Какой ужас эти школьные спектакли!

Моя мама часто говорила, что двумя амбициозными мечтами ее жизни было выйти замуж за поэта и стать балериной. Я полагаю, что именно из-за ее несбывшегося желания нам с сестрой стали давать уроки танцев. У меня сохранилось одно воспоминание, по счастью туманное, о моем участии в школьном спектакле. Я была осенним листом и танцевала в школьном кафетерии с куском коричневой бумаги, болтавшимся у пояса. При этом я чувствовала, что неуклюжа и ничуть не похожа на лист, и с прискорбием сознавала, что в моих генах нет способностей к танцам.

Мои дети унаследовали мои гены: мы можем быть на сцене копьеносцами, готовы петь в хоре или сыграть роль слуги, а иногда, в случае необходимости, и Шута — но ничего более амбициозного. В этом году в спектакле итальянской школы на французском языке Анна не достигла даже уровня Шута. К счастью, ее стремления соответствуют умеренному драматическому таланту, и поэтому она не расстроилась, когда ей поручили роли часов и мухи.

Утром в день спектакля она оделась во все черное, как и подобает мухе. Ее единственную черную майку украшают «Рамоунз», так что мы посоветовали надеть ее наизнанку перед выходом на сцену, чтобы не подумали, будто эта муха — панк. В роли Анны было мало слов, но все-таки ей нужно было два раза объявить время — на французском, как она сообщила нам в панике в последнюю минуту. Тик-так!

По пути в школу я спросила Анну, о чем пьеса, но она, по-видимому, не знала. Довольно неуверенно она сказала, что там старуха, которая умирает. На мой взгляд, это напоминает сказку братьев Гримм. Разве там не было старухи, которая съела муху и умерла? Но Анна заверила меня, что ее не съедят.

Прибыв в тот день на представление пораньше, мы с Алессандро увидели, как Анна с жужжанием носится по гимнастическому залу в своем черном облачении, к которому теперь добавился пурпурный клюв. Это было совсем не похоже на мух, которых я видела, и в ходе расспросов выяснилось, что Анна ошиблась относительно своей роли: она не муха, а маленький черт, который жужжит вокруг умирающей женщины, являясь частью ее дурного сна. Сюжет звучал удивительно мрачно, в духе Кафки. Мы уселись на свои места, и спектакль начался.

Десятилетняя «старуха» находилась в центре — ее можно было узнать по одеялу, в которое она была завернута. Но это последнее, что мы поняли. Во-первых, итальянских детей, бормочущих что-то на французском, практически невозможно понять. Во-вторых, сюжет стал еще более туманным из-за творческого подхода детей к своим ролям. Так, одна хмурая девочка все время прикладывалась к пустой винной бутылке. Я так и не поняла, какое отношение она имеет к умирающей женщине и почему питает явное пристрастие к спиртному. Позже Анна объяснила мне, что это рассказчица.

Спектакль стал еще мрачнее, когда начались неизбежные технические неполадки. Механизм, опускавший занавес, заело, и он начал постукивать. Актеры нервно поглядывали вверх и продолжали невнятно произносить текст — по-видимому, они понимали около пятидесяти процентов, и их вовсе не заботило, что публика вообще ничего не понимает. Черти приходили и уходили, появлялись танцующие ангелы, прозвенел будильник часов (мы получили от этого большое удовольствие), пьянчужка разгуливала по сцене, что-то бормоча себе под нос. В публике начались приступы смеха в самые неподходящие моменты, что добивало и так уже смущенных актеров.

Представление медленно продвигалось к звездному часу Анны, когда часы должны объявить время — но тут «старая леди» вдруг взяла и померла. Остальные артисты были явно удивлены, но они мужественно собрались вокруг нее. А старуха сбросила одеяло и пустилась в пляс — то была ритмическая интерпретация рая.

Оказалось, что актриса все перепутала и умерла на два акта раньше. Однако к тому времени, как ошибка была выявлена, уже ничего нельзя было поделать. По общему мнению (особенно публики), раз уж умерло главное действующее лицо, спектакль окончен. Пора давать занавес.

Анне так и не удалось сказать свой большой текст, и она произнесла его дома, за обеденным столом. «Il est neuf heures». Она сказала это очень хорошо.

Ученики в средней школе Флорана начали называть Полин мадам Селиг (это его фамилия), потому что эта парочка проводит так много времени вместе. Интересный поворот. Подростки дьявольски наблюдательны, когда дело касается взрослых. Они уже поженили этих двоих. Осталось уговорить Полин.

