17

—      Что вы сказали? — спросил я.

—      Мадам Кадар покончила с собой в 1980 году, — повторил Кутар.

—      Очень забавно.

—      Это совсем не забавно. Самоубийство никогда не бывает забавным.

—      И вы рассчитываете, что я поверю?

—      Monsieur, я бы поставил вопрос по-другому: «Вы рассчитываете, что я поверю в то, что вы провели вчерашний вечер в квартире женщины, которой вот уже двадцать шесть лет нет в живых?»

—      Чем вы докажете, что она умерла в восьмидесятом?

—      Здесь вопросы задаю я, monsieur. Вы говорите, что были в ее квартире вчера вечером?

—      Да, — сказал я, решив, что в сложившихся обстоятельствах лучше стоять на своем, чем идти на попятный.

—      Как давно вы знакомы с мадам Кадар?

—      Несколько месяцев.

—      Где вы с ней познакомились?

Я рассказал про салон Лоррен Л’Эрбер. Кутар сделал пометку в блокноте, уточнив адрес.

—      И с той первой встречи вы регулярно виделись с мадам Кадар?

—      Два раза в неделю.

—      Вы были близки с ней?

—      Конечно.

—      Вы это серьезно?

—      Совершенно серьезно.

Он посмотрел на меня и покачал головой.

—      У вас раньше не было подобных галлюцинаций?

—      Инспектор, я говорю правду.

—      Вас никогда не госпитализировали в связи с психическими расстройствами? Я могу — и обязательно сделаю это — провести тщательную проверку вашей медицинской карты…

—      Я не страдаю галлюцинациями, инспектор.

—      И тем не менее настаиваете на том, что у вас был роман с умершей женщиной. Пожалуй, это даже больше чем галлюцинации.

—      Предоставьте мне доказательства, что она мертва.

—      Со временем, — сказал он. — Опишите мне мадам Кадар.

—      Далеко за пятьдесят. Выразительное лицо, морщин не так много, копна черных волос…

—      Стоп. Мадам Кадар было тридцать лет, когда она умерла. А женщина, с которой вы, как утверждаете, встречались, намного старше.

—      У вас есть ее фотография 1980 года? — спросил я.

—      Со временем будет, — кивнул он. — Что-нибудь еще добавите о ее внешности?

—      Она была — есть — красивая.

—      И это все? Никаких особых примет или иных характеристик?

—      У нее шрам на шее.

—      Она вам рассказывала, откуда у нее этот шрам?

—      Она пыталась перерезать себе горло.

Кутара, казалось, ошеломил мой ответ.

—      Пыталась перерезать себе горло? — спросил он.

—      Совершенно верно.

—      Вы хотите сказать, что попытка самоубийства была неудачной?

—      Очевидно, неудачной, раз она сама мне об этом рассказывала.

Кутар потянулся к папке, лежавшей перед ним, открыл ее, пролистал несколько страниц, потом снова взглянул на меня.

—      Она не говорила, почему пыталась покончить с собой?

—      Ее муж и дочь погибли при наезде автомобиля.

Кутар снова уставился в папку.

—      А где именно произошел тот несчастный случай?

—      Возле Люксембургского сада.

—      Когда?

—      В 1980 году.

—      В каком месяце?

—      Думаю, в июне.

—      И каковы были обстоятельства происшествия?

—      Ее муж и дочь переходили дорогу…

—      Как звали мужа?    

—      Золтан.      

—      А дочь?     

—      Юдит.

—      Откуда вы это знаете? 

—      Она мне рассказала.  

—      Мадам Кадар?

—      Да, мне рассказала это мадам Кадар. Как рассказала и то, что водитель той машины…

—      Какая была марка машины?

—      Я забыл. Но какая-то модная. Парень за рулем был бизнесменом.

—      Откуда вам все это известно?

—      Маргит была моей любовницей. А любовники рассказывают друг другу о своем прошлым.

—      А ваша любовница, случайно, не говорила вам, что произошло с водителем черного «ягуара»?

—      Точно, это был «ягуар»… а тот парень жил в Сен-Жермен-ан-Лэ.

Инспектор снова уткнулся в папку, потом поднял глаза на меня. Теперь он казался рассерженным.

—      Эта игра уже не забавляет. Судя по всему, вы стали жертвой искаженной информации об умершей женщине, которая убила человека, наехавшего на ее мужа и дочь, а потом…

—      Убила?

—      Именно это я и сказал. Убила.

—      Но она мне сказала, что его убил грабитель.

—      Вы знаете, как его убили?

—      Ножевое ранение, кажется…

—      Когда это произошло?

—      Месяца через три после происшествия.

