2. ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ЧУЖЕСТРАНЦА

В этот прохладный вечер Лоа Марен и ее флегматичный муж Арбин играли в карты. В инвалидной коляске, управляемой электродвигателем, сидел старик. Он сердито зашелестел газетой и позвал:

— Арбин!

Арбин Марен ответил не сразу. Обдумывая следующий ход, он осторожно погладил тонкие, гладкие прямоугольники карт, потом, выбрав наконец подходящий вариант, безразлично откликнулся:

— Что тебе нужно, Гру?

Поседевший Гру, вытянув шею, свирепо рассматривал своего зятя. Потом снова зашелестел газетой. Почему-то этот звук приносил ему большое облегчение. Боже мой, должен же быть у человека хоть какой-нибудь способ выразить свои эмоции, если он кипит энергией, но привязан к инвалидному креслу, потому что у него вместо ног две бесчувственные палки. Поэтому Гру и нужна была газета. Газетой он шелестел, газетой указывал, иногда газетой же колотил по чему попало.

Гру знал, что где-то на Земле есть специальные машины для передачи новостей, которые выдают микрофильмы — блоки последних известий. А для просмотра микрофильмов годятся те же обычные проекторы, что и для книг. Но над этими машинами Гру только молчаливо посмеивался. Дурацкий модный способ!

— Ты читал об археологической экспедиции, которую посылают на Землю? — спросил Гру.

— Нет, — все так же безразлично ответил Арбин.

Ответ был известен Гру заранее, потому что, кроме него, еще никто не успел пролистать газету, а от видеогазет их семья отказалась еще в прошлом году. Но на самом деле его вопрос был только предлогом для начала разговора.

— Да, — продолжал Гру, — прилетает экспедиция. К тому же она финансируется Империей. А как вам нравится вот это? — и он начал читать искаженным голосом, то замедляя, то ускоряя темп, как часто почему-то получается, когда читают вслух: — Бел Арвардан, ведущий научный сотрудник Имперского археологического института, в интервью корреспонденту «Галактик пресс» выразил надежду, что археологические исследования, которые предполагается провести на планете Земля, расположенной на окраине сектора Сириуса (см. карту), дадут чрезвычайно ценные результаты. «Земля, — сказал он, — с ее архаичной цивилизацией и уникальной окружающей средой породила своеобразную культуру, изучением которой наши социологи слишком долго пренебрегали, если не принимать во внимание не самые удачные попытки регулировать деятельность местного правительства. У меня есть все основания полагать, что в ближайшие год-два наши так называемые фундаментальные концепции развития общества и человеческой цивилизации претерпят революционные изменения». И так далее и тому подобное, — торжественно закончил Гру.

Арбин слушал невнимательно и пробормотал:

— Что он имеет в виду под «своеобразной культурой»?

Лоа Марен вообще не слушала отца. Она сказала только:

— Арбин, тебе ходить.

— Да, — продолжал Гру, — вот и у тебя, наверное, на языке вертится вопрос, почему «Трибюн» напечатала все это? Ты же знаешь, без веской причины они не напечатали бы информацию «Галактик пресс» и за миллион имперских кредитов.

Отклика Гру не дождался и сам себе ответил:

— Потому что здесь редакционная статья на эту же тему. Статья на целую страницу, в ней разносят этого несчастного Арвардана в пух и прах, а за что? Парень собирается прилететь сюда с научными целями, а они из кожи лезут, чтобы его не пустить. Ты только посмотри на эту трескотню! Ты только взгляни! — Гру сунул газету Арбину. — Прочти, неужели тебя это не интересует?

Лоа Марен положила карты на стол и поджала свои тонкие губы.

— Отец, — сказала она, — у нас и без того был тяжелый день, поэтому не приставай к нам сейчас с этой политикой. Может, попозже, а? Я прошу тебя, отец.

Гру нахмурился и сердито передразнил дочь:

— Я прошу тебя, отец! Я прошу тебя, отец! Кажется, вы изрядно устаете от своего старого отца, если вам жалко для него даже нескольких слов о текущих событиях. Похоже, я вам мешаю, сидя здесь в углу и заставляя вас работать за троих… Но кто в этом виноват? У меня достаточно сил, я хочу работать. Вам же известно, что я мог бы вылечить ноги и тогда стал бы не слабее, чем был прежде, — Гру с силой, резко и звучно шлепнул себя по ногам, но только услышал, а не почувствовал удар. — Единственная помеха — мой возраст. Я слишком стар, чтобы меня стоило лечить. Может быть, в этом и заключается «своеобразие» нашей культуры? Как еще можно назвать мир, в котором человек может и хочет работать, но ему не дают такой возможности? Боже мой, кажется, наступает время прекратить всю эту ерунду с нашими так называемыми «особыми учреждениями». Никакие они не особые, они ненормальные! Я думаю…

Гру переполняла злоба, он покраснел, начал размахивать руками.

