Глава 36
— Алло, это Бонни Верри?
— Да, — прозвучал голос на том конце линии.
— Не уверена, что вы помните меня. Мое имя Кейт Кляйн.
— Если весело живется, делай так — хлоп-хлоп, — отозвалась она.
Ну что ж, она меня помнит.
— Сожалею, что побеспокоила вас.
Честно говоря, гораздо больше я сожалела о других своих прегрешениях: о встрече с Эваном вкупе со страстными объятиями и поцелуями и о превращении поминальной службы по ее дочери в спевку хора.
Было воскресное утро. Мы с Беном привезли детей на дополнительный урок музыки, и Бен сам предложил пойти с ними. А я осталась в минивэне, с мобильником (и сказала мужу, что собираюсь позвонить соседкам, узнать, есть ли новости о Лекси).
— Могла бы я поговорить с вами о Китти?
— Зачем? — усмехнулась она. — Все уже сказано. — Ее голос стал резче. — Вас интересует ее сочинительство?
— Нет, она сама.
Я нарисовала вопросительный знак в блокноте.
— Видите ли, я чувствую своего рода ответственность. Я ее нашла. И никого еще не арестовали. И я… — Вот тут настал самый сложный момент. — Думаю, мы могли бы подружиться. У нас было много общего. Мы обе когда-то жили в Нью-Йорке.
— Ей там очень нравилось, — промолвила Бонни.
— Вы знали, что она называла Апчерч «Затерянным миром»?
— Это меня не удивляет. — Она вздохнула. — Мы все еще живем в Истхэме. В том же самом доме, где выросла Китти. Позвоните, когда соберетесь приехать, и мы поговорим.
Я рассыпалась в благодарностях и попрощалась. Когда я уже делала заметки в блокноте, раздался стук в стекло. Я подпрыгнула на сиденье и врезалась головой в люк.
— Ой!
Я повернулась и увидела спокойную физиономию Сьюки Сазерленд. Она постукивала наманикюренным пальчиком по стеклу автомобиля. Я наполовину опустила стекло.
— Все в порядке? — поинтересовалась она.
Я слабо улыбнулась. Руки у меня дрожали.
— Хочешь чаю? — спросила Сьюки, протягивая чашку травяного отвара. От него пахло кипяченой кошачьей мочой.
— Нет, спасибо, не хочу.
На Сьюки были кремового цвета шерстяные шапочка и шарф, меховая курточка и кожаные сапоги на высоких каблуках, не приспособленные для ходьбы по снегу.
Ее улыбка стала шире.
— Тогда ладно. Увидимся позднее.
— Пока, — кивнула я.
Сьюки помахала рукой и ушла. А я сидела на водительском месте, размышляя, какое же оправдание могу придумать для того, чтобы провести день в Кейп-Коде.
Той ночью, лежа в постели с книгой Рут Ренделл, я наблюдала, как мой муж, совершивший триумфальное возвращение в супружескую постель (или, по меньшей мере, в супружескую спальню), вешает брюки. Он перевернул их, взял за отвороты, встряхнул, изучил, потом снова встряхнул так, чтобы стрелки точно совпадали.
— Как твоя книга? — поинтересовался он.
— Нормально. Спасибо, что отвел детей на урок.
— Не за что, — чопорно ответил он, в последний раз встряхнул брюки и защемил отвороты вешалкой. — У тебя найдется время отнести вещи в химчистку на этой неделе?
— Разумеется.
— Буду весьма обязан.
— Бен, прекрати!
Я швырнула книгу на пол. Бен поднял ее, закрыл и аккуратно положил на тумбочку. Я собрала волосы в пучок и сказала три слова, которые могут остановить сильного мужчину на бегу:
— Нам нужно поговорить.
С непроницаемым лицом Бен вешал брюки в шкаф.
Я глубоко вздохнула и приступила к деликатному процессу — сделать так, чтобы он отвез меня туда, куда мне нужно.
