6. НОЧНЫЕ ПРЕДЧУВСТВИЯ

По ночам дворец прокуратора едва ли чем-нибудь уступал сказочной стране. Свисавшие гирляндами большие белые цветы (не земные, а завезенные с других планет) раскрывали лепестки и наполняли воздух своим нежным ароматом до самых стен дворца. В стены, изготовленные из алюминиевого сплава, были искусно вплетены полосы синтетического силикатного материала, которые в поляризованном лунном свете превращались в причудливый светло-фиолетовый узор на блестящем металлическом фоне.

Энниус смотрел на звезды. В них заключалась настоящая красота, потому что звезды были Империей.

Небо над Землей не имело ослепительного блеска неба над центральными планетами, где звезды располагались так тесно, что ночная темнота отступала перед их сиянием. Оно не обладало и величием неба над периферийными планетами, невероятную черноту которого лишь изредка нарушали одинокие тусклые звездочки; там линза галактического Млечного Пути тянулась через все небо и отдельные звезды Галактики терялись в ее сплошном алмазном блеске.

С Земли можно было видеть одновременно две тысячи звезд. Энниус отыскал Сириус, вокруг которого обращалась одна из десяти самых населенных планет Империи. Вот система Арктура — здесь находится столица сектора, в котором он родился. Светило Трантора, столицы Империи, затерялось где-то в Млечном Пути. Даже в телескоп его было видно лишь как чуть более яркую точку на сияющем фоне.

Энниус почувствовал, как на его плечо осторожно легла чья-то нежная рука, и накрыл ее своей ладонью.

— Флора? — шепотом спросил он.

— Угадал, — немного насмешливо ответила его жена. — Ты знаешь, что ты ни минуты не спал после возвращения из Чики? Ты знаешь, что совсем скоро наступит рассвет?.. Может быть, уже пора принести завтрак?

— Хорошая мысль, — Энниус ласково улыбнулся, в темноте нащупал каштановый локон, спустившийся Флоре почти на щеку, и потрепал его. — И тебе тоже приходится не спать и прятать в темноте самые прекрасные глаза во всей Галактике?

Флора убрала локон и мягко ответила:

— Ты хочешь обмануть меня своими комплиментами, но я не раз видела тебя в подобном состоянии, поэтому меня не удастся провести. Что теперь тебя беспокоит, дорогой?

— То же, что и всегда. Что я заживо похоронил тебя здесь, тогда как во всей Галактике нет такого двора вице-короля, который бы ты собой не украсила.

— Перестань, Энниус! Я говорю серьезно.

В темноте Энниус покачал головой и ответил:

— Не знаю. Думаю, меня начинают раздражать какие-то факты, вроде бы ничего не значащие сами по себе, но все вместе — загадочные. Сначала Шект с его синапсифайером. Потом этот археолог Арвардан и его теории. И еще многое, многое другое. О, Флора, что толку вспоминать все мелочи… от меня здесь нет никакой пользы.

— Мне кажется, раннее утро не самое подходящее время для самоанализа.

Энниус не обратил внимания на замечание жены и, стиснув зубы, продолжал:

— Ох эти земляне! Почему какая-то ничтожная кучка людей должна быть тяжким грузом для всей Империи? Помнишь, Флора, когда меня только назначили прокуратором, помнишь, как мой предшественник, старый Фарул, предупреждал меня о трудностях?.. Он был прав. Честно говоря, нужно признать, что старик сказал далеко не все. Тогда я только посмеялся над ним, а про себя подумал: очередная жертва собственного старческого бессилия. Я был молод, активен, смел. Мне все было нипочем, — Энниус замолчал, задумался, потом, как бы потеряв мысль, продолжил: — И все же слишком много совершенно независимых друг от друга источников говорят, кажется, об одном и том же: эти земляне снова мечтают о восстании, — Энниус взглянул на жену. — Ты знаешь главную догму Общества древних? Она гласит, что когда-то Земля была единственным домом человечества, что Земле предназначено быть центром Вселенной, что только земляне являются истинными представителями человеческой расы.

— Но ведь и Арвардан говорил нам то же самое два дня назад?

В такие минуты лучше всего было дать Энниусу возможность выговориться.

