16. ДЕЛАЙТЕ СВОЙ ВЫБОР!

В это время Шварц лежал на неудобной жесткой скамье в одной из крохотных камер подвального этажа городского Исправительного дома.

Исправительный дом (обычно его называли просто Домом) был одним из символов власти Верховного министра и его приближенных в Чике. Высокой мрачной прямоугольной скалой он возвышался над стоявшими за ним бараками гарнизона Империи. Для любого нарушителя законов Земли Дом представлял гораздо более реальную угрозу, чем эфемерная власть Империи.

За несколько последних веков в стенах Дома в ожидании приговора побывало немало землян. Одни уклонялись от выполнения заданий или представляли фальшивые отчеты, другие жили больше позволенного, третьи потворствовали этим преступлениям, четвертые замышляли свержение местного правительства. Изредка, когда стоявшему в то время у власти пресытившемуся правительству Империи ограниченность и жестокость земной юстиции казались особенно неразумными, прокуратор мог приостановить исполнение приговора, но обычно это приводило к восстанию или в лучшем случае к крупным беспорядкам.

Если Совет древних требовал смертного приговора, то прокуратор, как правило, соглашался. В конце концов, речь шла всего лишь о жизни землянина…

Разумеется, обо всем этом Джозеф Шварц ничего не знал. Сначала он понял только одно: он попал в плохо освещенную крохотную камеру, вся мебель которой состояла из двух жестких скамеек и стола. В стене была еще небольшая ниша, служившая одновременно и душевой и туалетом. Окон в камере не было вообще, а вентиляция работала из рук вон плохо.

Шварц потрепал волосы, окружавшие его большую лысину, и медленно поднялся. Итак, его попытка спастись бегством в никуда (действительно, разве есть на Земле место, где он был бы в полной безопасности?) была пресечена очень быстро, не слишком приятным способом, и вот теперь Шварц здесь.

Ему оставалось одно утешение — развлекаться с мысленными контактами.

Но хорошо это или плохо?

На ферме способность ощущать мысленные контакты казалась Шварцу странным даром, доставляющим одни лишь неприятности. Тогда он ничего не знал ни о природе этого дара, ни о его возможностях. Теперь Шварц мог тщательно исследовать свои способности.

Если двадцать четыре часа ничего не делать, а только горевать о своих злоключениях, то не долго и сойти с ума. Оказалось, Шварц может вступать в мысленные контакты с проходившими мимо камеры тюремными надзирателями, с охранниками, стоявшими в соседних коридорах, а при небольшом усилии даже с начальником Дома, кабинет которого был очень далеко.

Шварц осторожно зондировал и прощупывал сознание этих людей. Почему-то людей он представлял себе в виде спелых орехов, которые падают с дерева, от удара трескаются, а из их сухой оболочки выплескивается море эмоций, мыслей, суждений.

В Доме он узнал много о Земле и Империи — намного больше, чем за два месяца на ферме.

Он узнал и самое главное — эта мысль повторялась снова и снова, так что ошибиться было невозможно: он приговорен к смертной казни.

Не было ни сомнений, ни надежды на спасение, ни возможности убежать.

Это может случиться сегодня, может завтра, но обязательно случится!

Почему-то Шварц смирился с этой мыслью и был почти рад приближению смерти.

Дверь распахнулась. Шварц с трудом поднялся, чувствуя, что у него подгибаются колени. Можно принимать смерть разумом, можно понимать ее неотвратимость, но проклятое тело все равно не услышит голос разума. Значит, вот она!

Нет, это еще не то. В мысленном контакте с вошедшим охранником не было и намека на смерть. Охранник держал наготове уже знакомый Шварцу металлический стержень.

— Следуй за мной, — приказал он.

Шварц пошел за охранником, размышляя на ходу о той странной силе, которой он обладал. Задолго до того, как охранник успеет пустить в ход свое оружие, гораздо раньше, чем он сообразит, что ему надо бы применить оружие, Шварц может сбить его с ног без малейшего звука, без промедления. Сознание охранника было полностью во власти сознания Шварца. Совсем небольшое усилие — и все кончено.

Но зачем? Сразу же появятся другие охранники. Сколько человек он сможет одолеть одновременно? Сколько сознаний он сможет контролировать?

Шварц покорно шел за охранником.

Его ввели в очень большую комнату. Здесь на неестественно высоких скамьях лежали три трупа — одной девушки и двух мужчин. Нет, они еще живы, об этом говорили три активных мысленных контакта.

