Производство свечей было не только своеобразным хобби. Автономный термоядерный реактор вырабатывал куда больше энергии, чем требовалось для освещения всех помещений законсервированного горнообогатительного комплекса, но что касается переносных источников энергии и света, здесь реактор был совершенно бесполезен. Аккумуляторные фонари были редкостью и ценились на вес золота. Очевидно, инженеры Компании, в обязанности которых входило разделение имущества на то, что следовало вывезти с Фиорины, и то, что можно было оставить на забытой планете, вполне обоснованно решили, что заключенные не будут по ночам гулять на поверхности. Реактор обеспечит освещение всего комплекса, а поскольку он не может остановиться или выйти из строя, значит, нет нужды ломать голову над резервными или переносными источниками энергии.

Инженеры рассуждали здраво, но упустили из виду, что в шахтах, из которых были извлечены миллионы тонн породы, остались тайнички, сделанные шахтерами или забытые самими инженерами, а в тайничках хранилось то, что могло хоть немного облегчить жизнь не только заключенных, но и их надзирателей. Не хватало лишь переносных источников света.

Свечной цех не только решал эту проблему, но и предоставлял жителям Фиорины редкую возможность разнообразить работу. На складах хранились огромные запасы специального воска, который не стоил затрат на транспортировку на другие планеты. В свое время из него делали литейные формы для новых или экспериментальных деталей. Управляемый компьютером лазер, протравливая соответствующую форму в воске, моделировал деталь. Потом эту форму заливали расплавленным пластиком или композитным материалом — и деталь готова. Быстро и дешево. Не требовалось никаких металлообрабатывающих станков, ни токарных, ни фрезеровальных работ. К тому же воск можно было расплавить и снова пускать в дело.

Заключенным детали и запасные части были не нужны. Необходимое для их жизни оборудование работало само по себе и не требовало никакого присмотра. Поэтому заключенные делали из воска свечи.

Свечи ярко и весело горели на рабочих местах, в свинцовых канделябрах, отлитых теми же заключенными, гроздьями висели под потолком. Промышленный воск развитой цивилизации оказался вполне пригодным и для возрождения технологических процессов тысячелетней давности.

Заключенный Грегор помогал Голику, Боггзу и Рейнзу втискивать специальные сверхплотные осветительные свечи в их огромные рюкзаки. Особые, тщательно подобранные добавки позволяли таким свечам гореть очень долго и при этом не терять форму. Свечи были единственным доступным для заключенных переносным источником света, потому что Эндрюз едва ли разрешил бы им по такой пустяковой надобности брать драгоценные фонари.

Правда, заключенные не очень и возражали, потому что особой разницы в качестве освещения, которое давали примитивные свечи или бесценные аккумуляторные фонари, не было. Свет он и есть свет. А недостатка в восковых свечах не было.

Голик попеременно засовывал то короткие свечи в свой рюкзак, то очередную порцию чего-то съестного в свой рот. Крошки изо рта сыпались прямо в рюкзак. Рейнз с отвращением наблюдал за напарником.

— Ну вот, — сказал Грегор, поднимая один из объемистых рюкзаков, — сюда больше ничего не впихнешь. Голик, не суетись. Куда ты толкаешь эту чертову жратву? Ты ее даже как следует не завернул!

Тот, кому был адресован этот вопрос, лишь смущенно улыбнулся и продолжал заталкивать съестное в рот.

Боггз с омерзением оглянулся:

— А что вообще он делает как следует?

— Жрет, — фыркнул Рейнз. — Это у него здорово получается.

В дверном проеме появились Диллон и Джуниор — еще один заключенный.

— Эй, Голик! — негромко позвал Диллон.

Голик поднял голову и, не переставая жевать, отозвался:

— Что?

— Поставь свечку за упокой души Мерфи, ладно?

Голик согласно кивнул.

