Если манеры мистера Мелвилла несколько смутили посла Французской республики, единой и неделимой, то в неменьшей степени они покоробили и посла его британского величества, которого Марк-Антуан посетил в тот же день. Однако с Лаллеманом он прибег к повелительному тону умышленно, чтобы убедительнее сыграть свою роль, в то время как в разговоре с сэром Ричардом Уорзингтоном резкость вовсе не была наигранной.

Британский посол, приземистый и рыжеволосый, держался напыщенно и сразу обнаруживал черты, свойственные недалеким людям: самонадеянность и подозрительность. Он был склонен во всем видеть худшее, и его подозрения быстро перерастали в убеждения, не проходя какой-либо умственной обработки. Подобный тип довольно распространен и легкоузнаваем; с первых минут общения с сэром Ричардом Мелвилл с досадой убедился, что имеет дело именно с таким человеком.

Он передал послу письмо от Уильяма Питта, привезенное из Англии в подкладке сапога. Сэр Ричард, не приглашая Мелвилла сесть, стал медленно изучать письмо с помощью увеличительного стекла.

Наконец, прищурив зеленоватые глаза, он окинул взглядом стройную фигуру стоящего перед ним посетителя.

– Так вы – лицо, указанное здесь? – спросил он тонким голосом, который гармонировал с его срезанным подбородком и покатым лбом.

– Это следует из письма, не так ли?

Независимый тон Мелвилла заставил сэра Ричарда открыть глаза чуть шире.

– Я не спрашивал вас, что откуда следует. Хотелось бы получать прямые ответы на задаваемые вопросы. Как бы то ни было… Мистер Питт пишет, что вы изложите свое дело устно.

– И он просит вас, как я понимаю, оказывать мне всяческое содействие в этом деле.

Глаза сэра Ричарда раскрылись полностью. Отложив письмо, он откинулся на спинку кресла и спросил, переходя чуть ли не на визг:

– И в чем же оно заключается?

Мелвилл кратко и спокойно изложил ему суть дела. Сэр Ричард поднял брови, лицо его раскраснелось.

– Его величество уже имеет здесь вполне адекватное представительство. Я не вижу смысла в вашей миссии.

Спесивость и глупость посла заставили Мелвилла раздраженно вздохнуть.

– Об этом следует говорить не со мной, а с мистером Питтом. Заодно вы могли бы обсудить с ним вопрос, который вы, судя по всему, не вполне понимаете.

– Что вы имеете в виду?

– То, из-за чего он счел необходимым послать сюда еще одного человека. Становится целесообразным высказать правителям Светлейшей республики определенные соображения, но это возможно сделать только частным порядком.

– Естественно, – холодно бросил сэр Ричард. – Не было смысла приезжать сюда из Англии только для того, чтобы делать самоочевидные заключения.

– По-видимому, смысл был. Поскольку законы Венецианской республики строго запрещают членам правительства общаться частным образом с послами иностранных государств, ваше положение не позволяет предпринимать шаги, доступные для человека, приехавшего в Венецию как частное лицо.

– Дорогой мой, – нетерпеливо отмахнулся сэр Ричард, – существуют способы обойти эти затруднения.

– Может быть, и существуют, но мистеру Питту они неизвестны.

Мелвилл решил, что стоит уже достаточно долго, пододвинул стул и сел, глядя на посла поверх письменного стола в стиле Людовика XV, составлявшего единый ансамбль с изысканной мебелью, позолотой и парчовой обшивкой претендующего на роскошь помещения. Сэр Ричард бросил на него гневный взгляд, но продолжил свою мысль:

– Между тем эти способы так просты, что я не вижу, как уже сказано, никакой необходимости привлекать к этому… тайного агента. Вас ведь, насколько я понимаю, именно так следует называть, – добавил посол презрительным тоном.

– Ну разве что вы предпочтете называть меня шпионом.

Подозревая сарказм, сэр Ричард не отреагировал на это замечание.

– Не вижу, что нам это даст. В данный момент это, напротив, может принести только вред, причем очень большой.

