Следующие два дня были сущим кошмаром. Я настояла на том, чтобы Эрик встретился с адвокатом. Естественно, он обратился к Джоэлу Эбертсу. Дождавшись девяти часов утра, я позвонила в офис Эбертса. Он сам снял трубку и попросил нас немедленно приехать. Закаленный в профсоюзных боях, мистер Эбертс с пониманием и сочувствием отнесся к дилемме Эрика. Но, просмотрев его контракт с Эн-би-си и услышав о том, что ФБР располагает компроматом на Ронни, сказал, что не может предложить ничего, кроме моральной поддержки.

Конечно, мы могли бы оспорить это в суде. Но, как и сказал тебе юрист из Эн-би-си, они вполне могут позволить себе затянуть процесс на годы. А тем временем ты будешь жить с красным клеймом. И хотя лично мне все равно, кто с кем спит, боюсь, они могут впаять тебе еще и обвинение в аморалке. Хуже того, если ты открыто выступишь против них, они непременно сольют информацию какому-нибудь подонку вроде Винчелла. Не успеешь опомниться, как вся грязь выплеснется в его колонке. И тогда тебе не отмыться.

И что же мне делать? — спросил Эрик.

Друг мой, это решать только тебе. И я даже не попытаюсь влиять на твой выбор. Так или иначе — ты проиграешь. На самом деле вопрос стоит так: что тебе меньше всего хочется потерять?

Эрик заерзал на стуле:

Я просто не могу стучать на людей, которые виноваты лишь в том, что увлеклись тем же бредовым идеализмом, что и я когда-то. Господи, да даже если бы речь шла о Розенбергах, я бы все равно не смог сдать их. Наверное, во мне все-таки недостаточно патриотизма.

Патриотизмом здесь и не пахнет, — сказал Джоэл Эбертс. — Джо Маккарти и этот клоун Никсон, наверное, самые большие патриоты за всю историю человечества. И оба сволочи. Нет, тебе предстоит ответить на вопрос куда более сложный: можешь ли ты погубить себя ради спасения других… даже зная, что в конце концов их все равно достанут? Конечно, мне легко сидеть здесь и рассуждать о том, как бы я мог поступить. Но я не в твоей ситуации. Уверен, что у Гувера и его прихвостней имеется досье и на меня, но им не зацепить меня политикой. По крайней мере, сейчас. Они не могут разрушить мою жизнь. А твою — запросто.

Я видела, как Эрик сцепил руки. И, сам того не замечая, раскачивается взад-вперед на стуле. Взгляд его казался пустым, затравленным. Ему необходимо было поспать — хотя бы пару часов. Мне так хотелось ему помочь. Но я не знала как.

Я могу дать тебе только один совет, — сказал Джоэл Эбертс. — И будь я на твоем месте, сделал бы вот что: уехал из страны.

Эрик задумался.

Но куда мне податься? — спросил он.

На этой планете полно прекрасных мест, на Америке свет клином не сошелся.

Я имею в виду: куда мне ехать, чтобы зарабатывать на жизнь?

Как насчет Лондона? — предложила я. — В Лондоне ведь есть телевидение, верно?

Да… но у них другое чувство юмора. Они же англичане, бы их побрал.

Я уверена, ты найдешь там свою нишу. И если не Лондон, есть еще Париж и Рим…

О да, я — и сочиняю юморески для французов. Какая смелая мысль…

Мне на помощь пришел Джоэл Эбертс:

Твоя сестра права. Талантливый парень, как ты, везде найдет работу. Но сейчас это не главное. Твоя первостепенная задача — вырваться из страны в течение сорока восьми часов.

А федералы не сядут мне на хвост?

Скорее всего, нет. До сих пор практика показывала, что, запугиваниями выгнав человека из страны, они оставляют его в покое… если, конечно, он не надумает вернуться.

Ты хочешь сказать, что я никогда не смогу вернуться в Штаты?

Попомни мое слово: через пару лет вся эта охота на ведьм будет полностью дискредитирована.

Пару лет, — печально произнес Эрик. — Бред какой-то, даже представить не могу, чтобы американец был вынужден бежать в ссылку.

Что я могу сказать? Такие времена.

Эрик потянулся ко мне и взял мою руку. Крепко сжал ее:

Я не хочу уезжать. Мне нравится здесь. Здесь все мне знакомо. И все родное.

Я с трудом сглотнула и сказала:

Другие варианты закончатся катастрофой. А так ты, по крайней мере, сохранишь свою честь.

Молчание. Эрик продолжал беспокойно ерзать на стуле, ему было мучительно трудно принять решение.

Даже если бы я решил уехать, возникает проблема. У меня нет паспорта.

Это как раз не проблема, — успокоил Джоэл Эбертс.