— Какой разговор! Поставлю тыщу свечей, — улыбнулся он и вдруг погрустнел. — Мерфи был тот еще парень. Никогда не ругал меня, ни разу. Я любил его. А правда, что его голова разлетелась на тысячи кусочков? Так все говорят.

Диллон помог фуражирам одеть огромные рюкзаки, проверил ремни и, как бы благословляя, похлопал каждого по плечу.

— Внизу будьте повнимательней. Карты у вас хорошие. Не забывайте о них. Если найдете что-нибудь полезное, но для вас слишком тяжелое, обязательно сделайте отметку на карте, чтобы следующей бригаде не пришлось слишком долго искать. Помню, года четыре назад ребята раскопали тайничок, битком набитый консервами. Там было столько, что мы смогли бы месяцами разнообразить наше меню. Так эти олухи не отметили тайничок на карте, и второй раз мы его так и не нашли. Может, вам тоже повезет.

Боггз хмыкнул:

— Это про меня. Мне всегда везет.

Все засмеялись.

— Ну ладно, — сказал Диллон и сделал шаг в сторону. — Идите и не возвращайтесь, пока не найдете что-нибудь хорошее. И не забывайте про те стометровые вертикальные стволы.

Диллон еще долго смотрел вслед фуражирам, пока все трое не скрылись в узком тоннеле и огни их свечей не исчезли за поворотом. Потом он и Джуниор отправились в конференц-зал. У Диллона были свои дела.

Эндрюз жил в очень просторных, но скудно обставленных апартаментах. Как начальнику колонии ему предоставили квартиру, которую прежде занимал директор рудника. Здесь было множество комнат, но явно не хватало мебели, чтобы их заполнить. Не обладая большим воображением и не склонный к мании величия, Эндрюз опечатал большинство комнат, оставив себе лишь три, одна из которых служила ему спальней, другая ванной, а третья использовалась для приема посетителей.

Сейчас Эндрюз занимался именно последним. Он сидел за скромным письменным столом, а напротив него расположился единственный на планете медик. С Клемензом всегда было непросто. Формально он считался заключенным, и следовательно, с ним нужно было обращаться так же, как с другими заключенными. Вместе с тем никто, включая самого начальника колонии, не оспаривал особого положения Клеменза. Он зарабатывал меньше, чем свободный человек, но гораздо больше любого заключенного. Более того, все заключенные и даже Эндрюз и Эрон зависели от него, ибо никто иной не мог оказать им медицинскую помощь.

Клеменз намного превосходил всех жителей Фиорины и по уровню интеллекта. Это его качество Эндрюз ценил не меньше, чем медицинские познания, потому что на Фиорине остро ощущался дефицит разумных, блещущих умом собеседников. Беседы с Эроном радовали начальника колонии примерно так же, как разговор со стенкой.

Но все же Эндрюзу следовало быть поосмотрительней. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы любой заключенный, а тем более Клеменз, утвердился в слишком высоком мнении о себе. При личных встречах Эндрюз и Клеменз неизменно осторожничали, плели хитрую и тонкую паутину слов, которой старались не столько выразить, сколько замаскировать свои истинные мысли. Клеменз постоянно демонстрировал свою независимость, а Эндрюз с завидным упорством ставил его на место.

Начальник колонии налил фельдшеру чай.

— Сахар?

— Да, благодарю вас, — ответил Клеменз.

Эндрюз передал пластиковую сахарницу и молча наблюдал, как его гость кладет в чашку ложечку белых кристалликов.

— Молоко?

— Да, пожалуйста.

Эндрюз протянул Клемензу молочник и, не сводя с него глаз, подался вперед. Клеменз не спеша добавил в темный чай молоко.

— А теперь послушайте меня, мистер Собачье Дерьмо, — по-дружески обратился Эндрюз к гостю. — Если вы еще хоть раз попытаетесь обвести меня вокруг пальца, я оставлю от вас мокрое место.

