Как пережить каникулы

Все добрые жители Миннесоты в июле направляются «на север» и приземляются рядом с канадскими гусями у озер, где полно быстроходных катеров и скандинавских отпускников с незагорелыми ногами. Мои самые отчетливые воспоминания о северных приключениях моей семьи связаны с тем летом, когда расставались мои родители. Я не могу припомнить их ссоры (хотя смутно сознавала, что главной причиной были финансы и измена) — я просто не обращала тогда внимания. Разве у меня было на это время? Мне было шестнадцать, и я была одержима идеей заработать денег и купить себе белые брюки с множеством карманов и маленькой петелькой сбоку, явно предназначенной для того, чтобы бойфренд просунул туда палец. Сильный загар был бы более дешевым средством сделаться «горячей штучкой», но поскольку мои гены это исключали, я сосредоточилась на этих брюках как на способе клеить бойфренда. Для выполнения этого плана требовались усилия, так что мне было не до вызывавших неловкость эмоций родителей.

В то лето мой отец был ответственным за ланч: моя мать ратовала за разделение домашнего труда с того самого момента, как Бетти Фридан взяла в руки перо. Однако репертуар папы был невелик: яичница-болтунья, спагетти, яблочный соус — и язык. Его фирменным блюдом был большой вареный язык. Поскольку продукты почти не покупались из-за усиливавшихся военных действий, на кухонной стойке всегда лежал кусок языка с надписью «ланч». Я с отвращением смотрела на него, пока голод не заставлял посолить кусочек и отправить в рот, причем мой собственный язык старательно избегал соприкосновения с шершавой поверхностью этого яства. Моя сестра, более разборчивая и стройная, вообще чуть не заработала анорексию из-за отвращения к языку. Мой аппетит был сильнее омерзения — я не потеряла ни фунта веса, зато утратила всякое уважение к своим родителям. Если бы меня спросили в то время, я бы с уверенностью заявила, что никогда не стану подвергать своих будущих детей отвратительному зрелищу супружеских битв. К нашей чести, нам с Алессандро в основном удается избежать язвительных высказываний — этому способствует то, что мы не изменяем друг другу. И тем не менее, как и у моих родителей, именно во время каникул у нас начинаются открытые боевые действия. Нашим камнем преткновения являются деньги. Если изложить это вкратце, я люблю шикануть, а мой муж, напротив, бывает чересчур бережлив. Каникулы выдвигают это противоречие на первый план.

Еще до того, как мы решили отправиться в Париж, шла речь о том, чтобы посетить замки в долине Луары. В конце концов мы условились отметить этой поездкой шестнадцатилетние Луки. На меня была возложена обязанность найти подходящий ресторан для вечеринки в честь дня рождения. Миссия Алессандро заключалась в том, чтобы подыскать отель, из которого можно быстро добраться на машине до нескольких замков. На веб-сайте, похвалявшемся дешевыми ценами, он нашел отель, предлагавший номер с гостиной и кухней по удивительно низкой цене. Поскольку отель был новенький, с иголочки, там не было рекламной статьи. Это слегка настораживало, но цена была настолько низкой, что не стоило обращать внимания на такие пустяки.

Дочитав мою книгу до этого места, вы, наверно, уже сделали вывод, что я питаю слабость к роскоши. Что касается отелей, тончайшие простыни, стоимость которых превышает национальный долг, делают меня счастливой, равно как и маленькие бутылочки шампуня, особенно если на них написано, скажем, «укрепляющий». С первого взгляда на нищенский отель я поняла, что здесь не будет подобных упоительных радостей. Там, где мы взяли напрокат автомобиль, понятия не имели об этом адресе, но каким-то образом нам удалось его найти. Мы проехали по дороге, идущей вокруг промышленного центра, и остановились у строительной площадки, где среди пыли и мусора высилось здание из бетона. Вуаля. Наш отель.