—      Вы правы. Анри Дюпрэ…

—      Да, она упоминала это имя. Служащий фармацевтической компании, так?

—      Верно. Мсье Дюпрэ, проживавший, как вы сказали, в Сен-Жермен-ан-Лэ, был убит в собственном доме в ночь 20 сентября 1980 года. Его жены и детей в тот момент не было дома. Его жена как раз в то время подала на развод. Он был безнадежным алкоголиком, и наезд был последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Однако Дюпрэ не был убит грабителем. Его убила мадам Кадар.

—      Бред какой-то…

Кутар полез в папку и достал потускневшую ксерокопию. Это была статья из «фигаро» от 23 сентября 1980 года. В глаза бросился заголовок:

В статье подробно описывались обстоятельства убийства: Дюпрэ был убит в собственной постели; убийца воспользовался душем; на кухне была найдена записка: «За Юдит и Золтана». Сосед, вставший спозаранку, видел, как около пяти утра дом покидает женщина. Заканчивалась статья такими словами: «Полиция намерена допросить Маргит Кадар, муж и дочь которой погибли под колесами автомобиля Анри Дюпрэ несколько недель назад».

—      Это невероятно, — только и смог вымолвить я.

Кутар снова полез в папку, достал фотографию и протянул ее через стол. Это было полицейское фото — черно-белое, размером восемь на десять, но все равно шокирующее своим натурализмом. Дюпрэ лежал на залитой кровью постели, он был жутко изрезан. У меня перехвати дыхание, и я вернул фотографию инспектору.

—      Полагаю, это было убийство, совершенное в слепой ярости, — сказал он. — Мадам Кадар не могла остановиться… Что больше всего заинтриговало следователя, так это то, что убийца тщательно организовала преступление и… она явно не собиралась замести следы. Полиция проверила телефонные контакты мадам Кадар в тот период. Оказалось, что перед нападением она звонила в дом Дюпрэ. В своем отчете следователь предположил, что она хотела удостовериться в том, что жертва находится дома. Вообще, это была сложная комбинация. Распечатка телефонных звонков мадам Кадар показала, что в пятницу, накануне преступления, она разговаривала с мадам Дюпрэ, которая как раз собиралась уезжать. После убийства мужа мадам Дюпрэ вспомнила тот звонок — какая-то женщина представилась сотрудницей компании, организующей отдых в Биаррице; якобы Анри Дюпре заказывал апартаменты для своей семьи… Мадам Дюпрэ сказала, что больше не живет с мужем, к тому же ее не интересует отдых в Биаррице. Теперь мадам Кадар знала, что Дюпрэ живет один. Нападение произошло в субботу, около четырех часов утра. В пятницу мадам Кадар приезжала в Сен-Жермен-ан-Лэ. Сосед, который потом заметил ее, показал, что видел женщину, внимательно разглядывавшую дом. Но поскольку дом был выставлен на продажу, сосед решил, что это потенциальная покупательница. В ночь убийства мадам Кадар проникла в дом через окно на нижнем этаже. Очевидно, она двигалась бесшумно, поскольку Дюпрэ был застигнут в собственной постели. Мы не знаем, разбудила ли она его перед нападением или убила спящим… хотя патологоанатом сделал заключение, Дюпрэ, должно быть, проснулся, после того как был нанесен первый удар. Полиция была уверена, что мадам Кадар хотела, чтобы Дюпрэ увидел ее, поскольку это был очевидный акт мести. После этого мадам Кадар разделась и воспользовалась ванной Дюпрэ, чтобы отмыться. Она оставила на полу ванной свою окровавленную одежду, а нож бросила возле кровати. Судя по всему, она пришла с маленьким чемоданом, в котором была смена одежды. Переодевшись, она прошла на кухню, приготовила кофе и стала ждать…

—      Она приготовила кофе после того, как искромсала его ножом? — не поверил я.

—      Первый поезд уходит из Сен-Жермен-ан-Лэ только пять двадцать три утра. Она не хотела ждать на станции — поэтому да, она приготовила кофе и написала ту короткую записку: «За Юдит и Золтана». Звучит как эпитафия, не так ли? Около пяти утра она покинула дом. До  станции metro было пятнадцать минут пешком. Она села на первый поезд и сделала пересадку на станции Шатле. Оттуда она доехала до Восточного вокзала и купила билет первого класса до Будапешта. Она даже заплатила за отдельное спальное купе. При заказе билета первого класса ей пришлось назвать свое имя. Но она, по всей видимости, рассчитывала на то, что никому не придет в голову зайти к Дюпрэ в воскресенье… Или, если полиция все-таки обнаружит труп, целый день уйдет на то, чтобы установить имя убийцы и связаться с Интерполом. Другими словами, у нее в запасе были как минимум сутки, чтобы добраться до Будапешта. Как выяснилось, она рассчитала все правильно. Труп Дюпрэ был обнаружен лишь ближе к вечеру понедельника, после того как он не явился на работу и его сотрудники позвонили его жене. Мадам Дюпрэ приехала домой и увидела труп. Разумеется ее тут же сочли главной подозреваемой — так всегда бывает, когда убит один из супругов. Но потом криминалисты установили, что отпечатки пальцев на орудии убийства принадлежат мадам Кадар, ей же принадлежала и окровавленная одежда, обнаруженная в ванной.