Клеменз отодвинул молочник и принялся тщательно размешивать чай. В воцарившейся на время могильной тишине методичное позвякивание ложки о керамическую чашку производило не меньший эффект, чем грохот молота о наковальню.

— Боюсь, я чего-то недопонимаю, — сказал наконец Клеменз.

По-прежнему испепеляя фельдшера взглядом, Эндрюз откинулся на спинку кресла.

— В семь ноль-ноль я получил ответ на свой рапорт. Между прочим, насколько мне известно, это вообще первое совершенно секретное сообщение приоритета высшего уровня, полученное на Фиорине. Эта планета не удостаивалась такой чести даже тогда, когда здесь работали шахты и обогатительные фабрики. И знаете почему?

Клеменз отпил глоток.

— Чтобы избежать запаздывания во времени, сообщения приоритета высшего уровня посылают через субпространство. Это стоит недешево.

Эндрюз кивнул.

— Больше, чем мы с вами видели за всю свою жизнь.

— А при чем здесь я?

— Все дело в этой женщине, — не скрывая беспокойства, объяснил Эндрюз. — Нам приказано смотреть за ней. Нет, не просто смотреть. Мне совершенно недвусмысленно дали понять, что во всей Вселенной нет ничего важнее. У меня создалось такое впечатление, что никто не будет возражать, если весь наш комплекс провалится в черную дыру, только бы к моменту прибытия спасательной бригады эта женщина была жива и здорова.

— Почему?

— Я надеялся, что вы ответите на этот вопрос.

Начальник колонии внимательно следил за каждым жестом Клеменза, а тот медленно опустил чашку на стол.

— Сэр, полагаю, настало время, когда мне нужно быть абсолютно откровенным. — Эндрюз нетерпеливо подался вперед, а Клеменз извиняющимся тоном продолжал: — Так вот, совершенно честно заявляю, что я ни черта не знаю.

На минуту снова воцарилось молчание. Эндрюз заметно помрачнел.

— Хорошо, что вы находите нашу беседу смешной, Клеменз. Я рад, что смог немного развлечь вас. К сожалению, не могу того же сказать о себе. Вы представляете последствия такого сообщения?

— Вас скрутят в бараний рог? — вежливо осведомился Клеменз.

— Всех скрутят в бараний рог. Если с этой женщиной что-то случится, всем нам оторвут головы, все мы узнаем, что такое настоящий ад.

— В таком случае нам не о чем волноваться. Мы даже не заметим наказания, потому что уже живем в аду.

— Можете упражняться в остроумии, сколько вам заблагорассудится. Впрочем, думаю, у вас поубавится красноречия, если случится что-то непредвиденное и кое-кому увеличат срок.

Клеменз заметно посерьезнел.

— Даже так?

— Я бы показал вам текст сообщения, если бы имел на это право. Поверьте мне на слово.

— Не понимаю, из-за чего разгорелся сыр-бор, — откровенно признался Клеменз. — Конечно, Рипли пережила многое, но в дальнем космосе трагедии случались и раньше. Почему Компания проявляет такой интерес именно к ней?

— Понятия не имею. — Сцепив пальцы, Эндрюз положил руки на стол. — Почему вы разрешили ей покинуть лазарет? Готов биться об заклад, все это каким-то образом связано с несчастным случаем с Мерфи. — Он хлопнул по крышке стола. — Вот что получается, когда такой сукин сын разгуливает по воздуховодам, размечтавшись о бабах. Почему вы не держали женщину взаперти, чтобы ее никто не видел?

— Для этого у меня не было ни малейших оснований. Рипли уже вполне оправилась и не хотела лежать. У меня не было ни причин, ни власти, чтобы удерживать ее силой. — Клеменз начинал понемногу терять свое обычное самообладание. — Я врач, а не тюремщик.

Лицо Эндрюза исказила гримаса.

— Не рассказывайте мне сказки. Мы оба отлично знаем, что вы собой представляете.

Клеменз встал и направился к выходу. На этот раз Эндрюз с размаху грохнул кулаком по столу.

