17. ИЗМЕНИТЕ СВОЕ РЕШЕНИЕ!

Прошел уже час с тех пор, как Арвардан с трудом пришел в себя и обнаружил, что он беспомощно, как туша говядины в лавке мясника, валяется на скамье. И за этот час совсем ничего не произошло. Ничего, кроме этого лихорадочного, непоследовательного разговора, который разве что помог скоротать невыносимо медленно тянущееся время.

Все это не случайно, все было задумано с определенной целью. В этом Арвардан был уверен. Их, беспомощно валявшихся на скамьях, даже не сочли необходимым охранять, им дают понять, что не считают их опасными, что перед своими врагами они невероятно слабы и ничтожны. Упрямое сознание никак не могло смириться с таким унижением; когда придет палач, он не встретит никакого или почти никакого сопротивления.

Арвардан понял, что настало время нарушить молчание. Он сказал:

— Надо полагать, эта комната прослушивается. Нам следовало бы быть поосторожней в наших разговорах.

— Нет, не прослушивается, — спокойно возразил Шварц, как бы констатируя нечто очевидное. — Никто нас не слушает.

С языка Арвардана чуть было не сорвалось привычное «Как вы можете знать?», но он вовремя спохватился и промолчал.

Подумать только, оказывается, существует такая невероятная сила! И эта сила не в его руках, а в руках человека из прошлого, который называет себя землянином и хочет смерти!

Перед глазами Арвардана была только часть потолка. Повернув голову в одну сторону, он мог краем глаза уловить угловатый профиль Шекта, в другую — пустую стену. Если приподнять голову, то на мгновение удавалось увидеть бледное, усталое лицо Полы.

Время от времени его мозг сверлила одна и та же мысль: ведь он — представитель Империи, Боже мой, Империи, гражданин Галактики! И тогда его положение казалось ему особенно диким, несправедливым; было что-то чрезвычайно неприятное в том, что его жизнью и смертью распоряжались земляне.

Потом эта мысль отошла на второй план.

Могли бы положить его и рядом с Полой… Впрочем, нет, так даже лучше. Сейчас у него не слишком вдохновляющий вид.

— Бел? — обращение Полы прозвучало единым звуком и почему-то показалось Арвардану особенно приятным перед неизбежной гибелью.

— Что, Пола?

— Как вы думаете, они скоро придут?

— Может быть, скоро, дорогая… Все так плохо. Мы упустили целых два месяца, не так ли?

— Это моя вина, — прошептала Пола. — Моя вина. А теперь у нас отняли даже эти последние минуты. Это уже… слишком…

Арвардан не ответил. Он снова взялся перебирать тысячи вариантов спасения, отчаянно стараясь найти самый надежный путь. Мне это только кажется, подумал он, или я действительно начинаю чувствовать под собой жесткий пластик скамьи? Сколько будет продолжаться паралич?

Необходимо заставить Шварца помочь. Арвардан попытался контролировать свои мысли, заранее зная, что это бесполезно.

— Шварц, — позвал он.

Шварц был так же беспомощен, как и другие пленники, но к его страданиям добавлялось еще одно не зависевшее от его воли обстоятельство: в его сознании совмещались мысли и страдания всех четырех пленников.

Если бы Шварц оказался здесь один, он уже давно нашел бы себе утешение в мечтах о предстоящем вечном мире и покое, давно поборол бы последние следы той любви к жизни, которая еще совсем недавно — два или три дня назад? — заставила его бежать с фермы. Но сейчас это была совершенно невозможно, сейчас ему постоянно мешало ощущение беспомощности и ужаса перед неизбежным концом, которое, как пелена, обволакивало сознание Шекта, мешали и почти отчаявшееся, но никак не желавшее смириться сильное, деятельное сознание Арвардана, и глубокая трогательная печаль Полы.

Неплохо было бы экранировать свое сознание, отгородиться от чужих мыслей, подумал Шварц. Какое ему дело до страданий других? У него была своя жизнь, и смерть тоже будет своя.

