7
Девочка, прислонясь к спинке стула, обхватила руками колени, прижатые к груди. Она не осматривалась по сторонам, ни разу не взглянула ни на кого из взрослых, которые с интересом разглядывали ее. Отсутствующий взгляд девочки был устремлен куда-то вдаль. Ее левую руку укутывала манжета биомонитора. Дитрих пришлось немало потрудиться, чтобы закрепить ее на тощей ручке.
Горман сел рядом с Дитрих, которая погрузилась в расшифровку показаний биомонитора.
– Как, вы сказали, ее зовут? – спросил он.
Дитрих отметила что-то в медицинском электронном блокноте.
– Что? – переспросила она.
– Я спрашиваю, как ее зовут? Ведь нам известно ее имя?
Не отрываясь от блокнота, Дитрих рассеянно кивнула.
– Кажется, Ребекка, – сказала она.
– Хорошо. – Лейтенант положил руки на колени и, наклонившись, постарался изобразить приятную улыбку. – Теперь подумай, Ребекка. Сосредоточься. Ты должна попытаться помочь нам, тогда мы сможем помочь тебе. Для этого мы сюда и прилетели – чтобы помочь тебе. Не спеши, как следует подумай и расскажи нам все, что ты помнишь. Все до самых мелочей. Постарайся вспомнить все события с самого начала.
Девочка не шевельнулась, выражение ее лица не изменилось. Она была в сознании, но ни на что не реагировала. Она молчала, однако это не значило, что она вообще не умела говорить. Разочарованный Горман выпрямился и бросил взгляд на Рипли, которая в этот момент вошла в комнату с чашкой горячего шоколада.
– Где твои родители? Ты должна постараться… – не унимался лейтенант.
– Горман! Прекратите этот нелепый допрос!
Лейтенант хотел было ответить резкостью, но вместо этого лишь покорно кивнул. Он встал и покачал головой.
– Сознание полностью отключено. Я перепробовал все подходы, разве только не кричал на нее.
Впрочем, кричать я и не собирался. Это слишком опасно в ее состоянии. Если ее психика вообще уже не нарушена.
Дитрих выключила диагностические приборы и осторожно сняла манжету с руки Ребекки. Девочка не сопротивлялась.
– Не нарушена, – сказала Дитрих. – Девочка психически здорова. Она ужасно истощена, но я не думаю, что истощение привело к необратимым изменениям в организме. Поразительно, как она вообще выжила, питаясь одними необработанными концентратами и полуфабрикатами. – Дитрих бросила взгляд на Рипли. – Вы не заметили там упаковок от витаминов?
– У меня не было времени на осмотр всех достопримечательностей, а быть гидом она отказалась, – ответила Рипли, кивком показав на девочку.
– Да, конечно. Что ж, должно быть, она что-то знала о витаминных добавках, потому что у нее нет симптомов хронического авитаминоза. Умная малышка.
– А что вы можете сказать о ее психическом состоянии?
Рипли медленно пила кофе, рассматривая сидевшую все в той же позе сиротку. Кожа на ее руках напоминала пергамент.
– Наверняка сказать не могу, но моторные реакции у нее в норме. Мне кажется, психических отклонений у нее тоже нет. Я бы сказала, что она просто смертельно напугана.
– Болтайте дальше. – Горман встал и направился к выходу. – Как бы там ни было, мы впустую тратим время, стараясь заставить ее говорить.
Он быстрым шагом направился в центр управления колонией, где Берк и Бишоп молча созерцали операторские терминалы главного компьютера. Дитрих ушла в другую сторону.
Некоторое время Рипли внимательно смотрела на трех мужчин, склонившихся перед экранами, которые наконец воскресил Хадсон, потом опустилась на колени радом с Ребеккой и осторожно убрала прядь волос, закрывавшую девочке глаза. Если Рипли надеялась на какую-то реакцию, то ее надежды не оправдались. С тем же успехом она могла причесывать статую. Улыбнувшись, женщина протянула девочке чашку с горячим шоколадом.
– Попробуй. Может быть, ты не голодна, но пить, наверно, хочешь. Могу поспорить, что в твоем гнездышке стало холодно, когда отключилось отопление и все прочее. – Рипли поводила чашкой перед лицом девочки, чтобы та уловила аромат горячего напитка. – Это всего лишь горячий шоколад. Ты его не любишь?
Не дождавшись ни ответа, ни какой-нибудь другой реакции, Рипли сама вложила чашку в руки девочки и, осторожно согнув пальчики ребенка, поднесла напиток ко рту.
Дитрих оказалась права: моторные реакции Ребекки были в норме. Она пила механически, не обдумывая свои движения. Немного напитка пролилось, но все же большая его часть попала по назначению. Рипли почувствовала облегчение.
Чтобы не перегрузить ослабленный длительным голоданием желудок, Рипли отобрала чашку, когда Ребекка отпила лишь половину содержимого.
– Молодец. Правда, вкусно? Через минуту я дам тебе еще немножко. Не знаю, что ты здесь ела и пила, но мне совсем не хочется, чтобы тебе стало плохо. Опасно давать тебе сразу много.
Рипли снова откинула прядь с лица девочки и продолжала:
– Бедняжка. Ты не любишь разговаривать, я угадала? Я ничего против не имею. Если тебе нравится молчать – молчи. Мне кажется, часто люди говорят слишком много, болтают и болтают, а смысла в этой болтовне никакого. Особенно взрослые, когда они разговаривают с детьми. Им нравится не беседовать с тобой, а произносить назидательные речи. Они хотят, чтобы ты их слушала всегда, а тебя слушать не хотят. Если ты ребенок, то это совсем не значит, что тебе нечего сказать, ведь может быть, ты знаешь что-то очень важное.
