Глава 23
Вмолчании мы проехали сланцевую — без единой змеи — дорогу, гравийную и с твердым, но в выбоинах, покрытием, добрались до автострады, и «Мерседес» вновь покатил на восток, продолжая прерванную на короткое время погоню за пропавшими детьми и двумя мужчинами, которые увезли их.
Чувство долга представлялось мне таким же реальным, как барабанящий по крыше «Мерседеса» дождь, я ощущал, что могу утонуть в нем так же легко, как и в селевом потоке. Долг — это хорошо, призвание, без которого не выжить ни одной цивилизации, но он также ядро и цепь, которые иногда могут утянуть тебя на дно темного пруда. На меня давил страх не смерти, а неудачи. Если бы из семнадцати заложников я спас шестнадцать, последний стал бы напоминанием о другой утрате, девятнадцатью месяцами раньше, в торговом центре Пико Мундо. Я хотел — даже больше, чем хотел, — чтобы с меня сняли такую ответственность, но знал: никто этого не сделает.
Я уверен, миссис Фишер не донимала меня разговорами, зная, что Каса Болтхоул я покинул в смятении: чувствовал себя неспособным принять вызовы моей странной жизни, и чем больше люди говорили, что они мне по плечу, тем сильнее я убеждался, что это совсем не так. Самая большая опасность, разумеется, состояла в том, что я бы поверил, будто равен им, потому что уверенность так легко трансформируется в самоуверенность, а доказать, что она несостоятельна для смерти, — пара пустяков. Да и обожает она это доказывать.
Широкая автострада вела на восток, пожалуй, даже на северо-восток, и с каждой милей я чувствовал нарастание притяжения черной гравитационной дыры ковбоя.
Общение с плохими людьми, даже с тем, чтобы победить их, делает человека более уязвимым к привлекательности зла. Чувство долга подменяется полной уверенностью в своей правоте, собственная исключительность позволяет попирать все законы, человек пользуется дарованным им могуществом и использует его с абсолютной безжалостностью. Власть — главная приманка зла, темный свет этой лампы, потому что ничто не уничтожает душу быстрее, чем гордыня, которую приносит с собой власть.
Мейзи воспринимала меня чуть ли не с благоговением. Сама по себе такая хвала достаточно опасна. Решив, что я ее достоин, я бы лишился всего, что полагал важным.
Я всего лишь повар блюд быстрого приготовления с паранормальными способностями, которые не благо, а тяжелая ноша. А с учетом того, что работы у меня нет, я уже и не повар, а просто человек с тяжелой ношей, одно из самых распространенных существ на Земле.
Дождь лил с такой силой, что мог потопить ковчег. Мир сузился до ширины автострады, а за ней, если исходить из того, что я видел с пассажирского сиденья лимузина, находилась пустота межзвездного пространства.
Мы мчались так быстро, что потоки дождя, обрушивающиеся на лобовое стекло, ослепляли, но миссис Фишер совершенно не сомневалась в своей способности вести лимузин при этих, да и, наверное, любых условиях. Мурлыча себе под нос одну или другую мелодию, все веселенькие, эта пожилая дама, духовная дочь Ястребиного Глаза из «Последнего из могикан» и невеста Тонто, нисколько не тревожилась из-за нулевой видимости, пребывала в полной уверенности, что видит (если не она сама, так лимузин) на мили вперед, независимо от погоды. На спидометр я предпочитал не смотреть.
Наконец прервал молчание:
— Что такого замечательного сделали Гидеон и Шандель в Пенсильвании в прошлом декабре?
Ответила она после паузы:
— Ты только начинаешь осознавать, что ты не одинок, Одди. И будет лучше, если ты будешь постепенно приходить к полному пониманию сопротивления.
— Сопротивления? Звучит как что-то политическое.
— Совсем не политическое, дитя. Оно существовало во все века и во всех странах мира, кто бы в них ни правил: премьер-министр, король, император, диктатор, мулла. Наши противники есть везде, в каждой профессии, нации, этнической группе, классе, политической партии… но везде есть и наши друзья.