— Да, говорил, — мрачно подтвердил Энниус. — Но он-то имел в виду только прошлое планеты. А Общество древних думает и о будущем. Они говорят, что Земля снова будет центром всего человечества. Больше того, они утверждают, что приближается мифическое второе царство Земли, и предупреждают о грядущей всемирной катастрофе, в которой погибнет Империя, а Земля выйдет победительницей и восстановит свой первоначальный блеск, — голос Энниуса задрожал. — Примитивная, варварская, больная планета! Уже три раза под этими лозунгами поднимались восстания, и даже неизбежные разрушения так и не смогли поколебать слепую веру этих безумцев.

— Эти земляне всего лишь несчастные создания, — сказала Флора. — Если у них отнять веру, то что же останется? Они лишены всего — приличной планеты, приличной жизни. Жители всех других планет Галактики даже не считают землян равными себе. Им приходится уходить в мир сказок. Разве можно их за это осуждать?

— Да, у меня есть основания их осуждать, — выкрикнул Энниус. — Пусть они оставят свои несбыточные грезы, пусть борются за равноправие, за ассимиляцию. Но они не отрицают, что отличаются от жителей других планет. Они хотят заменить существующее «плохое» на будущее «лучшее». Едва ли можно ожидать, что вся Галактика позволит им сделать это. Пусть они забудут о своей изоляции от всей Галактики, о своих дремучих и унижающих достоинство человека «законах». Пусть они станут людьми, и мы будем считать их людьми. Пусть они станут просто землянами, и мы будем считать их обыкновенными жителями обыкновенной планеты.

Впрочем, все это неважно. Вот, например, что у них делается с синапсифайером? Вроде бы это что-то совсем второстепенное, и тем не менее мысли об этом приборе не дают мне сегодня заснуть, — и Энниус задумчиво нахмурил брови.

Тем временем на востоке темнота ночного неба стала понемногу отступать.

— Синапсифайср?.. Это тот самый прибор, о котором доктор Арвардан рассказывал за обедом? Ты ездил в Чику узнать, что это такое?

Энниус кивнул.

— И что ты там узнал?

— В том-то и дело, что абсолютно ничего, — ответил Энниус. — Я знаю Шекта. Я знаю его очень хорошо. Я легко могу сказать, когда он чувствует себя свободно и непринужденно, а когда нет. Так вот, Флора, могу поклясться, что в течение всего нашего разговора Шект умирал от страха или от предчувствия каких-то чудовищных последствий. А когда я собрался уходить, он с явным облегчением рассыпался в любезностях. Флора, это очень подозрительно.

— Но все-таки, этот прибор работает?

— Я же не нейрофизик? Шект сказал, что пока еще не работает. После операции он позвонил мне и сказал, что доброволец чудом остался жив. Но я не верю этому. Он был очень взволнован! Больше того, в его голосе чувствовался триумф! Уверен, доброволец остался жив и испытания прошли успешно, или я вообще ни разу в жизни не видел счастливого человека… Как ты думаешь, почему он обманывал меня? Ты не считаешь, что синапсифайер уже работает? Ты не думаешь, что он уже создает расу гениев?

— Но зачем же хранить это открытие в тайне?

— Ага! Зачем? Тебе это непонятно. А почему земляне терпели поражение во всех трех восстаниях? Потому что они воевали против значительно превосходивших сил Галактики. Теперь представь, что средняя интеллектуальная способность землянина возросла в два, в три раза. Кто тогда будет иметь превосходство?

— О, Энниус!

— Мы можем оказаться в положении обезьян, сражающихся с людьми. Что будет стоить тогда наше численное превосходство?

— Ты склонен во всем видеть что-то зловещее. Такие вещи невозможно скрыть. Ты всегда можешь сделать так, чтобы Бюро дальних провинций послало на Землю группу физиологов, которые регулярно проводили бы выборочную проверку землян. Уж что-что, а неожиданное аномальное повышение индекса интеллекта можно обнаружить мгновенно.

— Да. Думаю, ты права… Но может быть, дело совсем не в этом. Флора, я ни в чем не уверен кроме того, что в ближайшем будущем возможно восстание. Что-то вроде бунта 750 года, только, вероятно, похуже.