—      А откуда у полиции были отпечатки ее пальцев?

—      Все иммигранты проходят процедуру снятия отпечатков. К тому же в 1976 году мадам Кадар стала гражданкой Франции, так что у нее повторно взяли отпечатки. Будучи гражданкой Франции, ей пришлось обратиться за визой в венгерское посольство в Париже. В те времена коммунистический режим не позволял иностранцам получать разрешение на въезд на границе… тем более бывшим гражданам своей страны. Мадам Кадар обратилась за визой за две недели до убийства Дюпрэ, объяснив, что хочет навестить своих родственников.

—      Но она ненавидела Венгрию… особенно после того, что случилось с ее отцом.

—      А что с ним случилось?

Я рассказал все, что услышал от Маргит. Пока я говорил, инспектор несколько раз заглядывал в папку, будто сверяя мой рассказ с тем, что было написано в досье. Не выдержав, я спросил:

—      Это соответствует той информации, которой вы располагаете?

—      Разумеется, венгерская полиция — а мы сотрудничали с ней в ходе следствия — сообщила нам о результатах расследования по двум убийствам, которые мадам Кадар совершила по возвращении в Будапешт.

—      Так это она убила Бодо и Ловаса?

Отложив папку в сторону, Кутар закурил, не отрывая меня взгляда. После долгого молчания он произнес:

—  следствием по делу о двух убийствах и в то же время демонстрируете поразительно осведомленность о серии убийств, совершенных здесь, в Париже, и в Будапеште женщиной, которая покончила с собой, когда убила там свою вторую жертву.

—      Она перерезала себе горло после убийства Бодо?

—      Нет, после убийства Ловаса, Но давайте не будем уходить в сторону от интересующего меня вопроса: почему вы столь осведомлены об этом деле? Только, пожалуйста, не надо говорить мне, будто это она вам все рассказала. Я никогда не поверю в это. Так как и почему    Я все пытаюсь разгадать игру, которую вы ведете, тоnsieur. Вы находитесь под  к вам попала вся эта информация? Вы ведь писатель, да? Возможно, кто-то рассказал вам об этом деле — в то время о нем много писали в прессе. Вас это заинтриговало, и с помощью Интернета вы выяснили детали. А теперь, когда вас самого подозревают в двух убийствах, вы придумали нелепую сказку о романе с умершей женщиной в попытке…

—      А в венгерских газетах было что-то о причине, побудившей ее вернуться в Будапешт, чтобы убить Бодо и Ловаса?

—      Вы опять меня перебили.

—      Извините.

—      Еще раз сделаете это, и я верну вас в камеру.

Кутар снова раскрыл папку и несколько минут изучал ксерокопии каких-то старых документов.

—      У нас есть подборка материалов из венгерских газет, с переводом на французский. Принимая во внимание каким был тогдашний режим в стране, официальная версия причины, по которой она убила Бодо и Ловаса, звучала так: «Храбрые защитники Венгрии арестовали отца мадам Кадар за то, что он распространял предательскую ложь о своей родине…» Это цитата. Ну а убила она их из мести. Как сообщали официальные средства массовой информации, Кадар покончил с собой в тюрьме, после того как его разоблачили как агента ЦРУ. Ни в одном отчете — ни в полиции, ни в прессе — не говорится о том, что мадам Кадар заставляли смотреть, как вешают ее отца. Впрочем, венгерская полиция в 1980-м никогда бы не поделилась с нами такой информацией. В их отчетах, как и в официальной прессе, мадам Кадар была представлена психически неуравновешенной женщиной, которая, потеряв мужа и дочь, была одержима идеей мести. Официальная пресса перепечатала все статьи из французских газет об убийстве Дюпрэ. В венгерских СМИ отмечалось, что нападения на Бодо и Ловаса также отличались особой жестокостью.

—      А венгерская полиция сообщила вам, как мадам выследила тех двоих?