— Сядьте! Я вас не отпускал.

Не оборачиваясь и стараясь держать себя в руках, Клеменз сказал:

— У меня поначалу создалось такое впечатление, что меня пригласили, а не приказали явиться. Поэтому я и подумал, что мне лучше уйти. Сейчас мне крайне неприятно видеть вас. Если я останусь, то могу сказать или сделать что-нибудь такое, о чем потом буду сожалеть.

— Сожалеть? — с наигранным удивлением переспросил Эндрюз. — Это уже интересно. Но пораскиньте мозгами, мистер Клеменз. А как вам понравится, если я предам гласности некоторые детали вашей биографии? Пока что на Фиорине они никому не известны, но на другой планете о них не раз сообщалось публично. Так сказать, до сих пор вы обладали своеобразной привилегией, которая облегчала вашу работу с заключенными и даже способствовала созданию пусть и неофициального, но тем не менее вполне реального статуса. Такое положение нетрудно изменить; в таком случае, мне кажется, ваше существование станет намного менее безоблачным. — Эндрюз немного помедлил, чтобы смысл его слов лучше дошел до Клеменза, и продолжал: — Что, язык проглотили? Крыть нечем? Должен ли я понимать ваше молчание так, что вы и дальше предпочли бы не превращать свое грязное прошлое в предмет всеобщего обсуждения? Конечно, не обязательно останавливаться на этом. Возможно, вы хотите, чтобы я рассказал о некоторых нюансах вашей биографии вашей пациентке и подруге лейтенанту Рипли? Разумеется, только для ее же пользы. Исключительно для того, чтобы помочь ей провести оставшееся время на планете соответствующим образом. Нет? Тогда садитесь, черт вас побери!

Клеменз молча вернулся и снова сел на стул. Казалось, он вдруг постарел. Так на глазах стареет человек, только что понесший безвозвратную потерю. Эндрюз внимательно следил за гостем.

— С вами я всегда был предельно откровенен. Думаю, я поступал правильно, особенно если учесть специфику нашего положения. Поэтому мне кажется, что вы не будете особенно удивлены или огорчены, если я признаюсь, что не испытываю к вам ни малейшей симпатии.

— Да, — очень тихо и невыразительным тоном пробормотал Клеменз. — Это меня не удивляет.

— Я не испытываю к вам никакой симпатии, — повторил начальник колонии, — потому что вы непредсказуемы в своих поступках и суждениях, дерзки и, возможно, даже опасны. Вы получили известное образование и, без сомнения, от природы наделены немалым интеллектом, что делает вас намного опаснее обычного заключенного. Вы ставите под сомнение буквально все и слишком много времени проводите в одиночестве, а это плохой признак. Я много лет работаю с заключенными и накопил немалый опыт, так что знаю, о чем говорю и чего мне следует опасаться. Обычный заключенный способен взбунтоваться, иногда даже может убить товарища, но самые серьезные проблемы создают внешне тихие, но умные враги. — Эндрюз с минуту помолчал, размышляя. — Как бы то ни было, вас назначили на этот пост, и мне приходится с вами мириться. Я лишь хотел бы, чтобы вы знали: будь моя воля и не нуждайся я в медике, ни за что не допустил бы вас к колонии ближе, чем на несколько световых лет.

— Я вам очень признателен.

— Клеменз, вы не могли бы придумать что-нибудь более оригинальное? Что-нибудь совсем новенькое? Попробуйте, например, направить вашу язвительность против самого себя. — Эндрюз поудобней устроился в кресле. — А теперь я хотел бы еще раз задать вам все тот же вопрос. Как человек, равный вам по интеллекту. Как человек, который вам не нравится, но которого вы уважаете. Как официальное лицо, которое в конечном счете отвечает за безопасность и спокойствие каждого жителя планеты, в том числе и ваше. Известно ли вам что-либо, что не мешало бы знать и мне?

— О чем?

