3. ОДИН МИР ИЛИ МНОГО МИРОВ?

Бел Арвардан еще был полон впечатлений от пресс-конференции, посвященной его предстоящей экспедиции на Землю, и переживал чувство тесного единения со всеми ста миллионами звездных систем, составлявших всеобъемлющую Галактическую Империю. Теперь речь шла не о том, будет его имя известно в одном секторе Империи или в другом. Если только удастся подтвердить его гипотезу относительно жизни на Земле, то репутация Арвардана как ученого будет признана на любой населенной планете Млечного Пути, на любой планете, на которую ступил человек за сотни тысяч лет освоения космического пространства.

Арвардан очень рано достиг больших высот в науке и известности в научных кругах, но его путь в науку был далеко не прост. Ему только что исполнилось тридцать пять, а в своей научной карьере он уже пережил и взлеты и падения. Все началось с громкого взрыва, потрясшего стены университета Арктура, в котором Арвардан неслыханно рано, уже в двадцать три года, защитил диссертацию на соискание звания ведущего археолога. Взрыв же, хотя и нематериальный, но оттого не менее эффективный, заключался в том, что Журнал галактического археологического общества отказался публиковать его диссертацию. За всю историю университета это был первый случай отказа в публикации диссертации на соискание звания ведущего сотрудника. Также впервые в истории специального журнала отказ был сформулирован в очень резком тоне.

Человеку, незнакомому с археологией, причины таких озлобленных нападок на небольшую, непонятную, сухую и сугубо научную статью, озаглавленную «О возрасте артефактов в секторе Сириуса и о применении полученных данных для подтверждения миграционной теории происхождения человека», могли показаться загадочными. Суть же спори заключалась в том, что в основу своей работы Арвардан положил некую гипотезу, высказывавшуюся ранее несколькими группами мистиков, которые были лучше знакомы с метафизикой, чем с археологией, и утверждали, что человечество сначала появилось на одной планете и впоследствии расселилось по всей Галактике. Эту гипотезу охотно взяли на вооружение современные писатели-фантасты, а для любого уважающего себя археолога Империи она оставалась очевидной глупостью.

Но с Арварданом не могли не считаться даже самые почтенные ученые, потому что за десять лет он стал признанным авторитетом в области археологии доимперских культур, следы которых еще можно было изредка отыскать в самых разных уголках Галактики.

Так, Арвардан написал монографию о механистической цивилизации в секторе Ригеля, где в результате самосовершенствования роботов родилась своеобразная культура. Она существовала в течение нескольких столетий до тех пор, пока металлические машины не перехватили инициативу у человека в такой степени, что пришлось вмешаться мощному флоту военного министра лорда Морея, который без труда взял ситуацию под контроль. Ортодоксальная археология утверждала, что на разных планетах различные расы человека эволюционировали независимо, в качестве аргументов в пользу этой теории обычно вспоминали такие нетипичные культуры, как культура Ригеля, где расовые различия еще не успели стереться за счет смешанных браков. Арвардан камня на камне не оставил от теории, доказав, что ригелианская культура роботов была всего лишь естественным развитием экономических и социальных тенденций, преобладавших в свое время в этом регионе.

Другим излюбленным аргументом ортодоксальной археологии были варварские племена на планетах системы Офиука; долгое время было принято считать, что на этих планетах примитивное человечество еще не достигло уровня межзвездных путешествий. Во всех учебниках эти планеты приводились в качестве наиболее показательного примера, подтверждающего справедливость теории слияния, согласно которой человек представляет собой обязательный естественный результат эволюции живых организмов на любой планете, имеющей воду и кислород, а также необходимые температуру и силу тяжести. Далее теория слияния утверждала, что представители любых независимо развивавшихся рас человека могут вступать в смешанные браки, что и произошло после освоения межзвездных полетов.

Однако Арвардан раскопал следы древней цивилизации, предшествовавшей тысячелетней варварской культуре Офиука, и доказал, что в период освоения планеты велась интенсивная межзвездная торговля. Окончательный удар теории слияния был нанесен, когда Арвардан убедительно показал, что человек мигрировал в эту звездную систему уже в цивилизованном состоянии.

Лишь после признания этих работ, то есть через десять лет после представления, Журнал галактического археологического общества решился опубликовать диссертацию Арвардана.

И вот теперь стремление развить и укрепить излюбленную теорию привело Арвардана на, вероятно, самую заброшенную и самую ничтожную планету во всей Империи — Землю.