Он подсказал, что надо делать. Я настояла на том, чтобы мы немедленно последовали его совету — поскольку, как предупредил Эбертс, долгих раздумий Эрик себе позволить не мог.

Через сорок восемь часов они ждут от тебя список имен, — сказал Эбертс. — Если ты его не предоставишь, тебе конец. Попадешь под каток. Работы тебя лишат. Вызовут повесткой в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. И Государственный департамент автоматически заблокирует любой твой запрос на выдачу паспорта до тех пор, пока ты не дашь показания. Так было с Полом Робсоном Не сомневайся, что и с тобой они проделают тоже самое.

Перед нами встала задача выправить Эрику паспорт в течение ближайших суток. Как сказал Эбертс, обычно процедура рассмотрения заявления растягивается на две недели… если только не приобрести горящий тур. Поэтому, покинув офис Эбертса, мы отправились на такси в центр, в отделение турагентства «Томас Кук» на углу Пятой авеню и 43-й улицы. После недолгих поисков агент нашел одно место на теплоходе «Роттердам», отплывающем в голландский порт Хук-Ван-Холланд следующим вечером. Мы купили билет и помчались в паспортный стол на 51-й улице. Клерк изучил билет Эрика в Европу и сказал, что, если мы хотим получить паспорт до пяти вечера завтрашнего дня (всего за два часа до отплытия «Роттердама»), до конца сегодняшнего рабочего дня необходимо принести надлежащие фотографии, копию свидетельства о рождении и ряд нотариальных документов.

Это была та еще гонка — но Эрику удалось собрать все документы к положенному сроку. Клерк заверил, что паспорт будет готов к концу завтрашнего дня, так что у Эрика оставался один час, чтобы через весь город добраться в порт к шести вечера (на корабле он должен был появиться за час до отхода судна). Времени было в обрез, но он надеялся успеть.

Когда мы закончили все дела в паспортном столе, Эрик предложил заехать к нему на квартиру в Хемпшир-Хаус. Там я провела ревизию его огромной гардеробной и помогла отобрать необходимый минимум вещей, которые уместились бы в один большой чемодан. Зачехлив свой «ремингтон», он вдруг опустился в рабочее кресло.

Не заставляй меня садиться на этот корабль, — сказал он. Я пыталась сохранять хладнокровие:

Эрик, у тебя нет выбора.

Я не хочу покидать тебя. Не хочу покидать Ронни. Я должен увидеться с ним сегодня вечером.

Тогда позвони ему. Узнай, не может ли он вернуться пораньше.

Он снова всхлипнул:

Нет. Я не выдержу прощания. Этой сцены в порту. Всего этого душераздирающего действа.

Да, — тихо сказала я. — Этого я тебе не пожелаю.

Я напишу ему письмо, а ты передашь, когда он вернется.

Он поймет. Я уверена, что поймет.

Все это такой абсурд.

Согласна. Абсурд.

Я ведь всего лишь юморист. Какого черта они относятся ко мне, как к Троцкому?

Потому что они негодяи. И потому что им дали карт-бланш вести себя так нагло.

Ведь все шло так хорошо.

Все и будет хорошо.

Мне нравится то, чем я занимаюсь, Эс. Я нашел свое дело. Оно не только приносит мне кучу денег, но и доставляет огромное удовольствие. Мне работается весело и легко. Наверное, так не должно быть. Самое обидное — что приходится все бросить, зная, что впервые в жизни все складывается так, как я хотел. Работа. Деньги. Успех. Ронни…

Он мягко высвободился из моих объятий и подошел к окну. На Манхэттен опустилась ночь. Далеко внизу простирался черный массив Центрального парка, в обрамлении соблазнительного сияния освещенных окон домов вдоль Пятой авеню и Сентрал-Парк-Вест. Что всегда поражало меня в этом пейзаже, так это то, насколько точно он отражал атмосферу надменного равнодушия, присущего этому городу. Он как будто бросал вызов: попробуй покорить меня. Но даже если тебе это удавалось — и ты, как Эрик, мог похвастаться успехом и славой — нельзя было сказать, что ты оставил свой след на этой земле. Столько сил, столько амбиций — но проходит миг триумфа, и ты уже забыт. Потому что на Манхэттене обязательно кто-то дышит тебе в затылок, сражаясь за свой момент славы. Сегодня Эрик был лучшим автором телевизионной комедии. Когда завтра вечером «Роттердам» отдаст швартовы, пройдет слух, что он сбежал за океан, чтобы не выдавать друзей. Кто-то поаплодирует ему, кто-то осудит. Но пройдет неделя, и он останется на задворках памяти своих коллег. Потому что так устроен мир. Его исчезновение будет подобно смерти. Только те, кто любил его, будут скорбеть по его отсутствию. Для всех остальных потрясение от его бегства на какое-то время отвлечет внимание от постоянного прессинга работы. Первые дни люди будут перешептываться, рассуждая о коварной природе успеха, об этических плюсах и минусах выбора, сделанного Эриком. Потом об этом забудут. Потому что начнется новая трудовая неделя, и нужно будет писать сценарии шоу.