—      Конечно нет. Судя по отчету инспектора, который вел дело Дюпрэ, полиция Будапешта только номинально сотрудничала с нами. И разумеется, они не информировали нас о том, что Бодо и Ловас были сотрудниками спецслужб, — хотя во всех венгерских изданиях о них постоянно писали как о «героях, которые отдали свои жизни, защищая безопасность родины»… Тут все прозрачно.

—      И Маргит покончила с собой после убийства обоих?

Кутар раскрыл папку, отыскал какой-то документ, просмотрел первую страницу, потом подколотые к ней бумаги.

—      Это перевод телекса — помните телекс? — присланного нам из полиции Будапешта. Первая жертва, Бела Бодо шестидесяти шести лет, был обнаружен мертвым в своей квартире в жилом квартале Буды в ночь на 21 сентября 1980 года. Он был найден с кляпом во рту, привязанным к стулу перед кухонным столом. Его руки были приклеены к крышке стола водопроводным скотчем — такой обычно используют при ремонте труб. Все десять пальцев жертвы были вырваны из кистей, глаза вырезаны, горло перерезано.

—      О боже… — прошептал я.

—      Следует признать, что смерть была мучительной и она наступила не сразу…

—      Полиция рассказала вам, как убийце удалось связать Бодо?

—      Нет, но они предположили, что мадам Кадар вошла в квартиру с оружием в руках. Угрожая пистолетом, она заставила Бодо сесть за стол, после чего связала его и заткнула рот кляпом. Если бы он знал, что его ожидает, не сомневаюсь, он бы попытался убежать. Погибнуть от пули куда легче, чем пройти через пытки, которым он подвергся.

—      А Ловас?

—      Тот же почерк. Только в этом случае соседка услыхала, как Ловас что-то крикнул — возможно, перед тем, как мадам Кадар запихнула ему в рот кляп, — и решила вызвать полицию. Те приехали не сразу — примерно через полчаса после того, как поступил звонок. Полицейские стали стучать в дверь, требуя, чтобы им немедленно открыли. Ответа не было. Тогда они послали за консьержем, у которого были ключи. Квартира была залита кровью. Мадам Кадар только что перерезала себе горло… а до этого она перерезала яремную вену Ловасу. Они попытались спасти обоих. Но оба умерли.

Кутар снова полез в папку, достал из нее две черно-белые фотографии и перебросил их мне через стол. На первой был мужчина, руки его были приклеены скотчем к крышке стола и так обезображены, что напоминали култышки.

На второй — женщина; она лежала на полу в огромной луже крови, в руке зажат кухонный нож. Я вгляделся в ее лицо. Несомненно, это была молодая Маргит. В раскрытых глазах женщины застыла ярость. Мне было знакомо это выражение — когда Маргит рассказывала о своей жизни, в ее глазах горело такое же чувство.

Опустив голову, я перебросил фотографии обратно к инспектору. Голова гудела, я не знал, что и думать.

—      Учитывая особую жестокость нападений, — продолжил Кутар, — представляется очевидным, что убийца была психически нездорова. И не факт, что она покончила бы с собой, не явись полиция в тот момент, когда она добивала Ловаса.

—      Но она не умерла, — сказал я.

Инспектор задумчиво постучал по фотографии Маргит.

—      Вы настаиваете, что женщина, изображенная на этом снимке, жива?

—      Да.

Он вручил мне еще один документ, вытащив его из папки. Документ был на венгерском, и я разобрал только имя Маргит.

—      Это свидетельство о смерти, выданное судебно-медицинским экспертом в Будапеште, после того как он произвел вскрытие трупа мадам Кадар. Инспектор из Сен-Жермен-ан-Лэ закрыл дело по убийству мсье Дюпрэ по получении от венгерских властей этого свидетельства, так как оно явилось доказательством смерти человека, совершившего преступление. Но вы по-прежнему настаиваете на том, что мадам Кадар жива?

—      Да.

—      Вы понимаете всю серьезность вашего положения, мсье Рикс?

—      Я не убивал Омара. Я не убивал мужа Янны.

—      Хотя все указывает на вас. И не только улики… но и мотив.

—      Я не имею никакого отношения к этим смертям.

—      И ваше алиби — по крайней мере, в деле об убийстве мсье Аттани — заключается в том, что вы были на квартире женщины, свидетельство о смерти которой только что видели?

—      Вы же сами слышали, как я рассказал вам в мельчайших подробностях самые важные аспекты ее жизни…

—      И эти подробности очень легко было вытащить из поисковой системы…

—      Пожалуйста, инспектор, задайте самому себе тот же вопрос, что задали мне: к чему мне интересоваться этим давним делом об убийстве? Как вообще я мог узнать о нем? И откуда мне известны интимные подробности из прошлой жизни мадам Кадар, если даже вы о них не знаете?