Она отвела взгляд от автострады и улыбнулась. Ее брошь, выложенный драгоценными камнями восклицательный знак, блеснула в отсвете приборного щитка.
— Почему лучше приходить к пониманию постепенно?
Она вновь смотрела на дорогу.
— Так лучше, потому что тебе придется иметь дело со своим страхом, который может стать слишком большим, чтобы держать его под контролем, если на тебя сразу обрушить всю правду. В тисках абсолютного ужаса тебе будет сложнее выйти живым из передряги, которая ждет тебя впереди. Поверь мне, дорогой. Подходи к этому открытию шаг за шагом, от события к событию, позволь страху нарастать с той же скоростью, с которой будет расширяться твое понимание. Тогда ты сживешься со своим страхом, и он не помешает тебе делать свое дело.
Раньше я подумал, что она выглядит как мать Йоды, одного из мудрецов в фильмах «Звездные войны». Теперь она и говорила как он, только правильно строила предложения.
Дождь начал стихать, и я предположил, что мы вновь обгоняем грозовой фронт.
Хотя ливень все еще скрывал большую часть ночи, я заметил большущий щит, приветствующий нас в Неваде, хотя мы пролетели мимо него, словно азартные игроки, которым не терпится добраться до Вегаса.
Мы все дальше уезжали от Пико Мундо, но тем не менее я чувствовал, что замыкаю круг, и, стоя перед ковбоем, обязательно вспомню о незаконченном деле в моем родном городе, которое я начал, но так и не довел до конца задолго до моего отъезда оттуда. Приключения, которые я описал в многочисленных томах моих мемуаров, на самом деле являлись одним-единственным приключением, по ходу которого росло мое понимание реальности, пока я не начал приближаться к тому, что Аннамария — а теперь и Мейзи — называла «истинной и скрытой природой мира», и миссис Фишер предупредила, что эта природа даст новое значение слову «ужас».
Много миль спустя, когда мы опять выскочили из-под дождя, сияние Вегаса осветило горизонт. Зрелище напоминало постер научно-фантастического фильма: пустынное шоссе, уходящее к необычному свету межзвездного корабля, опустившегося на землю и дожидающегося за следующим холмом, чтобы наполнить твою душу ощущением чуда. Но сиял лишь Вегас, в котором не было ничего необыкновенного, если только ваша идея необыкновенности не включает голых по пояс танцовщиц, шоу «Блу Мэн гроуп», невезуху за столом для блек-джека и изобилие бесплатных напитков, приводящее к очищающей организм рвоте, потере сознания и жуткому похмелью в выжигающем мозг утреннем свете пустыни.
Внезапно перед моим мысленным глазом образ ковбоя стал ярче, прорисовался более детально.
— Следующий съезд, мэм, — скомандовал я. — На север.
Съезд вывел нас на двухполосное асфальтированное шоссе. Мы проехали мимо больших зданий неопределенной формы, вероятно складов, если учесть, что многие национальные компании развозят свою продукцию из Невады благодаря отсутствию в этом штате инвентаризационного налога. Мы проехали несколько скромного вида жилых домов, потом еще несколько, какие-то отдельные постройки, наконец придорожный магазин, который владелец назвал «ТОРГОВЫЙ ПОСТ ДЖЕБА». При магазине находилось и несколько заправочных колонок.
Скоро дорога начала полого подниматься среди холмов, заросших кустарником и жесткой травой с высокими светлыми метелками, затем угол подъема увеличился. Огни Лас-Вегаса, по-прежнему невидимые, остающиеся за горизонтом, подсвечивали низкие, наполненные водой облака, и в этом свете мы различали громоздящиеся впереди силуэты гор.
Мы приближались к ковбою, поднимаясь все выше, и желудок у меня сжался, как бывает, когда тебе десять лет и ты в вагончике на русских горках, правда, теперь меня не отпускало предчувствие дурного, а не приятное предвкушение быстрой езды под гору.