— А мы готовы к нему? Я хотела сказать, если ты так уверен…

— Готовы? — Энниус отрывисто рассмеялся. — Я готов. Наш гарнизон тоже в боевой готовности и полностью укомплектован. Я сделал все, что можно было сделать в наших условиях. Но, Флора, я не хочу восстания. Я не хочу, чтобы мое правление запомнили на все времена как правление восстания. Я не хочу, чтобы мое имя связывали со смертью и геноцидом. В конце концов меня даже наградят, но потом в течение многих столетий во всех учебниках истории будут называть кровавым тираном. Что ты скажешь о шестом столетии, о периоде правления вице-короля Сантанни? Был ли у него другой выход, такой, чтобы миллионы человеческих жизней не пропали зря? Позже он был удостоен всяческих почестей, но кто сейчас скажет о нем хоть одно доброе слово? Я предпочел бы, чтобы обо мне говорили как о человеке, предотвратившем восстание и спасшем бесценные жизни двадцати миллионов глупцов, — в голосе Энниуса послышались нотки безнадежности.

— Энниус, ты уверен, что не можешь… даже сейчас? — Флора села рядом с Энниусом и пальцами провела по его подбородку.

Энниус крепко сжал руку Флоры.

— Что я могу? Все против меня. Даже Бюро, послав сюда Арвардана, по сути дела только помогает местным фанатикам.

— Но, дорогой, я не понимаю, что такое ужасное сделал этот археолог. Да, конечно, он говорит, как человек с заскоками, но кому от этого вред?

— Ну как ты не понимаешь? Он хочет, чтобы ему предоставили возможность найти вещественные доказательства того, что Земля является родиной человечества. Своим научным авторитетом он в сущности играет на руку бунтовщикам.

— Тогда останови его.

— Не могу. Правда, не могу. Говорят, что все во власти вице-королей, но это не совсем так. Этот археолог, Арвардан, имеет письменное разрешение, выданное Бюро дальних провинций и одобренное самим Императором. Эти инстанции не чета мне. Я могу только обратиться к Центральному совету, а на переговоры уйдут месяцы… И какие доводы я приведу? С другой стороны, если я попытаюсь остановить Арвардана, воспользовавшись собственной властью, это будет считаться актом неповиновения, а ты знаешь, что после гражданской войны восьмидесятых годов Центральный совет охотно снимает любого чиновника, если, по их мнению, он перешел роковую черту. Что будет тогда? Вместо меня сюда пришлют другого человека, совершенно незнакомого с ситуацией, и Арвардану будет предоставлена полная свобода действий.

И это еще не все, Флора. Знаешь, как он собирается доказать древность Земли? Попробуй догадаться.

Флора тихо рассмеялась.

— Энниус, ты издеваешься надо мной. Как я могу догадаться? Я же не археолог. Думаю, он постарается раскопать старинные статуи или кости и по изотопному составу или еще как-нибудь определить их возраст.

— Хотел бы я, чтобы это было так. Вчера Арвардан рассказал мне, что он намеревается углубиться в радиоактивные зоны Земли. Там он надеется найти артефакты, датировать их и таким образом показать, что на территории этих зон люди жили задолго до того, как поверхность Земли стала радиоактивной, ведь он настаивает на искусственном происхождении радиоактивности Земли.

— Но это почти то же, о чем говорила я.

— Ты знаешь, что значит войти в радиоактивную зону? Это запретные зоны. Вход в эти районы категорически запрещен одним из самых строгих законов землян. Никто не имеет права ступить в радиоактивную зону, все радиоактивные зоны запретны.

— Ну и хорошо. Вот сами земляне и остановят Арвардана.

— Прекрасно! Его остановит сам Верховный министр! А как мы его потом убедим, что вся эта экспедиция не правительственный проект и что Империя не потворствует преднамеренному святотатству?

— Верховный министр не может быть настолько обидчивым.

— Не может? — Энниус откинулся на спинку кресла и посмотрел на жену. Ночь постепенно отступала перед приближающимся рассветом, и Энниус уже мог различить силуэт Флоры. — Ты потрясающе наивна. Безусловно, он может быть очень обидчивым. Ты знаешь, что случилось… да, примерно пятьдесят лет назад? Я расскажу, а выводы делай сама.