Но мысли этих трех несчастных ненастойчиво, но постоянно просачивались в сознание Шварца, как бы проникая через мельчайшие щели.

Когда Арвардан обратился к нему, Шварц уже знал, что речь пойдет об их спасении, о том, что Шварц должен им помочь. Но почему он должен их спасать? Почему?

— Шварц, — вкрадчиво повторил Арвардан, — вы могли бы стать героем и при этом остаться в живых. За что вы умрете здесь? За тех людей?

Но в это время Шварц вспоминал разные эпизоды своей молодости, отчаянно пытаясь составить из них сколько-нибудь цельную картину. Живые воспоминания о далеком и совсем недавнем прошлом в конце концов, заставили его возмутиться. Впрочем, ответил он спокойно и сдержанно:

— Да, я мог бы стать героем — и предателем тоже. Да, меня хотят убить, как вы сказали, те люди. Но, хотя вы назвали их людьми, в ваших мыслях были совсем другие слова. Я их не понял, но это были отвратительные слова. И не потому, что эти люди отвратительны сами по себе, а потому что они — земляне.

— Это неправда, — горячо возразил Арвардан.

— Это правда, — так же горячо парировал Шварц, — и все вы знаете это. Да, они хотят меня убить, но только потому, что считают меня таким же, как вы, ведь вы способны одним словом осудить целую планету, уничтожить ее своим презрением, медленно задушить ее одним лишь вашим невыносимым чувством превосходства. Что ж, теперь защищайтесь от этих жалких существ, от этого сброда, который как-то умудрился угрожать своим подобным божеству хозяевам. И не просите помощи у одного из них.

— Вы рассуждаете, как фанатик-землянин, — с удивлением отметил Арвардан. — Но почему? Разве вы страдали от нашего чувства превосходства? Вы сами сказали, что жили на многонаселенной независимой планете. Вы были землянином тогда, когда Земля была единственной носительницей разумной жизни. Значит, вы — один из нас, правителей Галактики. Зачем вам нужно связывать себя с этой умирающей планетой? Это совсем не та Земля, что сохранилась в вашей памяти. Старая Земля больше похожа на мою планету, чем на этот больной мир.

Шварц рассмеялся.

— Говорите, я — один из правителей? — сказал он. — Ладно, не будем углубляться. Не стоит тратить на это силы. Лучше возьмем, например, вас. Вы — прекрасный образчик тех, кого посылает нам Галактика. Вы терпимы и необычно великодушны, вы восхищаетесь собой, потому что относитесь к доктору Шекту как к равному. Но в глубине души — причем не слишком глубоко, потому что мне не составляет труда отчетливо видеть это в вашем сознании, — вы понимаете, что рядом с ним вы чувствуете себя неуютно. Вам не нравится, как он говорит или как он смотрит. В сущности, он вообще вам не нравится, и это несмотря на то, что он добровольно предлагает предать Землю… Да, а недавно вы поцеловали земную девушку и теперь считаете это недопустимой слабостью. Вы стыдитесь своего поступка…

— Боже мой, я совсем не… — отчаянно выкрикнул Арвардан. — Пола, не верьте ему. Не слушайте его.

Пола спокойно ответила:

— Бел, не оправдывайтесь и не придавайте словам Шварца слишком большого значения. Шварц проникает в ваше сознание очень глубоко, возможно, он затрагивает какие-то детские впечатления. Если бы он так же глубоко заглянул в мои мысли, то нашел бы примерно то же самое. Нечто очень похожее он обнаружил бы и в своем сознании, если бы потрудился вторгнуться в него так же бесцеремонно, как вторгается сейчас в наше.

Шварц почувствовал, что краснеет.

Не повышая тона, все таким же спокойным, тихим голосом Пола обратилась к Шварцу:

— Шварц, если вы можете исследовать сознание человека, загляните в мои мысли. Скажите, разве я участвовала в заговоре? Прозондируйте сознание моего отца. Скажите, разве это не правда, что он легко уклонился бы от «Закона о шестидесятилетии», если бы согласился сотрудничать с безумцами, которые собираются погубить Галактику? Что он выиграл своей изменой?.. И посмотрите еще раз, разве кто-то из нас желает зла Земле и ее жителям?