Мы с Алессандро покинули детей на сегодняшний вечер и отправились пообедать в крошечный новый ресторан под названием «Вкусы и совпадения» (подзаголовок — «Кухня добрых чувств»). Наша официантка замужем за шеф-поваром. Она рассказала нам, что ее муж давно мечтал открыть ресторан, где еда будет такой свежей, что не нужен холодильник. Некоторые блюда были хороши, другие — так себе (итальянским мужчинам — не будем называть имена — следует прекратить заказывать ризотто в других странах, потому что оно не идет ни в какое сравнение с итальянским), но рвение было налицо. В то время как мадам с нами беседовала, из кухни выглянул маленький мальчик в переднике шеф-повара его размера.

Сегодня мы ходили в большой магазин спортивных товаров покупать множество белой одежды, в которой дети будут играть в теннис в лагере. Анна потратила свои сбережения на ярко-розовую лампочку, которая пристегивается ко лбу. «Чтобы читать книги под одеялом», — поясняет она мне. Может быть, в один прекрасный день она научится не предупреждать полицейского перед тем, как совершить преступление.

Сегодня я попыталась разузнать в Интернете что-нибудь о Клоде. «Страницы из книги о Париже» были его первой книгой. После этого он писал романы и документальную прозу, включая нечто под названием «Мнения», где имеются завлекательные главы «Порнография» и «Размышления о женщине». Я содрогаюсь, воображая, что Клод думал о порнографии — не говоря уже о том, как расценил бы мои романы. Но я также нашла рецензию, в которой его мемуары о Париже удостоились сомнительной похвалы за «скабрезные эскизы». Маме никогда не нравились мои любовные романы, которые она называла «эта сексуальная чушь». Однако постыдный талант писать «скабрезные эскизы» явно достался мне по наследству — причем от ее семьи!

Сегодня мы пошли в занятный крошечный музей «Мюзе де ла Ви Романтик», в котором хранятся мебель и вещи, принадлежавшие писательнице Жорж Санд. Честно говоря, там нет ничего примечательного с точки зрения искусства, но реконструкция гостиной очаровательна, и ради одного этого стоило сюда прийти. А еще — ради чашки чая в маленьком кафе в саду. Цветущий плющ с красновато-оранжевыми цветами перевесился через каменную стену у нас за спиной, словно сама Природа дразнит художников, чье искусство она превзошла.

Флоран рассказал Алессандро о потрясающем вьетнамском ресторане под названием «Мин Чау», и вчера вечером мы пошли туда поужинать. В зал еле втиснули десять столиков, а еду приносят сверху, по крутой винтовой лестнице. Интерьер довольно непрезентабельный и вызывает клаустрофобию, к тому же украшен пластмассовыми цветами — но зато какая еда! Для начала мне подали изумительный салат из моркови и кориандра с острыми приправами, затем последовал цыпленок с имбирем, который был до того хорош, что мы чуть не вылизали тарелки. А счет? Если перевести в доллары — пятнадцать!

Алессандро отправился в Австрию читать лекцию в университете и привез мне оттуда коробку конфет. На обертке каждой конфеты — лицо Моцарта, а внутри марципан. Я спросила: «Они подходят для моей диеты, верно?» Профессор заверил меня, что конфеты начисто лишены калорий. Кто бы сомневался!

Проходя сегодня утром по моему любимому мосту Александра III, я остановилась поздороваться со статуей смеющегося морского мальчика. Мимо меня прошли двое туристов, уткнувшиеся в маленькие видеокамеры. Они вертели камеры в разные стороны в отчаянной попытке заснять все — как будто документальный фильм ценен сам по себе. Я хочу прочувствовать то, что вижу, а не смотреть на все вокруг только через глазок камеры, чтобы после у меня остались «виды в консервах».

Сегодня Флоран снова был у нас на обеде и рассказал мне, что Полин необычайно красива, очень умна и беседовать с ней — одно удовольствие. Ей двадцать шесть, и, на мой взгляд, она не так уж молода, чтобы избегать долгосрочных отношений. Флоран, несомненно, выглядит гораздо моложе сорока одного года. Когда мы познакомились, я решила, что ему около тридцати. У него такой восхитительный французский шарм. Мне бы хотелось, чтобы он эмигрировал в Соединенные Штаты и женился на одной из моих подруг. На свадьбе мы бы могли подать лимонные торты.

