24

— Вот, почитай. — Папа протянул маме газету. Воскресный номер «Нью-Йорк пост». Мы сидели на кухне. Мама стояла за разделочным столом и резала грибы для омлета.

— Что там?

— А ты почитай.

Мама взяла полотенце, вытерла руки и наклонилась над папиным плечом. Папа поднял газету повыше. Мама начала читать, потом нахмурилась и отвернулась.

— Спасибо, не надо, — сказала она.

— Но тут есть о чем задуматься, — сказал папа.

Грета еще спала, так что на кухне мы были втроем. Мы с папой сидели за столом и ждали, пока мама приготовит омлет. С грибами и сыром, как мы оба любим. Я пила апельсиновый сок из своей старой пластмассовой детской кружки с наполовину облезшим изображением Фреда Флинстоуна.

— Что там? — спросила я.

— Ничего, — сказала мама. — Убери газету.

Папа бросил на меня беспомощный взгляд, словно давая понять, что, если бы все зависело только от него, он дал бы мне прочесть статью. Он все еще держал газету в руках.

— Ей четырнадцать, Данни.

— Это неважно. — Мама выхватила газету у папы из рук. — Я попросила ее убрать.

Я допила сок и сказала:

— Я уже не ребенок.

Мама вздохнула и положила нож на стол. Пристально посмотрела на меня и снова вздохнула.

— Я знаю, Джуни. Знаю. — Она посмотрела на газету у себя в руке, потом — опять на меня. — На, читай. — И отдала мне газету.

Я думала, там будет еще одна статья про портрет. Я совершенно не ожидала увидеть большой заголовок о каком-то солдате, который сделал то самое и с мужчиной, и с женщиной, хотя совершенно точно знал, что болен СПИДом. Он заразил их обоих, и за это его, вероятно, посадят в тюрьму.

— Ну, что? — спросил папа.

— Не знаю.

— Этот человек… этот Тоби. Есть о чем задуматься. — Папа старательно не смотрел мне в глаза.

— Ты считаешь, его надо отправить в тюрьму? — Я подумала об электричке. О том, что Тоби привез мне кассеты. И показался мне не таким уж плохим.

— Обязательно надо. Убийца должен сидеть в тюрьме, — раздался голос от двери. Я обернулась. В дверном проеме стояла Грета, прислонившись плечом к косяку. Вчера вечером у нее была репетиция, и перед сном Грета, видимо, плохо смыла макияж, так что теперь у нее вокруг глаз расплылись серые круги туши, от чего она стала похожа на привидение. Она смотрела прямо на меня. — Разве нет?

— Да, наверное.

— Наверное?

Я не знала, что сказать. После той позавчерашней вечеринки Грета вообще со мной не разговаривала. И вот теперь она стояла с чашкой кофе в руке и, должно быть, считала себя донельзя крутой. Она начала пить кофе буквально пару недель назад, но вела себя так, словно пьет кофе всю жизнь.

— А вам обязательно вечно друг с другом спорить? — спросила мама.

Грета лишь ухмыльнулась в ответ.

В тот же день, но чуть позже, мы с Гретой сидели на кухне и делали уроки на понедельник. За окном кружились снежинки, и мама сделала нам обеим по кружке горячего шоколада. Она беспокойно ходила по кухне, как будто ждала, что сейчас что-то произойдет. С тех пор как Финна не стало, у мамы часто случались такие приступы беспокойства. Однажды я видела, как она сняла телефонную трубку, поднесла ее к уху и постояла так пару минут, словно чего-то ждала. Но так и не набрала номер. А теперь мама стояла на кухне, вперив взгляд в тостер.

— Девчонки, — сказала она наконец. Мы обе подняли головы. — Вот, это вам. — Она достала из кармана два маленьких конвертика из плотной коричневой бумаги. На одном было написано мое имя, на другом — имя Греты.

— Что там? — спросила Грета.

— Ключи. — Мама передала нам конвертики. — Если вы захотите взглянуть на портрет, он хранится в «Бэнк оф Нью-Йорк». Отделение на Норт-стрит. Вас туда пустят в любое время.

Я открыла свой конвертик и вытряхнула ключ на ладонь.

— Ячейка номер 2963. Нужно назвать этот номер работникам банка. Картину достанут и отнесут в специальную комнату, где вас никто не побеспокоит. И вы можете там находиться сколько хотите.

— Очень мне это надо, — сказала Грета.

— Никто тебя не заставляет туда ходить, Грета. Но это ваша картина. Твоя и Джун. И у вас должна быть возможность ее увидеть, если вам захочется. Вот и все.

Я убрала ключ обратно в конверт. И подумала, что уберу его в шкаф. Вместе с записками от Тоби, русским чайником и кассетами с «Реквиемом». И еще подумала, что, скорее всего, никогда не пойду смотреть на портрет. Хотя твердой уверенности у меня не было.

Грета допила горячий шоколад, процедила сквозь зубы:

— Ладно, как скажешь, — взяла свой конвертик и вышла из кухни, даже не взглянув в мою сторону.

После ужина, когда все давно позабыли про ту газету, я потихонечку вытащила страницу со статьей про солдата, больного СПИДом. Перечитала статью еще раз и возненавидела этого человека. Как можно быть таким эгоистом?! С таким человеком я никогда бы не поехала на электричке. И никогда не взяла бы у него крендель.

Я сложила газетную страницу, сунула ее в конверт и написала на нем адрес Финна и имя Тоби. Спустилась в гостиную, чтобы взять марку из ящика письменного стола. Вернулась к себе и наклеила марку на конверт. Я могла бы отослать его прямо так, но я сделала по-другому. Я написала обратный адрес и свое имя в верхнем левом углу. Мне хотелось, чтобы Тоби знал, что письмо — от меня.

Ответ пришел через несколько дней. Обычно я прихожу домой самой первой и раньше всех вижу почту, но Тоби об этом не знал и поэтому очень тщательно замаскировал свое письмо. Он взял большой плотный конверт и напечатал обратный адрес на машинке, причем отправителем указал «Лигу юных сокольничих». Это заставило меня улыбнуться, но лишь на секунду. Потому что потом до меня дошло, что это значит. Получается, Финн рассказал Тоби о моей тайной страсти к соколиной охоте. Сперва я подумала, что это какая-то рекламная рассылка, но мое имя и адрес были написаны от руки. Внутри было несколько чистых листов, сложенных пополам, — чтобы на ощупь казалось, что в конверте лежит много всего, — и одна коротенькая записка.