– С учетом того, что произошло при Лоди, меры, которые я должен предпринять, представляются мне неотложными.

– Сэр, сомневаюсь, что вы достаточно компетентны, чтобы судить об этом. Позвольте мне решать. – Самолюбие посла было уязвлено, и он спорил из чистого упрямства. – Человеку малосведущему, плохо представляющему себе, какими ресурсами обладает Империя, легко преувеличить значение событий в Лоди. У меня же имеется точная информация, что не пройдет и трех месяцев, как Австрия будет иметь в Италии стотысячную армию. Этого вполне хватит, чтобы вымести из страны всю французскую нечисть и успокоить паникеров, напуганных случайными успехами французов.

Мелвилл потерял терпение:

– А если тем временем Венецию втянут в союз с Францией?

– Это абсолютно фантастическое предположение, – расхохотался сэр Ричард.

– Но если Франция все же предложит Венеции союз?

– Нет-нет, это невозможно.

– Вы уверены?

– Так же, как и в том, что сижу тут с вами.

Мелвилл устало вздохнул, достал табакерку и продолжил атаку на самоуверенность посла:

– Хорошо. Я задал этот вопрос только для того, чтобы узнать ваше мнение о сложившейся ситуации, и еще раз убедился, что не могу ему доверять.

– Сэр, это уже дерзость с вашей стороны!

Мелвилл щелкнул крышкой табакерки. Держа щепотку табака между большим и указательным пальцем, средним он постучал по столу.

– Предложение о союзе, которое вы с такой уверенностью объявляете невозможным, уже было сделано.

На лице посла отразилось замешательство.

– Но… Откуда вам это известно?

– Уверяю вас, французский посол получил указание от Бонапарта предложить Светлейшей республике союз.

Душевное равновесие сэра Ричарда восстановилось. Он презрительно фыркнул:

– Дорогой мой, так обманываться можно лишь, не имея никакого представления о том, как это делается. Подобное предложение может выдвинуть только правительство, но никак не армейский генерал вроде Бонапарта.

– Я согласен, сэр Ричард, что это нарушение обычного порядка, но факт остается фактом. Мне известно, что Бонапарт отдал такое распоряжение, и есть основания полагать, что французское правительство его поддержит. Генералы, достигающие такого успеха, какого достиг Бонапарт, обычно пользуются авторитетом.

Ироническое настроение сэра Ричарда развеялось. Он насупился:

– Вы говорите, что это известный вам факт. Но откуда вы можете это знать?

Помолчав, Мелвилл ответил ему:

– Вы назвали меня тайным агентом, сэр Ричард, и вполне могли бы употребить слово «шпион» – меня это не обидело бы. Стоящая передо мной цель делает это занятие благородным. А шпион я достаточно опытный.

Сэр Ричард хотел было изобразить оскорбленное достоинство, но не стал еще больше обострять ситуацию. Он сознавал свое поражение, однако упрямство заставляло его спорить вопреки очевидному.

– Ну хорошо, пусть даже дело обстоит именно так. Но я все равно не понимаю, что вы можете здесь предпринять.

– А надо ли вам это понимать? Мы только впустую тратим время. Вы получили инструкции от мистера Питта, я получил свои. Выполняя то, что предписано вам, вы тем самым позволите действовать и мне.

Спокойный тон Мелвилла не смягчил резкости подтекста его слов. Сэр Ричард был глубоко оскорблен, краска бросилась ему в лицо.

– Сэр, я вижу, дерзости вам не занимать.

– Иначе я не был бы здесь, – улыбнулся Мелвилл в ответ на сердитый взгляд зеленоватых глаз.

После довольно продолжительного молчания посол наконец раздраженно произнес, барабаня пальцами по письму:

– Меня просят оказывать вам помощь и поддержку. Но мы с вами незнакомы. У вас, я полагаю, есть паспорт и прочие документы?