Вы сказали, что как-то мимолетно заглянули в сознание Балкиса. Не знаю, насколько глубоко вы проникли в эту мерзость. Когда он вернется, когда будет поздно что-либо предпринимать, прочтите его мысли еще раз. Убедитесь, что он безумец… а потом можете умирать!

Шварц молчал.

В разговор поторопился вступить Арвардан.

— Ладно, Шварц, теперь прощупайте мое сознание. Можете углубиться настолько, насколько вам захочется. Я родился на планете Баронн в системе Сириуса. Годы, когда формируется мировоззрение, я провел в атмосфере презрительного отношения к Земле и землянам, так что я уже ничего не могу поделать с теми глупостями и пороками, которые были заложены с детства. Но посмотрите внимательнее на поверхностные слои моего сознания и скажите, разве, став взрослым человеком, я не боролся со слепыми догмами в себе? Не в других, это было бы намного проще, я имею в виду — в себе самом, причем боролся так, как только мог.

Шварц, вы совсем не знаете нашей истории! Вы ничего не знаете о тех тысячелетиях и десятках тысячелетий, в течение которых человек завоевывал Галактику, о войнах и нищете. Вы ничего не знаете и о первых столетиях существования Империи, когда деспотизм и анархия поочередно сменяли друг друга. Наше Галактическое правительство стало достаточно представительным только за последние двести лет. Только в эти годы всем планетам были предоставлены культурная автономия и право полного самоуправления, а также право голоса в правительстве всей Галактики.

Во всей истории человечества не было другого периода без войн и нищеты. Только последние двести лет экономика Галактики развивается гармонично. Вы хотите все это разрушить и начать с нуля? И каким образом? С помощью деспотической теократии, умеющей разве что сеять всеобщую подозрительность и ненависть.

Недовольство землян понятно и законно. Когда-нибудь, если Галактика еще будет существовать, проблему Земли удастся решить. Но то, что замышляется сейчас, — это не решение. Вы знаете, что именно они намерены сделать?

Если бы у Арвардана были способности, так неожиданно обнаружившиеся у Шварца, он без труда увидел бы, что в его сознании происходит борьба. Впрочем, и не обладая такими способностями, Арвардан интуитивно понял, что в этот момент ему следует помолчать.

Шварц размышлял. После скоротечной эпидемии ужасной болезни все планеты должны обезлюдеть… Действительно ли он только землянин? Просто землянин? В юности он покинул Европу и эмигрировал в Америку, но разве после этого он стал другим человеком? И если позже люди оставили израненную, исковерканную Землю и отправились на другие планеты, то разве от этого они перестали быть землянами? Разве вся Галактика не принадлежит ему, Шварцу? И разве все они, все без исключения, не прямые потомки его и его братьев?

Шварц с трудом произнес:

— Хорошо, я с вами. Чем я могу помочь?

— На каком максимальном расстоянии вы можете зондировать сознание других людей? — тут же спросил Арвардан, будто опасаясь, что Шварц может изменить свое решение.

— Не знаю. За стенами кто-то есть. Вероятно, охранники. Думаю, что я могу дотянуться и до тех, кто находится на улице, но чем больше расстояние, тем слабее сигнал.

— Естественно, — сказал Арвардан. — А как насчет секретаря? Вы можете отыскать его сознание?

— Не знаю, — пробормотал Шварц.

Последовала пауза… Время тянулось невыносимо медленно.

— Мне мешают ваши мысли, — сказал Шварц. — Не смотрите на меня и не думайте обо мне. Рассуждайте о чем-нибудь другом.

Арвардан, Пола и Шект попытались последовать указаниям Шварца, но спустя несколько минут он признался:

— Нет… не могу… не могу.

Вдруг Арвардан воскликнул:

— Я могу немного двигаться… Боже мой, мне удалось пошевелить ногой… Ох!

