42

На следующий день мы обе спали допоздна. Наверное, проспали бы вообще до полудня, но мама подняла нас в половине одиннадцатого. Мы должны были ехать к Инграмам на барбекю. Каждый год под конец периода подачи налоговых деклараций Инграмы устраивали барбекю для наших родителей. Чтобы помочь им развеяться и отметить выход на финишную прямую.

Я была вовсе не против того, чтобы съездить к Инграмам, а вот Грета всячески отбрыкивалась от поездки, изобретая всевозможные отговорки. В конце концов ее все же заставили ехать, мотивировав это тем, что Мики обидится, если она не приедет. Но, как оказалось, самого Мики не было. Он ушел куда-то с друзьями. И еще нам сказали, что он просит не называть его Мики. Он теперь откликается только на Майка. В общем, взрослые занялись приготовлением мяса, а мы с Гретой (которая явно мучилась похмельем) уселись на качелях на заднем дворе. Грета просто сидела, ковыряя землю носком ботинка. А я раскачалась сильно-сильно — так, что одна стойка старых качелей слегка поднималась и даже почти выходила из ямки при каждом моем взлете. Как будто сами качели хотели сорваться с места и улететь прочь, унося и нас тоже.

— Может, хватит уже? — сказала Грета.

— Нет, — ответила я, продолжая раскачиваться.

Она слезла с качелей и встала, повернувшись в сторону стола, за которым сидели все взрослые со стаканами пива и вина. Папа привез с собой «Тривиал Персьют», и хотя у Инграмов уже давно была эта игра, он все же подбил их сыграть. Я услышала мамин смех, и мне захотелось зажать уши руками. Потому что мне было сложно не думать о том, что я узнала о ней. У меня не укладывалось в голове, как человек может быть таким сильным, правильным и нормальным и в то же время — таким жестким, обидчивым и упрямым. И еще — непримиримым и злым. Вот это было сложнее всего. Лишь в последние несколько лет я стала воспринимать Финна и маму как брата и сестру. Раньше я как-то и не понимала, что они могут быть кем-то еще, а не только моей мамой и моим дядей. Может быть, Финна и маму тоже возили в гости на барбекю, куда им совсем не хотелось. Может быть, они тоже сидели на старых качелях на заднем дворе и изнывали от скуки, точно так же, как мы с Гретой. И доверяли друг другу свои секреты. Точно так же, как мы.

Грета зажала рот рукой, тяжело сглотнула, пытаясь подавить рвоту, потом сделала глубокий вдох и села обратно на качели. Я пыталась придумать, как завести разговор о вчерашнем. Так, чтобы Грета не послала меня сразу. Я сидела, держась за цепи качелей локтями, а руки прятала в карманах. Потому что на улице было холодно. Слишком холодно для барбекю, хотя все упорно делали вид, что погода самая подходящая. В левом кармане лежала какая-то странная штука, и я даже не сразу сообразила, что это игральная кость, которую дал мне Бен. Я вынула руки из карманов и, как только качели поднялись до высшей точки, спрыгнула на землю.

— Смотри, что у меня есть, — сказала я, протянув Грете раскрытую ладонь. Я сама в первый раз видела эту игральную кость при нормальном дневном освещении. Как оказалось, она была даже красивой. Из прозрачного синего пластика, с десятью гранями. Как две пятигранные пирамидки, склеенные основаниями. Как большой драгоценный камень с вырезанными на нем цифрами.

Грета посмотрела без всякого интереса.

— Ага, и что это?

— Кубик для «Драконов и подземелий». Бен подарил.

Грета тут же оживилась.

— А-а, — сказала она. — Замысловато-заумные ритуалы ухаживания. Все не как у людей.

Я почувствовала, что краснею. Как бы мне ни претило притворяться, что между нами с Беном что-то такое, это был единственный способ вызвать Грету на разговор. Я уже видела, что мне удалось ее «зацепить». И потом, я и вправду немного смутилась. Ведь вчера Бен меня поцеловал.

— Ты вчера его видела? В этом его плаще?

Грета покачала головой.

— А ты, как я понимаю, видела. — Она подняла брови и усмехнулась.