—      Monsieur, я занимаюсь этой работой более двадцати лет. И если я что-то и узнал об особенностях человеческого поведения, так это вот что: стоит тебе только подумать, что ты можешь предсказать модель поведения, как сразу все меняется, и ты обнаруживаешь, что реальность, в которой существуют другие люди, зачастую совсем не та, в которой существуешь ты. Вы говорите, что умершая женщина жива. Я говорю, что передо мной сидит мужчина, с виду вполне здравомыслящий, рациональный и интеллигентный. Но как только предъявляешь ему доказательство того, что его любовница покинула этот мир двадцать шесть лет назад…

Он красноречиво развел руками, словно говоря: вот тебе и на.

—      Так что вы должны понять, monsieur… Меня не интересует, зачем вы все это придумали, как вы собрали факты, насколько приукрасили эту историю, например, этюдом о том, будто вашу любовницу заставляли смотреть на казнь отца… Естественно, меня заинтриговала такая подробность. Естественно, меня поражает ваша уверенность в том, что мадам Кадар жива. Но как офицер полиции меня куда больше впечатляют факты. А факты указывают на вашу виновность. И тот факт, что вы ссылаетесь на умершую женщину в качестве алиби… — Инспектор пожал плечами. — Я настоятельно рекомендую вам пересмотреть показания, monsieur.

—      Я говорю правду, — сказал я.

Он глубоко и раздраженно вздохнул.

—      А я говорю, что вы либо патологический лгун, либо сумасшедший, либо то и другое одновременно. Сейчас я отправлю вас обратно в камеру, чтобы вы могли оценить свое положение, и, возможно, к  вам вернется здравый смысл, руководствуясь которым вы покончите с этим самообманом.

—      Мне положена какая-то юридическая помощь на этом этапе?

—      Мы имеем право задержать вас на семьдесят два часа без всяких контактов с внешним миром.

—      Но это несправедливо!

—      Нет, monsieur… таков закон.

Он поднял телефонную трубку и набрал номер. Потом встал, подошел к окну и выглянул на улицу.

—      Сегодня утром мы наведались по адресу, который вы дали моему коллеге. То есть посетили квартиру, где у вас проходили свидания с мадам Кадар. Консьерж сказал, ему ничего не известно о ваших визитах. Так как же заходили в дом?

—      Мадам Кадар меня впускала.

—      Понимаю.

—      А как еще я мог пройти? Согласитесь, ведь квартира, которую я вам описал, точно такая, как вы сами видели?

Кутар, глядя в окно, ответил:

—      Мадам Кадар действительно жила в этой квартире до своей смерти в 1980 году. С тех пор квартира пустует… хотя и осталась частным владением. Услуги по ее содержанию на условиях prelevement automatique возложены на французский трастовый фонд. Вы не могли еще раз описать мне квартиру?

Я описал. В подробностях. Он кивнул.

—      Да, все так… включая обстановку эпохи семидесятых. Однако есть одно существенное различие. В квартире, где мы побывали, вот уже много лет никто не убирался и не стирал пыль.

—      Это абсурд. Там было безукоризненно чисто всякий раз, когда я приходил.

—      Уверен, такой ее видели вы, monsieur.

В дверь кабинета постучали. Вошел коп, тот самый, что приносил мне кофе.

—      Пожалуйста, отведите мсье Рикса обратно в камеру. Он еще какое-то время погостит у нас.

Уже в дверях я сказал Кутару:

—      Вы должны попытаться поверить мне.

—      Ничего я не должен, — ответил он.

Меня заперли в той же камере. Лишенный возможности читать и писать, я остался наедине со своими мыслями.

Вскоре принесли поднос с холодной и безвкусной едой. Я был голоден, поэтому все съел. После ужина мне захотелось спать. Стянув джинсы, я забрался под хлипкое одеяло и провалился в беспамятство. Во сне меня мучили кошмары. Я был на скамье подсудимых, и все тыкали в меня пальцами, крича по-французски. Судья назвал меня социально опасным элементом и приговорил к пожизненному заключению без права переписки, с пребыванием в камере двадцать три часа в сутки. В свое оправдание я все твердил, что они должны найти женщину по имени Маргит… что она все объяснит… Потом вокруг меня сомкнулись стены камеры… Я забился в углу, на бетонном полу, прижавшись головой к стульчаку. Мои глаза стали такими же застывшими, как у Маргит на фотографии, и…

В этот момент я очнулся, чувствуя, что меня пробивает испарина. До меня не сразу дошло, где я. Потом осенило: ты в тюрьме.