Арбин встал, подошел к инвалидной коляске и с силой сжал плечо старика.

— Что тебя так расстраивает, Гру? Я прочту статью, как только ты расстанешься с газетой.

— Конечно, но что толку, если ты наверняка будешь согласен с ней? Все вы, молодые, — бесхарактерные, тряпки, настоящие марионетки в руках Древних.

— Успокойся, отец, — резко сказала Лоа. — На эту тему лучше не надо.

Лоа замолчала прислушиваясь. Конечно, она не могла сказать, на какую именно тему лучше не говорить, но…

У Арбина мороз по коже пробежал; так было всегда, когда речь заходила о Древних. Говорить, как Гру, смеяться над древней культурой Земли и многое другое — все это далеко не безопасно.

Да, это называли ассимиляционизмом. Арбин поперхнулся, уродливое какое-то слово, даже если его произносишь про себя.

Конечно, когда Гру был молод, много болтали о том, что пора выбрать новый путь, но тогда были другие времена. Уж это-то Гру следовало знать, да, наверное, он и знал, только ведь не просто рассуждать здраво и разумно, если ты привязан к инвалидному креслу и обречен считать дни, оставшиеся до очередной переписи.

Судя по всему, замечание Лоа не слишком задело Гру, но он ничего не сказал. Постепенно он все больше и больше успокаивался, газетный текст все чаще расплывался у него перед глазами. Он еще не добрался до спортивных страниц, чтобы, как обычно, детально и критически разобрать все статьи, а его голова уже медленно упала на грудь, он тихо захрапел, и газета, прошелестев в последний раз, выпала у него из рук.

— Может быть, мы к нему недостаточно внимательны, — встревоженно прошептала Лоа. — Такому человеку, как отец, сейчас должно быть особенно тяжело. По сравнению с тем, как он жил раньше, сегодняшнее существование должно ему казаться чем-то вроде смерти.

— Ничего подобного, Лоа! У него есть любимые газеты и книги. Оставь его в покос! Небольшое возбуждение только взбодрит его. Теперь несколько дней он будет спокоен и счастлив.

Арбин снова принялся изучать свои карты. Только он решился наконец вытянуть одну из них, как послышался стук в дверь и хриплый крик, в котором невозможно было разобрать ни слова.

Рука Арбина дернулась и замерла. Лоа со страхом смотрела на мужа, ее нижняя губа задрожала.

— Убери Гру. Быстро!

Арбин не успел закончить фразу, как Лоа уже стояла за инвалидным креслом и что-то убаюкивающе шептала старику.

Но при первом же движении кресла Гру открыл рот, проснулся, распрямился и машинально потянулся за газетой.

— В чем дело? — раздраженно и довольно громко спросил он.

— Тихо! Все в порядке, — растерянно пробормотала Лоа и покатила кресло в соседнюю комнату. Она прикрыла дверь и прислонилась к ней спиной, дыхание ее участилось, глазами она искала мужа. В дверь снова застучали.

Перед открывшейся дверью они стояли рядом, заняв почти оборонительную позицию, и совсем не гостеприимно смотрели на невысокого полного мужчину, беспомощно улыбавшегося им.

Подчеркнуто вежливо Лоа спросила:

— Можем ли мы чем-нибудь вам помочь? — и тут же отпрянула назад, потому что мужчина открыл рот, будто хотел что-то сказать, но пошатнулся и невольно вытянул руку вперед, пытаясь удержаться на ногах.

— Он болен? — в замешательстве спросил Арбин. — Лоа, помоги мне внести его.

Через несколько часов в тишине своей спальни Лоа и Арбин не спеша готовились ко сну.

— Арбин, — позвала Лоа.

— Что?

— Это не опасно?

— Опасно? — Арбин, казалось, нарочно не хотел понимать, о чем говорит Лоа.

— Я хотела сказать, пустить этого человека в дом не опасно? Кто он?

— Откуда я знаю? — раздраженно ответил Арбин. — Кто бы он ни был, нельзя же отказать в приюте больному человеку. Если у него не окажется регистрационного знака, завтра мы сообщим в районный отдел безопасности, вот и все, — он отвернулся, явно стараясь уйти от разговора.

