Книга: Скажи волкам, что я дома
Назад: 24
Дальше: 26

25

Когда Финн в первый раз привел меня в «Клойстерс», он показал мне одну статую. Деву Марию, вырезанную из березовой древесины. С очень простым — можно даже сказать, невзрачным — лицом. У нее удивительное выражение: она не то чтобы печальна, но и не улыбается. Скульптор изобразил ее сидящей, но все равно видно, какая у нее плотная, крепкая фигура. На коленях у нее лежит что-то похожее на куклу, на ее собственную миниатюрную копию. Только это не кукла, а младенец Иисус, и Мария держит его двумя руками, как обычно держат книгу. Первое, что бросается в глаза: у Иисуса нет головы. Из шеи торчит только тонкая щепка. Иисус держит книгу, а Мария глядит на тебя, словно не замечая, что у ее ребенка отсутствует голова. Или, возможно, она все знает и с вызовом смотрит на мир: кто посмеет об этом упомянуть? Или, может быть, этот тяжелый, суровый взгляд говорит о том, что она уже знает, какая судьба уготована ее сыну.
Мы с Финном стояли перед этой статуей уже, наверное, в сотый раз и слушали шум дождя, целовавшего каменную мостовую внутреннего двора замка.
— Я бы хотел написать портрет, — сказал Финн. — Твой портрет. Тебя вместе с Гретой. Вас обеих.
— Почему?
— Просто так. Вы сейчас в таком возрасте… самом правильном для портрета. И потом, я уже очень давно никого не писал. — Он наклонил голову набок и прищурился, глядя на статую.
— Тринадцать лет — самый правильный возраст для портрета?
— Конечно. — Финн повернулся ко мне. — Краткий миг перед тем, как ты ускользнешь в свою взрослую жизнь.
— А как же быть с Гретой?
Финн рассмеялся.
— Ну, я попробую перехватить ее раньше. До того, как она ускользнет окончательно.
На самом деле мне не хотелось, чтобы кто-то — пусть даже Финн — писал мой портрет. Хотя я была совершенно уверена, что уж Финн-то напишет отличный портрет. Но все равно не смогла ничего возразить.
— А сколько времени это займет? — спросила я.
— Это зависит от многих причин.
— Каких, например?
Финн опять обернулся к статуе Девы Марии и указал на нее пальцем.
— Как ты думаешь, сколько времени ушло на нее?
Я не знала. Резьба была не особенно тонкой, а местами — так и грубоватой. Она была безыскусной и даже наивной, но в то же время в ней ощущалась какая-то скрытая сила. Лицо Марии притягивало к себе взгляд. Хотелось смотреть на него бесконечно. Такую скульптуру могли изготовить буквально за день. А могли и за год.
Я пожала плечами.
— Вот именно, — сказал Финн. — Пока не приступишь, понять невозможно.
— Да, наверное… Но я даже не знаю…
— Пожалуйста, Крокодил. Дай мне сделать тебе подарок. Тебе и Грете. — Финн посмотрел на меня так печально, как умел смотреть только он, когда ему это было зачем-то нужно. И он назвал меня Крокодилом, что всегда вызывало у меня улыбку. — Давай посидим во дворе, — предложил он. — У меня есть две банки холодного чая. Посидим. Ты подумаешь.
В тот день Финн был в таком замечательном настроении! Знаете, как бывает радостно и хорошо, когда ты наконец сложишь гигантский пазл, состоящий из тысяч крошечных кусочков, которые кажутся совершенно одинаковыми. В тот день глаза Финна лучились как раз такой радостью.
— Хорошо, — сказала я. — Ты иди, я догоню.
Я еще пару минут постояла перед статуей, глядя на безголового Иисуса и размышляя о том, где сейчас может быть его голова. Она вообще сохранилась? Или ее уже нет? И вот интересно: а что сказали бы Мария с Иисусом, если бы их спросили, хотят ли они превращаться в произведения искусства? Мне почему-то казалось, что им бы не слишком понравилась эта идея. Превратиться в произведение искусства — это как заразиться тяжелой болезнью. Вот ты был человеком, а вот превратился в объект: тебя обсуждают, анализируют, строят догадки. Мне не хотелось, чтобы люди таращились на меня и пытались понять, о чем я думаю. Вот эта девочка, которая покрупнее. Та, которая с косами. Вполне очевидно, что она влюблена в художника. Как это трогательно. И как грустно. Нет, спасибо. Такой радости мне не надо.
Назад: 24
Дальше: 26