Рипли отставила чашку в сторону и вытерла коричневые капли с подбородка девочки. Под туго натянутой кожей легко прощупывались еще не окрепшие косточки.
– Ай-яй-яй, – засмеялась Рипли. – Получилось чистое пятно. Кажется, я перестаралась. Что ж, придется доводить начатое до конца, уж слишком выделяется чистое место.
Из открытого пакета Рипли достала гибкую пластиковую бутылку со стерилизованной водой, смочила салфетку и принялась стирать с лица Ребекки застарелую грязь, въевшуюся сажу и оставшиеся следы какао. Рипли терла на совесть, но девочка сидела тихо и не сопротивлялась. Лишь ее яркие голубые глаза впервые подали признаки жизни и повернулись к Рипли.
Рипли разволновалась, но постаралась скрыть свои чувства.
– Не верится, что под всей этой грязью скрывается девочка, – приговаривала она, с преувеличенным вниманием рассматривая салфетку. – Здесь столько грязи, что впору начинать раскопки. – Наклонив голову, она критически оценила результат своей работы. – В самом деле девочка. И к тому же хорошенькая.
Рипли оглянулась и с облегчением заметила, что никто не спешит возвращаться из центра управления. В этот момент любое вмешательство могло разрушить хрупкий мостик, который Рипли с таким трудом воздвигла между собой и Ребеккой с помощью горячего шоколада и чистой воды.
Но причин для беспокойства не было. В центре управления все столпились возле главного терминала. За пультом сидел Хадсон, остальные с нетерпением ждали результатов.
На главном экране появилась трехмерная схема колонии. Подчиняясь командам Хадсона, схема медленно поползла сначала вправо, потом вверх. Сейчас Хадсон совсем забыл о зубоскальстве, он молча что-то выискивал. Ни одного грубого слова, ни единого ругательства не сорвалось с его языка. Хадсон работал. Если он и ругался, то лишь про себя. Компьютер знал все, но поиск правильных вопросов был мучительно медленным процессом.
Тем временем Берк осматривал другие устройства центра управления. Чтобы лучше видеть экран, он отошел на шаг в сторону и шепотом спросил Гормана:
– Что он ищет?
– ПП. Персональные передатчики. Каждому колонисту по прибытии на Ахеронт имплантировали такой передатчик.
– Я знаю, что такое ПП, – тихо сказал Берк. – Их производит наша Компания. Я хотел сказать, что не вижу смысла в поисках сигналов ПП. Останься в комплексе кто-то в живых, мы бы давно нашли его. Или он нас.
– Не обязательно, – вежливо, но без особого почтения возразил Горман.
Официально Берк числился в экспедиции наблюдателем, в обязанности которого входила лишь защита финансовых интересов Компании. Его участие в экспедиции оплачивалось и руководством Компании и Колониальной администрацией, но о его полномочиях в документах не говорилось ни слова. Он мог советовать, но не приказывать. Это была военная экспедиция, и возглавлял ее лейтенант Горман. На бумаге они были равны. Но не на деле.
– Возможно, кто-то еще жив, но не может передвигаться, – продолжал Горман, – например, ранен или завален обломками. Конечно, поиск ПП – дело долгое, но этого требует устав. Мы обязаны довести проверку до конца. – Горман повернулся к технику: – Хадсон, аппаратура работает нормально?
– Если в радиусе двух километров осталась хоть одна живая душа, мы ее вычислим вот здесь, – постучал по экрану Хадсон. – Но пока что один лишь фон, если не считать сигнала от ребенка.
Из дальнего угла комнаты донесся голос Вержбовски:
– А если человек умер, то его ПП все равно работает?
– Нет, новая модель ПП после смерти владельца отключается, – объяснила Дитрих, укладывая медицинские приборы. – Частично они получают подзарядку от электрического поля человека. Со смертью человека сигнал пропадает. У трупа электрическое поле отсутствует. Это единственный недостаток человека как аккумулятора.
– Ты это серьезно? – Хадсон бросил на Дитрих насмешливый взгляд. – А как ты точно отличишь, у кого переменный ток, а у кого постоянный?
– Хадсон, с тобой все ясно и без приборов. – Дитрих захлопнула медицинскую сумку. – Типичный случай аномально низкого напряжения.
Оказалось легче найти чистую салфетку, чем пытаться оттереть грязную. Теперь Рипли трудилась над ручками Ребекки, стирая грязь между пальчиками и выскабливая ее из-под ногтей. Постепенно толстый слой грязи уступал место чистой розоватой коже. Борясь с грязью, Рипли ни на секунду не переставала успокаивать девочку разговорами:
– Ума не приложу, как тебе удалось остаться живой, когда погибли все взрослые. Ты, Ребекка, очень храбрая девочка.
До ушей Рипли донесся еле слышный шепот:
– Н-ньют.
Рипли вся напряглась и поспешно отвернулась, чтобы не выдать охватившее ее волнение. Потом, не переставая водить салфеткой по руке девочки, она наклонилась к ней.
– Извини, малышка, я не расслышала. Иногда я не очень хорошо слышу. Что ты сказала?
– Ньют. Меня зовут Ньют. Так меня все называют. Кроме брата, никто не называет меня Ребеккой.
