4. САМАЯ ПРЯМАЯ ДОРОГА
Арбин чувствовал себя в Чике неспокойно. Ему казалось, что здесь за ним постоянно следят. Где-то в Чикс, одном из самых больших городов на Земле. — говорят, в нем пятьдесят тысяч — где-то здесь живут официальные представители великой Галактической Империи.
Вообще-то Арбин никогда не видел человека из Империи, и все-таки здесь, в Чике, он постоянно вертел головой, боясь вот-вот столкнуться с инородцем. Если бы его приперли к стенке, Арбин не смог бы объяснить, как при случайной встрече от сможет отличить инородца от землянина, но до мозга костей был уверен, что какое-то различие между ними есть.
Уже собираясь войти в Институт, Арбин еще раз оглянулся. Его двухколесный автомобиль стоял на открытой площадке; он оплатил шестичасовую стоянку. Может быть, сама необычная обстановка давала пищу его подозрительности?.. Сейчас Арбин боялся всего. Ему казалось, всюду за ним подсматривают, везде его подслушивают.
Только бы этот странный гость не забыл, что должен прятаться на дне заднего отделения. Головой он кивал энергично, но понял ли? Арбин вдруг рассердился: и как только он позволил Гру уговорить себя на такую безумную затею?
Потом дверь перед ним почему-то открылась, и мысли Арбина нарушил голос:
— Так что же вы хотите?
В вопросе слышалось нетерпение, возможно, его задавали уже не в первый раз.
Арбин отозвался охрипшим голосом, слова с трудом срывались с его языка:
— Здесь требуется человек для синапсифайера?
Регистратор внимательно взглянула на него и сказала:
— Поставьте здесь свою подпись.
Арбин заложил руки за спину и хрипло повторил:
— С кем я могу поговорить насчет синапсифайера?
Гру сказал Арбину, как называется эта штука, но все равно слово казалось ему странным, тарабарщиной какой-то.
Регистратор ответила тоном, не допускающим возражений:
— Я ничего не могу сделать для вас, пока вы не распишетесь в книге посетителей. Таковы правила.
Не сказав ни слова, Арбин повернулся. Сидевшая за столом молодая женщина плотно сжала губы и с силой надавила на сигнальную кнопку сбоку от кресла.
Арбин клял себя за нерешительность, он так низко пал в собственных глазах. Женщина смотрела на него внимательно и непреклонно. Она будет помнить его и через тысячу лет. У Арбина появилось почти непреодолимое желание бежать, бежать немедленно к автомобилю, на ферму…
Из соседней комнаты быстро вышел кто-то в белом лабораторном халате, и регистратор указала на Арбина.
— Доброволец для испытаний синапсифайера, мисс Шект, — сказала она. — Не хочет называть своего имени.
Арбин поднял голову. Еще одна женщина, молодая. Он беспокойно огляделся.
— Мисс, не вы ли командуете этой машиной? — спросил он.
— Нет, совсем не командую, — ответила она, очень приветливо улыбнулась, и беспокойство Арбина немного поутихло.
— Впрочем, я могу вас проводить к тому, кто непосредственно занимается прибором, — продолжила мисс Шект и заинтересованно спросила: — Вы действительно добровольно хотите испытывать синапсифайер?
— Я только хотел поговорить с человеком, который распоряжается им, — деревянным голосом ответил Арбин.
— Хорошо, — казалось, резкий ответ совсем не задел ее. Она проскользнула назад в ту же дверь, через которую несколькими минутами раньше вошла. Арбину пришлось немного подождать, потом его поманили рукой.
С бьющимся сердцем Арбин последовал за Шект в небольшую приемную. Мисс Шект сказала:
— Вам придется подождать полчаса, не больше, и доктор Шект примет вас. Сейчас он очень занят… Если хотите быстрее скоротать время, я принесу вам микрофильмы книг и проектор.
Но Арбин покачал головой. Ему казалось, что четыре стены небольшой приемной наглухо сомкнулись и крепко держат его. Неужели он попал в ловушку? Неужели сейчас за ним придут Древние?
Никогда еще в жизни Арбина время не тянулось так медленно.
Для прокуратора Земли лорда Энниуса встретиться с доктором Шсктом было несравнимо проще, хотя он испытывал почти такое же волнение, как и Арбин Марен. Место прокуратора Энниус занимал уже четвертый год, но визит в Чику все еще был для него событием. Как полномочный представитель далекой Империи лорд Энниус формально занимал столь же высокое положение, что и вице-короли огромных секторов Галактики, растянувшихся на сотни кубических парсеков космического пространства, но фактически он находился почти в ссылке.