Все, как всегда.

Хотя я и не спрашивала, но чувствовала, что Эрик думает же, о чем думала я, поскольку мы оба смотрели на этот размытый силуэт города. И потому что он обнял меня за плечи и сказал:

Люди тратят целую жизнь в погоне за тем, чего я уже достиг.

Перестань говорить об этом в прошедшем времени.

Но ведь все кончено, Эс. Все кончено.

Мы заказали обед в номер. Выпили две бутылки шампанского. В ту ночь я спала на его диване, сожалея о том, что Джека нет в городе. На следующее утро Эрик первым делом набросал список своих долгов. Он задолжал тысяч пять долларов таким заведениям, как «Данхилл», «Брукс Бразерс», «21» и «Эль Марокко», не считая прочих поставщиков услуг класса «люкс». На его банковском счете оставалось менее тысячи.

Как тебе удалось влезть в такие долги? — спросила я.

Ты же знаешь, я всегда плачу за всю компанию. И к тому же во мне обнаружилась марксистская тяга к роскоши.

Это опасная черта. Особенно в сочетании с неумеренной щедростью.

Что я могу сказать… кроме того, что, в отличие от тебя, я никогда не знал радости экономии. Как бы то было, в моем бегстве за океан есть хотя бы одно преимущество — там меня не достанут налоговики.

Только не говори мне, что у тебя еще и проблемы с налогами.

На самом деле это не то чтобы проблема. Просто так получилось, что я не подаю налоговую декларацию вот уже… не знаю… года три, наверное.

Но ты ведь платил какие-то налоги?

Ну, если я не удосужился заполнить налоговую декларацию, с чего бы я вдруг стал отправлять им какие-то деньги?

Значит, ты им должен…

До фига. Думаю, процентов тридцать от всего, что я заработал в Эн-би-си.

Что, наверное, составляет внушительную сумму.

И при этом ты ничего не отложил.

Ради всего святого, Эс! Когда я проявлял благоразумие?

Я уставилась на список его долгов, которые, разумеется, собираюсь заплатить сама, как только Эрик окажется по ту сторону Атлантики. Помимо средств, доставшихся мне после развода, я постоянно откладывала деньги, которые зарабатывала в «Субботе/Воскресенье», да и выплаченные издательством «Харпер энд Бразерс» пять тысяч тоже пополнили мой счет. Так что я вполне могла себе позволить восстановить доброе имя брата в глазах его многочисленных кредиторов. С налогами было сложнее. Возможно, я могла бы продать часть акций или получить закладную на квартиру. Но сейчас мне хотелось только одного: как можно скорее посадить Эрика на корабль. Опасаясь, что он может дать слабину и исчезнуть в самими неподходящий момент, я взяла с него обещание не покидать квартиру до половины пятого… когда мы должны были ехать в паспортный стол.

Но это, возможно, мой последний в жизни день на Манхэтте-|яе. Позволь хотя бы пригласить тебя на ланч в «21».

Я хочу, чтобы ты залег на дно, Эрик. На всякий случай…

Что? Ты хочешь сказать, что Гувер и его приятель решили пасти меня весь день?

Давай не будем испытывать судьбу.

Но ничего уже не изменишь. Ничего.

Моя идея не вызвала у него восторга — но в конце концов он согласился остаться дома, пока я займусь делами. Я попросила его выписать мне чек на оставшуюся на его банковском счете тысячу ллларов. Потом отправилась в отделение «Мэньюфекчераз Ганновер», обналичила чек и купила дорожные чеки на ту же сумму. Я забежала в офис Джоэла Эбертса и забрала доверенность. Потом помчалась в салон «Тиффани» и купила Эрику серебряную авторучку, на которой выгравировала: Э. от Эс. Навсегда.

К трем я вернулась на квартиру Эрика. Он подписал доверенность на мое имя, по которой я могла заниматься всеми его финансовыми вопросами. Мы договорились, что с завтрашнего дня я начну подыскивать помещение, где можно было бы оставить на хранение его одежду, бумаги, личные вещи, до его возвращения домой. Он вручил мне толстый конверт, адресованный Ронни. Я обещала передать его, как только Ронни вернется в город. Когда Эрик зашел в ванную, мне удалось незаметно подложить подарок от «Тиффани» в его чемодан. В половине пятого я сказала: «Пора».

И снова он подошел к окну, прижался головой к стеклу, устремил взгляд на город:

У меня больше никогда не будет такого вида из окна.