После того как мы зарегистрировались у стойки, покрытой чем-то вроде линолеума, нас направили в номер на четвертом этаже. Когда мы вышли из лифта, обнаружилось, что коридоры освещаются (причем с некоторым опозданием), когда проходишь мимо ламп. Стоя в кромешной тьме, мы замерли, пока не загорелись флуоресцентные лампы. И тут мы увидели удручающее серое ковровое покрытие — этот цвет приветствовал нас и в номере. Правда, сам ковер был не очень заметен: предыдущие постояльцы устроили грандиозную вечеринку, судя по грязной посуде, пирамиде из пустых винных бутылок и пеплу от сигарет (ковер был им усыпан, как плечи церковного старосты — перхотью).

Внизу менеджер всплеснул руками и послал нас в другой номер, на этот раз на третьем этаже. Открыв дверь, мы увидели комнату, в которой, очевидно, до нас жило три дюжины альпинистов, если судить по горе мусора высотой с песчаную дюну. К этому моменту мое горе перешло в открытый бунт, и я исполнилась решимости любой ценой вырваться на свободу, в трехзвездочный отель — пусть даже однозвездочный. И тут наступил момент истины: Алессандро признался, что заплатил вперед за целую неделю. «На третий раз должно повезти!» — сказал он, напуская на себя беспечный вид. Но он походил на служащего аэропорта, предлагающего второй пакетик соленых крендельков при пятичасовой задержке рейса. Я ответила ему оскалом саблезубого тигра. Вероятно, многострадальные служащие аэропорта привыкли к такому оскалу — чего нельзя сказать о моих детях.

Будете ли вы удивлены, узнав, что и на третий раз не повезло? Этот номер был на втором этаже, и в кухонной раковине не наблюдалось грязной посуды. Однако мы едва ли это заметили, так как взор наш приковали почерневшие от копоти окна, на которых затейливой паутиной красовались трещины. По-видимому, прямо за отелем были железнодорожные пути (по которым, как мы узнали позже, постоянно проходили поезда). Под железнодорожным мостом горел костер. Можно было предположить, что, судя по этому костру, под мостом находится захудалый поселок, но это уже не имело значения. Все было ясно с той самой минуты, как мы въехали в этот отель.

— Если я нажму, — заметила Анна, проводя пальцем по треснувшему оконному стеклу, — то оно выпятится наружу. Видите? Вот это круто!

Мое сердце колотилось в груди, предвещая неминуемый удар, поэтому я удалилась в спальню. На кровати была вмятина — наверно, тут отдыхала особа, которая смотрела телевизор вместо того, чтобы убирать номер, и была столь любезна, что оставила его включенным, чтобы постояльцы тоже получили удовольствие. В эту минуту мне ничего так не хотелось, как вернуться в гостиную и наорать на супруга, одновременно выкидывая мой чемодан в треснувшее окно. Но тут появился мой шестнадцатилетний призрак, который прошептал: «Только не при детях». Скрежеща зубами, я легла на кровать и принялась смотреть телевизор. Разумеется, передачи шли на французском языке, так что я не поняла ни слова. В тот момент мне казалось, что хуже не бывает.

Но день еще не кончился.

Я заранее заказала столик для праздничного обеда в очаровательном загородном ресторане, который славился своей традиционной кухней. Итак, мы принарядили детей (причем для того, чтобы заставить мальчишку-подростка надеть рубашку, застегнутую на все пуговицы, нужно чуть ли не распоряжение парламента) и отбыли. По пути в ресторан в машине ощущалась напряженность. Лука не мог смириться с моим выбором одежды, а Алессандро затаил обиду на то, что мне не понравился отель. Но я делала глубокие вдохи и взывала к дзен-началу в себе — я всегда собиралась заняться дзен-буддизмом. Сейчас был самый подходящий момент!

Снаружи ресторан был увит плющом и украшен цветами; внутри — крахмальные белые скатерти и поклоны официантов, а также большой плакат с надписью крупными буквами: «НИКАКИХ СОТОВЫХ ТЕЛЕФОНОВ» на нескольких языках. Нас проводил к столику очень, очень французский официант.

Я подозреваю, что большинство людей борется с предрассудками того или иного рода. Судя по тому, как французы расплываются в улыбке, объявляя, что никогда бы не догадались, что я американка, я склонна думать, что многие из них выбрали моих соотечественников в качестве объекта презрения. Что касается меня, то постепенно у меня выработалась стойкая неприязнь к типичному французскому официанту — высокомерному, самоуверенному и самодовольному типу в черном. Мне особенно отвратительна привычка таких субъектов запугивать своих клиентов, доводя их до раболепной благодарности. В таком приниженном состоянии клиенты просят совета, который неизменно дается с едва скрываемой галльской насмешкой.