— Я знаю, что отношения между нами в последнее время были напряженными.
Мой муж усмехнулся, оценив, как мягко я обрисовала ситуацию. Выражение его лица было отстраненным, темные глаза смотрели печально.
Я выпалила извинение, которое отрепетировала накануне в процессе приготовления кексиков:
— Сожалею, что так глубоко увязла в деле с Китти Кавано!
«И еще сожалею, что соврала тебе, сказав, что я это прекращаю. И еще сожалею, что тайком сматывалась в Нью-Йорк за твоей спиной и… целовала Эвана Маккейна».
Прямая линия его спины постепенно смягчалась.
— Ну, я тоже сожалею.
О чем? О том, что перевез нас сюда, снисходительно решал, как мне проводить время, назвал меня домохозяйкой, нуждающейся в хобби, неделями не смотрел на меня и не слушал меня?
Бен в этих уточнениях не участвовал. Он приступил к тщательному процессу водворения рубашки на вешалку. Чудненько. Поехали дальше.
Я подтянула одеяло к подбородку, прикрыв ночную рубашку с глубоким вырезом, надетую по этому случаю и не оказавшую желаемого эффекта.
— Хорошо бы было, если бы мы куда-нибудь уехали на День благодарения.
Его спина вновь напряглась.
— Ты это только что придумала?
— Мы могли бы поехать куда-нибудь недалеко. Просто маленькое путешествие. Например, в Вермонт. Можно узнать, есть ли места в маленьких отелях. Кстати, — небрежно добавила я, — ты когда-нибудь бывал в Кейп-Коде?
— Однажды, — ответил Бен. — Очень давно. Папа возил меня туда, когда я был маленьким. По-моему, мы брали напрокат каноэ.
Лицо у него смягчилось. А я почувствовала себя еще паршивее, сообразив, что наступила на одно из трех воспоминаний о его отце. Который умер, когда Бену было восемь лет.
Наступила только для того, чтобы получить возможность пообщаться с родителями Китти на их территории.
— Полагаю, в это время года там очень спокойно. Мы могли бы гулять по пляжу. Разводить костры. Детям бы очень понравилось. Это очень познавательно! — Я озвучила факт, почерпнутый утром из Интернета: — А ты знаешь, что первопроходцы до Плимут-Рока высадились в Провинстауне?
На Бена сей факт произвел впечатление.
— Правда?
— Да. Но потом они решили, что там слишком весело.
Мне показалось, я увидела намек на улыбку, прежде чем Бен покачал головой.
— Сейчас не самое лучшее время для поездок.
Он пошел в ванную комнату и закрыл дверь.
— Слишком многое мне нужно уладить с Тедом Фитчем, — услышала я его голос.
Я поморщилась.
— Но ведь это День благодарения! — воскликнула я.
Тишина.
— Даже политики проводят этот день с семьей!
Молчание.
— Или со своими любовницами!
Бен не ответил. Я перевернулась, подмяв под себя подушку.
— Послушай, ты же говорил: «Потерпи, Кейт, это не навсегда». И я терпела. Но на следующий год Софи уже пойдет в садик на целый день, и мальчики растут, а мы никогда не ездили в отпуск всей семьей.
Я лежала, прислушиваясь, как Бен чистит зубы зубной нитью. И чувствовала себя омерзительно из-за того, что использовала собственных детей в своих гнусных целях.
Бен выключил свет в ванной комнате, натянул пижамные штаны и лег в постель рядом со мной.
— Знаешь, у Брайана Дэвиса там дом, и у него должок передо мной. Я спрошу у него утром.
— Прекрасно! — воскликнула я и поцеловала его в колючую щеку.
Муж повернулся ко мне, улыбаясь.
— Не хочешь показать, как ты мне благодарна? — спросил он, прихватывая мою левую грудь через ночную рубашку.