Впрочем, скоро его жена снова нарушила молчание. Более настойчиво, тонким голосом она спросила:

— Ты думаешь, он не может быть агентом Общества древних? Ведь у нас Гру, сам знаешь.

— Из-за того, что он сказал вечером? Ты это имеешь в виду? Ну, это уж слишком. Я не хочу обсуждать такую чепуху.

— Ты отлично понимаешь, что я имею в виду совсем другое. Я хотела сказать, что мы незаконно укрываем Гру уже два года. Ты знаешь, что мы нарушаем, пожалуй, один из самых строгих законов.

— Мы никому не делаем ничего плохого, — пробормотал Арбин. — Ведь мы же выполняем нашу норму, норму трех рабочих. А если так, что здесь подозрительного? Мы даже не выпускаем его из дому.

— Они могли обнаружить инвалидное кресло. Ведь двигатель и всякие приспособления тебе пришлось покупать на стороне.

— Лоа, не начинай все сначала. Я уже много раз объяснял, что для этого кресла я не покупал ничего, кроме обычного кухонного оборудования. Кроме того, наш гость ничем не похож на агента Общества. Или ты думаешь, что они способны на такой сложный трюк только ради того, чтобы выследить несчастного старика в инвалидном кресле? Разве они не могут прийти днем с обычным ордером на обыск? Пожалуйста, постарайся рассуждать логично.

— Арбин, — сказала Лоа, и ее глаза вдруг загорелись, — если ты так уверен, а я на это и рассчитывала, тогда он должен быть инородцем. Он не может быть землянином.

— Почему не может? Это еще смешней. Почему какой-то гражданин Империи должен прилететь сюда, почему из всех планет он должен выбрать именно Землю?

— Не знаю! Нет, пожалуй, знаю. Может быть, где-то там он совершил серьезное преступление, — Лоа сразу поверила в собственную выдумку и принялась развивать се. — А почему бы и нет? Вполне может быть. Для преступника спрятаться на Земле очень удобно. Разве здесь кто-нибудь будет его искать?

— Если он инородец. А какие у тебя доказательства?

— Он не говорит на нашем языке, ведь так? Можешь мне поверить. Ты понял хоть одно его слово? Значит, он прилетел из какого-то очень далекого уголка Галактики, где люди говорят на странных диалектах. Я слышала, жителям Формалхаута приходится учить почти совсем незнакомый язык, чтобы их поняли члены Имперского суда на Транторе… Разве ты не понимаешь, что все это значит? Если он не землянин, он не зарегистрирован в Департаменте переписи и будет только рад, если мы не сообщим о нем. Можно заставить его работать на ферме вместо отца, тогда нас снова будет не двое, а трос, и в следующем сезоне мы легко выполним задание… Даже сейчас он мог бы помочь нам с уборкой урожая.

Лоа тревожно смотрела на мужа. В нерешительности Арбин долго раздумывал, что сказать, потом нашелся:

— Ладно, Лоа, давай спать. Утро вечера мудренее, вот утром обо всем и поговорим.

Перешептывание закончилось, свет выключили, и скоро весь дом погрузился в сон.

На следующее утро наступила очередь Гру разбираться в случившемся. Арбин с надеждой обратился к своему тестю, рассчитывая найти в нем уверенность, которой самому так не хватало.

— Очевидно, Арбин, — сказал Гру, — ты беспокоишься только из-за того, что я зарегистрирован как рабочий, поэтому вам приходится выполнять задание за троих. Я устал быть нахлебником. Я живу уже второй лишний год. С меня хватит.

Арбин был разочарован.

— Но я говорил совсем не о том и не собирался намекать, что ты живешь нахлебником.

— Пусть так, какая разница? Через два года будет перепись, и все равно я уйду.

— По крайней мере ты сможешь читать свои любимые книги и отдыхать еще два года. Какая нам необходимость отнимать все это у тебя?

— Необходимость понятна: другие лишены и этого. А что будет с тобой и Лоа? Когда придут за мной, могут забрать и вас. Кем же мне надо быть, чтобы из-за нескольких паршивых лет жизни…

— Замолчи, Гру. Мне не нравится этот спектакль. Тебе много раз говорили, что мы собираемся делать. Мы сообщим о тебе за неделю до переписи.

— Похоже, вы собираетесь обмануть врача?

— Мы подкупим врача.

— Гм. А этот гость — еще одно преступление. Ведь его вы тоже собираетесь скрывать?

— Потом мы его отпустим. Ради Бога, не думай об этом сейчас. У нас еще целых два года. Что нам делать с ним сегодня?