Уверена, в Лондоне тоже есть свои прелести.

Но у них такие низкие дома! Он обернулся ко мне. Его лицо было мокрым от слез. Я закусила губу.

Не сейчас, — сказала я. — Не заставляй меня плакать раньше времени.

Он вытер слезы рукавом. Глубоко вздохнул.

Ладно, — сказал он. — Пошли.

Мы быстро вышли из квартиры. Привратник вызвал нам такси.

Мы влились в пробку на Пятой авеню и успели в паспортный стол за две минуты до закрытия. Эрик оказался последним посетителем. Когда он подошел к окошку, клерк, который вчера принимал у нас документы, попросил его присесть на минутку.

Что-то не так?

Клерк избегал встречаться с нами взглядом. Вместо этого он поднял телефонную трубку, набрал какой-то номер и быстро заговорил. Положив трубку, он сказал:

Сейчас к вам подойдут.

Что, какие-то проблемы? — спросил Эрик.

Пожалуйста, присядьте.

Он указал на скамейку у стены. Мы сели. Я с тревогой посмотрела на настенные часы. В «час пик» Эрику удастся добраться до причала в лучшем случае минут за сорок. Время поджимало.

Как ты думаешь, в чем дело? — спросила я.

Надеюсь, ничего страшного, обычная бюрократическая вокита.

Вдруг открылась боковая дверь. Оттуда вышли двое мужчин в темных костюмах. Когда Эрик увидел их, его лицо приобрело землистый оттенок.

О черт, — прошептал он.

Добрый день, мистер Смайт, — произнес один из них. — Надеюсь, это не слишком неприятный для вас сюрприз.

Эрик промолчал.

Разве вы не представите меня? — спросил джентльмен. И протянул руку для пожатия. — Агент Брэд Свит из Федерального бюро расследований. А вы, должно быть, Сара Смайт.

Откуда вы знаете? — спросила я.

Привратник «Хемпшир-Хауса» знаком с вами. И он же сообщил нам, что со вчерашнего вечера вы вместе с братом находитесь в его квартире. Но прежде, разумеется, посетили адвокатскую контору некоего… — Он отвел руку в сторону. Его помощник гут же вложил в нее папку с документами. Агент раскрыл папку. И громко зачитал: — Адвокатскую контору некоего Джоэла Эберса на Салливан-стрит. У него безупречная репутация бунтаря, у этого вашего адвоката, не говоря уже об имеющемся на него досье толщиной в телефонный справочник Манхэттена. Потом, после посовещания у адвоката, вы отправились в агентство «Томас Кук», по адресу 511, Пятое авеню, и купили билет на теплоход «Роттердам», отплывающий сегодня вечером. Оттуда вы конечно же пришли сюда, в паспортный стол, надеясь воспользоваться уловкой горящего тура, столь популярной среди тех, кто пытается спешно покинуть Соединенные Штаты. — Он захлопнул папку. — Но, боюсь, вы не покинете страну сегодня вечером, поскольку Государственный департамент задержал ваш паспорт до окончания расследования вашей политической благонадежности, проводного ФБР.

Это неслыханно, — расслышала я собственный голос.

Вы ошибаетесь, — мягко произнес агент Свит. — Все абсолютно законно. В конце концов, почему Государственный департамент должен выдавать паспорт тому, чье присутствие за океаном иожет навредить американским интересам…

О, ради всего святого, — сказала я, — чем же он навредил своей стране?

Эрик молчал. Он сидел, уставившись в пол из искусственного мрамора.

Если он завтра согласится сотрудничать с нами, его паспорт будет выдан в течение двадцати четырех часов. Если, конечно, у него не пропадет желание покидать страну. Итак, завтра, в пять пополудни в Эн-би-си, мистер Смайт. Буду ждать вас.

Коротко кивнув в мою сторону, агент Свит и его помощник ушли. Мы с Эриком остались сидеть на скамейке, не в силах двинуться с места.

Мне конец, — сказал он.

В ту ночь я опять осталась у него. Я пыталась вовлечь его в беседу, выработать стратегию для завтрашней встречи.

Не о чем больше говорить, — сказал Эрик.

Но что ты собираешься делать?

Я собираюсь лечь в постель, накрыться с головой одеялом и спрятаться.

Я не могла помешать ему в этом. Да мне и не хотелось — по крайней мере, так я хотя бы знала, где он находится. Он был и измучен, так удручен, что заснул сразу, едва коснулся подушки. Я попыталась последовать его примеру — но почти всю ночь валялась, разглядывая потолок, одолеваемая яростью и в то же время сознанием собственной беспомощности перед наглой травлей моего брата агентами ФБР. Мысль лихорадочно работала, я все пыталась найти какой-то выход из создавшейся ситуации. Но на ничего не приходило. Эрику предстояло либо назвать имена, всю жизнь страдать от последствий своего благородного упр ства.