Каждое движение было для него настоящей пыткой.

Он спросил:

— Шварц, насколько сильно вы можете навредить человеку? Я хочу сказать, можете ли вы ранить его больнее, чем меня несколько минут назад?

— Я убил человека.

— Вы? И как же вам это удалось?

— Не знаю. Так уж получилось. Это… это… — в своей попытке выразить словами необъяснимое Шварц выглядел почти до смешного беспомощным.

— Ладно, а сможете вы справиться с несколькими противниками сразу?

— Я не пробовал, но думаю, что не смогу. Я не в состоянии читать сознания двух человек одновременно.

Вмешалась Пола:

— Бел, не надо думать об убийстве секретаря. Из этого ничего не получится.

— Почему не получится?

— Как мы выйдем отсюда? Даже если мы схватим секретаря и убьем его, за стенами Дома нас будут ждать сотни его единомышленников. Как ты этого не понимаешь?

Разговор Полы и Арвардана прервал Шварц. Хриплым голосом он сказал:

— Я нашел его.

— Кого? — в один голос воскликнули все трое. Даже Шект исступленным взглядом следил за Шварцем.

— Секретаря. Мне кажется, это мысленный контакт с ним.

— Не отпускай его! — Арвардан старался, чтобы его голос звучал по возможности более убедительно; он всем телом неловко перекатился, упал со скамьи, ударившись о пол полупарализованной ногой, и тщетно пытался приподняться.

— Вы разбились! — вскрикнула Пола. Она тоже хотела приподняться и неожиданно обнаружила, что ее рука, хотя и с большим трудом, все же стала немного сгибаться в локте.

— Нет, все в порядке. Шварц, выжмите из него все без остатка. Извлеките все сведения, какие только удастся.

Шварц до боли в висках старался дотянуться своим сознанием до мыслей секретаря. Он неловко и слепо цеплялся за очень слабый мысленный контакт; так ребенок протягивает еще плохо повинующиеся ему ручки к игрушке, до которой никак не может дотянуться. До сих пор Шварц подбирал все мысли без разбора, а теперь он искал, искал…

Лишь с большим трудом он улавливал отрывочные мысли.

— Победа! Он уверен в победе… Что-то о космических пулях. Они уже запустили их в космос… Нет, еще не запустили. Что-то другое… Да, собираются запустить.

Шект застонал.

— Арвардан, это автоматические ракеты для переноса вируса через космическое пространство. Они нацелены на все планеты.

— Шварц, где они хранятся? — настаивал Арвардан. — Ищи, старина, ищи…

— Какое-то здание… я… почти ничего… не вижу… Пять точек… звезда… название… кажется, Слу…

Снова вмешался Шект:

— Точно. Клянусь всеми богами, это именно то место. Замок Сенлу. Он со всех сторон окружен радиоактивными зонами. Кроме Древних, никто не имеет права заходить туда. Шварц, это недалеко от места слияния двух больших рек?

— Не могу… Да, да, да.

— Когда, Шварц, когда? Когда начнется атака?

— Не могу сказать точно, но скоро… скоро. Его сознание прямо-таки лопается от предвкушения… Это будет очень скоро, — Шварцу казалось, что его голова вот-вот треснет от напряжения.

Арвардану наконец удалось подняться. Руки и ноги дрожали и не подчинялись ему, он встал на четвереньки и лихорадочно спросил Шварца:

— Секретарь идет сюда?

— Да. Он уже у двери.

Последние слова Шварц произнес полушепотом.

Балкис вошел в комнату триумфатором и презрительно обратился к Арвардану:

— Доктор Арвардан! Не лучше ли вам занять свое место?

Арвардан взглянул на секретаря, остро переживая унизительность своего положения. Ответить ему было нечего, и он промолчал. Арвардан медленно, преодолевая боль и тяжело дыша, снова опустился на пол. Если бы его тело стало хоть немного послушнее, если бы ему удалось сделать один-единственный прыжок и перехватить оружие у этого…

На этот раз с флексипластового ремня, опоясывавшего зеленую одежду секретаря, не свисал нейронный хлыст. Его место занял крупнокалиберный бластер, способный в мгновение ока испарить человека до отдельных атомов.

