7. РАЗГОВОР С СУМАСШЕДШИМИ?
Что до Арвардана, то его заботило только, как бы приятнее провести время. Его корабль «Офиук» должен был прибыть не раньше чем через месяц, значит, целый месяц он мог делать все что заблагорассудится.
Так уж случилось, что на шестой день пребывания на Эвересте Бел Арвардан распрощался со своими гостеприимными хозяевами и заказал место на самом большом реактивном лайнере «Стратосферик» компании «Воздушный транспорт Земли», курсировавшем между Эверестом и столицей Земли городом Вашэнном.
Арвардан намеренно отказался от небольшого скоростного самолета, предоставленного в его распоряжение Энниусом, и решил лететь пассажирским рейсом, руководствуясь вполне объяснимой любознательностью чужестранца и археолога, которому небезынтересна обычная жизнь людей, населяющих такую планету, как Земля.
Была и еще одна причина.
Арвардан родился в секторе Сириуса, в котором, как известно, антизсмные предрассудки всегда были сильнее, чем в любом другом уголке Галактики. Арвардан гордился тем, что сам он, по его мнению, не верил в эти предрассудки. Как ученый и тем более как археолог, он не мог позволить себе такое. Конечно, он вырос в обществе, в котором при упоминании о жителях Земли обычно представляли себе характерных героев карикатур, и даже сейчас само слово «землянин» казалось ему безобразным. Но никакого предубеждения у него не было.
Во всяком случае, он думал, что не было. Например, если бы какой-нибудь землянин захотел участвовать в его экспедиции или вообще поработать с ним, то, конечно, Арвардан согласился бы его принять — при условии, что этот землянин обладает способностями и необходимой подготовкой. Разумеется, если будет вакантное место. И если другие участники экспедиции будут не очень сильно возражать. Вот в чем загвоздка. Обычно они не соглашались, и тогда Арвардан ничего не мог сделать.
Арвардан еще раз обдумал свои отношения с землянами. Конечно, он не возражал бы против обеда с землянином или даже, если возникнет такая необходимость, против того, чтобы жить с ним под одной крышей, разумеется, при условии, что этот землянин достаточно чист и здоров. В сущности, думал Арвардан, я бы относился к нему во всем точно так же, как и к любому другому человеку. Тем не менее бесполезно отрицать, что он никогда бы не забывал: землянин есть землянин. С этим ничего не поделаешь. Это результат того, что он с детства был погружен в атмосферу такой уверенности в своем превосходстве над землянами, что это превосходство стало как бы вполне естественным, аксиомой. Прошло много лет, и, лишь оглянувшись назад, он понял, что такое антиземные настроения.
Теперь ему предоставлялась возможность испытать себя. Арвардан сидел в самолете, окруженный только землянами, и чувствовал себя совершенно нормально… почти. Ну, может быть, чуть-чуть неловко.
Арвардан оглядел летевших с ним пассажиров: самые обычные, ничем не выделяющиеся лица. Принято считать, что земляне отличаются от жителей других планет, но если бы он случайно встретил в толпе землянина, смог бы он отличить его от других людей? Пожалуй, не смог бы. Женщины выглядят даже привлекательными… Арвардан насупил брови. Конечно, любая терпимость должна иметь свои границы. Смешанные браки, например, просто немыслимы.
Самолет, по мнению Арвардана, был верхом несовершенства. Да, здесь установлены атомные двигатели, но устаревшей конструкции. Во-первых, пассажирский салон явно недостаточно защищен от излучения реактора. Потом Арвардану пришло в голову, что скорее всего земляне меньше, чем жители других планет, обращают внимание на гамма-излучение или нейтронный поток.
Позже Арвардану бросился в глаза открывавшийся из иллюминатора вид. Отсюда, из верхних слоев стратосферы, где небо было окрашено в темные пурпурно-вишневые тона, планета казалась сказочным миром. Под самолетом тянулась необозримая загадочная оранжевая пустыня, местами ее закрывали пятна освещенных солнцем облаков. От стратолайнсра медленно отступала нечеткая плавная граница той стороны планеты, где в этот момент царила ночь. Ночную темноту прорезало свечение зараженных радиоактивными веществами участков.
