Кусочек парижского лета

Сегодня утром я проводила семью в Италию: следующие две недели Алессандро проведет там, пока дети будут в спортивном лагере. Я остаюсь в Париже писать, писать, писать. Когда я вошла в опустевшую квартиру, мне пришло в голову, что я никогда еще не оставалась одна — обычно это я уезжала. Тишина разбухала в квартире, пока не начала барабанить по моим ушам. Но сейчас дождь струится по оконному стеклу, и скоро я возьму свой зонтик в горошек и пойду гулять по улицам города. Когда тишину нарушает шум дождя, она становится дружелюбной.

Салон «Стайл Пикси» был послан в ответ на мои молитвы. С той самой минуты, как я вошла и заметила кипу дамских журналов, я почувствовала себя счастливой. А после того, как Виктория, владелица салона, оценив катастрофическую ситуацию с моей головой, осторожно попробовала два-три разных оттенка, чтобы заглушить оранжевый и замаскировать платиновый, я почувствовала себя на седьмом небе.

Бездомный исчез. Он сложил свою палатку и ушел ночью. Надеюсь, он подыскал себе какое-нибудь зеленое место: мне приятно было бы думать, как он медитирует на травке, а не на бетоне. Я постояла на том месте, где была его палатка, и увидела, что он поместил ее над вентиляционным отверстием, откуда мощной струей шел горячий воздух. Неудивительно, что он чувствовал себя так комфортно даже в разгар зимы.

Я пишу книгу о маленьких театрах Лондона во времена Шекспира и случайно наткнулась на замечательное примечание: в 1555 году один весьма влиятельный человек по имени Томас Кавэрден, которому принадлежала основная часть фешенебельного лондонского района Блэкфрайерз, составил договор об аренде с некой Элизабет Фостер. Согласно этому договору ей предоставлялось жилье «пожизненно за годовую ренту в 3 благоуханных Цветка». Замечу в порядке сравнения, что другие люди платили свыше тридцати фунтов в год — огромная сумма по тем временам. Автор любовных романов во мне находит этот договор интригующим и милым.

Сегодня я пошла в гости к подруге, которая живет в 16-м округе. Она проводила меня потом до станции метро «Порт Дофин» и указала на стеклянный козырек, похожий на большой бесцветный хвост павлина. Очевидно, это один из немногих подлинных входов в метро в стиле модерн, еще оставшихся в городе. Эта прозрачная арка над дверью, казалось, утверждала, что это не дверь в Преисподнюю и за ней не ждет Цербер.

Оценки выставлены! Мы боялись, что Луку отправят на двухнедельные курсы для отстающих. Но ничего подобного! Он невероятно упорно трудился в этом году, чтобы овладеть переводом с латыни на итальянский, геометрией, которую преподавали на итальянском языке, и справиться с interrogazioni по истории (обычное замечание учителя: «Ты правильно излагаешь факты, но твои предложения недостаточно сложны»). Он не только перешел в следующий класс, но и блеснул по некоторым предметам! У него, судя по всему, подлинный дар литературного анализа (гм).

Проснувшись в тишине, я отправилась на прогулку. Ранним утром Париж мрачный, прохладный и безлюдный. По пути домой я увидела, как продавцы фруктов искусно укладывают горками яблоки, киви и ананасы. Они словно озабоченные (но художественно одаренные) белки, которые запасают орехи на долгую зиму.

Я дочитала мемуары Клода, которые заканчиваются довольно неуклюжим воображаемым диалогом с писателем Анатолем Франсом. Параллели между моим двоюродным дедом и мной поразительны. Мы оба учились в Гарварде (здесь я должна сослаться на традицию), отправились в Париж, написали мемуары, восхищались парижским светом и писали романы, которые не вызывали восторг у литературного истеблишмента. Но и это еще не все: мы оба писали статьи для «Нью-Йорк таймс», только он — об итальянской политике, а я — о значении некоторых литературных терминов. И мы делали все это с интервалом почти в столетие. Я позвонила в Италию, чтобы сообщить Алессандро, что, возможно, в меня вселился дух Клода К. Уошбэрна. Но мой муж только презрительно фыркнул.