Появились первые сосны, невысокие, с кривыми стволами, с трудом выживающие на сухой песчаной почве. Увеличение высоты над уровнем моря означало уменьшение среднегодовой температуры воздуха, большее количество осадков и более богатую почву, поэтому вскоре к дороге подступали высокие сосны.
Мы прибыли на плато с густыми лесами и небольшими лугами. Справа от нас асфальтовая дорога уходила в лес, перегороженная низкими деревянными воротами, какие увидишь на ранчо, между двух каменных столбов. Я сразу понял, что именно та дорога приведет меня к маскарадному ковбою, но предложил миссис Фишер проехать мимо.
Плато уходило вдаль. С обеих сторон шоссе еще несколько дорог с воротами вели к расположенным среди леса домам. И когда шоссе начало вновь подниматься в гору, на левой стороне фары выхватили из темноты указатель: «ПРОТИВОПОЖАРНАЯ ДОРОГА. ТОЛЬКО ДЛЯ ТРАНСПОРТА ДЕПАРТАМЕНТА ЛЕСНОГО ХОЗЯЙСТВА».
Если ничего не горело, никто и не пользовался той проселочной дорогой. Миссис Фишер припарковалась на ней, загнав «Мерседес» задом достаточно глубоко, чтобы его не заметили с шоссе, на котором после поворота с автострады мы не встретили ни одного автомобиля. Она выключила фары, потом двигатель.
Когда я вышел из лимузина, в лесу стояла полная тишина, если не считать металлического постукивания и пощелкивания остывающего двигателя. Воздух пахнул соснами и чем-то еще, но я не мог понять, чем именно.
Со всех сторон ночь, казалось, наблюдала за мной: высокие деревья — колонны Колизея, я — вышедший на арену мученик, а темнота полна львов.
Всунувшись в пассажирский салон за мешком со снаряжением, я спросил через открытую створку между салоном и кабиной: «Мэм, эта шлюпка достаточно большая, чтобы вместить всех детей?»
— В салоне могут со всеми удобствами разместиться десять взрослых, дорогой. Я уверена, что в нем вполне хватит места как минимум для семнадцати детей.
Я раскрыл мешок, достал все, чем нас снабдили Кипп и Мейзи, и начал собираться при ярко-белом свете маленького фонаря на светодиодах.
— Мэм, я вас кое о ком не спросил, но мне интересно.
— О ком, дорогой?
— Парди Фелтенэм.
— Шафер Хита на нашей свадьбе. Такой обаятельный.
— Почему он всюду ходил с мешком на голове?
— Заботился о других, дорогой.
— Как он выглядел?
— Парди родился с жутко деформированным лицом. Гораздо более страшным, чем у Человека-Слона. Люди падали в обморок, когда видели его.
— Это очень печально.
— Знаешь, они получали важный урок.
— Какой урок?
— Не сдергивать мешок с головы того, кто его носит. Не дразнить и не мучить других. Многие несносные подростки накладывали в штаны после того, как сдергивали мешок с головы Парди.
— Такие уроки запоминаются надолго.
— Плюс к этому внешность Парди позволила ему разбогатеть.
— Как так?
— Он купил «Десять-в-одном» и стал главной звездой.
— «Десять-в-одном»?
— Ярмарочное шоу уродов, павильон с десятью аттракционами. Потом их запретили, но Парди уже успел стать миллионером.
— Однако ему всюду приходилось ходить с мешком на голове.
— Не переживай, дитя. В мешке были прорези для глаз.
— Приятно слышать.
— И он не носил мешок в ярмарочном мире, где проводил девяносто девять процентов жизни. Карни принимают всех.
— Не всех. Однажды у меня возникла проблема с двумя карни, этими парнями, Бакетом и Пекером. Извините меня, мэм, но так его звали.
— И что за проблема, дорогой?
— Я им насолил, и они попытались меня убить.