Дружный смех пассажиров оторвал Арвардана от иллюминатора. Очевидно, центром всеобщего внимания была пожилая пара — представительные, мило улыбавшиеся супруги.
Арвардан локтем толкнул соседа.
— Что там происходит? — спросил он.
Сосед помедлил, потом ответил:
— У них юбилей, сороковая годовщина свадьбы, и они решили отметить эту дату «Большим турне».
— Большим турне?
— Ну да. Путешествием вокруг Земли.
Пожилой мужчина с удовольствием и во всех подробностях делился с пассажирами своим жизненным опытом и впечатлениями. Время от времени в разговор вступала его жена с мелкими и абсолютно несущественными замечаниями, а он принимал эти замечания с юмором. Пассажиры слушали супругов с таким вниманием, что земляне вдруг показались Арвардану не менее человечными и доброжелательными, чем жители любой планеты Галактики.
Потом кто-то спросил:
— А когда ваша очередь по «Закону о шестидесятилетии»?
— Примерно через месяц, — быстро и весело ответили супруги. — Шестнадцатого ноября.
— Понятно, — откликнулся тот же пассажир. — Надеюсь, вам повезет с погодой. Когда моему отцу стукнуло шестьдесят, дождь лил как из ведра. С того дня ни разу не видел такой отвратительной погоды. Я пошел его провожать, — знаете, в такой день люди не любят оставаться в одиночестве, — и на каждом шагу он жаловался на дождь. Понимаете, у нас был открытый двухколесный, и мы промокли до костей. «Слушай, отец, — сказал я, — на что ты жалуешься? Ведь это мне придется возвращаться домой».
Пассажиры дружно захохотали, к общему смеху не замедлили присоединиться и юбиляры. Арвардан же только начинал понемногу осознавать, о чем идет речь, и его охватил непреодолимый ужас.
Он обратился к соседу:
— Эти «шестьдесят», о которых здесь все говорят, очевидно, они имеют в виду безболезненное умерщвление? Я хотел сказать, вас просто убирают, когда вам исполнится шестьдесят лет, не так ли?
Арвардан замешкался, потому что его сосед внезапно подавил смех, повернулся лицом к Арвардану и долго изучал его подозрительным взглядом, потом наконец сказал:
— А что же еще, по-вашему, это может значить?
Арвардан сделал неопределенный жест рукой и глуповато улыбнулся. Конечно, он знал об этом законе, но его знания были чисто академическими. До этого дня закон был для него всего лишь абстрактным понятием, о котором пишут в книгах, которое обсуждают в научных статьях. Только сейчас до него дошло, что закон имеет абсолютную власть над живыми людьми, что окружающим его мужчинам и женщинам по этому закону позволено жить только до шестидесяти лет.
Сосед Арвардана все еще не сводил с него глаз.
— Эй, парень, ты откуда? Что, в твоем городе ничего не знают про «Закон о шестидесятилетии»?
— Мы называем его «Сроком», — неуверенно ответил Арвардан. — А я оттуда, — и большим пальцем он показал куда-то вверх.
Прошло еще не меньше четверти минуты, и только тогда сосед отвел от него строгий подозрительный взгляд.
Губы Арвардана искривились в усмешке. Действительно, земляне недоверчивы. В этом смысле карикатуры были правдивы.
Снова заговорил пожилой мужчина.
— Она пойдет со мной, — сказал он, кивнув в сторону своей веселой жены. — После меня ей можно жить еще три месяца, но она считает, что нет смысла ждать и лучше нам пойти вдвоем. Я правильно говорю, толстушка?
— Конечно, правильно, — ответила она и весело хихикнула. — Все наши дети уже обзавелись семьями, у каждого собственный дом. Я для них была бы только обузой. Ну и потом, без моего старика все равно жизнь будет не в радость… поэтому лучше мы уйдем вдвоем.
После этого все пассажиры, казалось, одновременно погрузились в арифметические расчеты — сколько кому осталось жить. В расчетах месяцы приходилось переводить в дни, что вызвало споры среди нескольких супружеских пар.
Невысокий мужчина в тесном костюме громко и решительно заявил:
— Мне осталось двенадцать лет, три месяца и четыре дня. Двенадцать лет, три месяца и четыре дня. Ни днем меньше, ни днем больше.