Мне хотелось верить, что я — окажись я на его месте — сыграла бы роль Жанны д'Арк и отказалась от сотрудничества. Но каждый из нас мыслит себя героем, сидя в уютном кресле. А оказавшись лицом к лицу с суровой дилеммой, зачастую ведет себя совсем по-другому. Никогда не знаешь, из какого теста ты вылеплен, пока не встанешь на краю пропасти и не заглянешь в ее бесконечную пустоту.

Часа в три ночи сон все-таки сморил меня. Когда я резко проснулась, солнце уже светило вовсю. Я взглянула на часы. Одиннадцать двадцать. Черт. Черт. Черт. Я громко позвала Эрика. Никакого ответа. Я встала с дивана и прошла в его спальню. Его там не было. Ею не было ни в ванной, ни на кухне. В панике я принялась обшаривать квартиру в поисках записки для меня, в которой он объяснил бы, что просто пошел прогуляться. Ничего. Я схватила трубку домофона и позвонила привратнику.

Да… мистер Смайт вышел из дома около семи утра. Смешно получилось…

Что смешно?

Перед тем как спуститься, он позвонил мне и спросил, не хочу ли я заработать десять баксов. Конечно, сказал я. «Тогда вот что: я спущусь на лифте в подвал, а ты за десять баксов откроешь для меня служебный выход и выпустишь. И если с утра кто-нибудь придет и будет расспрашивать обо мне, скажешь, что я не выходил из квартиры». Не проблема, сказал я ему. То есть, конечно, я могу прикрыть за десять-то баксов.

И кто-нибудь приходил?

Нет, но, когда я заступил на вахту в шесть утра, те двое парней так и сидели в машине, что припаркована через дорогу.

Значит, они не видели, как Эрик выходил?

Как же они могли увидеть, если он вышел со двора.

Он не говорил вам, куда направляется?

Нет, но он был с чемоданом…

Теперь я не на шутку встревожилась:

Он был… с чем…?

С большим чемоданом. Как будто куда-то уезжает.

Я лихорадочно соображала.

Как насчет того, чтобы заработать еще десять баксов? — спроса я.

Я быстро оделась, спустилась на лифте в подвал. Передала привратнику десять долларов. Он открыл дверь служебного выхода

Если эти ребята будут расспрашивать об Эрике или обо мне…

Вы все еще спите наверху, так?

Служебный выход вывел меня в узкий проулок и далее на 56-ю улицу. Там я поймала такси и поехала в офис Джоэла Эбертса, Потому что, честно говоря, не знала, куда еще податься. Как всегда, он радушно встретил меня — и пришел в ужас, когда я рассказала ему о том, что произошло вчера в паспортном столе.

Я же говорю, — сказал он, — мы превращаемся в полицейское государство — и все это под прикрытием спасения от «красной угрозы».

Но еще больше взволновала его новость о том, что Эрика в последний раз видели покидающим Хемпшир-Хаус через черный ход с чемоданом в руке.

Можно сбежать, но нельзя скрыться от этих ублюдков. Если он сегодня не явится в Эн-би-си, его тут же вызовут повесткой в суд. Уж федералы позаботятся о том, чтобы навесить на него какое-нибудь преступление, чтобы получить ордер на его арест. Ему, конечно, придется держать ответ, хочет он этого или нет.

Я согласна, но, поскольку не знаю, где его искать, не могу передать ему этот совет.

Как известно, в Канаду паспорт не нужен, — сказал Эбертс.

Он тотчас позвонил на Пенсильванский вокзал, попросил соединить его со службой бронирования билетов. Да, подтвердили ему, поезд ушел в десять утра, но среди пассажиров не было никого по имени Эрик Смайт. Когда он попросил проверить, не регистрировался ли он на любой другой поезд, ему ответили, что у них нет никого по имени Эрик Смайт. Когда он поросил проверить, не регистрировался ли он на любой другой поезд, ему ответили, что у них нет ни времени, ни рабочих рук искать одного пассажира по всем поездам.

Знаешь, что сказал мне этот придурок? — усмехнулся Эбертс, повесив трубку. — Если вам так важно найти этого парня, обрата тесь к федералам.

Впервые за два дня я расхохоталась.

Внезапно меня осенило, и я попросила разрешения воспользоваться телефоном. Сначала я позвонила в клуб «Рейнбоу Рум» и выяснила у администратора, что музыканты их группы остановились в отеле «Шорхэм» в Атлантик-Сити. Я узнала телефон отеля, и мне повезло: Ронни — как и положено музыканту — в двенадцать трид дать пополудни все еще спал в своем номере. Но он быстро проснулся, после того как я рассказала ему о событиях последних двух дней

И ты не предполагаешь, куда он мог деться? тревогой в голосе произнес он.