Рипли кончила оттирать вторую ручку. Если я ничего не отвечу, подумала она, девочка снова замолчит. Но надо быть очень осторожной, чтобы ненароком не огорчить малышку. Говорить как бы между прочим и не задавать никаких вопросов.
– Что ж, Ньют так Ньют. А меня зовут Рипли – все так ко мне и обращаются. Но, если тебе захочется, можешь придумать мне любое другое имя.
На это предложение девочка ответила молчанием. Тогда Рипли взяла только что очищенную ладошку в свою руку и слегка пожала ее.
– Рада познакомиться с тобой, Ньют, – сказала она и показала на куклу, которую девочка по-прежнему крепко сжимала в руке. – А это кто? У нее есть имя? Могу поспорить, что есть. Любую куклу как-нибудь зовут. Когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе, у меня было много кукол, и каждой я придумывала свое имя. А как же иначе их различать?
Девочка безучастно посмотрела на игрушку.
– Кейси. Это моя единственная подруга.
– А как же я?
Девочка резко подняла голову и посмотрела на Рипли таким взглядом, что та была застигнута врасплох. Во взгляде Ньют чувствовались совсем не детские убежденность и твердость. Голос девочки был ровным и бесстрастным.
– Не хочу, чтобы ты была моей подругой.
Рипли попыталась скрыть удивление.
– Почему?
– Потому что ты скоро пропадешь, как и другие. Как все. – Ньют перевела взгляд на голову куклы. – А Кейси хорошая. Она останется со мной. А вы все пропадете. Все вы умрете и снова оставите меня одну.
В этом коротком монологе ребенка не чувствовалось ни обиды, ни злобы. Ньют никого не обвиняла, не жаловалась на предательство взрослых. Все было сказано спокойно и очень уверенно, будто речь шла о чем-то уже свершившемся. Это было не предсказанием событий, а констатацией неизбежного конца, от которого никуда и никому не уйти. Голос девочки и ее тон заставили Рипли похолодеть от ужаса больше, чем все увиденное с той минуты, когда десантный шаттл покинул орбиту «Сулако».
– Бедняжка Ньют! Твои папа и мама тоже пропали, да? Ты просто не хочешь об этом рассказывать?
Девочка молча кивнула, опустила голову и уставилась на свои коленки. Ее пальцы, сжимавшие голову куклы, побелели.
– Милая малышка, они бы вернулись, если бы смогли, – торжественно сказала Рипли. – Я уверена, они бы обязательно вернулись.
– Они умерли и поэтому не могут вернуться.
Они умерли, как и все остальные, – возразила Ньют. Было страшно ощущать ту холодную уверенность, с какой она произнесла эти слова.
– Может, и не умерли. Откуда ты знаешь?
Ньют подняла голову и какое-то время смотрела ей в глаза не мигая. Дети так не глядят на взрослых, но Ньют лишь внешне была ребенком.
– Знаю. Они умерли. Они умерли, и ты тоже скоро умрешь. Тогда я и Кейси снова останемся одни.
Рипли не отвела взгляд и не улыбнулась. Почему-то она была уверена, что этот ребенок моментально заметит малейшую фальшь.
– Посмотри на меня, Ньют. Я не собираюсь исчезать. Я не брошу тебя и не умру. Обещаю. Я останусь здесь и буду с тобой столько, сколько ты захочешь.
Девочка снова опустила глаза. Рипли чувствовала, что Ньют борется с собой, хочет поверить ее словам, старается поверить. Через несколько минут она подняла глаза.
– Ты обещаешь?
– Честное слово, – ответила Рипли и вспомнила детский жест, означавший самую суровую клятву.
– И можешь поклясться?
На этот раз Рипли не удержалась от скупой улыбки.
– Клянусь.
Рипли и Ньют молча долго смотрели друг на друга. Потом губы девочки задрожали, а глаза наполнились слезами. Напряжение понемногу отпускало ее, и маска безразличия сменилась гораздо более естественным для ребенка выражением: теперь на Рипли смотрела просто донельзя перепуганная девочка. Ньют бросилась ей на шею и разрыдалась. Слезы ручьями стекали по только что отмытым щекам и капали на шею Рипли. Крепко прижав к себе ребенка, Рипли ласковым шепотом утешала и укачивала ее.
Потом женщине пришлось самой сдерживать слезы. Она снова ощутила страх и близость смерти. Эти чувства преследовали ее в Хадли. Оставалось лишь надеяться, что она сдержит свое обещание.
Установление отношений между Рипли и девочкой по времени совпало с другим событием. В центре управления Хадсон издал торжествующий вопль:
– Ура! Кончайте скалиться, берите ноги в руки. Я их нашел. Я же всегда вам говорил: дайте Хадсону приличную машину и он разберется и с вашими деньгами, и с вашими секретами, и даже найдет вашего давно пропавшего братца Джеда. – Он удостоил пульт управления нежным шлепком. – Этот малыш побывал в крупной переделке, но с ним еще вполне можно потрепаться.
Горман перегнулся через плечо техника.
– Как их состояние?
– Неизвестно. Эти колониальные ПП дают мощный сигнал, но подробностей не сообщают. Похоже, вся колония там.
– Где?
– Где-то на станции преобразования атмосферы, – сказал Хадсон и, сверившись с планом колонии, уточнил: – Подуровень С в южной части комплекса. – Он постучал пальцем по экрану. – Когда дело доходит до локации, этот симпатяга – просто прелесть.