Оказывается, на своей планете земляне никогда не допускали никаких внешних символов власти Империи, поскольку утверждали, что по справедливости столицей Галактики должна быть Земля. Случилось так, что молодой Станнелл II — ты помнишь, тот мальчишка-император, который был немного не в себе и которого через два года правления убили, — приказал, чтобы эмблема Императора была поднята и над нашей Палатой советников в Вашэнне. Сам по себе приказ был вполне логичен, поскольку такая эмблема устанавливается над палатой советников на любой планете Галактики как символ единства Империи. Но ты знаешь, что произошло на Земле? В тот же день весь город был охвачен пламенем восстания.

Вашэннские фанатики сорвали эмблему и с оружием в руках направились к гарнизону. Станнелл II был настолько упрям, что потребовал неукоснительного выполнения приказа, даже если бы для этого пришлось перебить всех землян до единого. К счастью, его самого убили прежде, чем он успел претворить свои идеи в жизнь, а его преемник Эдард отменил приказ. На Земле снова воцарился мир.

— Ты хочешь сказать, что эмблему Императора так и не установили? — недоверчиво уточнила Флора.

— Именно это я и хотел сказать. Клянусь, Земля — единственная из миллионов и миллионов планет Галактики, не имеющая эмблемы на здании Палаты советников. И вот на этой ничтожной планете мы сейчас живем. Если сегодня мы еще раз попытаемся установить эмблему, земляне снова будут драться до последнего человека, только бы не позволить нам сделать это. Уверяю тебя — они настоящие фанатики.

Сероватый рассвет медленно оттеснял ночную темноту. Энниус и Флора замолчали. Первой тихо и неуверенно заговорила Флора:

— Энниус!

— Да?

— Восстание тревожит тебя не только потому, что ты боишься испортить свою репутацию. Я была бы плохой женой, если бы не могла читать твои мысли. Мне кажется, ты предчувствуешь реальную угрозу для всей Империи… Энниус, не скрывай от меня ничего. Ты боишься, что земляне победят.

— Флора, я не могу говорить об этом, — в глазах Энниуса отражались его мучения. — Это даже не предчувствие… Возможно, четыре года на этой планете — слишком долгий срок для любого здравомыслящего человека. Не могу понять, почему на этот раз земляне так уверены в успехе?

— Откуда ты знаешь, что они уверены в успехе?

— Знаю. У меня тоже есть свои источники информации. В конце концов, три раза они терпели жестокое поражение. У них не могло остаться никаких иллюзий. Тем не менее они смело и решительно вступают в борьбу с двумястами миллионами планет, каждая из которых сильнее Земли. Возможно, они действительно так противоестественно тверды в своей вере в судьбу или какую-то сверхъестественную силу… во что-то такое, что имеет конкретный смысл только для них. Может быть… может быть… может быть…

— Что может быть, Энниус?

— Может быть, у них есть какое-то новое оружие.

— Оружие, которое позволит одной планете победить двести миллионов планет? Ты впадаешь в панику. Такого оружия в принципе не может быть.

— Но я уже говорил о синапсифайере.

— А я тебе говорила, как можно взять этот прибор под контроль. Тебе известно другое новое оружие, которое могли бы применить земляне?

— Нет, — неохотно признался Энниус.

— Вот именно. Потому что такого оружия просто не может быть. Теперь я скажу, дорогой, что тебе нужно сделать. Почему бы тебе не связаться с Верховным министром и совершенно откровенно предупредить его о планах Арвардана? Ты можешь неофициально потребовать, чтобы Арвардану не дали разрешения. Такой шаг устранит или по крайней мере должен устранить все подозрения, будто бы правительство Империи имеет какое-то отношение к этому неразумному нарушению законов землян. Так ты остановишь Арвардана и в то же время не навлечешь на себя неприятности. Пусть потом Бюро пошлет сюда двух хороших физиологов — нет, лучше проси четырех, тогда можно будет надеяться, что они пошлют хотя бы двух, — чтобы они проверили возможности синапсифайера… Обо всем остальном позаботятся наши солдаты, а мы предоставим возможность нашим потомкам побеспокоиться о себе самим.

А теперь тебе лучше поспать прямо здесь. Мы разложим кресло, ты накроешься моим меховым манто, а когда проснешься, я привезу столик с завтраком. В ярком солнечном свете все покажется другим.

Так получилось, что Энниус, не сомкнув всю ночь глаз, заснул за пять минут до рассвета.

А через восемь часов Верховный министр впервые узнал о Беле Арвардане и его экспедиции от самого прокуратора.