Я надеялась, что он поехал повидаться с тобой. Но если так, он бы уже был на месте.

Послушай, я останусь в номере на весь день. Если к четырем часам его не будет, я попробую договориться с ребятами, что пропущу сегодняшний концерт, и вернусь на Манхэттен. Буду молиться о том, чтобы он не наделал глупостей. Я хочу сказать, что если он потеряет работу, то и бог с ней. Главное, чтобы с ним самим ничего не случилось. И с тобой тоже, конечно.

Я уверена, он просто запаниковал, — сказала я, пытаясь у6едить себя в том, что так оно и есть. — Думаю, он все-таки выплывет на поверхность в течение пары часов. Поэтому я сейчас же возвращаюсь к нему на квартиру. Ты можешь звонить мне туда.

К часу дня я была в Хемпшир-Хаусе. Я воспользовалась черным ходом и поднялась на лифте в квартиру. Никаких признаков его возращения я не обнаружила, и с коммутатора тоже не было сообщений о телефонных звонках. Я воспользовалась домофоном и связалась с Шоном, привратником.

Сожалею, мисс Смайт. Но ваш брат до сих пор не появился — а вот те двое парней все еще сидят в машине.

Весь день я висела на телефоне, обзванивала бары рестораны, клубы, куда любил захаживать Эрик. Я позвонила агенту «Томаса Кука», который бронировал нам билет в Европу, — на удачу: вдруг Эрик попросил отправить его куда-нибудь в пределах Штатов? И каждый час связывалась с Ронни. Позвонила я и суперинтенданту моего дома — не слоняется ли там мой брат? Я знала что все мои усилия тщетны — но мне необходимо было занять себя чем-то.

В четыре пополудни позвонил Ронни: ему удалось найти парня, который согласился подменить его на сегодняшний вечер, так что он ближайшим поездом выезжает на Манхэттен. Он появился в квартире примерно в половине седьмого вечера. В это время я, уже просто шагала из угла в угол, недоумевая, почему в пять часов не позвонил агент Свит узнать, где Эрик. В конце концов, на пять ему была назначена встреча в Эн-би-си. И вот теперь он превратился в беглеца, скрывающегося от властей. Хотя мне и не хотелось открывать Ронни свои страхи, но в голове настойчиво билась единственная мысль: я могу больше никогда не увидеть своего брата.

В восемь мы позвонили в закусочную «Карнеги» и попросили доставить сэндвичи и пиво. Мы расположились в гостиной и продолжали ждать. Вечер пролетел быстро. Ронни был великолепным рассказчиком — из него так и сыпались истории о том, как он рос в Пуэрто-Рико, как начинал свою карьеру музыканта. Он рассказывал про ночные пьянки с Чарли Паркером, про то, как выживал в «Арти Шоу», и почему Бенни Гудмен самый дешевый джазовым дирижер за всю историю. Он все время заставлял меня смеяться И помогал забыть о страхе, который снедал нас обоих. Однако ближе к полуночи он все-таки поделился со мной своими тревогами.

Если твой тупой психованный братец действительно наломал дров, я никогда ему этого не прощу.

Считай, что нас таких двое.

Если я потеряю его, я…

Он даже вздрогнул. Я потянулась к нему и взяла его за руку:

Он вернется, Ронни. Я в этом уверена.

Но и в два часа ночи от него по-прежнему не было вестей. Ронни ушел в спальню, а я снова вернулась на диван. Я была настолько измотана, что заснула мгновенно. Проснулась я от запаха дыма. Резко открыла глаза. Было раннее утро. Сквозь шторы сочился рассвет. Сонная, я покосилась на часы. Шесть девятнадцать. И тут услышав голос:

Доброе утро.

Это был Эрик. Он сидел в кресле возле дивана и глубоко затягивался сигаретой. Его чемодан стоял рядом. Я вскочила с постели. Обняла его.

Слава богу… — прошептала я.

Эрик вымученно улыбнулся.

Бог здесь ни при чем, — сказал он.

Где тебя носило, черт возьми?

Да везде.

Я чуть с ума не сошла. Думала, ты уехал из города.

Я и уехал. Ну, почти. Вчера, в семь утра, я проснулся и решил, что единственный выход для меня — сесть на ближайший рейс до Мехико. Потому что, помимо Канады, Мексика — единственная страна, куда можно въехать без паспорта. К тому же я славно провел там время после смерти отца, поэтому решил, что это самое логичное направление для меня.