Энниус постоянно жил в стерильной пустоте Гималаев, окруженных бесплодно воюющими друг с другом племенами, которые ненавидели и его и всю представляемую им Империю, поэтому даже поездка в Чику была каким-то избавлением.
Разумеется, любое такое избавление было очень кратковременным. Всегда приходилось ограничиваться короткими визитами, потому что в Чике постоянно, даже ночью, необходимо носить освинцованную одежду и, что еще хуже, время от времени принимать дозу мстаболина.
Энниус горько жаловался Шскту:
— Друг мой, для меня метаболии — это настоящий символ вашей планеты, — сказал он, вертя в руках ярко-красную таблетку. — Метаболии должен ускорять все процессы обмена веществ, пока я сижу здесь, погруженный в радиоактивное облако, которое вы даже не замечаете, — с этими словами Энниус проглотил таблетку.
— Ну вот, — продолжал он, — теперь мое сердце забьется быстрей, мое дыхание участится настолько, насколько организм сочтет необходимым, а в печени с невиданной скоростью пойдут все те химические реакции, которые, как сказали мне медики, и делают печень самой важной химической фабрикой человеческого организма. За все это я заплачу потом приступами головной боли и огромной усталостью.
Доктор Шект слушал Энниуса с усмешкой. Шект производил впечатление очень близорукого человека, но не потому, что носил очки, а потому, что, прежде чем сказать что-то, непроизвольно останавливал взгляд на предмете, о котором шла речь, и тщательно взвешивал относящиеся к делу факты. Доктор Шект был высоким, худым, слегка сутулым мужчиной чуть старше среднего возраста.
Он много читал о культуре Империи и поэтому был лишен того комплекса враждебного отношения и подозрительности ко всему инопланетному, из-за которого любой другой землянин испытывал отвращение даже к такому космополиту Империи, как лорд Энниус.
— Я уверен, что таблетки вам не нужны, — сказал Шект. — Метаболии — это всего лишь одно из ваших предубеждений, и вам это хорошо известно. Если бы я без вашего ведома заменил метаболии на сахар, вам было бы ничуть не хуже. Больше того, позже в результате психосоматической реакции страдали бы от такой же головной боли.
— Вы говорите это только из желания как-то обелить те условия, в которых вынуждены существовать. Не станете же вы отрицать тот факт, что основные процессы метаболизма в вашем организме протекают быстрее, чем в моем?
— Конечно, нет. Но что из этого следует? Я знаю, в Империи принято считать, что мы, земляне, не такие, как все другие люди, но по сути дела это не так. Или вы прилетели сюда в качестве посланца противников Земли?
Энниус тяжело вздохнул.
— Клянусь жизнью Императора, лучшие такие посланники — ваши соотечественники, земляне. Они с их противоестественным образом жизни, изолированные от всего мира на своей смертельно опасной планете и мучимые выдуманными страхами, — незаживающий нарыв на теле Галактики. Я говорю серьезно, Шект. Разве есть другая планета, население которой сохранило столько ритуальных обрядов и до мазохизма ревностно соблюдает их? Дня не проходит, чтобы мне не пришлось принимать делегацию того или иного правительственного учреждения землян с просьбой утвердить смертный приговор какому-нибудь несчастному, единственное преступление которого заключается в том, что он проник в запретную зону, уклонился от выполнения «Закона о шестидесятилетии» или, быть может, всего лишь съел чуть больше положенного.
— Да, это так, но вы всегда утверждаете смертные приговоры. Очевидно, ваше гуманистическое отвращение к смертной казни в таких случаях не способно сопротивляться напору землян.
— Бог свидетель, я борюсь за отмену смертной казни. Но что может сделать один человек? Император хочет, чтобы ни на одной планете Империи не создавалось никаких искусственных препятствий соблюдению местных обычаев. Это мудрое и справедливое положение, потому что только так можно лишить народной поддержки тех проходимцев, которые в противном случае поднимали бы восстание каждую неделю. Кроме того, если бы, вопреки всем вашим Советам, Сенатам и Палатам, я упрямо настаивал на отмене смертной казни, поднялся бы такой крик, такие дикие вопли, такое осуждение Империи и всего, что с ней связано, что я предпочел бы двадцать лет жить среди диких зверей, только не оказаться на десять минут на такой Земле.