Секретарь с удовлетворением жестоко смотрел на четырех пленников. Девушку он старался не замечать, но то, что трое других оказались здесь, свидетельствовало о чистой работе. Вот они: предатель-землянин, агент Империи и это таинственное создание, за которым они следили два месяца. Есть ли у них сообщники?

Конечно, еще оставались Энниус и вся Империя. Земля обрубила руки Империи — если считать руками этих шпионов и предателей, — но где-то еще оставался мозговой центр, готовый, возможно, послать на Землю новые руки.

Секретарь держался совершенно свободно. Он скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что ему нет необходимости держать оружие наготове. Спокойно и негромко он заговорил:

— Настало время назвать вещи своими именами. Земля и Галактика находятся в состоянии войны — пока еще не объявленной, но тем не менее войны. Вы — военнопленные, и с вами будут обращаться как с пленными во время войны. Естественно, шпионы и предатели заслуживают лишь одного наказания — смерти…

— Только в случае законной и объявленной войны, — гневно перебил секретаря Арвардан.

— Законной войны? — не скрывая насмешки, переспросил секретарь. — А что такое законная война? Земля всегда была в состоянии войны с Галактикой независимо от того, была она официально объявлена или нет.

— Не спорь с ним, — тихо сказала Пола, обращаясь к Арвардану. — Пусть быстрей скажет, что хочет, и покончим с этим.

Арвардан улыбнулся Поле странной, перекошенной улыбкой, потому что в это время с величайшим трудом, задыхаясь от напряжения, поднимался на ноги.

Балкис негромко засмеялся. Не спеша он подошел вплотную к Арвардану, так же не спеша положил руку на его широкую грудь и толкнул.

Арвардан, непослушные руки которого не откликнулись на требование защититься, а сокращавшиеся с черепашьей скоростью мышцы не смогли сохранить тело в равновесии, тяжело упал, ударившись о пол головой.

Пола вскрикнула. Подгоняя не подчинявшееся ей тело, она медленно, очень медленно сползла со своей скамьи.

Балкис позволил ей подползти к Арвардану.

— Ваш возлюбленный, — сказал он. — Ваш сильный и мужественный возлюбленный-инородец. Спеши к нему! Чего же ты ждешь? Заключи героя в свои объятия и забудь о том, что на нем пот и кровь миллиардов замученных землян. Вот он, твой храбрый доблестный герой, — свалился на пол от легкого толчка руки землянина.

Пола стояла на коленях возле Арвардана, ощупывая его голову, нет ли на ней крови или опасной трещины. Арвардан медленно открыл глаза и одними губами произнес:

— Все в порядке, не беспокойся!

— Он трус, — сказала Пола. — Только трус способен ударить парализованного и хвастаться победой. Поверьте мне, таких среди землян не много.

— Я знаю, иначе вы не были бы земной женщиной.

Голос секретаря стал более жестким.

— Как я уже сказал, все вы потеряли право на жизнь. Тем не менее вы можете выкупить свои жизни. Вас интересует цена?

— Если бы вы оказались на нашем месте, это вас заинтересовала бы цена, — гордо ответила Пола. — В этом я уверена.

— Тихо, Пола, — Арвардан все еще не мог восстановить дыхание. — Что вы предлагаете?

— О, — сказал Балкис, — вы хотите продать себя? Как это сделал бы, например, я? Я, дикий землянин?

— Вам лучше знать, что вы собой представляете, — ответил Арвардан. — Что же касается меня, то я не продаю себя. Я покупаю Полу.

— Я не хочу, чтобы мной торговали, — сказала Пола.

— Очень трогательно, — проскрипел секретарь. — Он не только нисходит до наших самок, до наших земляных червей, но и готов продемонстрировать самопожертвование.

— Что вы предлагаете? — требовательно переспросил Арвардан.