Я кивнула с загадочным видом, чтобы поддержать ее интерес. Грета смотрела на меня так, словно читала мои мысли.

— Знаешь, Джун, мне надоело тебе подыгрывать. Так что кончай притворяться.

— В чем притворяться?

— Ничего у тебя с Беном нет.

Самый-то смех, что на этот раз кое-что все-таки было. Бен меня поцеловал. Это был неуклюжий и быстрый поцелуй. И, возможно, он вообще ничего не значил. И все же он был настоящим.

— Знаешь что, Грета? Ты очень много чего не знаешь. Ты думаешь, что знаешь все, но на самом-то деле…

— Я знаю, что видела своими глазами, как Бен ушел вчера с Тиной Ярвуд.

Я быстро отвернулась, сама удивляясь тому, как сильно меня задели эти слова.

— Ага, — сказала я, чуть погодя.

Не то чтобы я целыми днями мечтала о Бене Деллаханте. По правде говоря, он мне не особенно-то и нравился. Да, он очень умный. Но слишком много о себе воображает. И совсем не похож на Финна или Тоби. И все-таки, все-таки… Когда Грета сказала про Тину Ярвуд. Когда я подумала о том поцелуе. Как я потом покраснела, словно он действительно что-то значил. Когда я подумала обо всем этом, у меня в горле встал ком. Ничего не изменилось. Я опять оказалась последней дурой. Идиоткой, которая не в состоянии понять, что она никому не нужна.

Грета смотрела на меня и ухмылялась. Она видела, что задела меня за живое, и явно злорадствовала про себя. И хотя я понимала, что не надо этого говорить — и уж тем более Грете, — я произнесла прямо в ее ухмыляющееся, похмельное лицо:

— Бен мне вообще неинтересен, Грета. У меня есть бойфренд в городе. Он старше меня. И даже старше тебя. Я езжу к нему, и мы с ним курим, и пьем, и делаем все, что хотим. — Я едва не проболталась о своей задумке. Едва не сказала, что собираюсь поехать в Англию. Но мне все-таки хватило ума вовремя остановиться.

— Врешь, — сказала она с такой злобой, что сразу стало понятно: она поверила. Во всяком случае, не исключала возможность, что это может быть правдой.

Я пожала плечами.

— Думай что хочешь.

— Уж подумаю, да. Можешь не сомневаться.

Я так старалась изобразить полную невозмутимость, что это отняло у меня все силы. Я села на качели. Меня буквально трясло. Я никак не могла успокоиться. Это надо же было быть такой дурой! Взять и выболтать все Грете! И еще неизвестно, чем все это обернется. И для меня, и для Тоби. Я поднялась и хотела уйти, но все же решила спросить:

— Кстати, откуда ты знаешь то место в лесу?

Грета улыбнулась:

— Я тебя видела, Джун. И у холмов есть глаза…

— В каком смысле?

Она смотрела на меня с такой самодовольной ухмылкой, что мне вдруг стало страшно. Страшно услышать, что она скажет. Но мне надо было знать.

— Ну, давай. Говори.

— Я за тобой проследила. Как-то раз заметила, как ты пошла в лес после школы. Еще осенью, в самом начале учебного года. И пошла за тобой. Видела, чем ты там занималась. Как ты играла там в эти свои чеканутые игры. Разговаривала сама с собой. Напялила это дурацкое старое платье. И эти твои распрекрасные сапоги.

— Ты шпионила за мной?

— И не раз.

Я стояла, глядя на Грету во все глаза. Наверное, я должна была обидеться или смутиться, но почему-то не чувствовала ничего. Ничего, кроме ярости. Я молча развернулась и пошла прочь. Меня по-прежнему трясло, и я сжала кулаки, чтобы унять дрожь. Крепко стиснула в руке синюю игральную кость и снова подумала о Бене. Потом размахнулась и зашвырнула кость в дальний конец лужайки. Через пару месяцев ее раскромсает газонокосилка. И хорошо. Я подошла к столу и села вместе со взрослыми. Сделала вид, что хочу поиграть в «Тривиал Персьют», и изображала живой интерес до тех пор, пока не пришло время ехать домой.