– Нет, сэр Ричард. – Мелвилл не стал объяснять, почему они отсутствуют. Подтвердить его слова было нечем, и собеседник, понятно, не поверил бы ему. – Письмо мистера Питта должно служить убедительным удостоверением моей личности. К тому же мистер Питт, как вы видите, дает внизу описание моей внешности. А кроме того, я лично знаком кое с кем из известных жителей Венеции.

– Сэр, надеюсь, вы представите мне их, и я смогу удостовериться, что это достойные люди. А до тех пор, как вы понимаете, я не могу оказывать вам поддержку в ваших делах. – Посол нажал кнопку звонка на столе. – Убежден, что мистер Питт одобрил бы это. Мне необходима полная уверенность, чтобы взять на себя ответственность за вас перед его светлостью дожем.

Слуга открыл дверь. Приглашения остаться на обед не последовало.

– Желаю вам, сэр, всего наилучшего.

Если визит и оставил у Мелвилла неприятный осадок, то лишь потому, что Англия в этот ответственный момент была представлена в Венеции столь неадекватно. Сравнивая ум и уравновешенность Лаллемана, добившегося высокого положения благодаря своим способностям, с тупой заносчивостью сэра Ричарда Уорзингтона, который наверняка получил это место по протекции, Мелвилл спрашивал себя, не обладает ли и в самом деле преимуществом республиканский способ правления, победивший во Франции и привлекавший многих и в других странах Европы, и не является ли класс, к которому принадлежит он сам, бесполезным анахронизмом. Возможно, ради прогресса цивилизации его следует заменить разумными деловыми людьми.

Марк-Антуан, однако, не доходил до полного развенчания идеалов аристократии, которые он отстаивал. Возвращение поместья Со было возможно лишь после разгрома анархистских сил и реставрации монархии во Франции. Свойственная ему от рождения верность идеалам (вполне совпадающая и с личными интересами) побуждала его к действию, и, прав он был или нет, Мелвилл был готов служить этим целям до конца.

От своей матери, ригористичной английской леди, Марк-Антуан унаследовал незыблемое чувство долга, доставлявшее порой немало неудобств и окончательно укоренившееся в нем благодаря воспитанию.

Подтверждением этого мог служить порядок, в котором он взялся за дела в Венеции. К собственному делу, ради которого он в первую очередь и приехал в Венецию и которое, казалось бы, должно было оттеснить на задний план все остальное, он еще не приступал. Однако в связи с негостеприимным приемом, оказанным ему сэром Ричардом Уорзингтоном, важность этого дела возросла, и оно стало не просто желанной целью, но и политической необходимостью.

Когда после смерти отца Марк-Антуан, повинуясь чувству долга перед своими родными и своей кастой, предпринял рискованную и роковую поездку во Францию, граф Франческо Пиццамано уже третий год выполнял обязанности венецианского посланника в Лондоне. Его сын Доменико, офицер Венецианской республики, служил военным атташе при посольстве; между ним и Марк-Антуаном завязалась дружба, распространившаяся затем и на обе семьи. Постепенно вниманием Марк-Антуана завладела сестра Доменико Изотта Пиццамано, чей портрет писал сам Ромни и чья привлекательность превозносится во многих мемуарах того времени.

Поездка Марк-Антуана во Францию и последовавший за этим отзыв графа Пиццамано на родину прервали эти отношения. Поэтому теперь Мелвилл страстно желал возобновить их, – собственно говоря, это и было основной целью его путешествия.

Мысленно он уже тысячу раз обнимал Доменико, пожимал руку графу, целовал руку графини и – с еще бо́льшим чувством – руку Изотты. Вспоминая семейство Пиццамани, он оставлял Изотту напоследок, но представлял ее себе гораздо живее, чем других. Он мысленно видел ее высокую стройную фигуру, которую взгляд влюбленного окутывал ореолом царственности и святости. Однако в его воображении ее девственная неприступность всегда уступала место живости, чувственные губы на строгом лице улыбались ему не просто приветливо, но радостно. И вот наконец он спешил осуществить свою мечту, ожидая встречи чуть ли не со страхом, неизбежно сопровождающим сильное желание.