      У меня не было часов, и я не знал, сколько времени. У меня не было зубной щетки, поэтому я не мог избавиться от отвратительного послевкусия ночного кошмара. У меня не было смены белья, доступа к душу, и теперь  я ощущал себя окончательно заплесневелым. Опорожнив мочевой пузырь и допив воду, оставшуюся бутылке, я вытянулся на нарах, закрыл глаза и попытался очистить мозг, уговаривая себя сохранять спокойствие.

Но когда тебя подозревают в двух убийствах, когда живешь в окружении кривых зеркал, искажающих реальность… о каком спокойствии можно говорить? Открылась дверь. В камеру просочился утренний свет. На пороге стоял коп с подносом в руках.

—      Который час? — спросил я.

—      Половина девятого.

—      Не мог бы я получить зубную щетку и зубную пасту, пожалуйста?

—      Здесь не отель.

—      Ну а почитать что-нибудь?

—      Здесь не библиотека.

—      Пожалуйста, monsieur…

Он передал мне поднос с едой. Дверь камеры закрылась. На подносе я обнаружил пластиковый стакан с апельсиновым соком, черствый рогалик, кубик сливочного масла, маленькую пластиковую чашку с кофе, пластиковые столовые приборы. Спустя пять минут дверь приоткрылась и просунулась рука со вчерашним номером «Паризьен».

—      Спасибо, — успел крикнуть я, прежде чем дверь снова захлопнулась.

Насладившись завтраком — как и накануне, я был очень-очень голоден, — теперь я упивался газетой, читая все подряд. Новости политики на первой полосе, новости культуры в середине, сводки о происшествиях, проблемы какой-то местной футбольной команды, новые кинотеатры, открытие которых намечалось на эту неделею, репортаж о свадьбе грудастой французской поп-звезды… Как всегда, меня захватили некрологи. Любимый муж… Обожаемый муж… Всеми почитаемый коллега… Уважаемый сотрудник… Скорбим о потере… Траурная месса состоится завтра в… Приглашаем сделать пожертвования… Вот и все. Еще одна жизнь исчезла. За каждым некрологом стоит своя история — скрытые от чужих глаз радости и печали, которые, собственно, и делают жизнь жизнью. Мерило жизни — смерть… Когда ты покинешь этот мир, история твоей жизни останется только в сердцах самых близких людей. А когда и их не станет…

Ничего не имеет значения. И в то же время все имеет значение. Какими бы незначительными ни казались тебе собственные поступки, ты должен верить в то, что они значимы. Иначе останется только биться в отчаянии с мыслью: когда я умру, ни одна из тех сил, что вели меня по жизни — амбиции, злость, трагические ошибки, любовь, напрасный поиск счастья, — уже не будет играть никакой роли.

Если только смерть на самом деле не конец всему.

Я уже и сам не знал ответа на этот вопрос.

Дверь камеры снова открылась. Вошел другой офицер.

—      Инспектор хочет вас видеть сейчас же.

Я натянул джинсы, пробежался руками по взъерошенным волосам. Коп громко кашлянул, давая понять, что следует поторопиться. Потом он повел меня вверх по лестнице.

Кутар сидел за столом, курил. Мой паспорт лежал рядом с пепельницей. Инспектор Леклерк стоял у окна и что-то говорил Кутару. Оба замолчали, как только меня вели в кабинет. Кутар жестом пригласил сесть. Я опустился на стул.

—      Хорошо спали? — спросил он.

—      Нет.

—      Что ж, больше вам не придется ночевать у нас.

—      Почему так?

—      Потому что вы больше не подозреваемый.

—      В самом деле?

—      Считайте, что вам повезло: мы нашли убийцу мсье Омара и мсье Аттани.

—      И кто же это?

—      Некий мсье Махмуд Клефки…

—      Никогда о нем не слышал.

—      Невысокого роста, крепкий, лицо вечно нахмуренное. Он работает на вашего арендодателя, мсье Сезера. Возможно, вы с ним встречались?

—      Один-два раза, мимолетно.

—      Мы нашли нож, которым был убит Омар, в cbambre Клефки, там же, где и молоток, с помощью которого был изувечен мсье Аттани. Кровь обеих жертв совпала с кровью, обнаруженной на орудиях убийства.

—      Клефки сознался?

—      Разумеется, нет — и никак не может объяснить, почему молоток и нож были спрятаны под умывальником в его комнате.

В разговор вступил Леклерк:

—      Убийцы зачастую излишне самоуверенны — а может, глупы, — когда дело доходит до избавления от орудий преступления. Многие полагают, что смогут избежать разоблачения.