Но когда его пальцы стали ласкать сосок, я почувствовала на своих губах губы Эвана, а его теплую ладонь — на своей спине.
Я оттолкнула мужа.
— Не могу, — сказала я.
Выражение желания на лице Бена быстро сменилось недовольной гримасой.
— Из-за мазка, — объяснила я. — Еще немного кровоточит… Ничего страшного, но все еще побаливает.
— Извини, извини, — торопливо пробормотал он.
Я легла на спину с облегчением и с чувством вины, думая, что фразой «все еще побаливает» проще всего остановить мужское либидо.
— Мне очень жаль, — вздохнула я.
Бен не ответил. Он лег на спину и вскоре захрапел. Я перевернула подушку и попинала одеяло, подыскивая удобное местечко, но не нашла. Посмотрела на часы. Одиннадцать тридцать восемь. Нет, подумала я. Нет. Но все происходило так, словно мой мозг покинул тело и парил где-то под потолком, рядом с итальянской импортной люстрой, выбранной дизайнером. Наблюдая сверху, как мое тело откинуло одеяло, на цыпочках прокралось через комнату и натянуло брюки, так удобно брошенные на кресло рядом с кроватью.
Этого не может быть, думала я, надевая розовую футболку с длинным рукавом и глубоким вырезом — без бюстгальтера. И я на цыпочках спустилась по лестнице.
Просто поговорю с ним, сказала я себе, пока всовывала ноги без носков в сапоги. Накинула овчинную курточку, сняла сигнализацию с входной двери, закрыла за собой дверь, вышла в морозную ночь и двинулась через лужайку. Я просто послушаю, что он мне скажет, а потом попрошу его никогда не приходить. Конечно, если он вообще появится.
Но я не могла заставить свое сердце биться медленнее, когда увидела машину с выключенными фарами, припаркованную в нашем тупике. Не могла заставить себя идти медленнее, а потом не бежать с растрепанными волосами и грудью, прыгающей под грязной курткой.
Я слышала каждый звук — как под моими сапогами хрустел наст, намерзший на снегу, как мое дыхание вырывалось в холодный ночной воздух. Я ощущала, как при приближении к автомобилю течет моя кровь.
Через ветровое стекло я видела лицо Эвана, улыбавшегося мне в слабом свете приборной панели. А над ним я видела каждую звездочку в небе.
Я честно собиралась провести встречу по-деловому. Решила, что начну с лишенного флирта вопроса: «Ну, что у тебя за информация?» И я, конечно же, думала, что, по крайней мере, моя курточка останется на мне. Но Эван открыл дверцу, и лицо его было таким нежным, таким исполненным желания, что когда он притянул меня к себе, оказалось, что куртка у меня уже расстегнута, а суровый вопрос так и не задан.
— Нет! — воскликнула я после первого поцелуя.
— Не надо, — строго сказала я, когда Эван просунул руки мне под рубаху и застонал, нащупав там обнаженную грудь.
— Прекрати, — ухитрилась пробормотать я и вывернулась на безопасное пассажирское место.
— Кейт!
Мы оба тяжело дышали. Стекла засеребрились от конденсата. Я смотрела вниз, чтобы удержаться и не смотреть на Эвана — румянец на щеках, черные волосы, глаза, в которых голубовато-зеленая радужная оболочка почти полностью поглотила зрачки.
И тут я увидела конверт с моим именем. Я с усилием сглотнула раз, потом еще. И наконец смогла хрипло выговорить низким, грубым тоном:
— Ну, что у тебя есть для меня?
— Лекси, — произнес Эван. — Лекси Хагенхольдт. Я навел кое-какие справки и выяснил у смотрителя спортивного клуба Апчерча любопытную информацию. Лекси бегала каждое утро, когда ее сын… — Он вытащил записную книжку из «бардачка».
— Хадли, — подсказала я.