Эндрюз про себя досчитал до пяти, потом заставил себя улыбнуться.

— Об этой женщине. Перестаньте играть со мной в кошки-мышки. Кажется, я достаточно четко обрисовал свою позицию, как личную, так и официальную — как начальника колонии.

— Почему вы полагаете, что мне известно о Рипли больше, чем вам?

— Потому что вы проводите с ней все свободное время. Я подозреваю, что при этом вами руководит не только долг врача. Уж слишком много внимания вы ей уделяете, а это не очень-то вяжется с вашими личными качествами. Вы сами говорили, что она вполне здорова и не нуждается во врачебной помощи. Или вы считаете, что я слеп? Я бы давно лишился этого поста, если бы не умел замечать малейшие отклонения от нормы, не правда ли? — И Эндрюз пробормотал вполголоса: — Отклонения от нормы у ненормальных.

Клеменз тяжело вздохнул.

— Так что же вы хотите знать?

— Вот так-то лучше, — одобрительно кивнул Эндрюз. — Не рассказывала ли она вам что-либо любопытное? Не о себе, конечно. На нее лично мне наплевать. Предавайтесь вдвоем воспоминаниям, сколько вам будет угодно, меня это совершенно не интересует. Я имею в виду, не рассказывала ли она что-либо о своих странствиях? Например, откуда она прилетела? Какое задание выполнила или выполняет? А больше всего меня интересует, какие черти занесли на спасательный корабль ее, истерзанного андроида, утонувшую шестилетнюю девочку и мертвого капрала и в какую преисподнюю провалился весь экипаж их космического лайнера? Если уж на то пошло, то куда подевался сам корабль?

— Она говорила, что входила в состав подразделения космических десантников. Их операция закончилась трагически. Последнее, что она помнит, как все они перешли в гиперсон. В тот момент капрал был жив, а капсула девочки функционировала нормально. Я с самого начала был уверен, что девочка захлебнулась, а капрал был убит во время крушения корабля.

Кроме того, я полагал, что операция была секретной, и поэтому не расспрашивал Рипли слишком настойчиво. Сами знаете, она носит звание лейтенанта космических десантных войск.

— И это все? — не успокаивался Эндрюз.

— Все, — коротко ответил Клеменз, внимательно изучая пустую чашку.

— И больше ничего?

— Ничего.

— Вы уверены?

Клеменз поднял голову и без тени замешательства встретил взгляд начальника колонии.

— Совершенно уверен.

Эндрюз перевел взгляд на свои руки. Он ни секунды не сомневался, что Клеменз сказал ему далеко не все, что ему известно гораздо больше, и подумал, что неплохо было бы применить к фельдшеру меры физического воздействия. С другой стороны, от таких людей, как Клеменз, и физическим воздействием ничего не добьешься. Упрямство не позволяет ему признать, что у него давно не осталось человеческого достоинства, которое стоило бы защищать.

— Убирайтесь вон, — сквозь зубы проговорил Эндрюз.

Клеменз молча поднялся и второй раз направился к двери.

— Да, еще кое-что, — остановил его Эндрюз.

Клеменз оглянулся. Начальник колонии не сводил с него взгляда.

— Меня устраивает заведенный у нас порядок. Вас тоже. Однообразие вселяет в человека спокойствие и уверенность. Ежедневное выполнение одних и тех же обязанностей является самым мощным и самым безопасным наркотиком. Я не могу допустить, чтобы вверенное мне стадо взбесилось из-за женщины или каких-то происшествий. Или из-за вас.

— Как скажете, — не стал возражать Клеменз.

