мой вид убедил его в том, что я действительно болен.
— На сколько ночей? — спросил он.
— Всего на одну.
— С душем?
— Обязательно.
Негр повернулся к панели с ключами и снял один. На деревянном брелоке значилась цифра семь.
— Сорок пять евро, оплата вперед.
Я вытащил деньги.
— Второй этаж, справа.
— Спасибо вам.
Он лишь пожал плечами и снова исчез в своей каморке.
Номер был сущей дырой, но мне было все равно. Я снял с себя вонючую одежду, взял мыло, шампунь и встал под жалкой струей так называемого душа. Потом насухо вытерся крохотным полотенцем, поразившись тому, что оно оказалось чистым. Теперь спать. Радиоприемник должен был разбудить меня через два часа. Я юркнул под одеяло, закрыл глаза. Сразу возникло ощущение, будто я лечу вниз. В считанные минуты постель стала влажной от пота. Зубы стучали, и я вцепился в подушку, как будто она была спасательным кругом. Вскоре я провалился в пустоту…
Разбудили меня звуки Берлиоза на «Франс-Мюзик». «Фантастическая симфония». Снова в душ. Чистая одежда. Тело еще ломило от усталости, но озноб прошел. Я накинул куртку, похлопав по карману, где хранил деньги и паспорт. Внутренний голос шептал: «Уезжай сейчас же! Заберешь свой лэптопу у копов как-нибудь потом. Так ты сможешь уйти от всех вопросов, связанных с Маргит, и списать все на…»
На что? На собственное безумие. Четыре месяца галлюцинаций, которые я прожил как во сне.
Называй это как хочешь. Только беги, пока есть возможность.
Я убегу, но только после того, как встречусь с ней и выясню все…
А что тебе нужно выяснить?
Я что, сошел с ума?
Без комментариев.
Вниз по шатким ступенькам лестницы, снова на улицу поворот, налево, короткая остановка в интернет-кафе на бульваре Севастополь. Часы показывали 4:07. Через десять минут я должен был покинуть кафе и сесть в metro, чтобы ехать в Пятый округ. А пока я хотел просмотреть местные газеты Огайо и выяснить подробности возмездия, которое, как я предполагал, совершила моя Немезида…
Но прежде я открыл свой почтовый ящик. Меня дожидалось единственное письмо — от моего бывшего коллеги, Дуга Стенли. В нем шла речь о громком скандале с участием Робсона; о том, как неделю назад у декана полетел компьютер, как был вызван техник, который и обнаружил:
«…около двух тысяч порнографических снимков детей на жестком диске. Техник доложил руководству колледжа, те вызвали копов, копы — федералов, и теперь Робсона держат в тюрьме Кливленда, пока за него не внесут миллион долларов залога… Робсон твердит о своей невиновности — мол, кто-то подбросил эти снимки в его компьютер. Но вчера федералы выступили с заявлением, в котором сообщили, что их эксперты имеют убедительные доказательства, что он сам загрузил это.
Короче, парень по уши в дерьме, от которого уже не отмоешься. Из колледжа его уволили, скандал был подхвачен местными таблоидами, и ходят слухи, что в тюрьме он под круглосуточным надзором как потенциальный самоубийца. Прокурор объявил, что планирует провести показательный процесс — под лозунгом "оскорбление общественного доверия, да еще нанесенное работником просвещения". Он будет требовать минимум двадцати лет тюрьмы… поскольку Робсон занимался еще и продажей, этих снимков таким же извращенцам. Это тебе не торговля фальшивыми бейсбольными карточками — это классифицируется как "распространение порнографии" и, следовательно, как федеральное преступление. Окружной прокурор также заявил, что располагает доказательствами, что Робсон был главарем шайки коллекционеров детского порно, поскольку федералы обнаружили счет, который он открыл для сбора платежей за эту продукцию. Это просто невероятно… и лишний раз доказывает, что чужая душа потемки.
Есть еще одна жертва краха Робсона — Сьюзан… Изучая документы, хранившиеся на жестком диске декана, федералы нашли целый ряд писем, которые он отправил ей за несколько месяцев до того, как выгнал тебя с работы. Это любовные письма и — мне неприятно говорить тебе об этом, но ты должен знать, — очень откровенные в плане интимных подробностей их отношений. Это спровоцировало еще один скандал, за который тут же ухватилась пресса. Сьюзан временно отстранили от работы без выплаты жалованья, пока колледж проводит внутреннее расследование с целью выяснить, не получила ли она штатную должность исключительно потому, что была любовницей Робсона.