—      Он как-то объяснил причину нападений?

—      Никак, ведь он продолжает отрицать свою вину. Но мы все-таки установили, что у его работодателя, мсье Сезера, был давний спор с Аттани по поводу платы за крышу, которую Сезер обеспечивал для его бара. А что касается мсье Омара, то говорят, парень занял у Сезера крупную сумму денег под проценты и расплатиться не смог. Так что мы предъявим Сезеру обвинение как заказчику двух убийств. Если повезет, то уговорим Клефки дать показания против хозяина — в обмен на пятнадцатилетний срок вместо пожизненного заключения. Так что, мсье Рикс, вы свободны и можете идти. Но… если бы вы могли кое-что рассказать нам о мсье Сезере и его разнообразных бизнес-проектах…

—      Откуда мне знать про это?

—      Нам известно, что вы работали на него.

—      Это неправда.

—      Есть одна подворотня на улице дю Фобур-Пуассоньер, неподалеку от пересечения с улицей де Птит Экюри. Именно там вас чаще всего видели по ночам.

—      Кто это меня видел?

—      Как я уже говорил вам неоднократно, вопросы здесь задаю я.

—      В том доме находится мой офис.

—      Да, мы нашли ваш лэптоп, когда проводили обыск.

—      Вы проводили обыск?..

—      Опять вопрос, monsieur. Если это был только офис, зачем вам понадобился монитор на рабочем столе? Монитор был подсоединен к камере видеонаблюдения на улице.

—      Да, но он там уже стоял, когда я арендовал офис.

—      У кого арендовали?

—      У Сезера, — сказал я, понимая, что, если назову имя Камаля, начнут расспрашивать, как я познакомился с бывшим владельцем интернет-кафе и нет ли у меня каких-либо соображений, почему его труп был обнаружен несколько месяцев назад на свалке возле peripherique. В любом случае, Сезер мог бы прикрыть меня, ведь вряд ли он захочет, чтобы полиция узнала о том, что творилось внизу… хотя я был уверен, что копы уже прочесали место и теперь пытаются прощупать, что известно мне.

—      Сколько вы платили Сезеру за аренду? — спросил Кутар.

—      Шестьдесят евро в неделю.

—      Что-то недорого за офис…

—      Ну, это не то чтобы офис в привычном смысле…

—      И вы там работали над своим романом…

—      Да, по ночам, с полуночи до рассвета.

—      Но в ту ночь, когда был убит Омар…

—      У меня был творческий кризис, поэтому всю ночь гулял.

—      Вы не упоминали об этом, когда я допрашивал вас первый раз.

—      О чем не упоминал?

—      О том, что вы были в своем офисе, прежде чем отправились на ночную прогулку.

—      А вы меня и не спрашивали.

Кутар и Леклерк переглянулись.

—      Довольно удобная версия — я имею в виду, что были на прогулке именно в ту ночь, когда ваш сосед был убит.

—      Насколько я понял, вы уже нашли убийцу?

—      Да, нашли. Насчет версии — это просто реплики, не более того. Но мне бы хотелось знать, были ли вы знакомы с соседями по дому, где находился ваш офис?

—      Нет, не был.

—      У вас есть какие-нибудь идеи насчет того, как бизнесом занимались на нижнем этаже?

—      Понятия не имею. А вы знаете?

Снова обмен взглядами.

—      Вчера ночью наши ребята провели там рейд, — сказал Леклерк. — Нижний офис — вообще, это помещение больше напоминает склад — был пуст. Но все выглядело так, будто незадолго до нашего появления его в спешке очистили. Криминалисты обнаружили следы крови на деревянном полу и стенах, а также несколько мощный электрических кабелей… такие обычно используют для киносъемок. Посередине, на небольшом подиуме, стояла кровать. Матрас исчез, изголовье кровати тщательно вымыто, но в древесных волокнах остались микрочастицы крови.

Тут в разговор вступил Кутар:

—      Мы полагаем, что это помещение использовалось, помимо прочего, и для съемки порно и садистских фильмов.  Вы ведь знаете, что такое садистские фильмы?

Я кивнул, сразу вспомнив ту ночь, когда волокли тело, почему же тогда я не слышал, как выносили другие трупы?

—      Мы уже давно располагали информацией, что в этом quartier снимают подобные фильмы. Просто не знали, где именно. Теперь у нас есть все основания полагать, это происходило в том самом здании, где вы писали свой роман.

—      Для меня это новость.

—      Хватит пороть ерунду, monsieur, — сказал Кутар. — Вы были ночным сторожем, отслеживали всех, кто входит и выходит. Вот почему на вашем столе стоял монитор.