Десантники столпились возле техника, торопясь собственными глазами взглянуть на экран. Хадсон затормозил сканирование колонии и дал увеличенное изображение одного из секторов. В том месте плана, который соответствовал центральным отсекам станции, мерцало множество голубых точек, напоминавших обитателей морских глубин.
Глядя на экран, Хикс неопределенно хмыкнул:
– Похоже на общее собрание колонистов.
– Черт побери, почему все собрались именно там? – вслух размышляла Дитрих. – Мне казалось, мы пришли к единому мнению, что последняя линия обороны колонистов была здесь.
– Может быть, им удалось прорваться и найти более безопасное убежище? – предположил Горман и с видом знатока развил свою мысль: – Не забывайте, станция работает на полную мощность. Для колонистов это большое преимущество. Ладно, собирайтесь, проверим все на месте.
– Есть! Девочки, пойдем! – позвал Эйпон, надевая рюкзак.
В центре управления все зашевелились.
– Поторопитесь, мы не на почасовой оплате, – добавил Эйпон и повернулся к Хадсону: – Как туда добраться?
Хадсон уменьшил увеличение, и на экране снова появилась схема всей колонии.
– Вот тут узкий служебный коридор. До станции путь неблизкий, сержант.
В ожидании распоряжений Эйпон вопросительно посмотрел на Гормана.
– Не знаю, как вы, сержант, – сказал лейтенант, – но я не люблю длинные, узкие коридоры. Кроме того, я предпочел бы, чтобы к месту назначения десантники прибыли полными сил и чтобы на месте нас прикрывал бронетранспортер.
– Совершенно согласен с вами, сэр, – ответил Эйпон.
Он вздохнул с облегчением. Эйпон уже почти примирился с необходимостью возражать и даже спорить с лейтенантом и был очень рад, что в данном случае обошлось без разногласий. Все остались довольны, а два-три десантника одобрительно кивнули. Конечно, Горману не хватает опыта участия в боевых действиях, но по крайней мере он не дурак, подумал Эйпон.
Повернувшись к двери, которая вела в соседнюю небольшую комнату, Хикс крикнул:
– Эй, Рипли, мы собираемся на прогулку за город. Не хотите составить нам компанию?
– Мы обе поедем с вами.
Рипли вывела девочку за руку. Десантники с удивлением смотрели на них.
– Это Ньют. Ньют, это мои друзья. Теперь они будут и твоими друзьями.
Девочка молча кивнула, как бы давая понять, что в отличие от Рипли пока не считает остальных своими друзьями. Кто-то, навешивая на себя оружие, кивнул девочке в ответ, Берк ободряюще улыбнулся, а Горман выглядел озадаченным.
Ньют повернулась к своей единственной живой подруге.
– Куда мы поедем? – спросила девочка, никак не решаясь расстаться с куклой, которую она крепко сжимала в правой руке.
– В безопасное место. Скоро увидишь.
Поездка от центра управления до станции преобразования атмосферы не улучшила настроение десантников. Всеобщее опустошение, полуразрушенные пустые здания и бросавшиеся в глаза последствия тяжелых боев заметно остудили их пыл.
Всем давно стало ясно, что причина прекращения связи между колонией и Землей совсем не в ретрансляционном спутнике или поломке оборудования. Все дело в тех существах, о которых рассказывала Рипли. Колонисты прервали связь, потому что сделать так их вынудили какие-то обстоятельства. Если верить Рипли, то эти «обстоятельства» еще не ушли. Очевидно, настоящим кладезем ценнейшей информации была девочка, но никто не осмеливался мучить ее расспросами. Так распорядилась Дитрих. Ребенок только начинал выздоравливать, и травмировать его психику неприятными вопросами было опасно. По этой причине десантникам оставалось только в меру своей фантазии самим дополнять те скупые сведения, которые сообщила им Рипли, а недостатка воображения у солдат обычно не бывает.
В сумерках Вержбовски вел бронетранспортер по мощеной дороге, соединявшей комплекс сооружений колонии со станцией, расположенной примерно в километре от него. Ветер швырял в тяжелую машину тучи песка, но бронетранспортер ни разу даже не покачнулся. Он был рассчитан на скорость ветра до трехсот километров в час, и ураганы Ахеронта были для него детской забавой. Бронетранспортер оставил позади специальную площадку, на которую сел десантный шаттл; он ждал возвращения солдат. Впереди возвышалась громада станции, мерцавшая таинственным светом. Она все продолжала улучшать негостеприимную атмосферу Ахеронта.
Рипли и Ньют, тесно прижавшись друг к другу, сидели за кабиной водителей. Вержбовски все внимание сосредоточил на управлении бронетранспортером. За толстой броней машины Ньют почувствовала себя в относительной безопасности и понемногу разговорилась. Рипли не терпелось задать ей по меньшей мере десяток вопросов, но пока она лишь слушала болтовню своей подопечной. Впрочем, иногда Ньют отвечала и на незаданный вопрос. Вот как сейчас.
– Я играла лучше всех, – сказала она, сжимая в руке голову куклы и глядя прямо перед собой. – Я хорошо знала весь лабиринт.
– Какой лабиринт? – переспросила Рипли и вспомнила, где она нашла девочку. – Ты имеешь в виду воздуховоды?