Шект вздохнул и пригладил заметно поредевшую шевелюру.
— Для жителей всех остальных планет Галактики Земля — всего лишь песчинка в небе, если, конечно, там вообще знают о нашем существовании. Для нас же Земля — наш дом, больше того, это единственный дом, который мы знаем. И все же мы не отличаемся от вас, жителей других планет. Просто вам больше повезло. Мы, земляне, вынуждены тесниться на крохотных безопасных участках нашей почти мертвой планеты, мы живем в плену облака радиационного излучения, мы окружены огромной Галактикой, которая отталкивает нас. Что мы можем поделать с непреодолимым ощущением безнадежности своего положения? Вот вы, прокуратор, не будете возражать, если мы пошлем избыточное население Земли на другие планеты?
Энниус пожал плечами.
— Это не мое дело. Решать должно население этих планет. А они не хотят стать жертвами земных болезней.
— Земных болезней! — нахмурился Шект. — Это абсолютнейшая чепуха, которую давно пора забыть. Мы не несем с собой смерть. Вы тоже находитесь среди нас, разве вы уже мертвы?
— Честно говоря, — улыбнулся Энниус, — я делаю все, чтобы свести непосредственные контакты к минимуму.
— Потому что вы сами поддаетесь той пропаганде, которая создастся вашими же не слишком умными фанатиками.
— Скажите, Шект, неужели теория о повышенной радиоактивности самих землян лишена всякой научной основы?
— Конечно, не лишена. Земляне радиоактивны. Разве можно вообще избежать радиоактивности? Между прочим, и вы тоже не лишены ее, как и каждый человек на любой из сотни миллионов планет Империи. Вы правы в том, что наш уровень радиоактивности чуть выше, но не настолько, чтобы причинить кому-то вред.
— Но рядовой гражданин Галактики, боюсь, придерживается иного мнения и совсем не склонен проверять это экспериментально. Кроме того…
— Кроме того, вы хотите сказать, что мы вообще принципиально отличаемся от вас. Мы уже не люди, поскольку из-за высокого уровня радиоактивности мутации у нас осуществляются быстрее, и, следовательно, во многих отношениях мы уже изменились… Это тоже не доказано.
— Но это общепринятое мнение.
— Прокуратор, пока такое мнение будет оставаться общепринятым и пока нас, жителей Земли, будут считать париями, вы непременно будете находить в нас такие качества, которые вам претят. Если вы постоянно отталкиваете нас, стоит ли удивляться, что мы катимся назад? Если вы ненавидите нас, стоит ли вам жаловаться, что мы в свою очередь ненавидим вас? Нет, нет, что ни говорите, мы в гораздо большей степени оскорбленные, чем оскорбляющие.
Энниуса огорчила резкость возражений Шекта. Даже лучший из землян, подумал он, и тот так же слеп, так же противопоставляет Землю всей Вселенной.
— Шект, простите мне мою невоспитанность, — тактично сказал Энниус, — хорошо? Считайте, что всему виной моя молодость и мое одиночество. Перед вами несчастный молодой человек (ведь в профессиональной гражданской службе сорок лет — младенческий возраст), который с трудом отрабатывает свой ученический срок здесь, на Земле. Возможно, пройдет еще много лет, прежде чем глупцы из Бюро дальних провинций вспомнят обо мне и пошлют меня на какую-нибудь менее опасную планету. Пока же мы оба — пленники Земли и одновременно граждане великого мира разума, в котором ни планеты, ни физиологические различия не имеют никакого значения. Дайте мне вашу руку и останемся друзьями.
Морщины на лице Шекта разгладились, точнее, заменились на другие, свидетельствовавшие о хорошем настроении. Он громко рассмеялся.
— Ваши слова — слова человека, просящего прощения, но тон остается прежним, тоном профессионального дипломата Империи. Прокуратор, вы плохой актер.
— В таком случае будьте хорошим учителем и расскажите о вашем синапсифайере.
Шект заметно вздрогнул и нахмурился.
— Как, до вас уже дошли слухи о моем приборе? Да вы не только администратор, но и физик?
— В мою компетенцию входят любые знания. Серьезно, Шект, я действительно хотел бы знать о вашем приборе.
Физик внимательно и с видимым сомнением смотрел на собеседника. Он встал, поднял руку с шишковатыми пальцами и задумчиво ущипнул себя за губу.