Арвардан приземлился в том единственном месте планеты, которое принадлежало Империи, — на крошечном участке безлюдного высокогорного плато к северу от Гималайских гор. На этом участке, который никогда не подвергался заражению радиоактивными веществами, теперь возвышался дворец, неземная архитектура которого сразу же бросалась в глаза. В сущности, дворец был копией резиденций вице-королей, построенных на других более благополучных планетах. Для удобства был преобразован и прилегающий к дворцу участок местности. Прежде недоступные голые скалы теперь были покрыты слоем плодородной почвы, обводнены, окружены искусственной атмосферой и таким образом превращены в пять квадратных миль лужаек и цветущих садов с регулируемым климатом.

На сооружение этого оазиса были израсходованы невероятно большие по земным меркам средства, но за всем этим стояли совершенно неисчерпаемые ресурсы десятков миллионов планет. (Число их постоянно росло. По статистическим данным в 827 году Галактической эры каждый день в среднем пятьдесят новых планет добивались чести получить статус провинции, для чего необходимо было довести численность населения планеты по меньшей мере до пяти миллионов человек.).

В этом единственном неземном уголке планеты жил прокуратор Земли. Окруженный искусственно созданной роскошью, он иногда мог забыть о том, что на него возложены обязанности прокуратора отсталой, нищей планеты, и вспомнить о своем аристократическом происхождении, о принадлежности к древнему уважаемому роду.

Супруга прокуратора, по-видимому, забывалась реже. Удаленность от культурных центров Империи ощущалась особенно остро, когда, забравшись на поросший травой холм, она видела вдали четкую, резкую линию, разделяющую возделанную почву и дикую, необузданную природу Земли. В такие моменты ни цветные фонтаны, люминесцирующие по вечерам (и тогда они напоминали холодный огонь), ни окаймленные цветами дорожки, ни идиллические рощи не могли погасить острое ощущение жизни в ссылке.

Вероятно, по этой причине Арвардана ожидал даже более теплый прием, чем полагалось по протоколу. Что ни говори, а для прокуратора Арвардан был частицей Империи с ее космическими просторами, с ее свободой.

Что касается Арвардана, то его восхищало в резиденции прокуратора многое.

— Отлично сделано, — сказал он, — и с большим вкусом. Я искренне удивлен, лорд Энниус, что центральная культура смогла проникнуть даже сюда, на самые отдаленные рубежи нашей Империи.

— Боюсь, что во дворце прокуратора приятнее быть гостем, чем хозяином, — улыбнулся Энниус. — То, что вы видите, в сущности лишь иллюзия. Здесь и во всех крупных городах планеты вся центральная культура ограничивается мной, моей семьей, моими сотрудниками, имперским гарнизоном и иногда случайными гостями вроде вас. Мне кажется, этого явно недостаточно.

Бел Арвардан и лорд Энниус сидели под колоннадой. Солнце клонилось к закату, к неровной линии горизонта, отчасти скрытой пурпурной дымкой, а воздух был настолько насыщен ароматами растений, что слабый ветерок казался их дыханием.

Даже прокуратору, конечно, не пристало проявлять чрезмерное любопытство в отношении планов гостя, но, наверное, можно было сделать скидку на нечеловеческие условия длительной изоляции прокуратора от всей Империи.

— Доктор Арвардан, вы планируете остаться на Земле на какое-то время? — поинтересовался Энниус.

— Что касается длительности моего визита, лорд Энниус, пока не могу сказать ничего определенного. Я прилетел раньше других участников экспедиции, чтобы самому на месте ознакомиться с культурой Земли и выполнить все необходимые формальности. Например, я должен получить от вас обычное официальное разрешение на создание полевых баз вблизи пунктов намечаемых раскопок и так далее.

— О, конечно, конечно! Но когда вы начнете раскопки? И что вы надеетесь найти в этой никому не нужной куче хлама?

— Если не будет никаких непредвиденных задержек, я рассчитываю открыть базу через несколько месяцев. А что касается этой планеты… знаете, ее можно назвать как угодно, но только не кучей хлама. Она уникальна во всех отношениях, в Галактике нет другой такой планеты.