— Не забивайте себе голову фантастическими идеями. На Фиорине любая самодеятельность бесполезна и даже вредна. Не размышляйте слишком много. Это может повредить вашему положению в нашем крохотном обществе, особенно отношениям со мной, и ничего не принесет, кроме неприятностей. Ваши далекоидущие планы лучше держите при себе. Вы должны доказывать преданность нашей колонии и руководству Компании, а не постороннему человеку. И не впадайте в заблуждения, которые могут появиться у вас от скуки. Женщина скоро покинет Фиорину, а мы останемся. И вы, и я, и Диллон, и Эрон, и все остальные. Скоро снова все будет так же, как было до крушения спасательного корабля. Не рискуйте своим завидным положением ради преходящего увлечения. Вы меня поняли?

— Да. Ваша позиция ясна. Даже такому тупице, как я.

— Я не хочу, чтобы у нас возникли недоразумения с руководством Компании или с правительством, — продолжал озабоченно рассуждать Эндрюз. — Я не хочу никаких недоразумений. В конце концов, мне платят именно за то, чтобы здесь не было никаких чрезвычайных происшествий. Некоторые социальные группы на Земле… неодобрительно смотрят на наше пребывание на Фиорине. С того самого момента, как мы взяли на себя функции смотрителей имущества Компании, у нас не было ни одного случая насильственной или преждевременной смерти. Понимаю, мы никак не могли предотвратить несчастный случай, но он испортит показатели в наших отчетах. А мне, мистер Клеменз, не нравится, когда что-то портит мои показатели. — По-прежнему не сводя взгляда с фельдшера, Эндрюз прищурился. — Вы поняли, что я хочу сказать?

— Очень хорошо понял, сэр.

— Скоро сюда прибудет бригада спасателей; они же будут заниматься расследованием обстоятельств крушения. Тот же корабль пополнит наши запасы. До прибытия корабля не сводите с лейтенанта глаз. Если заметите что-либо э-э-э… подозрительное, немедленно сообщите мне. Я ведь могу положиться на вас, не так ли?

— Так точно, — коротко ответил Клеменз.

На самом деле Эндрюз был далеко не уверен, что может положиться на Клеменза, просто ему нечего было больше сказать.

— Тогда хорошо. Мы поняли друг друга. Спокойной ночи, мистер Клеменз.

— Спокойной ночи, сэр.

Клеменз осторожно закрыл за собой дверь.

Ветры на Фиорине дули когда сильней, когда слабей, иногда усиливаясь до урагана, изредка превращаясь в ласковое дуновение, но никогда не стихали совсем. Ветры с залива доносили до ближайших секторов горнообогатительного комплекса резкий запах морской воды. Иногда штормы и морские течения вырывали из океанских глубин иные, чуждые человеку запахи. Минуя все системы воздухоочистки, эти запахи настигали человека в любом убежище, напоминая ему, что эта планета предназначена не для посланцев далекой Земли, и она охотно уничтожила бы их, если бы смогла.

Люди редко выходили на поверхность Фиорины, предпочитая знакомые сооружения гигантского горнообогатительного комплекса мрачному однообразному ландшафту, подавляющему своей бескрайностью. Смотреть здесь было не на что, кроме накатывавшихся на черный песок темных волн. К счастью, даже эти волны не напоминали о том мире, в котором когда-то жили сегодняшние обитатели Фиорины. Такие воспоминания были бы тяжелей самых непосильных каторжных работ.

Ледяная вода кишела крохотными, мерзкими жалящими созданиями. Изредка люди отправлялись на рыбную ловлю, вернее, на промысел; это занятие помогало разнообразить их рацион, но не приносило никакого удовлетворения. В помещениях комплекса было тепло и сухо, а завывания ветра казались далекими звуками несыгранного оркестра, на которые не стоило обращать внимания. Иногда людям все же приходилось выходить наружу. Такие экскурсии были всегда непродолжительны: перебегая из одного убежища в другое, заключенные старались вернуться в комплекс как можно быстрей.

Напротив, Рипли, шагая по куче мусора, сваленного в гигантскую яму, нарочно замедляла шаг, внимательно рассматривая все, что попадалось ей под ноги. В яму годами выбрасывали все, что оказывалось ненужным человеку. Рипли с трудом пробиралась между остовами машин, продырявленными цистернами, изношенными деталями буровых установок размером с небольшой грузовик, паутиной старых проводов в яркой изоляции, ржавыми трубами.