— Чужестранец, — размышлял Гру. — Попросил приютить. Пришел неизвестно откуда. Говорит непонятно что… Не знаю, что и посоветовать…

— Он смирный, — сказал Арбин, — и, кажется, напуган до смерти. Он не причинит нам вреда.

— Напуган, да? А если он слабоумный? Если его бормотание совсем не чужой диалект, а просто бред сумасшедшего?

— На бред сумасшедшего непохоже, — возразил Арбин, но при этом беспокойно заерзал.

— Ты говоришь так, потому что хочешь извлечь из него пользу… Хорошо, я скажу, что тебе надо делать. Отвези его в город.

— В Чику? — в ужасе переспросил Арбин. — Это будет конец.

— Совсем нет, — уверенно возразил Гру. — Твоя беда в том, что ты не читаешь газет. К счастью для этой семьи, я читаю. Оказывается, в Институте ядерных исследований изобрели прибор, который должен облегчать обучение человека. В воскресном приложении этому прибору отведена целая страница. Так вот им нужны добровольцы. Забери нашего гостя, и пусть он будет добровольцем.

Арбин покачал головой.

— Ты с ума сошел, — сказал он. — Гру, ничего подобного делать нельзя. Прежде всего спросят его регистрационный номер. Наверняка окажется, что номера у него нет. Мы только навлечем на себя подозрения, а потом отдел безопасности доберется и до тебя.

— Не доберется. Видишь ли, Арбин, ты во всем неправ. Институту нужны добровольцы по той простой причине, что эта машина только экспериментальная. Очень может быть, что она уже убила не одного человека. Я уверен, там не будут задавать лишних вопросов. Если же наш гость умрет, ему, наверное, будет не хуже, чем сейчас… Арбин, подай мне книжный проектор и поставь шестую кассету. И принеси мне газету сразу же, как только она придет, хорошо?

Когда Шварц открыл глаза, было уже за полдень. Он почувствовал тупую, сжимающую сердце боль, которая рождалась почти сама собой при одной лишь мысли о том, что по утрам он больше не увидит рядом свою жену, что он навсегда потерял родной мир…

Однажды он уже испытывал такую боль. В памяти Шварца всплыли очень живые и яркие, давно забытые сцены. Вот он, еще совсем молодой, стоит на снегу в деревне… рядом ждут сани… в конце этого длинного путешествия был поезд… а потом еще большой корабль…

На какое-то мгновение щемящий душу страх за родной, с детства знакомый мир объединил его с тем двадцатилетним парнем, который эмигрировал в Америку.

Шварц вскочил на ноги, когда лампочка над дверью мигнула и он услышал баритон своего хозяина; конечно, он не понял ни слова. Затем дверь открылась — на завтрак ему принесли незнакомую мучнистую массу, которая по вкусу (но не по запаху) немного напоминала кукурузную кашу, и молоко.

Шварц поблагодарил и энергично закивал головой.

Хозяин сказал что-то в ответ и взял сорочку Шварца, висевшую на спинке стула. Он тщательно осмотрел ее со всех сторон, особенно пуговицы. Потом хозяин повесил сорочку на прежнее место, открыл задвижную дверь стенного шкафа, и тут Шварцу бросились в глаза необычные стены теплого молочного цвета.

— Пластик, — пробормотал про себя Шварц, прибегая к этому обычному для дилетанта очень, растяжимому понятию. Еще он заметил, что в комнате не было ни одного угла, а все плоские поверхности соединялись одна с другой плавными закруглениями.

Хозяин протянул Шварцу какие-то предметы и жестами показал, что нужно сделать. Ошибиться было невозможно: от Шварца требовалось, чтобы он умылся и переоделся.

Шварц подчинился и с помощью хозяина кое-как справился с этим. Он пожалел, что не нашел бритвы, попытался жестами объяснить, что ему нужно, но хозяин сказал что-то непонятное и с явным отвращением взглянул на него. Шварц поскреб седую щетину и шумно вздохнул.

Потом его повели к крохотному вытянутому двухколесному автомобилю и знаками предложили сесть на заднее сиденье. Автомобиль мчал их по безлюдной дороге, пока прямо перед ними не показались низкие ослепительно белые здания, а далеко впереди — голубой водоем. Шварц оживился.

— Чикаго? — спросил он, указывая на здания.

Это была последняя, очень слабая надежда, потому что, конечно, он никогда не видел ничего менее похожего на Чикаго.

Хозяин промолчал.

И последняя надежда умерла.