— Уникальна? — упрямо переспросил прокуратор. — Совсем нет! Это самая обычная планета. В большей или меньшей мере ее можно назвать свинарником, ужасной дырой, выгребной ямой, для ее описания подойдет почти любое другое уничижительное определение, которое придет вам в голову. И все же, несмотря на всю тошнотворность этой планеты, она никак не может претендовать на уникальность и остается самой обычной планетой, на которой живут грубые и нищие люди.

— Но эта планета радиоактивна, — возразил Арвардан, немного ошеломленный градом посыпавшихся на него не вполне последовательных обвинений.

— Ну и что? В Галактике есть тысячи радиоактивных планет и на некоторых уровень радиоактивности намного выше, чем на Земле.

Тут их внимание привлек мягко скользивший автоматический бар. Он остановился на таком расстоянии, что до него легко можно было дотянуться рукой.

Энниус жестом указал на бар и спросил гостя:

— Что вы предпочитаете?

— Все равно. Может быть, лимонный коктейль.

— Можно и коктейль. В баре есть все необходимые компоненты… Вам с ченси?

— Добавьте ченси, но совсем немного, — сказал Арвардан и пальцами показал слой не толще миллиметра.

— Через минуту все будет готово.

Где-то в глубинах бара (вероятно, самого популярного порождения человеческого гения) заработал невидимый неодушевленный бармен, электронный мозг которого смешивал необходимые компоненты не в мерных стаканчиках, а отсчитывая молекулу за молекулой всегда в абсолютно точном соотношении, недостижимом для любого самого искушенного, самого артистичного бармена-человека.

Как бы из ничего возникли высокие бокалы, которые, казалось, только и ждали этой минуты в своих нишах.

Арвардан взял бокал с зеленоватой жидкостью и на секунду щекой ощутил его прохладу.

Потом он поднес бокал к губам и попробовал коктейль.

— Отлично приготовлено, — сказал он и поставил бокал в удобный подстаканник в ручке кресла. — Вы правы, прокуратор, есть тысячи радиоактивных планет, но только одна из них населена. Только эта планета, прокуратор.

— Что ж, — Энниус пригубил свой бархатистый напиток. Казалось, его суждения стали более мягкими. — В этом смысле, возможно, Земля уникальна. Незавидная особенность.

— Но дело не только в уникальности в статистическом смысле, — задумчиво продолжал Арвардан, время от времени отпивая глоток коктейля. — Отсюда следует несколько потенциально очень важных выводов. Биологи доказали или, во всяком случае, утверждают, что доказали, будто бы жизнь не может развиваться на планетах, на которых уровень радиоактивности атмосферы и океана превышает определенную критическую величину… А уровень радиоактивности на Земле намного больше этой критической величины.

— Интересно. Я этого не знал. Мне кажется, это доказывает, что жизнь на Земле принципиально отличается от жизни на других планетах Галактики… Вас такой вывод должен устраивать, ведь вы из системы Сириуса, — при этом Энниус насмешливо улыбнулся, затем более доверительно продолжил: — Вам известно, что наибольшая трудность в управлении этой планетой заключается в сложностях борьбы с распространившимися в секторе Сириуса сильными антиземными настроениями? И эти настроения вызывают еще более сильную ответную реакцию землян. Конечно, я не хочу сказать, что враждебное отношение к землянам в той или иной мере не встречается в других секторах Галактики, но там оно не так распространено, как в системе Сириуса.

— Лорд Энниус, я никак не могу согласиться с этими обвинениями, — горячо и нетерпеливо возразил Арвардан. — По отношению к землянам во мне не больше нетерпимости, чем в любом другом человеке. Как ученый я глубоко убежден в единстве человечества, в том числе и населения Земли. В принципе возможно существование только одной формы жизни, основой которой являются коллоидные системы белковых комплексов, то есть то, что мы называем протоплазмой. Влияние радиоактивности, о чем я только что говорил, распространяется не на какие-то определенные расы человека и даже не на ограниченное число каких-либо форм жизни. Радиоактивность воздействует на любые живые организмы, поскольку механизм этого воздействия определяется квантово-химическими свойствами белковых молекул. Радиоактивность одинаково влияет на вас, на меня, на землян, на пауков и на микроорганизмы.

Видите ли, белки представляют собой — возможно, нет необходимости напоминать вам об этом — невероятно сложное сочетание аминокислот и некоторых других специфических соединений и имеют запутанную трехмерную структуру, неустойчивую, как солнечный луч в пасмурный день. Неустойчивость белков и есть сама жизнь, поскольку живой организм, стараясь сохранить свою индивидуальность, вынужден постоянно изменять свое положение и положение составляющих его молекул, которые можно уподобить длинному шесту, балансирующему на носу акробата.