Другой пассажир разумно прокомментировал:
— Конечно, если вы не умрете раньше.
— Чепуха, — немедленно последовал ответ. — У меня нет ни малейшего намерения умирать раньше срока. Неужели я похож на человека, который может умереть раньше шестидесяти? Я буду жить еще двенадцать лет, три месяца и четыре дня, и ни у кого не хватит дерзости возразить мне.
Он, и в самом деле, был настроен очень решительно.
Худой молодой человек вынул изо рта щегольскую длинную сигарету и мрачно заметил:
Хорошо, если можно рассчитать свою жизнь с точностью до дня. Но многие живут и тогда, когда их время уже кончилось.
— О, конечно, — согласился другой пассажир.
Все дружно закивали и робко выразили свое возмущение.
— Не могу сказать, — продолжал молодой человек, время от времени замолкая, чтобы затянуться сигаретой и сделать вычурный жест, намереваясь всего лишь стряхнуть пепел, — что я против, если кто-то желает продлить себе жизнь от своего последнего дня до ближайшего Дня совета, особенно когда необходимо завершить важные дела. Но ведь есть такие подлецы и паразиты, которые пытаются дожить до следующей переписи, а тем временем едят хлеб следующих поколений, — казалось, молодой человек имеет какой-то личный повод для возмущения.
Арвардан несмело вмешался в разговор.
— Но разве возраст каждого землянина не зарегистрирован? Он никак не сможет жить позже своего последнего дня рождения, не так ли?
Пассажиры замолчали, изредка бросая взгляды в сторону идеалиста, который ляпнул такую глупость. Наконец кто-то, как бы пытаясь закрыть эту тему, дипломатично заметил:
— Ну, я думаю, в любом случае жить после шестидесяти нет большого смысла.
— Конечно, никакого смысла, если ты фермер, — зло огрызнулся еще один пассажир. — Нужно быть ненормальным, чтобы, отработав полвека на полях, не радоваться тому, что все это когда-нибудь кончится. Ну а как насчет администраторов и бизнесменов?
Тут пожилой мужчина, сороковая годовщина которого и послужила началом общего обсуждения, осмелился высказать собственное мнение. Очевидно, ему придал смелости тот факт, что ближайшей жертве «Закона о шестидесятилетии» уже нечего терять.
— Ну а насчет этих, тут сами знаете, от кого все зависит, — он лукаво, с намеком, подмигнул. — Я знал одного, которому стукнуло шестьдесят на следующий год после переписи 810 года, и он жил, пока не был пойман во время переписи 820 года. Когда он ушел, ему было больше шестидесяти девяти! Шестидесяти девяти! Подумать только!
— Как же ему это удалось?
— У него было немного денег и брат в Обществе древних. Против такой комбинации ничего не попишешь.
Пассажиры дружно согласились с таким выводом.
— Послушайте, — настойчиво заговорил молодой человек с сигаретой. — У меня был дядя, который прожил лишний год, всего лишь один год. Он был из тех самовлюбленных, которым просто, видите ли, не хочется уходить. На всех нас ему, конечно, наплевать… А я, понимаете ли, ничего не знал, иначе я бы сообщил, поверьте, потому что, когда приходит время, человек должен уйти. Это же справедливо по отношению к следующему поколению. Как бы то ни было, его благополучно взяли, и только тогда я узнал обо всем: нас с братом вызывают в Общество древних и спрашивают, как получилось, что мы не сообщили о дяде. Я ответил, черт побери, что ничего не знал, и никто в нашей семье понятия не имел. Я сказал, что мы не видели дядю добрых десять лет. Мой старик меня поддержал. И все-таки нас оштрафовали на пятьсот кредитов. Вот что получается, когда нет никакой протекции.
На лице Арвардана все больше отражалось беспокойство. Может быть, все эти люди — сумасшедшие, поэтому они так охотно принимают смерть и осуждают своих друзей и родственников, которые пытались избежать се? Уж не попал ли он случайно на лайнер, с которым партию шизофреников отправляют в сумасшедший дом… или на безболезненное умерщвление? Или это просто обычные земляне?