Порывы ветра усилились, и Рипли схватилась за воротник комбинезона, который подыскал для нее Клеменз. Свалке, казалось, не было ни конца, ни края, а пронизывающий холодный ветер мешал сосредоточиться и замедлял поиски.

И все же Рипли сразу заметила тонкие серебряные проводнички, торчавшие из недавно насыпанного холмика. Она опустилась на колени и принялась лихорадочно рыться в мусоре, отшвыривая сломанные железки, пакеты с отбросами и прочий хлам.

Бишоп.

Точнее то, что от него осталось. Детали андроида беспорядочно смешались с разным мусором, и Рипли пришлось проковыряться еще не меньше часа. Наконец она убедилась, что спасла все, что можно было спасти.

Она попыталась хотя бы предварительно разложить детали в том порядке, в каком их следовало собирать. Результат оказался не просто неудачным, а прямо-таки обескураживающим. Отсутствовали большая часть лица и нижняя челюсть. Наверно, разбились вдребезги при аварии или затерялись в другой куче мусора. Детали шеи, левого предплечья и части спины каким-то чудом уцелели. Нашлись и фрагменты сенсорных устройств, оторвавшиеся от креплений.

Чувствуя себя ужасно одинокой, помрачневшая Рипли принялась аккуратно укладывать находки в сумку, которую принесла с собой.

Вдруг чья-то рука обвилась вокруг ее шеи. Кто-то грубо схватил ее за плечи. Появилась еще одна рука и лихорадочно вцепилась Рипли между ног. Перед ней возник мужчина. Он ухмылялся, и эта ухмылка не предвещала ничего хорошего.

Рипли вскрикнула, вырвалась из грубых объятий, ударила стоявшего перед ней заключенного рукой по лицу, а ногой в пах. Тот изумленно разинул рот и скорчился от боли. Однако Рипли тут же обхватили сильные руки Джуниора. Он легко оторвал ее от земли и под одобрительные смешки товарищей бросил на толстую ржавую трубу. Заключенные окружили Рипли, исходивший от них запах перебивал даже запах соли. Их глаза возбужденно блестели.

— Прекратите!

Грегор повернулся, увидел приближавшегося Диллона и, прищурившись, через силу ухмыльнулся:

— Запрыгивай в седло, старик. Хочешь быть первым?

— Я сказал — прекратите, — низким голосом, не предвещавшим ничего хорошего, повторил Диллон.

— Эй, тебе-то какое дело? — бросил через плечо Джуниор, наваливаясь на задыхавшуюся Рипли.

— Это нехорошо.

— Пошел ты…

Диллон неожиданно рванулся вперед. Двое стоявших на его пути заключенных тут же оказались на земле. Джуниор развернулся и уже нацелился, чтобы своим огромным кулачищем нанести боковой удар, но Диллон легко уклонился, ударил противника в живот и выхватил металлический прут. Джуниор зашатался, пытаясь увернуться, однако прут уже опустился ему на голову. Второй удар был еще сильней, и Джуниор рухнул как подкошенный.

Остальные сжались от страха, но Диллон каждому отвесил по удару. Потом он повернулся к Рипли и озабоченно спросил:

— С вами все в порядке?

Все еще задыхаясь, Рипли выпрямилась.

— Да-а-а. Понесла только моральный урон.

— Уходите, — обращаясь к Рипли, сказал Диллон. — Придется заняться воспитанием братьев. — Он жестом показал на заключенных. — Надо будет обсудить с ними некоторые проблемы спасения души.

Рипли кивнула, подняла сумку с тем, что осталось от Бишопа, и побрела назад. Проходя мимо лежавших на земле заключенных, она пнула Грегора ногой в лицо, отчего почувствовала некоторое облегчение, и продолжила путь.