Но прежде чем возникнет жизнь, из неорганических веществ должно быть построено это чудесное соединение — белок. Поэтому сначала под воздействием энергии солнечного излучения в огромных сосудах, которые мы называем океанами, постепенно образуются все более и более сложные органические молекулы: в одном направлении из метана синтезируются сначала формальдегид, потом сахара и крахмалы, а в другом — мочевина превращается в аминокислоты и белки. Конечно, соединение атомов в молекулы и расщепление молекул происходит случайно, и на одной планете процесс может тянуться миллионы лет, а на другой — только несколько веков. Гораздо более вероятно, конечно, что процесс затянется на миллионы лет. В сущности, скорее всего белки и сахара вообще так и не образуются.

Теперь специалисты в области физической органической химии с очень большой достоверностью выяснили все происходящие при этом последовательные реакции, особенно их энергетику, то есть изменения энергии, связанные с перемещением атомов. Сейчас уже не приходится сомневаться, что некоторые важнейшие стадии построения живых систем осуществляются только в отсутствие энергии излучения. Если вам, прокуратор, это покажется странным, я могу лишь сказать, что, например, фотохимия, то есть отрасль химии, изучающая реакции, которые индуцируются энергией излучения, достигла очень больших успехов; ей известно бесчисленное множество очень простых реакций, которые протекают в прямом или обратном направлении в зависимости от того, происходят они в присутствии или в отсутствие квантов света.

На обычных планетах соответствующая звезда является единственным или по меньшей мере важнейшим источником лучистой энергии. Под покровом облаков или ночью соединения углерода и азота взаимодействуют друг с другом так, как они могут взаимодействовать только в отсутствие тех ничтожных порций световой энергии, которые посылает в их гущу звезда. Кванты света подобны шару, брошенному в центр скопления бесконечно большого числа бесконечно малых кеглей.

Напротив, на планетах с высоким уровнем радиоактивности независимо от того, светит звезда или нет, каждая капля воды даже самой темной ночью, даже на пятикилометровой глубине испускает быстрые гамма-лучи, которые, сталкиваясь с атомами углерода, — активируя их, как говорят химики, — заставляют их реагировать строго определенным образом, совсем не так, как в живом организме.

Арвардан допил коктейль и поставил бокал на терпеливо ожидавший бар. Бокал мгновенно исчез в специальном отделении бара, где будет вымыт, стерилизован и заполнен другим напитком.

— Еще коктейль? — предложил Энниус.

— Возможно, после обеда, — ответил Арвардан. — Пока достаточно.

Энниус побарабанил тонкими длинными пальцами по ручке кресла и сказал:

— Вы очень образно описали процесс, но если это так, то какова же история жизни на Земле? Как она развивалась?

— Вот видите, даже вас заинтересовала эта проблема. Ответ, мне кажется, прост. Да, при определенном уровне радиоактивности зарождение жизни невозможно, но в то же время такой уровень может оказаться недостаточным для уничтожения уже существующей жизни. Повышенная радиоактивность может как-то видоизменить живые организмы, не приводя к их гибели, конечно, если это повышение не чрезмерно велико… Видите ли, здесь все дело в различии химических процессов. В первом случае речь идет о предотвращении образования сравнительно простых молекул, а во втором — о расщеплении уже образовавшихся сложных молекул. Это совсем не одно и то же.

— Не могу сообразить, что из этого следует, — сказал Энниус.

— Разве это не ясно? Жизнь на Земле возникла до того, как планета стала радиоактивной. Мой дорогой прокуратор, это единственное объяснение существования жизни на Земле, не противоречащее ни теоретической химии, ни доброй половине всех других наук.

Энниус с удивлением и недоверием смотрел на Арвардана:

— Очевидно, вы шутите?

— Почему?

— Как же планета может стать радиоактивной? Радиоактивные элементы живут в коре планеты миллионы и миллиарды лет. Они должны были существовать практически всегда. Во всяком случае, так нам говорили даже на подготовительных курсах юридического факультета.