Они парализованы, догадался Шварц. Их лица показались ему знакомыми… Где он с ними встречался?

Шварц хотел было остановиться, чтобы приглядеться внимательнее, но охранник с силой толкнул его в плечо.

— Забирайся!

В комнате была четвертая высокая скамья, пустая. В мысленном контакте с охранником не было слышно смерти, поэтому Шварц не стал возражать. Он знал, что будет дальше.

Охранник прикоснулся металлическим стержнем к ногам Шварца, и он сразу же перестал их ощущать. Теперь Шварц владел только своей головой, которая, казалось, существовала сама по себе.

Он повернул голову.

— Пола! — крикнул он. — Ведь вы — Пола, не так ли? Та девушка, которая…

Пола молча кивнула. Шварц не узнал ее по мысленному контакту, потому что два месяца назад он еще не знал, что это такое. В то время развитие его сознания достигло только стадии ощущения общей атмосферы. Это Шварц помнил очень хорошо.

Но теперь мысленные контакты говорили многое. За девушкой лежал доктор Шект, а еще дальше — доктор Бел Арвардан. Шварц без труда вытягивал из их сознания имена, оценивал глубину их отчаяния, отметил почти непереносимый ужас и страх в сознании девушки.

Сначала Шварц пожалел их, но потом, вспомнив, кто они такие, ожесточился.

Пусть они тоже умрут!

Пола, Арвардан и Шект находились здесь уже почти час. Очевидно, эта комната предназначалась для нескольких сотен заключенных. Пленники потерялись в гигантской камере. У Арвардана пересохло в горле, он с тщетным беспокойством вертел головой. Только голова и подчинялась ему.

Шект лежал с закрытыми глазами, плотно сжав обескровленные губы.

Арвардан отчаянно зашептал:

— Шект! Шект, вы меня слышите?

— Что?.. Что?.. — еле слышно отозвался Шект.

— Что вы делаете? Собираетесь поспать? Думайте, старина, думайте!

— Зачем? И о чем здесь можно думать?

— Кто этот Джозеф Шварц?

Пола ответила слабым и уставшим голосом:

— Разве вы не помните. Бел? Супермаркет, в котором мы встретились в первый раз? Это было так давно…

Арвардан отчаянно попытался повернуться. Несмотря на страшную боль, ему удалось на пару дюймов приподнять голову и краешком глаза увидеть Полу.

— Пола! Пола! — если бы сейчас он мог подойти к ней, как мог (и не делал этого) все два месяца. Пола смотрела на него со слабой болезненной, почти неживой улыбкой. — Все равно мы выиграем, — сказал Арвардан. — Вот увидите.

Но Пола только покачала головой, и Арвардан, не в силах более противостоять ужасной боли, опустил голову.

— Шект, — снова обратился Арвардан, — послушайте меня. Каким образом вы встретились с этим Шварцем? Почему он стал вашим пациентом?

— Синапсифайер. Он был добровольцем.

— И вы его синапсифицировали?

— Да.

Арвардан какое-то время обдумывал новость, потом спросил:

— Что его заставило прийти к вам?

— Не знаю.

— Но тогда… Не исключено, что он агент Империи.

(Шварц отчетливо улавливал ход мыслей Арвардана и улыбался про себя. Он молчал и намеревался молчать и дальше.)

Шект чуть пошевелил головой.

— Агент Империи? Эта мысль пришла вам в голову, потому что так сказал секретарь Верховного министра. Чепуха. К тому же теперь это не имеет никакого значения. Он так же беспомощен, как и мм… Послушайте, Арвардан, если все мы будем говорить одно и то же, возможно, они отложат… И в конце концов мы…

Несмотря на невыносимую боль в горле, Арвардан глухо рассмеялся.

— Вы хотите сказать, что мы останемся в живых. А Галактика погибнет, и вся цивилизация будет уничтожена. В живых? Нет, в таком случае я предпочту смерть!

— Я думал о Поле, — пробормотал Шект.

— Я тоже, — отозвался Арвардан. — Пусть скажет сама… Пола, как вы считаете, нам следует сдаться и попытаться вымолить себе жизнь?

— Я уже сделала выбор, — твердо ответила Пола. — Я не хочу умирать, но, если мы потерпим поражение, я умру вместе со всеми.