— Не могу решить, с чего начать.
— Ну, если вы раздумываете, с какого уравнения математической теории вы должны начинать, то я облегчу вашу задачу. Вообще опустите математику. Я совершенно ничего не понимаю в ваших функциях, тензорах и прочем.
Шект мигнул.
— Что ж, тоща если ограничиться только общими словами, то это всего лишь устройство, предназначенное для повышения способности человека к обучению.
— Человека? В самом деле? И оно работает?
— Я хотел бы знать сам. Нам предстоят еще длительные исследования. Я изложу вам, прокуратор, суть дела, а выводы делайте сами. Нервная система человека, как и животных, построена из особых белков — нейропротеинов. Это огромные молекулы, находящиеся в состоянии неустойчивого электронного равновесия. Малейший импульс нарушает равновесие одной молекулы, которая затем возвращается в равновесное состояние, передавая импульс соседней молекуле; далее этот процесс повторяется до тех пор, пока импульс не достигнет мозга. Мозг — это невероятно сложное сочетание аналогичных молекул, связанных друг с другом всеми возможными способами. Поскольку в мозге человека имеется от 1010 до 1020 молекул таких нейропротеинов — это число выражается единицей с двадцатью нулями, — то число возможных связей между ними равно факториалу 1010 — 1020. Это настолько большая величина, что если имеющиеся во всей Вселенной элементарные частицы сами превратятся в такие же вселенные, а все элементарные частицы этих вселенных еще раз превратятся во вселенные, то число элементарных частиц во всех этих образовавшихся вселенных будет почти бесконечно малой величиной в сравнении с… Вы улавливаете ход моих рассуждений?
— Слава Богу, даже и не пытаюсь. Если бы я попробовал, мне пришлось бы разве что залаять, как собаке, из-за чрезмерного напряжения интеллекта.
— Гм. Хорошо. В любом случае то, что мы называем нервным импульсом, представляет собой всего лишь нарушение электронного равновесия, распространяющееся по нервным волокнам вплоть до мозга и затем в обратном направлении. Это понятно?
— Да.
— Что ж, благослови вас Бог за ваши способности. Пока этот импульс распространяется вдоль нервной клетки, его скорость очень высока, потому что внутри клетки нейропротеины практически контактируют друг с другом. Однако нервные клетки не бесконечно велики, и любые две соседние клетки всегда разделяет очень тонкий слой другой ткани. Иными словами, соседние клетки в сущности не связаны друг с другом.
— Ага, — догадался Энниус, — и нервному импульсу приходится преодолевать барьер.
— Вот именно! Мощность импульса и скорость его распространения через границу раздела между клетками уменьшаются пропорционально толщине этой границы раздела. Такая же зависимость характерна и для клеток мозга. Теперь представим, что можно найти какой-то способ уменьшения диэлектрической постоянной границы раздела между клетками.
— Какой постоянной?
— Электрического сопротивления границы раздела. Пожалуй, это все, что я хотел сказать. Если это сопротивление уменьшить, то импульс легче преодолеет границу раздела между клетками. Вы будете думать быстрее и обучаться быстрее.
— Хорошо, тогда я возвращаюсь к своему первому вопросу. Прибор работает?
— Я испытывал его на животных.
— И с каким результатом?
— Ну, большинство животных быстро погибало из-за денатурации или коагуляции белков мозга, иными словами, белки сворачивались, как сваренное вкрутую яйцо.
Энниус вздрогнул.
— В равнодушии науки скрыта определенная жестокость. А что было с оставшимися в живых?
— Результаты не слишком убедительны, потому что опыты проводились не на человеке. В основном полученные данные вроде бы благоприятны, потому что… Но мне нужны эксперименты на человеке. Видите ли, здесь все дело в естественных электронных свойствах мозга каждого индивидуума. В мозге любого человека рождаются микротоки, складывающиеся в определенную сложную схему. Не бывает двух людей, у которых эти схемы полностью совпадали бы. В этом смысле они подобны отпечаткам пальцев или рисунку кровеносных сосудов на сетчатке глаза. Если на то пошло, то схемы микротоков мозга даже более индивидуальны. Я полагаю, что при воздействии нашим прибором на человека необходимо учитывать эту индивидуальность; если я прав, то случаев денатурации мозга больше не будет… Но у меня нет человека, на котором я мог бы доказать экспериментально свое предположение. Я приглашал добровольцев, но… — и Шект развел руками.