Сейчас Алессандро вел именно такой разговор с официантом на предмет шампанского. Мы решили, что в честь шестнадцатилетия нужно поднять тост, но поскольку я опасаюсь давать детям алкоголь (что кажется нелепым и итальянцам, и французам), то заранее оговорила коктейль «Мимоза». Таким образом Алессандро в качестве нашего семейного представителя, бегло говорящего по-французски, вынужден был объяснять концепцию «Мимозы» нашему в высшей степени надменному официанту.

Вряд ли нужно говорить, что этот месье едва сдерживал негодование при мысли о том, чтобы вливать сок в вино. Я чувствовала, что меня осуждают, и даже Алессандро завелся. И в эту минуту зазвонил его сотовый. Чело месье потемнело, но Алессандро открыл телефон и нажал не на ту кнопку, включив громкую связь как раз в тот момент, когда группа итальянских родственников на том конце закричала Луке: «Buon compleanno». Секундой позже они начали петь свои поздравления.

— Отключи телефон! — рявкнула я Алессандро.

— Я не могу! — прошипел он в ответ. — Это же моя мать.

Я готова была сквозь землю провалиться. Степенные нарядные пары, сидевшие вокруг, повернули головы в нашу сторону. Судя по шуму, исходящему из сотового, Марина подносила телефон всем по очереди, и собравшиеся за столом итальянцы выкрикивали наилучшие пожелания Луке. Тут Алессандро взглянул в сверкающие черные глаза официанта и спросил (смиренно): «Вас не затруднит, если мы закажем по бокалу шампанского для детей?»

Так подтвердилась уверенность месье в том, что он властелин Вселенной, и он удалился величественной поступью, причем гордо поднятые плечи выражали презрение. Он вернулся с четырьмя большими бокалами шампанского, затем, испепелив нас взглядом, поставил на стол две неоткупоренные бутылки сока.

Нам удалось сделать заказ, но к этому времени мой шестнадцатилетний призрак был давно забыт, и я потеряла и контроль над собой, и самоуважение. Когда Алессандро рискнул высказать мнение, что мне нужно следить за собой, иначе я превращусь в свою мать, я решила, что нам пора скрыться с глаз наших детей.

— Куда вы уходите? — спросила Анна.

— Скажи официанту, что мы пошли выкурить сигарету, — ответил Алессандро.

— Но вы же не курите! — взвыла она.

Некоторые сцены должны оставаться между супругами, поэтому опускаю занавес, чтобы вы не видели, как мы орем друг на друга на тихой улочке, вымощенной булыжником. К тому времени, как мы вернулись за стол (примирившись с нашим супружеством), уже прибыло основное блюдо, а шампанское исчезло. Лука, виновник торжества, сидел с каменным лицом, охваченный отвращением подростка, которое я сразу распознала. Выражение его лица перенесло меня прямо в то лето, которое прошло под знаком белых брюк, вареного языка и неминуемого развода. Анна, воспользовавшись нашим отсутствием, выпила не только свое шампанское, но также и наше. Она глупо хихикала, а на голове у нее вместо шляпы ведьмы была пустая скорлупка от грецкого ореха. Анна изображала всех персонажей подряд из «Гарри Поттера», развлекая таким образом своего брата, который не знал, куда деваться. Я упоминала, что это был элегантный и очень солидный ресторан?

В самом начале нашего года во Франции я решила перепробовать все экзотические блюда и поэтому заказала сейчас местный деликатес: голову теленка. Это оказался маленький пирог, украшенный ярко-красным петушиным гребнем. Месье Официант снова появился и объяснил, что вареный петушиный гребень — идеальное дополнение к пирогу из мозгов, и их полагается есть вместе. В этот момент Лука прервал молчаливый протест и издал свой первый звук за всю вечеринку по случаю своего шестнадцатилетия: он притворился, что его сейчас вырвет.

Я даже не взглянула на зал, чтобы проверить, какое впечатление произвело поведение моих детей на других посетителей или на официанта. Мой взор был прикован к вареному петушиному гребню.