Арвардан остался доволен. Он возьмет ее с собой в систему Сириуса, и пусть ее там называют земной девушкой. Все равно она ни в чем им не уступает, и он с огромным удовольствием пересчитает зубы любому, кто…

Здесь Арвардан вспомнил, что едва ли ему удастся взять Полу или вообще кого бы то ни было в систему Сириуса. Скорее всего ему уже не видеть Сириуса…

Потом, словно желая поскорее отделаться от этих мыслей, от любых мыслей, он закричал:

— Эй, вы! Как вас там? Шварц!

Шварц на мгновение приподнял голову и невыразительно посмотрел на Арвардана, но по-прежнему ничего не сказал.

— Кто вы? — спросил Арвардан. — И каким образом вы оказались замешанным в эту историю? Какова ваша роль в ней?

При этих словах Шварц вдруг особенно остро ощутил всю несправедливость случившегося с ним. Он вспомнил свое безоблачное прошлое, свое ужасное настоящее и выкрикнул:

— Я? Как я оказался замешанным? Так слушайте. Давным-давно я был самым обыкновенным человеком. Честным портным, работал от зари до зари. Я никому не причинил вреда, никого не беспокоил, заботился о своей семье. А потом без всякой причины, просто так — оказался здесь.

— В Чике? — уточнил Арвардан, который, конечно, понял далеко не все.

— Да не в Чике! — в бешенстве выкрикнул Шварц. — Вообще в этом сумасшедшем мире… А, мне все равно, поверите вы или нет. Мой мир в далеком прошлом. В моем мире земли и пищи хватало на два миллиарда человек, и все они жили на одной планете.

Выслушав гневные выкрики Шварца, Арвардан помолчал, потом повернулся к Шекту:

— Вы его понимаете?

— Вы не поверите, — с долей удивления сказал Шект, — но у этого человека есть червеобразный отросток длиной три с половиной дюйма. Пола, ты помнишь? И зубы мудрости. И на его лице росли волосы.

— Да, да, — с вызовом закричал Шварц. — Жаль, что у меня нет еще и хвоста, я бы вам его показал. Я — человек из прошлого. Я совершил путешествие во времени. Только не знаю, каким образом и почему. А теперь оставьте меня в покое, — не совсем последовательно он добавил: — Скоро за нами придут. Эта передышка придумана только для того, чтобы окончательно сломить нас.

Арвардан моментально среагировал:

— Вам это точно известно? Кто вам сказал?

Шварц не ответил.

— Это был секретарь? Коренастый мужчина с приплюснутым носом?

Шварц ничего не мог сказать о внешнем облике человека, с которым он поддерживал только мысленный контакт, но… секретарь? В сущности, мысленный контакт был очень кратковременным, но мощным, он явно принадлежал человеку, облеченному властью. Возможно, это действительно был секретарь.

— Балкис? — из чистого любопытства уточнил Шварц.

— Что? — не понял Арвардан.

Шект перебил его:

— Это фамилия секретаря.

— Ах так… И что же он сказал?

— Он ничего не сказал, — ответил Шварц. — Но я знаю. Всех нас ждет смерть, и никакого выхода нет.

— Он сумасшедший, вы не находите? — спросил Арвардан, понизив голос.

— Я пытаюсь понять… Вот и швы на его черепе. Они примитивны, очень примитивны.

Арвардан был поражен.

— Вы хотите сказать… Ах, перестаньте, это невозможно.

— Я тоже всегда так считал, — на какое-то время голос Шекта стал хоть немного напоминать голос прежнего Шекта, как будто углубление в научную проблему переключило его разум на ту далекую, но реально существующую область, в которой личные вопросы не играют никакой роли. — Видите ли, расчеты энергии, необходимой для перемещения материального объекта по оси времени, всегда приводили к бесконечно большим величинам, поэтому соответствующие проекты считались в принципе нереализуемыми. Но высказывалось мнение и о возможности «сдвигов во времени», аналогичных известным геологическим сдвигам. Во-первых, иногда чуть ли не на глазах исчезали космические корабли. В древности была широко известна история некоего Хора Деваллоу, который однажды вошел в свой дом и больше из него не вышел, но в доме его тоже не оказалось… Вспомните и планету, которая упоминается в руководствах по галактографии прошлого столетия. На эту планету было послано три экспедиции, они благополучно вернулись и доставили все сведения о ней… но с тех пор планету никто не видел.