— Да, когда Хадли находился в садике. Она сажала маленького Брирли в коляску и бегала пятнадцать, восемнадцать километров. Но за два месяца до смерти Китти Лекси стала заворачивать к сараю, где хранилось спортивное оборудование. На парковке стояла машина. Голубой «Мерседес», зарегистрированный на имя…
— Филиппа Кавано?
Я представила Лекси и Филиппа, кувыркающихся на свернутых гимнастических матах, окруженных спущенными баскетбольными мячами и порванными волейбольными сетками, пока маленький Брирли дремал в коляске. Лекси наверняка находила весь этот спортивный антураж очень возбуждающим.
— Ну и где сейчас Лекси? В Майами-Бич вместе с Филиппом?
Эван вытер губы тыльной стороной ладони.
— С момента ее исчезновения не было никаких транзакций по ее кредитке. Никаких звонков с ее телефона. Но это еще не все…
— Что?
— Дельфина Долан, в девичестве Дебби Фабер. У нее есть судимость.
— За что?
— Приставание к мужчинам.
Как только он произнес это слово, я почувствовала, что волосы на затылке встали дыбом.
Вот оно, недостающее звено.
— В Нью-Йорке ее арестовывали три раза. Праздношатание, нарушение общественного порядка, приставание с целью проституции. А еще она занималась издательской деятельностью под своим прежним именем. В некотором смысле.
Эван открыл конверт и сунул мне в руки журнал. Я уставилась на название: «Страстные ребята». Весна 1989 года.
— Ничего себе!
— Страница тридцать семь.
Я открыла соответствующую страницу и увидела там обнаженную Дельфину Долан, позирующую с двумя мускулистыми парнями с большими половыми органами, щеголяющую копной волос в перманенте (в стиле поздних 80-х) и малюсенькой полоской волос на лобке. У джентльмена под ней на предплечье была татуировка в виде скорпиона, а прическа мужчины справа от нее, стриженного под горшок, была красновато-каштанового цвета.
Я перевернула страницу и увидела, что Дельфина засунула два пальца туда, куда хорошо воспитанные леди не имеют привычки совать персты — по крайней мере, когда поблизости находятся фотографы.
— Смотри, смотри, — усмехнулся Эван. — У нее на заднице тату в форме сердечка.
— Господи! И что теперь?
— Отлови ее, когда она одна. Задай ей вопросы.
— Она ведет занятия по пилатесу. Думаю, я могу записаться на частный урок и поговорить по душам.
— Но только не тогда, когда ты будешь прикована к одной из этих машин. Ты должна быть осторожна.
Я закрыла журнал.
— Могу я оставить это себе?
Эван поднял брови.
— Что, супружеская жизнь такая скучная?
— Я… — Я провела пальцами по блестящим словам «Страстные ребята». — Я не хочу говорить о супружеской жизни.
— Ладно, давай не будем.
Его пальцы на моей щеке были теплыми, когда он повернул мое лицо к себе. Я хотела потрогать его всего — уши, подбородок, шелковую кожу шеи. Эван Маккейн…
Вдруг мир сделался кроваво-красного и фиолетово-голубого цвета. Мы услышали короткие, сердитые гудки позади себя. Я посмотрела через запотевшее стекло, но Эван быстрее разобрался в ситуации.
— Копы, — сказал он, одергивая на мне футболку. — Я с ними разберусь.
— Нет, Эван, давай я…
Мы открыли дверцы и выкатились из салона в холодную темноту, моя тонкая футболка была одернута не до конца, а клетчатая рубаха Эвана была расстегнута на три пуговицы ниже общепринятого.
Стэн Берджерон рассматривал нас в свете своего фонарика.
— Добрый вечер, миссис Боровиц!
Я неуверенно кивнула.
— Мистер Маккейн.
— Добрый вечер, офицер, — произнес Эван.
— Стэн, я могу все объяснить, — сказала я.