Во время наших вечерних прогулок мы с Алессандро обычно проходим по моей любимой улице, где множество магазинов, — улице Мартир. Вчера мы зашли в «Отур дю Сомон» — магазин, в котором продается только семга. Мы с продавцом обстоятельно обсудили шесть или семь сортов семги, прежде чем остановиться на одном из них. Мы жадно слопали ее дома (вкуснятина!). Впрочем, я никогда еще не встречала семгу, которая мне бы не понравилась, так что, наверно, продавец зря старался, помогая нам принять взвешенное решение. Это так по-французски!

Учебный год заканчивается, и у Флорана в его средней школе будет долгое заседание, а потом, согласно местному обычаю, гораздо более долгий обед, прежде чем все разойдутся на каникулы. Алессандро дал ему еще один итальянский совет, подчеркнув, что пора переходить от слов к делу. Флоран и его избранница часами беседуют каждый раз, как встречаются. Алессандро считает, что пришла пора поцелуев. «Любовь состоит не из слов», — сказал он мне. Типично мужская точка зрения.

У Анны сегодня был последний день в школе, и я пойду домой по улице Инвалидов, через мост Александра III, попрощаюсь со смеющимся морским мальчиком и мистером Черчиллем — по крайней мере, начну прощаться. А еще прогуляюсь по красивому парку у площади Согласия…. В моей памяти накопилось много этих сладостных «в последний раз»: в последний раз обнимала мою маму, в последний раз вытирала Луку после ванны (теперь он выше меня ростом), в последний раз читала вслух «Доброй ночи, луна»… Я все еще читаю вслух Анне, потому что мысль о последней книге невыносима.

Последний сбор в школе, на котором присутствовали все родители, был душераздирающим событием. Сильно разнервничавшись, Анна застряла на середине истории, которую декламировала, и разрыдалась. Тут же подскочила Домитилла и обняла ее, и, как будто слезы заразительны, безутешно расплакалась сама, потому что Анна покидает Париж. Как все изменилось с прошлой осени, когда Домитилла была Враг Номер Один!

Вчера вечером вполквартала от нас устроили уличную вечеринку, причем оркестр играл американские хиты семидесятых и восьмидесятых. Мы открыли окна в спальне, чтобы наслаждаться бесплатным концертом. Одна песня в их исполнении, с сильным французским акцентом, навсегда останется в моей памяти: «Играй эту странную музыку, белый мальчик. Вью-хью-ю-ю!» Мы рыдали от смеха. Вдруг Лука ворвался к нам в комнату с криком: «Послушайте! Теперь они пытаются спеть песню „Белых полос“!»

Вчера вечером мы были на званом обеде у Вивианы. Трапеза началась с ее интерпретации закуски, которую она недавно ела в ресторане с тремя мишленовскими звездами, и закончилась тортом, купленным в «лучшей кондитерской Парижа» — «Далоё» на бульваре Бомарше. Он был трехслойный: малиновый мусс, тонкий лимонный слой и фисташковый бисквит. Сверху торт был затейливо украшен ягодами. На следующий день мы помчались в эту кондитерскую, купили такой же торт и принесли домой, где прикончили за один присест.

Единственное, что омрачило мое счастье в Париже, — это мои волосы. То был действительно Год Ужасных Волос. Сначала меня выкрасили в золотистый цвет, потом юная леди сделала платиновой блондинкой. Следующий парикмахер придал моим волосам кричащий ярко-рыжий оттенок. Теперь краска сошла, но корни все еще морковного цвета. В ходе отчаянных поисков в Интернете я обнаружила англоязычный салон, «СтайлПикси». Их сайт объявляет: «Если у вас срочные проблемы с волосами, пожалуйста, звоните в наш салон». Я позвонила в этот салон.

«Карнавале» — музей истории города Парижа, а это значит, что абсолютно все плюс кухонная раковина размещено примерно в ста залах. В основном это подлинные исторические комнаты, которые перенесли сюда и восстановили: голубой салон Людовика XVI, гостиная Марии-Антуанетты, спальня Марселя Пруста. Если предоставить мне выбор, я предпочту глазеть на спальни знаменитых людей, а не созерцать великое искусство (очевидно, это свидетельствует о неглубоком уме).

Ура! Прощальный обед Флорана в школе затянулся на всю ночь… Они ели, пили, курили, веселились. В конце он и Полин покинули ресторан и пошли гулять по городу. Они шли от Бастилии по улице Фобур-Сен-Антуан, потом свернули на бульвар Вольтера, оживленно беседуя, и гуляли до рассвета. Наконец, когда взошло солнце и Сена порозовела под его лучами, Полин взглянула на Флорана и сказала: «Ты сравнил меня с лимонным тортом, который не можешь съесть». Она открыла сумочку, на дне которой лежал чудесный маленький лимонный торт.