Кроме того, некоторые достижения ядерной химии, вероятно, говорят о возможности нарушения закона сохранения массы и энергии. Предлагалось, например, объяснение, постулировавшее сдвиг части массы системы по оси времени. Так, если уран смешать с небольшим, но строго определенным количеством меди и бария, то под воздействием гамма-излучения образуется резонирующая система…

— Отец! — прервала Шекта Пола. — Перестань! Все это бесполезно…

Но Арвардан не допускающим возражений тоном сказал:

— Подождите. Дайте подумать. Я берусь разгадать эту загадку. Кто еще? Разрешите мне задать ему несколько вопросов… Послушайте, Шварц!

Шварц перевел взгляд на Арвардана.

— Ваша планета была единственной в Галактике? — спросил Арвардан.

Шварц кивнул головой, потом хмуро подтвердил:

— Да.

— Точнее, вы так думали. Я хочу сказать, вы не умели путешествовать к звездам и, стало быть, у вас не было возможности проверить. Ведь могло существовать множество необитаемых планет, о которых вы даже не догадывались.

— Не могу сказать.

— Да, конечно… Жаль. А об атомной энергии что вы можете сказать?

— У нас была атомная бомба. Уран… и плутоний… Наверное, из-за этого планета и стала радиоактивной. Должно быть, после всего этого… после того, как я исчез… была еще одна большая война… Атомные бомбы…

Шварц вспомнил Чикаго, свою старую планету — до того, как там стали рваться атомные бомбы. Ему стало очень жаль. Не себя, а ту прекрасную планету…

Арвардан что-то пробормотал про себя, потом спросил:

— Хорошо. Конечно, у вас был свой язык.

— На Земле? Тьма языков.

— А вы говорили на каком?

— На английском… когда уже стал взрослым.

— Отлично. Скажите что-нибудь по-английски.

Больше двух месяцев Шварц ни слова не говорил на этом языке, и теперь он медленно, с любовью произнес:

— Я хочу снова перенестись домой, к своей семье.

Арвардан обратился к Шекту:

— Шект, когда вы его синапсифицировали, он изъяснялся на этом языке?

— Не могу сказать, — озадаченно ответил Шект. — Странные звуки я слышал тогда, странные звуки слышу и сейчас. Но есть ли между ними связь? Не знаю.

— Ладно, это неважно… Шварц, как на вашем языке звучало слово «мать»?

Шварц сказал.

— Ага. А как «отец»… «брат»… «один», то есть числительное… «два»… «три»… «дом»… «человек»… «жена»…

Вопросы сыпались один за одним, и, когда Арвардан замолчал, чтобы перевести дыхание, на его лице отразилось глубочайшее изумление.

— Шект, — сказал он, — или этот человек говорит правду, или я стал жертвой самой невероятной мистификации. Он говорит практически на том же языке, на котором сделаны письмена, найденные в системах Сириуса, Арктура, Альфы Центавра и в двадцати других; по стратиграфическим оценкам им не менее пятидесяти тысяч лет. А он говорит на этом языке, хотя его удалось расшифровать лишь несколько десятков лет назад, и во всей Галактике не наберется и десяти человек, не считая меня, которые понимали бы его.

— Вы в этом уверены?

— Я? Конечно, уверен. Я археолог. Я обязан знать свое дело.

Впервые Шварц почувствовал, что окружавшая его последние два месяца броня отчуждения дала трещину. Он снова приобретал утерянную индивидуальность. Никакой тайны больше не было: он — человек из прошлого, с этим все согласились. Значит, он не сошел с ума, значит, можно навсегда отбросить мучившие его сомнения. Шварц испытал огромное облегчение, но все же держался особняком.

— Почему же он не попался мне раньше, — Арвардан забыл обо всем на свете, кроме своих святых профессиональных забот. — Шект, вы понятия не имеете, что это значит для археологии. Шект, перед нами человек из далекого прошлого. Боже мой!.. Послушайте, мы можем заключить сделку. Шварц — это живое доказательство, которое ищут земляне. Они могут его получить. Они могут…

Шварц насмешливо прервал Арвардана:

— Знаю, на что вы рассчитываете. Вы думаете, что благодаря мне земляне докажут, что их планета была родиной цивилизации, и постараются нас отблагодарить. Ничего не выйдет! Я уже думал об этом, я бы постарался выторговать себе жизнь. Но мне — или вам, это все равно, — не поверят.

— Но мы располагаем неопровержимыми доказательствами.

— Никто не станет вас даже слушать. И знаете, почему? Потому что относительно своей истории у них совершенно определенные представления. Любое отступление от этих представлений в их глазах является богохульством, даже если это полная правда. Правда им не нужна, им нужны только их традиции и обычаи.

— Знаете, Бел, — сказала Пола, — мне кажется, он прав.