– Да, конечно, – гордо ответила Ньют. – И не только их. Я забиралась даже в тоннели, в которых уйма проводов и всяких других штук. Они в стенах, под полом. Я вообще могла залезть куда угодно. Я была асом. Я умела прятаться лучше всех. Ребята всегда говорили, что я играю нечестно, потому что я самая маленькая, а на самом деле я просто проворнее всех. И еще у меня хорошая память. Я могла вспомнить всякое место, где была хоть раз.
– Да, ты самый настоящий ас.
Похвала польстила девочке. Рипли перевела взгляд на лобовое стекло, через которое уже была видна гигантская станция.
Сооружение не отличалось изяществом, его конструкция была строго утилитарной. Именно целесообразность была причиной уродливости. Сложное переплетение труб и резервуаров было изрядно побито песком и камнями, которые в течение двух десятилетий обрушивали на них ветры Ахеронта. Все эти годы станция не прекращала работу ни на минуту. В конце концов она и другие такие станции, разбросанные по всей планете, должны были уничтожить все вредные компоненты атмосферы Ахеронта, очистить ее, добавить полезные газы и таким образом создать биосферу с мягким климатом, напоминающим климат родины человека. Это страшилище строило прекрасный мир.
Вержбовски остановил бронетранспортер возле главного входа грозно возвышавшейся станции. Возглавляемые Хиксом и Эйпоном, десантники развернулись перед громадным люком. Вблизи рев преобразователя заглушал даже завывания ветра. Надежные машины и механизмы продолжали работать и в отсутствие хозяев.
Первым у пульта управления входным люком оказался Хадсон. Он привычно, как опытный взломщик перед очередным сейфом, пробежал пальцами по кнопкам.
– Ребята, просто удивительно. Все работает.
Он нажал какую-то кнопку, и тяжелый люк пополз в сторону, открывая широкий бетонированный проход. Он вел вниз и направо.
– Что будем делать дальше, сэр? – осведомился Эйпон.
– Следуйте по бетонированному коридору, – распорядился Горман из бронетранспортера. – Ниже будет еще один коридор. Спускайтесь до уровня С.
– Вас понял, – отозвался сержант и повернулся к десантникам. – Дрейк, пойдешь впереди. Остальные за ним парами. Шагом марш!
У пульта управления люком Хадсон на секунду задержался.
– А что будем делать с ним? – спросил он.
– Здесь никого нет. Оставь его открытым.
Десантники пошли по широкому коридору вглубь станции. Сверху падал тусклый свет. Он отражался от металлического покрытия полов, от стальной сетки, огораживавшей проходы, от стальных трубопроводов, плотно, словно трубы органа, прижатых друг к другу. Десантники включили фонари на шлемах. Со всех сторон доносилось монотонное гудение машин.
На индивидуальных мониторах в бронетранспортере изображения постоянно смещались вверх-вниз, скользили то вправо, то влево, затрудняя наблюдение. Потом, очевидно, пол стал ровнее и изображение стабилизировалось. На экранах, сменяя друг друга, мелькали огромные цилиндрические резервуары, трубопроводы, штабели пликовых ящиков, высокие металлические сосуды.
– Уровень В, – сказал Горман и взял микрофон: – Колонисты находятся уровнем ниже. Постарайтесь двигаться помедленней. Нам трудно уловить что-либо, когда вы быстро спускаетесь по коридору.
Дитрих обернулась к Фросту.
– Может, он хочет, чтобы мы летели? Тогда уж точно изображение плясать не будет.
– У меня другое предложение. Хочешь, я тебя понесу? – отозвался Хадсон.
– Хочешь, я тебя выкину за ограждение? – вопросом на вопрос ответила Дитрих. – Тогда изображение тоже будет очень устойчивым – пока ты не шлепнешься.
– Эй, болтуны, заткнитесь! – прорычал Эйпон.
Десантники замолчали. Они приближались к очередному повороту коридора, который спускался все ниже.
В бронетранспортере Рипли заглядывала через правое плечо Гормана, Берк – через левое, а Ньют пыталась протиснуться между взрослыми. Несмотря на все старания лейтенанта ни на одном из мониторов не удавалось получить такое изображение, которое дало бы достаточно полное представление о том, что видят перед собой десантники.
– Попробуйте подстрочное усиление, – предложил Берк.
– Это я сделал в первую очередь, мистер Берк. Беда в том, что здесь слишком сильны помехи. Чем ниже они спускаются, тем большую толщу всякого хлама приходится преодолевать сигналам, а камеры на их шлемах мощностью не отличаются. Между прочим, из чего сделана начинка этих преобразователей?
– Из композитных материалов на основе углеродного волокна. Где возможно, для большей прочности они покрыты слоем кремнезема. В переборках много металлического стекла. Что касается фундаментов и стен подуровней, то там нет надобности в подобных тонкостях. Их обычно делают из бетона, а полы – стальные с крепежными деталями из титановых сплавов.
Поняв, что ему ничего не удастся добиться от приборов, Горман не стал сдерживать раздражения:
– Черт возьми! Конечно, если отключить станцию и аварийные источники питания, изображение улучшится, но тогда единственным источником освещения станут фонари на шлемах солдат. Неизвестно, что лучше. – Не отрывая глаз от расплывшихся изображений на экранах, лейтенант сокрушенно покачал головой и наклонился к микрофону: – Мы не можем понять, где вы находитесь. Что перед вами?
В наушниках прозвучал искаженный помехами голос Хадсона:
– Это я у вас должен спросить. Я здесь только делаю свое дело.
Лейтенант повернулся к Берку:
– Это строила ваша Компания?