Вчера ночью я звонил твоей бывшей жене. Она в жутком состоянии — потрясена разоблачением Робсона и почти уверена, что из колледжа ее все-таки выгонят. Она, конечно, обеспокоена и тем, как все это воспримет Меган, и как ей теперь жить, поскольку из-за скандала она вряд ли куда-нибудь устроится преподавателем. Сегодня днем я собираюсь заехать к ней. Не хочу больше грузить тебя, но меня беспокоит состояние Сьюзан — похоже, она на грани нервного срыва. Напишу тебе потом, после того как навещу ее.
Колледж стоит на ушах. На волне всех этих разоблачений многие с нашего факультета говорят мне, что чувствуют себя виноватыми, что голосовали за твое увольнение. Среди любовных писем, которые Робсон отправлял Сьюзан, нашли и те, где он пишет о том, как "предаст огласке" твой роман с Шелли и уничтожит тебя. Боюсь, что и у Сьюзан рыльце в пушку, потому что в ответном письме она написала: "Так ему и надо" — или что-то в этом роде.
Извини, что вывалил тебе все это… Но думаю, лучше если ты узнаешь это от своего друга, чем прочтешь в газете или тебе позвонит какой-нибудь ушлый репортер, начнет выведывать, как ты воспринял новость…
Радуйся, что ты в Париже, далеко от нашего мерзкого Пейтон-плейс. Сегодня вечером я буду дома, если захочешь пообщаться в Сети.
Всего наилучшего, Дуг».
Я обхватил голову руками, в ужасе от того, что приключилось с моей женой. Да, ее слова «Так ему и надо» больно жалили. Но все равно я боялся за нее.
Покинув кафе, я решил поехать на улицу Линне на такси. Дорога была свободная, и мы домчались до места меньше чем за двадцать минут. Я взглянул на часы: 4:58. Побродив возле дома две минуты, я глотнул воздуха, чтобы выровнять дыхание, и набрал код замка.
Дверь щелкнула и отворилась. Я оглядел внутренний дворик. Ничего не изменилось. В будке сидел консьерж, с которым мы вчера поскандалили. Он таращился на меня. Или сквозь меня? Я подошел к окошку и три раза постучал в стекло. Никакой реакции. Лицо консьержа было отсутствующим, как будто он находился в ступоре. Я зашел в будку, положил руку ему на плечо. Плечо было теплым на ощупь — но старик даже не вздрогнул.
— Вы слышите меня? — крикнул я.
Его взгляд по-прежнему был застывшим, тело неподвижным.
Я почувствовал, как меня пробирает озноб. Пятясь назад я выбрался из будки. Уходи… уходи сейчас же. Но, когда я дернул дверь на улицу, она оказалась запертой. Я сражался с ней минут пять.
Ты не можешь открыть ее, потому что не можешь так просто уйти.
Я огляделся по сторонам в поисках другого выхода. Его не было. Тогда я уставился на лестницу, ведущую к квартире Маргит. Теперь у тебя точно нет выбора. Ты должен подняться туда.
По пути к ее квартире я звонил в каждую дверь. Но мне никто не открыл. А раньше я слышал соседей? Задумывался ли о том, что в доме кто-то живет? Или…
Только я ступил на лестничную площадку ее этажа, дверь распахнулась. Маргит стояла на пороге в своем черном кружевном пеньюаре, на губах блуждала сардоническая улыбка.
— Разве я не говорила тебе, что сюда можно приходить только в назначенное время?
Ее голос был тихим и спокойным. Улыбка становилась шире. Я подошел к ней и крепко поцеловал в губы.
— На вкус ты настоящая, — сказал я.
— Неужели? — Она увлекла меня в гостиную.
Когда мы сели на диван, она взяла мою руку и положила ее себе между ног.
— А на ощупь?
Я сунул палец во влагалище. Маргит застонала.
— Кажется, да, — сказал я и поцеловал ее в шею.
— Но между нами есть одна большая разница, Гарри.
— Ты о чем?
— Резким движением Маргит оттолкнула меня. Пошатнувшись, я успел заметить, как в ее руке блеснуло лезвие опасной бритвы. Оно приближалось ко мне и в следующее мгновение царапнуло руку.
— Черт, — вскрикнул я, увидев, как из раны сочится кровь.
— Разница в том…
Она подняла бритву и провела по своему горлу. Я снова вскрикнул… но тотчас замер, обескураженный, потому что… крови не было.
— Теперь понял, Гарри? — спросила она и провела бритвой по своему левому запястью, глубоко врезаясь в кожу. И опять — ни следа.
— Разница в том, что ты кровоточишь, а я — нет.