— Пожалуйста, только не говори, что ты сдернул мешок с головы одного из них.
— Нет, мэм, я бы никогда такого не сделал.
— Хорошо. Если они были плохие парни, то не могли быть друзьями Парди.
— Я уверен, что они не были его друзьями. Но это грустно.
— Что грустно?
— Парди, наверное, жилось так одиноко.
— Он женился на красивой девушке, Дарнель, которая танцевала в кутч-шоу. «Хутчи-кутчи». Это не означает, что она был стриптизершей. Кутч-танцовщицы не раздеваются догола.
— Так его лицо у нее отвращения не вызывало?
— Его лицо не вызывало отвращения ни у единого человека, который чуть получше его узнавал. Главным у Парди было сердце, а не лицо.
— История получилось получше той, что я ожидал.
— Дитя, твоя история тоже будет лучше, чем ты ожидаешь.
— Я бы не стал ставить на это все мое состояние, мэм.
— Я бы тоже.
— И правильно.
— Но только потому, что я никогда не делаю ставок.
В двух плечевых кобурах, с «Глоком» под каждой рукой, в оружейном ремне, на котором болталось все, кроме оружия, я вылез из пассажирского салона, а миссис Фишер — из кабины, потому что бронежилет застегивался сзади, и мне требовалось, чтобы она закрепила его, после чего я мог окончательно подогнать под себя плечевые кобуры.
Когда подогнал и уже мог идти, она остановила меня.
— А теперь дай-ка я на тебя взгляну, дитя.
Она не могла ясно видеть меня в темноте лесов и под затянутым облаками небом, но проверила все четыре подсумка для запасных обойм, чтобы убедиться, что клапана защелкнуты. Спросила, при мне ли «Токэбаут», рация для двусторонних переговоров, и я ответил утвердительно. В столь отдаленном месте сотовая связь работала плохо, а может, ее здесь вообще не существовало, поэтому, если уж мы хотели общаться друг с другом, рации «Токэбаут» представляли собой наилучший вариант, при условии, что расстояние между нами не превышало радиуса действия каждой. Она проверила все остальное, прошлась рукой ко кевларовому жилету, словно стряхнула пылинку, ущипнула мою щеку.
— Теперь ты выглядишь не просто милым, но еще и непобедимым. — И я почувствовал себя смелым мальчиком, отважившимся в одиночку выйти из дома на улицу и дожидаться школьного автобуса.
Я отошел лишь на несколько шагов, когда она окликнула меня. Поспешила ко мне со словами:
— Жилет не проткнешь, потому я прицеплю его на рукав твоего свитера.
— Прицепите что?
— Мой маленький восклицательный знак из бриллиантов и рубинов. На удачу. Он означает совсем не то, что я сказала официантке.
— То есть на самом деле он не означает: «Сестра, как это клево — быть мной!»
— Нет, и он не означает «Не теряй ни минуты!» или «Живи полнокровно!»
— Тогда что же он означает?
— Что бы он ни означал, это неважно.
— Тогда, возможно, он означает: «Мы вполне можем и поесть».
— Иногда ты несешь чушь, дитя. Эта брошь выведет тебя оттуда живым. А теперь иди, пока я не расплакалась.
Я вернулся к шоссе, пересек проезжую часть и зашагал на юг по противоположной обочине к отходящей от шоссе частной дороге, которая, я в этом не сомневался, вела к ковбою и детям, готовый укрыться среди кустов и деревьев, едва услышав шум приближающегося автомобиля.
Я определенно не тянул на человека действия. Позади остался долгий, полный событиями день, а я еще ничего не взорвал и никого не порубил в капусту. Будь я Джеймсом Бондом, убил бы уже минимум двоих и взорвал хотя бы один объект, а будь Джеком Ричером — оставил бы за собой след крови и разрушений длиной миль в триста. В актив я заносил тот факт, что меня еще не отправили в мир иной, а потому до исхода ночи вполне мог что-то взорвать и кого-то убить.