Мило пройдет курс лечебного похудания! Алессандро отправляется в горы, пока дети в лагере, и он уговорил Марину отпустить с ним Мило. Марина упаковала красную бархатную подушку Мило, его мисочки, пальтишко, его собственное полотенце и личный фен и наказала Алессандро следить, чтобы Мило был сухим, поскольку ветеринар сказал, что он очень, очень хрупок и может подхватить ревматизм, если его не беречь.

Я провела вчерашний день за компьютером, время от времени протягивая руку к шоколадному башмачку, который подарили мне Алессандро с Лукой, и отправляя в рот шоколадки. В них чувствуется ваниль и привкус какао. Тишина, никаких сердитых подростков и приставучих одиннадцатилетних девчонок — и целый башмачок шоколада!

Я только что говорила с Анной, позвонившей из лагеря. Она сказала мне тоном набожной добродетели: «Все дети употребляют бранные слова в каждом предложении. Я не могу сказать больше, иначе это будет сплетней. — И потом, сделав паузу, добавила: — Ты знаешь, что делает Лука? Он учит свою группу американским ругательствам — очень, очень плохим!» Мой мальчик… Пользуется каждой возможностью, чтобы передать лучшее в американской культуре своим ровесникам по всему миру.

Вчера я увидела очередь у магазина, где продается британская одежда с 75-процентной скидкой. Естественно, я встала в нее. У двери мне вручили огромную сумку. Люди, находившиеся в магазине, набивали эти сумки вещами с такой жадностью, как прожорливые голуби набрасываются на хлебные крошки. В конце концов, я не стала выстаивать очередь в кассу, тем более что нахальная француженка буквально вырвала у меня из рук бледно-розовую полушинель. Я выползла из магазина, робко улыбаясь женщинам, которые ждали в очереди снаружи.

Сегодня Лука звонил из лагеря. В его группе пять шестнадцатилетних мальчиков и ни одной девочки его возраста — самой старшей тринадцать. Завтра прибудут еще шестеро: пять мальчиков и одна девочка. Он надеется, что ей будет лет пятнадцать-шестнадцать. «Я самый высокий, — рассказывал Лука, — и набираю больше всех очков в гандболе». Несмотря на эти обнадеживающие данные, он, по-моему, не уверен в том, что удастся завоевать Девочку. Я от души надеюсь, что ее действительно интересуют мальчики.

Перенюхав большое количество кусков французского мыла, я наконец остановилась на одном. Его выпускает фирма под названием «Резонанс», и оно продается в «Галери Лафайетт» большими кусками, которые нужно резать пополам. Это мыло с запахом вербены. Оно ассоциируется у меня с лимонами и бельем, которое сохло на ветру.

Я побывала в универмаге «Ресипрок», в котором есть отделы товаров для мужчин, женских вечерних платьев, женской одежды от дизайнеров, а также отдел подарков. Я примерила несколько костюмов от «Диора» (все они были слишком дорогие, но их приятно было надеть хотя бы на минутку), а потом решила, что могу себе позволить бледно-голубую цветастую шелковую рубашку от Диора. Я повесила ее в шкаф, и она выглядит, словно павлин среди вылинявших кур.

Сегодня утром, прогуливаясь по 7-му округу, я увидела в конце улицы Эйфелеву башню. В городе было так туманно, что тучи полностью скрыли нижнюю половину башни. Остальное походило на рубку очень опасной подводной лодки, появившейся на поверхности туманного моря. Вообще-то в 1889 году, когда возвели Эйфелеву башню, широко распространились слухи, что она изменит погоду и вызовет частые грозы в городе. И я вдруг поняла эти страхи.