Берк подался к видеомониторам, напряженно вглядываясь в смутные изображения, передаваемые из глубины станции.
– Нет, черт меня побери!
– Следовательно, вы не знаете, что это такое?
– Понятия не имею. Никогда в жизни не видел ничего подобного.
– Могли ли колонисты построить это сами?
Берк, не отрываясь от экранов, с минуту подумал, потом покачал головой:
– Если их построили они, то это стопроцентная импровизация. Ни в одной инструкции по строительству и монтажу станций ничего подобного нет.
Помимо обычного переплетения трубопроводов, резервуаров и кабелей на нижнем уровне станции появилось нечто новое. С первого взгляда становилось ясно, что нововведение не было результатом какой-то аварии, а создавалось с определенными целями, по определенному плану. Все новые конструкции были изготовлены из странного материала, казавшегося влажным, местами блестящего, местами матового; он напоминал отвердевшую эпоксидную смолу или застывший клей. Кое-где свет проникал на несколько сантиметров в глубь необычного вещества и обнажал его сложную внутреннюю структуру. А местами материал был непрозрачен. Насколько можно было понять, глядя на экраны видеомониторов, разнообразием окраски он не отличался: преобладали приглушенные сероватые и зеленоватые тона и лишь иногда попадались темно-зеленые пятна.
Замысловатые конструкции отличались друг от друга и размерами: диаметр самых маленьких из них не превышал полуметра, но изредка встречались гиганты до десяти метров в поперечнике. Эти сооружения, напоминавшие камеры или сосуды, были соединены причудливо изогнутыми тонкими трубками, на первый взгляд довольно хрупкими. При ближайшем рассмотрении оказалось, что по прочности они не уступают стальному тросу. В глубь этого лабиринта из камер и трубок уходило несколько тоннелей, а пол под камерами был испещрен странными коническими углублениями. Новые сооружения настолько сливались с оборудованием станции, что нередко трудно было сказать, где кончается оно и начинается нечто чуждое человеческой природе. Кое-где камеры и трубки почти копировали оборудование станции и никто не мог определить, сделано это случайно или намеренно.
Насколько позволяли увидеть видеокамеры десантников, комплекс поблескивавших в полумраке чужих сооружений тянулся по всему уровню С. Хотя смолистые камеры и трубки заполняли все пространство между оборудованием и арматурой станции, почему-то они не мешали ее работе. Станция монотонно гудела, не обращая внимания на причудливые конструкции, заполнившие весь ее нижний уровень.
Лишь Рипли могла догадываться, на что наткнулись десантники, но от ужаса она потеряла дар речи. Словно зачарованная, смотрела она на экраны, постепенно осознавая, что много лет назад уже видела нечто подобное.
Горман случайно обернулся и обратил внимание на необычное выражение ее лица.
– Что это такое? – спросил он.
– Не знаю.
– Вы знаете больше любого из нас. Не молчите, Рипли. Соберитесь с мыслями. Я бы многое отдал за любую разумную догадку.
– Я в самом деле не знаю. Кажется, я видела нечто подобное, но я не уверена… Здесь все намного запутаннее, гораздо сложнее…
– Дайте мне знать, если вспомните. – Разочарованный лейтенант нагнулся к микрофону: – Сержант, продолжайте движение.
Десантники с опаской двинулись по лабиринту. Свет их фонарей отражался от покрытых смолообразной массой стен. Чем дальше в глубь лабиринта уходил отрад, тем сильнее было впечатление, что все эти сооружения не построены, а скорее выращены или секретированы неведомыми чудовищами. Иногда десантникам казалось, что они находятся во чреве какого-то гигантского существа.
Для чего бы ни предназначались эти камеры и трубки, одна из их функций была очевидна: они утилизировали тепло термоядерного реактора. В лабиринте было жарко, с потолка капало, над лужами поднимался пар. Попадая на особенно горячие детали, капли с шипением вскипали, и это шипение казалось дыханием станции.
– Впереди вроде бы попросторней, – доложил Хикс.
Он поводил видеокамерой из стороны в сторону. Отрад входил в большое помещение с куполообразным потолком. Стены здесь были совсем другими. Лишь благодаря длительной тренировке никто из десантников не содрогнулся от ужаса, не закричал, не потерял рассудка.
– Боже! – пробормотала Рипли.
Остолбеневший Берк выругался вполголоса.
На экранах появилось изображение стены, освещенной фонарями десантников. В отличие от гладких стен коридоров ее поверхность была неровной, грубой. В сущности все стены огромной камеры представляли собой гигантский барельеф, сложенный из обломков мебели, обрывков проводов, деталей электронных приборов и машин, личных вещей колонистов, частей их одежды, человеческих костей и черепов. Все это было принесено сюда из поселка и плотно склеено тем же полупрозрачным веществом, напоминавшим отвердевшую эпоксидную смолу.
Хадсон провел перчаткой по стене, осторожно коснулся того места, где под слоем смолы были видны ребра человека. Он попытался отковырнуть кусочек материала, но ему не удалось даже поцарапать его.
– Вы когда-нибудь видели подобное вещество?
– Ни разу в жизни, – ответил Хикс. Если бы не шлем, он непременно сплюнул бы. – Я не химик.
Все обернулись к Дитрих, ожидая услышать ее мнение.
– Похоже на клееобразные выделения желез каких-то организмов, – сказала она. – Рипли, уж не твои ли озорники так плюются?
– Я… я не знаю, как они выделяют эту смолу, но я ее видела прежде, правда, не в таких количествах.