— Вот что. Очевидно, сведения о наших планах просочились в Империю. Нетрудно понять, как эти сведения попали к доктору Шекту, но удивляет, каким путем они достигли Империи. Естественно, мы хотели бы точно знать, что именно известно Империи. Не то, что узнали вы, доктор Арвардан, а что знает сейчас Империя.

— Я археолог, а не шпион, — отрезал Арвардан. — Понятия не имею, что известно Империи, но надеюсь, что правительство знает чертовски много.

— Так я и предполагал. Что ж, у вас есть возможность изменить свою точку зрения. Подумайте как следует. Все подумайте.

Пока Шварц не произнес ни слова, он даже ни разу не взглянул на секретаря.

Секретарь выждал несколько минут, потом немного раздраженно сказал:

— В таком случае я назову цену вашего отказа. Вас ждет не простая смерть. Я совершенно уверен, что все вы готовы к этому неприятному и неизбежному исходу. Доктор Шект и его дочь, которая к несчастью для нее оказалась вовлеченной в это преступление, являются гражданами Земли. В сложившейся ситуации мне представляется наиболее целесообразным подвергнуть их синапсифицированию. Вы меня поняли, доктор Шект?

Шект смотрел на Балкиса с ужасом.

— Вижу, что поняли, — продолжал Балкис. — Конечно, нетрудно настроить синапсифайер так, чтобы он повредил ткани мозга ровно настолько, насколько необходимо для превращения человека в безмозглого зверя. Должен признаться, это крайне омерзительное состояние: вас придется кормить, иначе вы умрете от голода; вас придется мыть, иначе вы утонете в нечистотах; вас придется держать взаперти, иначе вы насмерть напугаете любого, кто увидит вас. Перед приближающимися великими событиями это будет хорошим уроком для других.

— Что касается вас, — секретарь повернулся к Арвардану, — и вашего друга Шварца, вы являетесь гражданами Империи и, следовательно, представляете собой ценный материал для интересного эксперимента. У нас никогда не было возможности испытать концентрированный препарат вируса лихорадки на вас, галактических собаках. Интересно проверить, правильны ли наши расчеты. Понимаете, я имею в виду действие небольших доз — таких, чтобы смерть наступила не сразу. Если мы достаточно разбавим препарат, неизбежный летальный исход может наступить через неделю. Это будет чрезвычайно неприятная для вас неделя.

Балкис замолчал. Прищурившись, он наблюдал за реакцией пленников, потом сказал:

— Все это — единственная альтернатива нескольким вашим словам, сказанным своевременно. Что известно Империи? Работают ли сейчас на Земле другие агенты Империи? Если они собираются помешать нам, то каким образом?

— Как мы можем быть уверены, — пробормотал Шект, — что вы не убьете нас сразу же после того, как получите все необходимые сведения?

— Могу только заверить вас в том, что в случае отказа вы умрете ужасной смертью. Вам придется рискнуть. Что скажете теперь?

— Мы можем подумать?

— Разве я не предоставил вам такую возможность? Я вошел сюда десять минут назад и пока еще готов вас слушать… Так что же, у вас есть что сказать? Ничего? Вам следует понять, что ваше время не бесконечно. Арвардан, вы все еще пытаетесь играть мускулами? Очевидно, вы надеетесь дотянуться до моей шеи прежде, чем я успею вытащить бластер. Предположим, что дотянетесь. Что тогда? За стенами сотни моих единомышленников, все пойдет по намеченному плану и без меня. Даже ваше наказание останется таким же.

А вы, Шварц? Вы убили нашего агента. Ведь это вы его убили, не так ли? Возможно, вы думаете, что можете убить и меня?

Только сейчас Шварц посмотрел на Бал киса и спокойно сказал:

— Могу, но не буду.

— Очень любезно с вашей стороны.

— Совсем нет. Это очень жестоко с моей стороны. Вы сами сказали, что есть вещи гораздо хуже быстрой смерти.

Неожиданно для себя Арвардан понял, что слова Шварца пробудили в нем надежду.