Мне вспомнились пристрастие моего отца к вареному языку и гнев моей матери по поводу покупок, которые семья не могла себе позволить.

За один день я вновь пережила целое лето из моего детства.

Петушиный гребень напомнил о глубоком отчаянии, охватившем нашу семью в тот июль, когда взрослые не замечали, что моя сестра практически перестала есть, и не могли говорить друг с другом спокойно, а тем более вежливо. А мы с Алессандро? Проспав ночь на роскошных, дорогущих простынях — либо на простынях, походивших на мешковину, мы все-таки разговаривали друг с другом на следующее утро. И мы бы обязательно заметили, если бы один из наших детей перестал есть. Мы научились не держать камень за пазухой из-за убогих отелей или чванливых официантов.

Петушиный гребень был по-своему недурен.

А пирог из мозгов? Он был несъедобен.

В замке Блуа в 1588 году был убит герцог Гиз по приказу короля Генриха III. Мурашки бегают по коже при мысли о том, что эта спальня была, как сказал Генри Джеймс, «сценой главных событий развращенного и мелодраматического правления (Генриха III)». Дети — развращенные и мелодраматические существа, и Анна с Лукой сражались за то, чтобы постоять на том самом месте, где Гиз был заколот кинжалами восьми убийц.

После визита в замок Блуа мы с Анной решили, что самые жуткие горгульи — не те, что похожи на ящериц или драконов, с чешуей, хвостами и заостренными ушами. Нет, человекообразные горгульи гораздо страшнее: у них пустые глаза и беззубые открытые рты. Они похожи на те души в аду, которые Данте описывает в «Божественной комедии» — их рты разодраны вечным воплем.

На главной площади городка Блуа находится Maison de la magie, то есть Дом магии. Из окон верхнего этажа музея высовываются шесть золотых голов драконов, которые как бы оглашают площадь своим ревом. У них длинные злобные морды и бледно-голубые глаза, которые кажутся еще более яростными из-за их прозрачности.

Мое любимое место в Орлеане — Chocolaterie Royale, где мы купили апельсиновый шоколад, шоколад с миндалем и белый шоколад с клюквой. Нам особенно понравились шоколадные медальоны с изображением статуи Жанны д’Арк на главной площади. Чувствуя себя виноватым из-за неприятностей с отелем, Алессандро все покупал и покупал, пока мы не истратили на этот шоколадный разгул примерно половину стоимости нашего номера в отеле.

Для тех, кто, подобно Анне, проводит свои дни а) читая книги о Гарри Поттере, б) проверяя, не стали ли у нее завиваться волосы, как у Гермионы и в) пытаясь отыскать волшебную палочку, осмотр французских замков — это что-то вроде повторного визита в Диснейленд. Она вскрикнула в большом зале Шамбора (точь-в-точь как Хогвартс!), приветствовала рыцарские доспехи в Блуа (в Хогвартсе доспехи весьма болтливы) и радостно ринулась в лабиринт замка Шенонсо (увы, там не удалось найти волшебный кубок).

Замок Шенонсо стал яблоком раздора между королевой Екатериной Медичи, женой Генриха II, и его любовницей Дианой де Пуатье, которой он подарил этот замок. Когда Генрих умер, Екатерина отобрала замок. Диана заказала свой портрет, на котором она изображена в виде богини Дианы. Екатерина сделала то же самое — и теперь эти два портрета висят рядышком в одном из салонов. Из Дианы де Пуатье получилась более привлекательная Диана.

Беатрис ловко сохраняет свое место Королевы пчел в четвертом классе, деспотически отстраняя одних девочек и привлекая других (но Анну — никогда). Сегодня она изгнала из группы крутых свою одноклассницу Марию по причинам, известным только Ее Величеству. «Мария проплакала весь день, — рассказывала мне Анна. — Мне было ее жаль, но она считает меня странной, так что я ничем не могла помочь».

Сегодня мы с моей подругой Энн исследовали крошечный Музей Бурделя. В саду я влюбилась в «Ле Фрюи» — статую Евы с глуповатой усмешкой и плавным изгибом бедер. В ее правой руке — три яблока, в левой, которую она держит за спиной, — еще одно. А в волосах тоже… яблоки! Потом мы поднялись по лестнице наверх, где обнаружили изысканную «Бакшант», одну из спутниц Вакха. Это более разнузданная версия Евы, с таким же сладострастным изгибом бедер — но в ее волосах не яблоки, а плющ.