Сосед Арвардана снова уставился на него. Голос его прервал мысли Арвардана.
— Эй, парень, так где это «оттуда»?
— Простите?
— Я спросил, ты откуда, а ты сказал «оттуда». Так откуда это — оттуда? А?
Теперь Арвардан чувствовал подозрительные взгляды всех пассажиров. Уж не считают ли его членом того самого Общества древних? Уж не показались ли его вопросы провокацией опытного агента?
На подозрения Арвардан решил ответить полной откровенностью.
— Я не землянин. Я — Бел Арвардан с планеты Баронн, сектор Сириуса. А как вас зовут? — и он протянул руку соседу.
С тем же успехом можно было бы бросить посреди самолета атомную бомбу.
Появившееся было на лицах пассажиров выражение страха быстро сменилось враждебностью к Арвардану. Его сосед решительно поднялся с кресла и с трудом втиснулся в другое, пара уже сидевших здесь землян с готовностью потеснилась.
От Арвардана все отвернулись. Он видел только их затылки. На какое-то мгновение Арвардана охватило возмущение. С ним так обращаются земляне! Земляне! Он протянул им руку дружбы. Он, представитель системы Сириуса, снизошел до того, чтобы разговаривать с землянами, а они его оттолкнули.
Ему пришлось сделать немалое усилие, чтобы успокоиться. Очевидно, фанатизм никогда не действует только в одном направлении, а ненависть всегда порождает ответную ненависть!
Арвардан почувствовал, что место ушедшего соседа занял другой землянин, и неохотно повернулся к нему.
— Я вас слушаю.
Оказалось, это молодой человек с сигаретой. Обращаясь к Арвардану, он прикуривал новую сигарету.
— Здравствуйте, — сказал он. — Меня зовут Крин… Не позволяйте этим ничтожествам загнать вас в тупик.
— Никто не загоняет меня в тупик, — коротко ответил Арвардан. Ему не доставляло удовольствия это новое соседство, и уж тем более он не был склонен принимать покровительственные советы от землянина.
Но Крина, вероятно, не научили замечать нюансы человеческого поведения. Несколькими глубокими затяжками он раскурил сигарету и через ручку кресла стряхнул пепел на пол в проходе между креслами.
— Провинциалы! — с презрением прошептал он. — Кучка жалких фермеров… У них нет всегалактического мышления. Не обращайте на них внимания… Вот возьмите меня. У меня другой взгляд на жизнь. Мой девиз — живи сам и давай жить другим. Я ничего не имею против инородцев. Если они будут по-дружески относиться ко мне, и я буду с ними дружелюбен. Черт побери… они же не виноваты, что они инородцы, как я не виноват, что я землянин. Как вы думаете, я прав? — и он фамильярно похлопал Арвардана по руке.
Арвардан кивнул и почувствовал, как у него по телу побежали мурашки. Никак нельзя было назвать приятным общение с человеком, к какой бы планетной системе он ни принадлежал, который только что сожалел о потерянной возможности поскорее отправить на тот свет собственного дядю.
Крин откинулся на спинку кресла.
— Направляетесь в Чику? — поинтересовался он. — Как, вы сказали, ваше имя? Албадан?
— Арвардан. Да, я лечу в Чику.
— Мой родной город. Лучший город на Земле, черт побери. Долго собираетесь пробыть в Чике?
— Может быть. У меня еще нет определенных планов.
— Гм… Скажите, надеюсь, вы не будете возражать, если я признаюсь, что обратил внимание на вашу сорочку? Вы не против, если я посмотрю поближе? Сделано в системе Сириуса, да?
— Да.
— Очень хороший материал. На Земле ничего подобного достать невозможно… Скажите, приятель, у вас в багаже не найдется лишней такой сорочки? Я бы купил, если вы захотите продать. Это последний крик моды.
Арвардан решительно покачал головой.
— Извините, но у меня почти нет багажа. Я собираюсь по мере необходимости покупать одежду на Земле.
— Я заплачу пятьдесят кредитов, — сказал Крин.
… Молчание. Не дождавшись ответа, Крин немного раздраженным тоном добавил:
— Это хорошая цена.
— Очень хорошая, — согласился Арвардан, — но я вам уже сказал, у меня нет сорочек для продажи.