—      Я понятия не имел, что происходит внизу. Я никогда не пользовался монитором. Для меня здание всегда было пустым.

—      В одной из комнат нижнего этажа мы также нашли следы кокаина, — сказал Леклерк. — Так что напрашивается еще один вывод: в этом же помещении проходили операции по сбыту наркотиков. Кроме того, криминалисты обнаружили и следы гелигнита.

—      Гелигнит — это пластическая взрывчатка, — пояснил Кутар. — Пользуется особой популярностью среди изготовителей бомб. Так вы по-прежнему утверждаете, не знали о том, что происходило в помещениях под вами?

—      Даже не догадывался.

—      Он обманщик, ты не находишь? — обратился Кутар к Леклерку.

—      Я нисколько не сомневаюсь, что он был ночным сторожем, — сказал Леклерк, — но его вполне могли держать в неведении.

—      Думаю, он знал все.

—      Я ничего не знал, — возразил я.

—      А мы не с вами разговариваем.

—      У вас нет доказательств, что я был в курсе происходящего, — сказал я.

—      Мсье, — обратился ко мне Кутар, — по закону я могу задержать вас еще на двадцать четыре часа… что я и сделаю с удовольствием, если вы снова проявите неуважение к нам.

—      Вы меня не так поняли…

—      Любопытный персонаж, этот мсье Рикс, — Кутар снова обращался к Леклерку. — Тебе известно, вследствие каких обстоятельствах он стал обитателем chamhre dе bonne в нашем quartier?

—      Да, я читал досье.

—      А помнишь, в досье шла речь об одном из руководителей колледжа?.. Ну, он еще дирижировал падением мсье Рикса?

—      Это не тот ли парень, что увел у Рикса жену?

—      Именно. Вчера, изучая прошлое мсье Рикса, я обнаружил занятный поворот в увлекательной истории его жизни. Я вбил в поисковую систему название колледжа… Как он назывался, не напомните?

—      Кру, — сказал я.

—      Точно. Среди множества ссылок мне попалась свежая статья из местной газеты. Декан этого колледжа — мистер Робсон — был уволен несколько дней назад… в связи с тем, что в его компьютере была обнаружена обширная коллекция детского порно.

—      Что?! — вскрикнул я.

—      Что слышали. Как пишет газета, это был тот еще scandale. Ваша бывшая жена, должно быть, рвет на себе волосы.

—      О боже, о боже… — забормотал я.

—      Он выглядит расстроенным, — заметил Леклерк.

Я не был расстроен. Я был в ужасе, поскольку вспомнил разговор с Маргит, состоявшийся несколько дней назад.

—      Ты хочешь, чтобы я пофантазировал на этот счет?

—      Конечно. Представь самое худшее, что могло бы случиться с этим подонком.

—      Скажем, в его компьютере нашли бы огромную коллекцию детского порно…

—      Это было бы здорово…»

—      Я думал, он обрадуется, услышав такую новость, — сказал Кутар Леклерку.

—      Да уж, такое фиаско!

—      Если только он не чувствует своей вины…

—      Вины? С чего бы ему винить себя?

—      Возможно, он сам запустил порнографию в компьютер этого джентльмена.

—      Вряд ли… если только он не из хакеров высшей пробы, которым ничего не стоит проникнуть в жесткий диск чужого компьютера.

—      Может, он попросил кого-то из своих приятелей сделать это? — предположил Кутар.

—      Да… возможно, и у него есть один такой друг…

—      Все логично, ты не находишь? — подмигнул Леклерку Кутар. — Я имею в виду, человек спит с умершей женщиной, так почему бы ему не обзавестись и собственным ангелом мести?

—      Готов спорить, он верит и в Санта-Клауса.

—      И в Пасхального кролика.

—      И в Белоснежку… которая когда-то была его любовницей.

Кутар расхохотался, Леклерк присоединился к нему. Я не смел взглянуть ни на одного из них.

—      У человека нет чувства юмора, — отсмеявшись, сказал Леклерк.

—      Вы не находите это забавным, мсье Рикс?

—      Я могу идти сейчас? — выдавил я.

—      Думаю, да.

Кутар швырнул мне паспорт через стол.

—      Вам необходима помощь, monsieur, — сказал он.

Меня подмывало ответить: «Я уже получил помощь, о которой не просил».

Но вместо этого я схватил свой паспорт и поспешил к двери.

—      Мы снова встретимся, Рикс, — бросил Кутар мне вслед.

—      Откуда вы знаете? — удивился я.

—      Неприятности — ваша судьба, monsieur.