Горман сжал губы. Он постепенно приходил в себя.
– Похоже, они разнесли вдребезги всю колонию в поисках строительного материала, – сказал лейтенант и показал на экран видеомонитора Хикса. – Вот здесь замурована целая упаковка чистых дискет.
– А вот портативные элементы питания. – Берк кивнул в сторону другого экрана. – Дорогие штучки. И все переломаны.
– Вы забыли про колонистов, – заметила Рипли. – То, что осталось от них, твари тоже притащили сюда.
Она повернулась к стоявшей рядом насупившейся Ньют.
– Ньют, ты бы лучше посидела в кабине. Иди, малышка.
Девочка кивнула и ушла.
По мере того как отряд спускался в более глубокие отсеки уровня С, клубы пара становились все плотнее. Соответственно росла и температура.
– Ну и пекло! – проворчал Фрост.
– Да, – язвительно подтвердил Хадсон, – только здесь еще и сухой пар.
Рипли посмотрела на небольшой экранчик со схемой станции.
– Отряд находится как раз под первичными теплообменными аппаратами, – заметила она.
– Да, – отозвался Берк. Он не отрывал глаз от кадров, передаваемых камерой Эйпона. – Возможно, эти организмы любят тепло. Поэтому они и построили…
– Я вовсе не то имела в виду, Горман, если вашим десантникам придется пустить в ход оружие, они выведут из строя систему охлаждения реакторов.
Берк вдруг понял, к чему клонит Рипли.
– Она права, – сказал он.
– Ну и что? – спросил лейтенант.
– А то, – продолжала Рипли, – что тогда из системы охлаждения будут спущены фреон и вода, конденсированная из здешней атмосферы.
– Прекрасно, – Горман постучал пальцами по экрану. – Ребятам будет прохладней.
– Сначала им будет прохладней, но потом станет слишком жарко.
– Почему?
– Откажет система управления термоядерным реактором.
– Ну и что? И что из того? – Горман выругался про себя. И почему эта женщина никак не доберется до сути дела? Неужели она не понимает, что он направляет поиски десантников, руководит всей операцией?
– Я хотела сказать, что тогда последует термоядерный взрыв.
Это заявление заставило Гормана задуматься. Он оценил возможные последствия в каждом случае. У него оставался единственный вариант, что облегчало принятие решения.
– Эйпон, отберите у всех магазинные коробки любого стрелкового оружия. Там, где вы находитесь, стрелять нельзя.
Приказ слышал не только Эйпон. Десантники обменялись недоуменными взглядами.
– Он что, с ума сошел? – Вержбовски инстинктивно прижал оружие к груди, как будто опасался, что Горман вот-вот спустится и лично разоружит его.
Хадсон едва не зарычал.
– А чем, интересно, мы будем драться? Или просто пожурим их? – Он включил свой микрофон. – Эй, лейтенант, может, вы хотите, чтобы мы применили дзю-до? А если у них нет рук?
– Руки у них есть, – серьезно ответила Рипли.
– Вы не голым остаетесь, Хадсон, – сказал Горман. – У вас есть другое оружие.
– А что, мысль неплохая, – пробормотала Дитрих.
– Какая, использовать другое оружие? – переспросил Вержбовски.
– Нет. Пустить вперед голого Хадсона. Такого зрелища ни одно живое существо не вынесет.
– Дитрих, заткнись, – отозвался Хадсон.
– Ни за что, – ответила Дитрих и со вздохом вытащила полный магазин из своего карабина.
– Применять следует только огнеметы. – Тон Гормана не допускал двусмысленных толкований. – Карабины всем взять на плечо.
– Все слышали, что сказал лейтенант? – Эйпон обходил десантников, собирая магазинные коробки. – Вытаскивайте.
Через минуту все стрелковое оружие стало не опаснее палок. С большой неохотой отдала сумку с боеприпасами для смартгана Васкес. У троих десантников, кроме обычного оружия, были ручные огнеметы. Их извлекли из чехлов, собрали и проверили. Тайком от Эйпона и товарищей Васкес вытащила из заднего кармана запасную магазинную коробку и быстро вставила ее в свой карабин.
Улучив момент, когда видеокамеры сержанта и остальных десантников отвернулись от него, Дрейк сделал то же самое. Операторы смартганов молча подмигнули друг другу.
Хиксу подмигивать было некому, не было у него и самонаводящегося оружия, которое можно было бы зарядить тайком от сержанта и лейтенанта, зато к подкладке его боевого бронежилета был прикреплен цилиндрический чехол. Хикс расстегнул бронежилет, раскрыл чехол и вытащил древнее двуствольное ружье с обрезанным стволом двенадцатого калибра. Хадсон, не скрывая профессионального интереса, наблюдал, как капрал извлек бережно сохраняемую реликвию, щелкнул затвором и загнал заряд в патронник.
– Где ты достал эту штуку, Хикс? Я давно заметил, что у тебя под бронежилетом что-то есть, и подумал, уж не запасся ли ты бутылкой виски, да только на тебя это не похоже. Стащил в каком-нибудь музее?
– Я получил его по наследству. Занятная штука, правда?
– Да, здорово. А на что эта штука способна?
Хикс показал ему патрон.
– Это, конечно, не твоя современная сверхскоростная бронебойная пуля, но я бы не хотел получить такой игрушкой в морду, – сказал он и, понизив голос, продолжил: – Я всегда держу обрез при себе. На всякий случай, если доведется столкнуться с неприятелем нос к носу. Правда, с мало-мальски дальнего расстояния им не собьешь и шляпки с гриба.