— Лорд Энниус, но ведь есть еще так называемая искусственная радиоактивность, которая вырабатывается в гигантских масштабах. Известны тысячи ядерных реакций, в результате которых образуются всевозможные радиоактивные изотопы. Так вот, предположим, что люди использовали какие-то ядерные реакции в промышленности без соответствующих систем контроля и безопасности или даже в качестве оружия, если только можно себе представить войну на одной планете, тогда большая часть почвы на планете должна была приобрести искусственную радиоактивность. Что вы скажете на это?

Кроваво-красное солнце спряталось за вершинами гор, и в лучах заходящего светила тонкое лицо Энниуса тоже, казалось, приобрело красноватый оттенок. Подул легкий вечерний ветерок, и навевающее дремоту жужжание тщательно подобранных видов насекомых, копошащихся вблизи искусственного грунтового слоя, стало еще более умиротворяющим.

— Мне ваша гипотеза представляется в высшей степени умозрительной. Во-первых, я не могу себе представить, что можно использовать ядерные реакции в военных целях или как можно допустить, чтобы эти реакции в такой мере вышли из-под контроля…

— Конечно, сэр, вы склонны недооценивать опасность ядерных реакций, потому что живете в такое время, когда контроль над ними не составляет труда. Ну а если какая-то армия использовала ядерное оружие прежде, чем были разработаны системы защиты? Представьте себе, например, что кто-то начал применять зажигательные бомбы до того, как стало известно, что их можно погасить песком или водой?

— Гм, — сказал Энниус. — Вы говорите, как Шект.

— Кто такой Шект? — оживился Арвардан.

— Землянин. Один из немногих приличных землян. Я имею в виду, такой человек, с которым может разговаривать джентльмен. Он физик. Как-то он мне рассказывал, что, возможно, Земля не всегда была радиоактивной.

— Ах так… Ну что ж, в этом нет ничего удивительного, потому что эта гипотеза была известна задолго до меня. Она изложена в «Книге древних» — передававшейся из поколения в поколение мифической истории древней Земли. Я лишь повторяю то, что написано в этой книге, естественно, переводя ее чрезмерно образные выражения на язык современной науки.

— «Книга древних»? — удивленно и немного испуганно переспросил Энниус. — Где вы могли ее достать?

— В разных местах. Это было не так просто, и каждый раз мне удавалось получить лишь разрозненные части. Конечно, для моих исследований все эти старинные предания о нерадиоактивной Земле, даже очень далекие от науки, чрезвычайно важны… А почему вы спрашиваете?

— Потому что одна из радикальных сект землян считает эту книгу своей святыней. Ее запрещено читать инопланетянам. Разумеется, пока вы на Земле, я не стану болтать направо и налево, что вы ее читали. Здесь жителей других планет линчевали и за менее серьезные проступки.

— Вы говорите так, будто полиция Империи не имеет здесь никакой власти.

— В случаях святотатства не имеет, доктор Арвардан.

Мелодичная музыка перешла в вибрирующий звук, удивительно гармонировавший с тихим шелестом листвы на деревьях. Звук постепенно затихал, как бы не желая расставаться с прекрасным окружением.

Энниус встал.

— Кажется, подошло время обеда. Не согласитесь ли вы, сэр, присоединиться к нам и насладиться таким гостеприимством, какое только может себе позволить этот осколок Империи?

Во дворце Энниуса причины устраивать изысканные обеды появлялись не слишком часто. Очередной повод для такого обеда, пусть и не очень серьезный, не следовало упускать. Прием оказался роскошным: число блюд было невероятно велико, мужчины блистали элегантностью, а женщины покоряли своей обворожительностью. К тому же с доктором Б. Арварданом, прибывшим с планеты Баронн системы, Сириуса, носились как со знаменитостью сверх всякой меры.

Арвардан воспользовался обедом, чтобы в завершающей его части повторить всем присутствовавшим многое из того, что накануне он рассказывал Энниусу. Впрочем, на этот раз его зажигательная речь пользовалась заметно меньшим успехом.

К Арвардану наклонился напыщенный джентльмен в форме полковника и снисходительно, как обычно обращаются военные к школьникам, сказал:

— Доктор Арвардан, если я правильно вас понял, вы хотите доказать, что эти негодяи-земляне принадлежат к древней расе, от которой, возможно, когда-то произошло все человечество?

— Полковник, пока я этого не утверждаю, но мне кажется, такая интересная возможность не исключена. Я очень надеюсь, что через год смогу представить исчерпывающие доказательства.