Разумеется, я знал, что федералы дежурят у дома, так что пришлось подкупить привратника, чтобы он выпустил меня через черный ход. Я поймал такси и попросил отвезти меня в аэропорт Кеннеди. Хочешь посмеяться? Если бы таксист не поехал по мосту 59-й улицы, я бы сейчас уже летел в Мексику. Но мы оказались на этом мосту, двигаясь в сторону Куинс. И тут черт меня дернул обернуться и увидеть силуэт города в заднем окне. Я даже не успел подумать, как уже говорил таксисту: «Планы изменились. Как съедешь с моста, разворачивайся и вези меня обратно на Манхэттен».

Таксисту это совсем не понравилось. «Ты сумасшедший или как?» — спросил он.

«Да, я сумасшедший. Сумасшедший, что остаюсь здесь».

Я попросил высадить меня у Центрального вокзала. Пошел сдавать в камеру хранения свой багаж — но шел дождь, поэтому я открыл чемодан, чтобы достать складной зонт, который припас для Лондона. И тут наткнулся на твой подарок. Не поверишь, я заплакал, когда увидел надпись. Потому что в тот момент понял, что именно этой ручкой я буду писать имена…

Я с трудом сглотнула. Но промолчала.

Это решение созрело во мне, пока я ехал по мосту 59-й улицы. Я собирался стать стукачом. Сдать некоторых людей, с которыми не виделся уже много лет, таких же невиновных, как и я. Тогда я смогу сохранить работу, вернуться к привычной жизни, по-прежнему расплачиваться за всю компанию в баре «21». Да, на душе было погано… но, если вдуматься, ничего крамольного в моих действиях не было. Я хочу сказать, если федералам было известно о моем членстве в партии, выходит, они знали и о том, что люди, которых я собирался назвать, тоже были коммунистами. Так что моя информация бьш бы лишь подтверждением уже известных фактов.

Во всяком случае, подобными рассуждениями я пытался успокоить себя.

В общем, я сунул ручку в карман пиджака и решил отпраздновать свои последние восемь часов в качестве человека с относительно чистой совестью, гульнув на полную катушку. Тем более что в моем бумажнике лежали дорожные чеки на тысячу долларов. Прежде всего я побаловал себя завтраком с шампанским в отеле «Уолдорф». Потом зашел в «Тиффани» и потратил внушительную сумму на серебряный портсигар для Ронни и маленькую безделушку для тебя.

Он полез в карман и достал голубую коробочку с маркировкой «Тиффани». Сунул мне в руку. Я растерялась.

Ты сошел с ума? — спросила я.

Точно. Ну давай же, открывай скорей.

Я приподняла крышку и изумленно уставилась на потрясающие платиновые серьги в форме слезинок, усыпанные мелкими бриллиантами чистой воды. Я лишилась дара речи.

Что, не угодил? — спросил он.

Они роскошные. Но тебе не следовало так тратиться.

Скажешь тоже. Разве тебе не известно золотое правило американца: совершая подлость, постарайся ее прикрыть расточительной тратой денег?

Как бы то ни было, после кутежа в «Тиффани» я прошелся по Пятой авеню, провел несколько блаженных часов в музее «Метрополитен», любуясь Рембрандтом. Там сейчас как раз выставляется «Возвращение блудного сына» из амстердамского музея. Дьявольская картина, как сказал бы Джек Уорнер. Страдание семьи, раскаяние, конфликт между ответственностью и страстями — всё сгустилось в одном темном холсте. Скажу тебе прямо, Эс, единственный человек, кому удалось лучше Рембрандта передать всю красоту черного, — это Коко Шанель.

Потом наступило время ланча. И я рванул в «21». Два мартини, целый лобстер, полбутылки «Пуйи-Фюмэ»… и я снова был готов к восприятию boch kultur. Нью-йоркский филармонический оркестр давал утренний концерт в Карнеги-Холл с твоим любимцем Бруно Уолтером за дирижерским пультом- И исполняли они Девятую симфонию Брукнера. Поразительная вещь. Звучание, как в соборе. И полная иллюзия, что ты на небесах — с ощущением, что есть нечто более возвышенное и значимое в сравнении с нашими мелкими заботами на глупой планете Земля.

Публика просто ревела от восторга, когда концерт закончился. Я тоже вскочил с места, задыхаясь от криков «Браво!». Но тут я посмотрел на часы. Половина пятого. Пора было двигаться в Рокфеллеровский центр и приниматься за грязную работу.

Агент Свит и этот говнюк Росс уже ждали меня на сорок третьем этаже. И вновь меня препроводили в зал заседаний. И вновь Росс сурово уставился на меня.

Я так понимаю, — сказал он, — что ты решил сотрудничать.

Да. Я назову вам некоторые имена.

Агент Свит рассказал мне о твоей вчерашней выходке в паспортном столе.

Просто я поддался панике, — сказал я.

Ну, можно и так объяснить твой поступок.

Если бы вам выдали паспорт, сейчас вас бы уже не было в стране, — вступил в разговор Свит.