Лука говорит, что наша с Алессандро битва на праздновании шестнадцатилетия оставила неизгладимые шрамы в его душе и он никогда больше не поедет вместе с нами на каникулы. А пока что ему бы хотелось получить обратно свой компьютер, чтобы общаться с другими подростками, чьи родители — буйные психи. Мы едины в своем решении, и Луке придется обходиться без поддержки своих сверстников, пока он не окончит девятый класс.

Сегодня я очень продвинулась в чтении книги Клода, потому что Алессандро заставил ждать себя в кафе, а больше у меня ничего с собой не было. Клод рассуждает о «бессознательной грации движений, мягкости манер, врожденной учтивости», которые характерны для высших классов. Он говорит, что аристократизм — «как аромат духов, витающий над грубой жизнью». Ты же родился в Дулуте, штат Миннесота, Клод. Так кого ты пытаешься одурачить?

Вчера, когда мы с Алессандро шли домой, небо перед наступлением сумерек приобрело цвет барвинка. В конце улицы Консерватории есть «Ля Поз» — крошечный бар, где в конце дня собираются студенты консерватории. Двое ребят сидят на пороге, играя на гитарах. Один из них начал насвистывать, и чистая, мерцающая мелодия сопровождала нас, заполняя все воздушное пространство, до темнеющих небес.

Я одержима идеей найти песню, которую слышала в универмаге — это французская версия «Ответ знает ветер» Боба Дилана. Оказывается, существует много альбомов. Тот, который я искала, — «Écoute dans le vent» Ричарда Энтони, 1964 года. Хотя у него английское имя, он француз, родившийся в Египте. На видео, которое я нашла в Интернете, Энтони стоит в черном свитере, небрежно засунув руки в карманы, и поет, а у него за спиной музыканты в костюмах с узкими лацканами бренчат на своих гитарах. В 1963 и 1964 годах Дилан исполнял эту песню в знак протеста против американской пропаганды насилия. Он пел ее во время вьетнамской войны, когда шла стремительная эскалация нашего военного вторжения в эту страну. Хотя мне и очень нравится исполнение Энтони, он превратил песню протеста в музыкальный номер для модного клуба… Я даже не уверена, что он понимает текст Дилана.

Сегодня мы участвовали в торгах на аукционе в «Отеле Друо», хотя и не выиграли. Это была великолепная маленькая Мадонна семнадцатого века. По совету наших более опытных друзей мы заранее определили для себя крайнюю цену. Однако кто-то, сидевший позади нас, тоже хотел нашу Мадонну. Он назвал цену; Алессандро предложил свою. Она все росла и росла, пока мы не достигли нашей предельной точки. Взглянув на меня, Алессандро заколебался. Аукционист тут же вмешался: «Мадам говорит „да!“». Мы засмеялись и продолжили, пока Алессандро снова не посмотрел на меня тревожно. Я покачала головой. «Месье, — сказал аукционист, когда мы поднялись, собираясь уходить, — у нас есть еще картины, которым мадам скажет „да!“». Но мы не поддались на зов сирены, предлагавшей выигрыш ради выигрыша, и ушли на ланч.

Сегодня я побывала в «Ля Фар де ля Балэн», что переводится как «Китовый маяк». Это универмаг, в котором местные жители покупают свои изумительные полосатые майки — причем подлинные, а не те, что предлагаются туристам. У них также чудесная детская одежда и пляжные полотенца вишневого цвета с маленькими белыми китами. Я купила прелестную бледно-голубую соломенную шляпу с бантиком. Теперь, когда я дома, мне кажется, что бантик несколько вычурный, но, наверно, на французской мадам он выглядит как слегка ироничное ретро.

Когда я прибыла в колледж прямо с фермы в Миннесоте, на меня наводили ужас мальчики в кашемире, которые проводили каникулы, катаясь на лыжах в Альпах. Я не вспоминала об этих ребятах («евро», как мы их называли задолго до того, как это слово стало означать валюту) до вчерашнего дня, когда пошла за покупками вместе с Лукой. В течение пяти минут он выбрал три вещи: темно-красные джинсы, розовую майку и обтягивающий торс свитер тонкой вязки. Теперь он выглядит в точности как те мальчики, которых я боялась… Потому что он один из них. Я родила врага.