Арвардан скрипнул зубами.

— Можно хотя бы попытаться.

— Ничего не получится, — настаивал на своем Шварц.

— Почему вы говорите так уверенно?

— Потому что знаю! — ответил Шварц с такой уверенностью оракула, что Арвардан не нашелся, что возразить.

Теперь настала очередь Шекта, который со странным блеском в уставших глазах наблюдал за Шварцем. Он тихо спросил:

— После синапсифицирования вы не ощущали никаких отрицательных последствий?

Это слово было незнакомо Шварцу, но он понял суть вопроса. Значит, его все-таки оперировали, что-то делали с его мозгом! Как много он узнал нового!

— Отрицательных последствий не было, — ответил он.

— Но я заметил, что вы быстро обучились нашему языку. Сейчас вы говорите очень хорошо. В сущности, вас невозможно отличить от землянина. Вас это не удивляет?

— У меня всегда была очень хорошая память, — спокойно ответил Шварц.

— Следовательно, вы чувствуете себя так же, как и до синапсифицирования?

— Да.

Теперь уже доктор Шект смотрел на Шварца довольно жестким взглядом.

— Почему вы стараетесь умолчать? Знаете, я уверен: вам хорошо известно, о чем я сейчас думаю.

Шварц усмехнулся.

— О том, что я могу читать мысли? Ну и что?

Но Шект не стал слушать Шварца, а повернулся к Арвардану.

— Арвардан, он способен чувствовать мысли других людей. Сколько интересного я мог бы с ним сделать. И после этого быть здесь… совершенно беспомощным…

— Что?.. что?.. что?.. — ничего не поняв, бессмысленно затараторил Арвардан.

Даже Пола, казалось, немного заинтересовалась.

— Вы действительно можете читать мысли? — спросила она Шварца.

Шварц кивнул. Как жаль, подумал он, она ухаживала за ним, а теперь ее убьют. Впрочем, все равно она предала его.

— Арвардан, помните, недавно я рассказывал вам о вирусологе, который умер вскоре после синапсифицирования? — сказал Шект. — Он стал утверждать, что способен читать мысли других людей, и мы посчитали тогда это первым симптомом нарушения рассудка. А он на самом деле мог читать чужие мысли. Я убедился в этом перед его смертью, но никому и никогда не говорил об этом. Так что, Арвардан, в принципе это возможно, вполне возможно. Видите ли, при понижении электрического сопротивления клеток мозг приобретает способность улавливать магнитные поля, индуцированные микротоками мозга другого человека, и преобразовывать их в соответствующие мысли. В этом отношении мозг выполняет те же функции, что и обычное звукозаписывающее устройство. Это — телепатия в полном смысле слова…

Арвардан повернулся к Шварцу, который упрямо хранил враждебное молчание.

— Шект, если это так, то мы сможем использовать его способности, — археолог мысленно перебирал тысячи вариантов, отбрасывая явно неосуществимые. — Теперь можно найти способ, как нам выбраться отсюда. Нужно найти выход. Ради нас и ради спасения всей Галактики.

Но Шварц никак не отреагировал на мысленный контакт, который он ощущал очень отчетливо. Он сказал:

— Вы имеете в виду мою способность читать мысли? Но какая от этого польза? Конечно, я могу и еще кое-что, не только копошиться в чужих мыслях. Вот, например…

Это было что-то вроде легкого толчка, но Арвардан вскрикнул от неожиданной боли.

— Это сделал я, — сказал Шварц. — Хотите еще?

— Вы можете проделать то же и с охранниками? — изумился Арвардан. — И с секретарем? Тогда почему же вы позволили привести вас сюда? Боже мой, Шект, мы решим все наши проблемы. Слушайте, Шварц…

— Нет, — сказал Шварц, — это вы послушайте меня. Почему вы так уверены, что я хочу убежать отсюда? Где я окажусь? На той же самой мертвой планете. А я хочу быть дома, но это невозможно. Я хочу быть на своей планете, со своей семьей, но это неосуществимо. Поэтому я хочу умереть.

— Но Шварц, речь идет о судьбе всей Галактики. Вы не можете думать только о себе.

— Почему не могу? Какое мне дело до вашей Галактики? Надеюсь, теперь она заживо сгниет и умрет. Я знаю, что собираются делать земляне, и рад этому. Несколько минут назад девушка сказала, что она решила, на чьей она стороне. Вот и я решил, на чьей я стороне. Моя сторона — Земля.

— Что?

— А почему бы и нет? Ведь я — землянин!