— Ладно… — Крин пожал плечами. — Наверное, думаете остаться на Земле надолго?
— Может быть.
— А чем вы занимаетесь?
Археолог не счел нужным больше скрывать раздражение.
— Послушайте, мистер Крин, я немного устал и, если вы не имеете ничего против, хотел бы вздремнуть. Вас это устроит?
Крин нахмурился.
— А в чем, собственно говоря, дело? Или вы, инородцы, не умеете вежливо разговаривать? Я ни о чем неприличном вас не просил, так что нет необходимости отмахиваться от меня, как от назойливой мухи.
До этого они разговаривали вполголоса, но теперь Крин почти кричал. На Арвардана неприязненно оглядывались земляне, и он непроизвольно поджал губы.
Сам напросился, с горечью подумал Арвардан, не попал бы в такое неловкое положение, если бы с самого начала держался особняком, если бы не эта дурацкая привычка хвастаться своей терпимостью, и не надо приставать к людям, которым нет до тебя никакого дела.
Арвардан попытался выправить ситуацию.
— Мистер Крин, — сказал он, я не просил вас подсаживаться ко мне и не был с вами груб. Повторяю, я устал и хотел бы отдохнуть. Думаю, в этом нет ничего странного.
Молодой человек встал, резко отбросил сигарету и закричал, указывая пальцем на Арвардана:
— Послушайте, я не позволю обращаться с собой, как с собакой. Вы, вонючие инородцы, приезжаете, куда вас никто не звал, ведете свои умные разговоры и думаете, что вам дано право обзывать нас как угодно. Мы не намерены это терпеть, понятно? Если вам здесь не нравится, можете убираться туда, откуда приехали, и не надо делать обиженный вид и смотреть на меня, как на ничтожную букашку. Думаете, я вас испугался?
Арвардан отвернулся и каменным взором уставился в иллюминатор.
Крин не сказал больше ни слова и сел на свое прежнее место. Пассажиры оживленно обменивались впечатлениями, но Арвардан не прислушивался к разговорам. Он не столько видел, сколько чувствовал, как на него бросали острые, злые взгляды. Впрочем, ничто в мире не вечно, и инцидент вскоре был забыт.
Арвардан закончил путешествие в молчании и одиночестве.
Приземление в аэропорту города Чика было избавлением. Арвардан скептически улыбнулся, впервые увидев с высоты «лучший город на Земле», но тем не менее решил, что здесь должно быть намного лучше, чем в накаленной атмосфере стратолайнера.
Он проследил за выгрузкой своего багажа и распорядился, чтобы его перенесли в двухколесное такси. По крайней мерс, здесь он будет единственным пассажиром, так что, если не болтать с водителем без особой необходимости, едва ли наживешь новые неприятности.
— В Государственную палату, — сказал Арвардан водителю, и такси отправилось.
Так Арвардан впервые оказался в городе Чика. Это случилось в тот же день, когда Джозеф Шварц сбежал из Института ядерных исследований.
Крин наблюдал за Арварданом с кривой ухмылкой. Он достал небольшую записную книжечку и принялся тщательно ее изучать, время от времени затягиваясь сигаретой. Из пассажиров ничего интересного выжать не удалось, несмотря на рассказ про дядю (раньше он часто пользовался этим приемом и с гораздо большим успехом). Правда, тот старикашка жаловался на какого-то человека, который прожил больше положенного, и намекал на протекцию со стороны Общества древних. С другой стороны, старикашке остался месяц до шестидесяти. Нет смысла записывать его имя.
Другое дело тот инородец. Крин с удовольствием перечитал записанные сведения: «Бел Арвардан, Баронн, сектор Сириуса… интересовался „Законом о шестидесятилетии“… о своих планах не говорит… прилетел в Чику пассажирским рейсом 12 октября в 11.00 по чикскому времени… занимает ярко выраженную антиземную позицию».
Не исключено, что на этот раз он поймал что-то стоящее. Выуживать ничтожных, проболтавшихся по неосторожности нытиков — это, конечно, скучно. Зато такие находки, как этот инородец, компенсируют все.
Не пройдет и получаса, как Братство получит донос Крина. Крин не торопясь уходил из аэропорта.