Я придумала новый способ готовить рыбу. Сначала нужно сделать крестообразный надрез на коже, потом натереть рыбу смесью из приправ, в которой чувствовался бы карри (в «Галери Лафайетт» продают молотую смесь под названием «кускус»). Жарьте рыбу в оливковом масле на сильном огне (если жарите ее целиком, переверните один раз). Когда она подрумянится, полейте лимонным соком и поставьте на пять минут в духовку, если мясо еще не стало белым и рассыпчатым. Таким образом у вас получится хрустящая корочка и экзотический вкус, который понравится даже детям.

Я сижу за своим письменным столом, и сейчас около семи утра. Небо за окном моего кабинета жемчужно-голубое — такое светлое, что кажется тенью голубого, воспоминанием о голубом. Ласточки кружат над крышами, то возникая черными росчерками на небе, то исчезая.

Я экспериментирую с книгой, которую пишу, — версией «Красавицы и чудовища», где действие происходит в период Регентства. Обычно я корплю над своими персонажами, бесконечно их переписывая. Но с этой книгой все иначе — я как будто описываю фильм, который разворачивается прямо перед моими глазами. От этого у меня какое-то странное, полубредовое состояние.

Месяцы, проведенные в Париже, нисколько не улучшили мой ужасный французский. В это воскресенье я весело пела, задумываясь над словами. Как славно, подумалось мне, что мы здесь поем о том, как Иисус освободил рыб… Нет-нет, неправильно. Может быть, это профсоюзная песня и Иисус освободил рыбаков? Алессандро объяснил мне, что Иисус освободил нас от грехов. Речь идет о грехах, а не о сардинах.

Флоран и Полин наконец-то затронули в беседе романтическую тему. Увы, когда он положил сердце к ее ногам, она ответила, что не готова к долгосрочным обязательствам. Он сказал, что она словно лимонный торт, который он видит в витрине, но не может съесть. Он покорил меня этим сравнением. Алессандро же заявил, что, будь Флоран итальянцем, он бы уже давно был в кондитерской и ел этот торт.

Во Франции становится теплее, и парижанки надели шорты. Они идут утром на работу в узких шортах по колено (иногда даже из джинсовой ткани). Шорты они носят в сочетании с изысканными пиджаками и очень высокими каблуками. К моему удивлению, это выглядит не уродливо, а стильно.

Я закончила свою версию «Красавицы и чудовища»! Чтобы отпраздновать это событие, мы отправились в наш местный тайский ресторан и обсуждали там название нового романа. Поскольку образ моего героя навеян телесериалом «Доктор Хаус», дети предлагают «Хмурый инвалид и наглая невеста». Однако мой издатель отверг это название и выбрал другое: «Когда красавица укротила чудовище». Это название мне нравится, хотя в душе я опасаюсь, что мой герой останется навсегда неукрощенным.

Я сидела в кафе, когда мимо проковыляла прелестная двухлетняя малышка в черных колготках, платьице в черную и белую клетку и черном свитере. Да еще и в черном берете. Неудивительно, что парижанки так элегантно выглядят, не прилагая к этому усилий: они учатся ценить достоинства маленького черного платья, когда мы еще носим майки с изображениями диснеевских персонажей и солнечные очки в тон.

Я всегда хожу по улице Ля Файетт, чтобы полюбоваться на витрину «Грациеллы» — малюсенького магазинчика, в витрине которого выставлено не более двух-трех вещей. Все, что они продают, поразительно по дизайну. Особенно пальто со стильным воротником и изумительными пуговицами, при виде которого мне вспоминается старый фильм с Кэтрин Хепберн.

Мы отправляем Луку и Анну в итальянский спортивный лагерь. Затем Лука проведет еще две недели во французском спортивном лагере. Он разъярен тем, что мы решаем за него. Дай ему волю, он спал бы весь день, а всю ночь торчал в Фейсбуке. Но пока что верховная власть у нас в руках.