– Да-а, занятная штука… – протянул Хадсон, не сводя с обреза восхищенного взгляда. – Ты, Хикс, видно, любитель старины.
– Есть такая слабость, – скупо улыбнулся капрал.
Десантников прервал Эйпон, занявший позицию во главе отряда.
– Пошли, ребята. Хикс, кажется, тебе нравится тащиться в хвосте, так что будешь прикрывать нас с тыла.
– С удовольствием, сержант.
Капрал взял старинный обрез на плечо и, слегка поддерживая его одной рукой, положил палец на тяжелый спусковой крючок. Хадсон ободряюще усмехнулся, показал Хиксу поднятый вверх большой палец и не торопясь побрел на свое место во главе отрада. В тяжелом, насыщенном клубами пара воздухе свет фонарей на шлемах быстро рассеивался. У Хадсона возникло такое ощущение, будто они пробиваются через джунгли из стали и пластика.
В его наушниках зазвучал далекий, искаженный голос Гормана:
– Есть ли движущиеся объекты?
Казалось, лейтенант находится за десятки миль, хотя его отделяли лишь два уровня станции. Техник не сводил взгляда с индикатора искателя.
– Сэр, докладывает Хадсон. Пока ничего. Фон. Здесь внизу движется только воздух.
Повернув за угол, Хадсон поднял голову. То, что он увидел, заставило его забыть и об искателе, и о старинном ружье Хикса, и обо всем на свете.
Прямо перед ним высилась изуродованная складками и выступами стена. Это нечеловеческое творение казалось бредовым вариантом роденовских «Врат ада». Все пропавшие колонисты были заживо погребены здесь в той же смоле, из которой таинственные твари слепили камеры и трубки, тоннели и ямы и с помощью которой превратили нижний уровень станции в неземной кошмар, способный свести с ума человека.
Твари втискивали колонистов в коконы, не заботясь об их удобстве. Руки и ноги пленников были вывернуты и скручены самым невероятным образом, а порой и просто переломаны во многих местах, очевидно, для того, чтобы несчастные жертвы заняли нужное тварям положение. Головы многих были повернуты под неестественным углом. Некоторые тела уже превратились в высушенные скелеты, на которых сохранились лишь остатки разлагающейся плоти и кожи; кости других были очищены добела. Этим колонистам повезло, им была дарована сравнительно быстрая смерть. Независимо от того, где и как располагалось тело в стене, у них было нечто общее: их ребра были отогнуты вперед, словно грудина пленника взрывалась изнутри.
Десантники медленно входили в большую камеру, где еще зрели эмбрионы чужих тварей. Никто не проронил ни слова, все угрюмо смотрели на стену. Среди них не было ни одного, кому не приходилось бы хоть раз смотреть в лицо смерти, но то, что они увидели сейчас, было хуже. Это было надругательством над человеком.
Дитрих подошла к тому месту, где под слоем смолы было замуровано пока не тронутое тленом женское лицо, иссушенное, бледное, будто призрак. Женщина была еще жива. Когда она почувствовала чье-то присутствие, какое-то движение, ее веки дернулись и поднялись. В ее глазах светилось безумие. Невыразительным, мертвым голосом женщина что-то прошептала. Пытаясь понять ее, Дитрих наклонилась к стене.
– Пожалуйста… убей меня.
Дитрих в ужасе широко раскрыла глаза и отшатнулась от стены.
За толстой броней боевой машины Рипли оставалось лишь смотреть на экраны и до крови кусать губы – от сознания собственного бессилия. Она знала, что последует вскоре, чем вызвана ужасная просьба женщины, знала, что никто не сможет ей помочь – разве только выполнит эту последнюю мольбу. В наушниках было слышно, как кого-то из десантников вырвало, но никто даже не улыбнулся этой понятной человеческой слабости.
Замурованная в стене женщина стала корчиться в судорогах. Каким-то чудом она нашла в себе силы, чтобы закричать. В ушах десантников долго не умолкал безумный вопль предсмертной агонии. Рипли шагнула к ближайшему микрофону, намереваясь предупредить об опасности, но не смогла вымолвить ни слова.
Впрочем, в этом не было необходимости. Солдаты не зря слушали ее рассказ, не зря тратили время на приготовленные ею дискеты.
– Огнеметы! – рявкнул Эйпон. – Живо!
Фрост протянул свой огнемет сержанту и отступил в сторону. Эйпон схватил оружие, в тот же момент грудь женщины разорвалась, и из нее брызнул фонтан крови. Издавая злобное шипение, в образовавшейся полости показалась отвратительная зубастая голова.
Эйпон нажал на спусковой крючок. Еще два десантника, тоже вооруженные огнеметами, последовали его примеру. Камеру заполнили яркие вспышки горящего напалма. Стало невыносимо жарко. Пламя пожирало стену и замурованных в ней людей – точнее, то, что еще оставалось от них. Коконы и их содержимое плавились, текучая масса, полупрозрачная и густая, как карамель, стекала на пол. Все, что могло гореть, было выжжено до конца. Не успевшая обуглиться смола разлилась огромной лужей у ног десантников, словно была сделана из пластика. Только смрадный запах горелой плоти говорил о том, что это был вовсе не пластик.
Все внимание десантников было поглощено этой стеной и огнеметами. Никто не заметил, как задрожала часть другой стены.