В этот момент с пассажирского сиденья соскользнул журнал «Страстные ребята» и выпал на дорогу с печальным негромким шлепком. Стэн направил на него фонарик.
— Я и это могу объяснить! — воскликнула я. — Там есть Дельфина Долан.
Стэн посмотрел на журнал.
— Сомневаюсь, что она подходит для этого дела.
Я сделала еще одну попытку:
— Лекси Хагенхольдт была любовницей Филиппа Кавано!
Стэн кивнул. Выражение его лица свидетельствовало о том, что для него это не новость.
— Вы знаете, что Дельфина Долан поменяла имя и у нее был привод за проституцию? — произнесла я.
Стэн выключил свой фонарик.
— А вы знаете, про комендантский час?
— Что?
— Комендантский час. После полуночи никто не должен околачиваться в припаркованных машинах.
Он посветил фонариком на номерной знак машины Эвана.
— В основном это для подростков.
Стэн записал что-то в свой блокнот и снова посветил на нас, оценивая наш внешний вид.
— Миссис Боровиц как раз собиралась домой, — сказал Эван.
— Мы просто разговаривали, — добавила я. — И если вы встретите Бена на заправочной станции, то не говорите ему об этом. И дело не в том, что тут что-то такое было. Я понимаю, как это выглядит, однако…
— Кейт, я провожу тебя до дверей, — сказал Эван.
Стэн покачал головой.
— Нет, сэр. Вы поедете со мной.
Эван с озадаченным видом уставился на него.
— Я просто хочу пожелать ей спокойной ночи.
Стэн снова включил свой фонарик. Я услышала, как что-то звякнуло, потом зазвенело, и сообразила, что он вытащил наручники.
— Или вы пойдете спокойно, или я вызываю подмогу, и мы вас арестовываем.
— За что? — скептически осведомился Эван.
— Для начала за нарушение комендантского часа.
— Вы арестуете меня за то, что я находился вне дома после полуночи?
— И ваше алиби, — продолжил Стэн.
— А что с его алиби? — спросила я.
— Что с моим алиби? — воскликнул Эван. — Я сказал вам, где был, предъявил билеты на самолет, квитанции из отеля…
— Проблема в том, что в отеле утверждают, будто вы не находились там все четыре дня. Вы въехали в отель на четыре дня, заплатили, но я связался с одним человеком из обслуги, и он заявил, что в день смерти Китти Кавано вас не было в номере всю ночь.
Я медленно повернулась и посмотрела на Эвана. Он поднял руки.
— Это не то, что ты думаешь, — пробормотал он. — Я был с приятелем. Я могу объяснить!
Вот они, проверенные временем слова всех обманщиков — а может, и убийц!
— Почему бы нам не выяснить это все в полицейском участке? — произнес Стэн. И обратился ко мне: — Спокойной ночи, миссис Боровиц.
Эван яростно взглянул на него, а потом повернулся ко мне:
— Не волнуйся, Кейт. Это какое-то недоразумение.
Я во все глаза смотрела на него, пока Стэн усаживал его в патрульную машину.
— Я позвоню тебе, — мягко сказал Эван.
Автомобиль отъехал, а я осталась стоять в расстегнутой зимней куртке, рядом с машиной Эвана, припаркованной перед моим домом, и порнографическим журналом, валяющимся в грязи рядом с ней. Потом я подняла журнал, повернулась и побежала через двор, ввела код сигнализации и скинула сапоги.
Дурной сон, вздохнула я. Дурной сон, думала я, прокрадываясь вверх по лестнице и удостоверившись, что дети спят.
Утром я украдкой, с бьющимся сердцем выглянула из окна спальни. Машина Эвана исчезла. Мое душевное состояние, пока я предавалась фантазии, будто все это приснилось, ненадолго улучшилось.
Но когда я надела куртку для похода в супермаркет, журнал «Страстные ребята» все еще лежал у меня в кармане, а рукава слабо пахли желчью.