— Доктор, — возразил полковник, — если вы найдете такие доказательства, в чем я очень сомневаюсь, вы меня крайне удивите. Я живу на Земле уже четыре года и накопил немалый опыт. Я считаю этих землян, любого из них, жуликами и мошенниками. В интеллектуальном развитии они явно отстают от нас. В них нет той искры, благодаря которой человечество расселилось по всей Галактике. Они ленивы, суеверны, скупы, в них нет и намека на благородство души. Покажите мне землянина, который во всех отношениях был бы равен настоящему человеку, — вам или мне, например. Тогда я поверю, что он может быть представителем расы, от которой когда-то произошли и мы. Но до этого, нет, увольте, я никак не могу согласиться с вашей гипотезой.

Осанистый мужчина, сидевший на углу стола, неожиданно добавил:

— Говорят, хороший землянин — это мертвый землянин, но даже и тогда он обычно воняет, — сказал и громко расхохотался.

Арвардан нахмурился и, не отрывая глаз от своей тарелки, сказал:

— Я не хотел бы сейчас обсуждать проблему расовых различий, тем более что она не имеет отношения к обсуждаемому вопросу. Я говорю о доисторических землянах. Их ныне живущие потомки долго были изолированы и оказались в самых необычных условиях, и тем не менее я не стал бы пренебрегать ими.

Арвардан повернулся к Энниусу и сказал:

— Милорд, если мне не изменяет память, перед обедом вы упомянули об одном землянине.

— О землянине? Не помню.

— О физике. Его фамилия Шект.

— Ах да. Да.

— Возможно, вы имели в виду Аффрета Шекта?

— Да. Вы слышали о нем?

— Кажется, слышал. Как только вы назвали это имя, я постоянно пытался вспомнить, где я его слышал. Кажется, теперь я понял, кого вы имели в виду. Он работает в Институте ядерных исследований в… ах, как же называется это проклятое место? — Арвардан стукнул ладонью по лбу. — В Чикс?

— Да, это он. Так чем же он вас заинтересовал?

— Только одним. В августовском номере журнала «Успехи физики» была опубликована его статья. Я обратил на нее внимание, потому что меня интересует все, так или иначе связанное с Землей, а во всегалактических журналах статьи землян появляются очень редко… Впрочем, сейчас я хочу сказать другое. Этот человек заявил, что он разработал прибор, названный синапсифайером, который предназначен для улучшения способности млекопитающих к обучению.

— В самом деле? — немного резковато откликнулся Энниус. — Я не слышал об этом.

— Могу дать вам ссылку. Довольно интересная статья, хотя, конечно, я не могу похвастаться, что понял весь ее математический аппарат. Он проводил испытания на местных животных — кажется, они называют их крысами — и потом заставлял их решать задачу. Вы понимаете, о чем я говорю: чтобы получить пищу, животным нужно было найти путь через маленький лабиринт. В качестве контроля он взял крыс, не подвергавшихся действию синапсифайера, и обнаружил, что каждый раз синапсифицированные крысы решали задачу в среднем в три раза быстрее… Полковник, вы понимаете важность этого открытия?

Затеявший дискуссию полковник безразличным тоном ответил:

— Нет, не понимаю.

— Тогда я объясню. Я глубоко убежден, что любой ученый, даже землянин, способный выполнить такую работу, по своему интеллектуальному уровню по меньшей мере не уступает мне и, если простите такое нахальство, вам тоже.

Энниус перебил Арвардана:

— Прошу прощения, доктор Арвардан. Я хотел бы вернуться к синапсифайеру. На людях Шект проводил эксперименты?

— Сомневаюсь, лорд Энниус, — рассмеялся Арвардан. — В процессе синапсифицирования погибали девять из десяти крыс. Пока его метод не будет существенно улучшен, едва ли он осмелится проводить опыты на человеке.

Энниус снова сел в кресло. Он нахмурился, до конца обеда ничего не ел и не проронил ни слова.

Ближе к полуночи все еще мрачный и в глубине души чрезвычайно обеспокоенный прокуратор покинул гостей и, предупредив только свою жену, на личном лайнере отправился в двухчасовой полет до города Чика.

Так получилось, что в тот же день, когда Арбин Марен привез Джозефа Шварца в Чику в качестве подопытного для испытаний синапсифайера Шекта, доктор Шект больше часа разговаривал с глазу на глаз не с кем-нибудь, а с самим прокуратором Земли.