И я бы сожалел об этом решении всю оставшуюся жизнь, — сказал я.

Врешь, — отрезал Росс.

Вы хотите сказать, мистер Росс, что никогда не слышали притчу о возвращении блудного сына?

Кажется, это случилось по дороге в Дамаск? — спросил агент Свит.

Так точно — и именно это произойдет сейчас здесь, в стенах Рокфеллеровского центра, — сказал я. — Итак, что вы хотите узнать?

Свит уселся напротив меня. Ему с трудом удавалось скрыть радостное возбуждение от моего предстоящего предательства.

Мы бы хотели знать, — начал он, — кто привел вас в партию, кто возглавлял вашу ячейку, кто еще в ней состоял.

Не проблема, — сказал я. — Не возражаете, если я напишу это на бумаге?

Свит передал мне желтый блокнот. Я достал из кармана твою красивую авторучку. Снял колпачок. Театрально вздохнул. И записал восемь имен. Это заняло меньше минуты — и самое забавное, что я легко вспомнил все имена.

Закончив, я надел колпачок, убрал ручку в карман и брезгливо отпихнул блокнот — как будто не мог больше на него смотреть. Свит подошел ко мне и похлопал меня по плечу:

Я знаю, это было нелегко, мистер Смайт. Но я рад, что вы совершили правильный и патриотичный поступок.

Он взял в руки блокнот. На какое-то мгновение замер, уставившись в мои записи, потом швырнул его мне и рявкнул:

Что это, черт возьми?

Вы хотели имена. Я дал вам имена.

Имена? — взвился он, снова схватив блокнот. — Это в вашем представлении имена? — И он принялся зачитывать их вслух. — Соня, Ворчун, Простак, Тихоня, Весельчак, Чихун, Док… и что еще за БС, черт возьми?

Белоснежка, конечно, — ответил я.

Росс выхватил блокнот из рук Свита. Быстро пробежал глазами список и сказал:

Ты только что совершил профессиональное харакири.

Не знал, что ты говоришь по-японски, Росс. Может, ты был их шпионом во время войны?

Вон отсюда, — заорал он. — Ты здесь больше не работаешь.

Когда я выходил, Свит бросил мне вслед, чтобы я со дня на день ожидал повестки с вызовом в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности.

До встречи в Вашингтоне, говнюк, — крикнул он на прощание.

Я смотрела на Эрика широко раскрытыми глазами.

Ты действительно написал имена семи гномов? — спросила я.

Они были первыми коммунистами, кто пришел мне на ум. Ну сама посуди: жили они в коммуне, и всё у них было общее, они…

Он сник. И затрясся в беззвучных рыданиях. Я обняла его.

Все хорошо, все хорошо. Ты поступил достойно. Я так горжусь тобой…

Гордишься чем? Тем, что я загубил свою карьеру? Тем, что отныне я безработный? Тем, что я потерял все?

Я вдруг расслышала голос Ронни:

Ты не потерял нас.

Я подняла голову. Ронни стоял в дверях спальни. Эрик бросил взгляд в его сторону.

Что ты здесь делаешь? — тусклым голосом произнес он. — Ты же должен вернуться только в понедельник.

Просто мы с Сарой немножко обеспокоились твоим исчезновением.

Думаю, вам обоим стоило беспокоиться о более важных материях.

Послушайте только этого мистера Ложная Скромность, — сказал Ронни. — И где тебя черти носили с тех пор, как ты сдал семерых гномов?

Да где я только не был! В основном шатался по барам на Бродвее, потом в ночном кинотеатре на 42-й улице. Кстати, посмотрел новый триллер с Робертом Митчэмом: «Женщина его мечты». Говард Хью продюсировал. Ну и Джейн Расселл в главной роли, естественно. Довольно остроумный сценарий. «Я как раз снимал галстук, размышляя, не стоит ли мне повеситься на нем…» Примерно то же самое чувствовал и я.

А теперь в нас говорит мистер Жалость К Себе, — сказал Ронни. — Мог бы потратить монетку на телефонный звонок, сообщить нам, что жив и здоров.

О… это было бы слишком просто. А я не искал легких путей.

Я потрепала его волосы.

Но вы совершили поступок, мистер Смайт, — сказала я. — Правда, Ронни?

Да. — Он подошел к Эрику и взял его за руку. — Ты поступил правильно.

Это достойно тоста, — сказала я, хватаясь за телефонную трубку. — Интересно, рум-сервис доставляет шампанское в такую рань?

Конечно, — сказал Эрик. — И специально для меня закажи еще мышьяковый «прицеп».

Не переживай, Эрик, — успокоила я его. — Ты переживешь это.

Он склонил голову на плечо Ронни.

Не уверен, — удрученно произнес он.