— Старина, я никак не могу винить их, — сказал Энниус. — Но, серьезно, предположим, ваш прибор доведен до совершенства. Что вы собираетесь с ним делать?
Физик пожал плечами.
— Решать буду не я. Разумеется, последнее слово будет за Большим советом.
— Вы не считаете, что ваше изобретение должно стать достоянием всей Империи?
— Я? У меня нет ни малейших возражений. Но только Большой совет имеет право…
— О, — нетерпеливо перебил Энниус, — к черту ваш Большой совет. Я уже имел с ним дело. Вы не хотите как-нибудь поговорить с членами этого совета?
— Зачем? Как я могу на них повлиять?
— Вы могли бы сказать им, что если Земля наладит выпуск совершенно безопасных для человека синапсифайеров и эти приборы станут доступными для жителей любой планеты Галактики, то, возможно, будут частично сняты ограничения на эмиграцию землян в другие звездные системы.
— А как же, — не удержался от сарказма Шект, — опасность эпидемий, принципиальные различия между нами и всеми людьми Империи, наша противоестественная природа?
— Вы даже могли бы, — спокойно продолжал Энниус, — переселить большую часть населения Земли на другую планету. Подумайте над моим предложением.
Тут дверь открылась, и мимо шкафа с микрофильмами книг в комнату прошла молодая девушка. Она внесла в затхлую атмосферу рабочего кабинета, где уединились двое мужчин, свежее дыхание весны. Заметив гостя, девушка слегка покраснела и остановилась.
— Входи, Пола, — поспешно сказал Шект и обратился к Энниусу. — Милорд, кажется, вы не встречались с моей дочерью. Пола, это лорд Энниус, прокуратор Земли.
Прокуратор встал; он был раскован и галантен, и Пола сразу же отказалась от дикой попытки приветствовать гостя реверансом.
— Дорогая мисс Шект, — сказал Энниус, — я никогда и предположить не мог, что Земля способна произвести на свет такую прелесть. Без сомнения, вы были бы украшением любой планеты, какую я только в состоянии представить.
Он взял Полу за руку, которую она быстро и немного смущенно протянула в ответ на его жест. На мгновение могло показаться, что Энниус по правилам древнего этикета собирается поцеловать ее, но это намерение, если таковое вообще было, так и осталось намерением. Чуть подняв руку Полы, Энниус сразу — быть может, даже излишне резко — отпустил ее.
Чуть-чуть нахмурившись, Пола сказала:
— Милорд, я поражена той любезностью, которую вы оказываете простой девушке Земли. Вы настолько смелы и галантны, что даже пренебрегаете опасностью инфекции.
Шект прокашлялся и прервал дочь:
— Прокуратор, моя дочь заканчивает учебу в университете города Чика и получает необходимые практические навыки, работая два дня в неделю в моей лаборатории в качестве лаборантки. Способная девушка. Наверное, во мне говорит отцовская гордость, но, мне кажется, в дальнейшем она может занять мое место.
— Отец, у меня важная новость, — тихо сказала Пола и замялась.
— Мне выйти? — спокойно спросил Энниус.
— Нет, нет, — ответил Шект. — Что за новость, Пола?
— Отец, пришел доброволец, — сказала девушка.
От удивления у Шекта округлились глаза, он ошеломленно смотрел на дочь.
— Для испытаний синапсифайера?
— Так он говорит.
— Что ж, — сказал Энниус, — вижу, я принес вам удачу.
— Кажется, это действительно так, — сказал Шект и повернулся к дочери. — Скажи, чтобы он немного подождал. Пригласи его в комнату С, я скоро подойду.
Когда Пола вышла, Шект снова обратился к Энниусу.
— Извините, прокуратор, я свободен?
— Конечно. Сколько времени займет операция?
— Боюсь, несколько часов. Вы хотите наблюдать за ходом операции?
— Дорогой Шект, для меня нет более отвратительного зрелища. Кроме того, сегодня я должен быть в Государственной палате. Вы сообщите мне о результатах?
— Да, конечно, — с видимым облегчением ответил Шект.
— Хорошо… И подумайте о моем предложении относительно синапсифайера. О вашей новой самой прямой дороге к знаниям.
После визита к Шекту Энниус обеспокоился еще больше; он не узнал ничего нового, а его опасения только усилились.
