Зимний тракт разнообразием не радовал, от Жермона вот прямо сейчас ничего не зависело, спать не тянуло, а тревожиться не выходило: присутствие здоровых маршалов генералов успокаивает. Ехали, беседовали, перебирали варианты, какими бы маловероятными те ни казались. Наконец, перебрали.

– Главное, – подвел итог Райнштайнер, – натолкнемся мы сегодня на горных китовников или нет. Это очень неприятно, однако наши будущие действия определяются не нашей волей, а их местоположением и численностью. Лишь узнав, кто и где нам противостоит, мы решим, стоит ли останавливать марш и готовиться к бою или разумней поспешить, чтобы перехватить «гусей» еще на подлете.

– Врасплох нас не застать, – сейчас Эмиль был спокоен, не то что на закате у перекрестья дорог. – Хотя чем раньше мы будем у Доннервальда, тем лучше. Ариго, я остаюсь с авангардом, как подойдем, развернем его вдоль реки. Марций, отправь-ка Гаузнеру приказ перекрыть подходы по восточному тракту. Если нам готовят сюрприз, скрытно подобраться и атаковать там больше неоткуда.

– Кошачья неопределенность! – Фажетти завернул своего калеку. – Но при необходимости в бой мы вступим и с марша.

– При необходимости и дятла поцелуешь, – обрадовал Савиньяк. Фажетти хохотнул и уехал, задержавшийся Ойген счел своим долгом дополнить маршальскую шутку своей.

– Я твердо уверен в своем друге Германе и в том, что при нем не пропадут ни авангард, ни, – бергер слегка поклонился, – командующий.

– Лично я пропадать уж точно не намерен, – Эмиль улыбнулся совсем как младший братец. Лионель, тот порой напоминал Жермону мать, а вот отца никто из Савиньяков не повторил. Нет, глаза и волосы у всех троих были фамильные, но в одинаковые кубки плеснули разного, пусть и равно дорогого вина.

Райнштайнер выразил удовлетворение намерением маршала не пропадать и отбыл к своим, а сам Ариго, получив кивок задумавшегося Эмиля, выгнал вперед чуть ли не всех наличных «фульгатов». Проверять, не успели ли горники к Доннервальду и не притаились ли в окрестностях крепости, готовя внезапный удар. Дела съели полчаса, затем остались дорога и та самая неопределенность, что бесила Фажетти. Разведчики не возвращались, значит, Баваар пока никого не нашел, а если Баваар никого не нашел, то впереди на час пути, на два, на три никого нет.

Командующий молчал – думал о чем-то своем, и Ариго немедленно устремился в Озерный замок, наверняка уже тонущий в снегу. Когда-нибудь таким же зимним вечером они с Ирэной сядут у огня и будут слушать вьюгу и пить вино. Баронесса Вейзель родит и вернется в Бергмарк, Луиза тоже уедет, Валентин будет в Васспарде. Или в Олларии, или в Старой Придде, в общем, неважно где… Главное, зима с ее буранами достанется им двоим. Жена что-нибудь скажет, он, как всегда, не поймет, она улыбнется, поднесет руку к виску и начнет объяснять. «Это нужно, Жермон, – сказала Ирэна, услышав, что подлое прошлое лучше отдать кошкам. – Мы, я и Валентин, почти разучились говорить. Брату повезло очнуться первым. Брату повезло первым из нас двоих встретить вас».

«Это нужно, Жермон…», это в самом деле нужно! Воспоминания будут мешаться с прошлой болью, уже нестрашной, напротив! Всё свалившееся на них некогда зло стало неважным, и при этом оно делает пришедшее, наконец, счастье острее и ярче. Пережитые горести – это что-то вроде перца и соли, хоть и были прежде ядом. Бедные баловни судьбы, они вынуждены глотать счастье пресным…

– Эй, – окликнул Савиньяк, – о чем задумался? Не похоже, что о китовниках.

– О них будет смысл думать, когда вернутся разведчики.

– И то верно. Давно хотел спросить, да как-то не получалось. Как съездил? Я про Альт-Вельдер.

– Хорошо.

– И только?! – возмутился Эмиль, – Супруг ты эдакий, а ну давай подробности! В конце концов, рядом начальство, в смысле я, и начальству захотелось поболтать не о дриксах.

– Мне о дриксах тоже не хочется, – признался Ариго и опять замолчал. Не из скрытности – приди в голову подходящие слова, генерал с радостью бы обрушил свое счастье на голову спутника. – Про Ирэну я много писал твоей матери, писать мне проще… Это какое-то чудо, что она меня любит.

– Ты, как я вижу, тоже.

– Эмиль!

Савиньяк передернул плечами, видимо, поправляя таким образом перевязь.

– Со мной в Бордоне на первый взгляд что-то похожее приключилось. Влюбился во вдову, во Франческу Скварца. Мы и раньше встречались, но тут она мне вдруг мать напомнила, и я помчался на ночь глядя рвать цветы. Синие такие, высокие… С чего я потом полез к ней в окно, сам не пойму, мы не договаривались ни о чем, но Франческа меня ждала. Знать, чего мы с Ли у Рокэ набрались, ей было неоткуда, но дамам нравится, когда к ним в окна лезут те, кто им нравится… Вот как сказанул! Утром я попросил ее руки, Франческа ничего не сказала, молчала, теребила эти синие… вроде бы дельфиниумы. Следующей ночью я опять к ней забрался, и так без малого месяц. Сейчас пытаюсь вспомнить, когда я спал, а ведь спал же, иначе бы помер в объятиях. Был как пьяный, пока из Бордона не ушли, в последнюю ночь она, наконец, согласилась. Думал, взлечу, а теперь даже писем не выходит. Нет, я слово сдержу, хорош бы я иначе был, но у тебя-то не так!

– Не так, – подтвердил Ариго, понимая, что улыбается. – Но как же я боялся, что Ирэна очнется… Ну зачем я ей?

– Хорошо тебе, – фыркнул маршал, – я боюсь, что сам очнусь, а может, уже очнулся. Боюсь подумать, ну зачем мне она?

– Если твоя невеста в самом деле похожа на графиню Арлетту, она тебе нужна.

– А ты умный, и не только по-генеральски… – Эмиль осадил коня. – Ли вернется? Скажешь, что не знаешь, попробую убить. Когда Бруно спасем.

– Эм…

– Не отвечай! – Вот теперь сын походил на отца всем. – На дурацкие вопросы не отвечают, а мой вопрос не просто дурацкий, подлый. Наше дело – Доннервальд, и где шляется этот твой Баваар?

Им повезло, «фульгат» словно подслушивал и, как честная закатная тварь, появился, едва его помянули. Ничего тревожащего разведчики не нашли, хоть и старались, частым гребнем прочесав дорогу на север, а потом рассыпавшись по окрестностям Доннервальда. На первый взгляд и город, и крепость в порядке, признаков того, что численность войск увеличилась, не замечено, но дриксы явно настороже. Дороги пусты, внешние караулы даже не удвоены – утроены.

– Два раза встречали гарнизонные разъезды, – подытожил Баваар, – вели себя прилично. Всё как и раньше, хуже не стало.

– Остается поверить, что фок Гетц не успел или передумал, – Савиньяк махнул рукой, подзывая порученца. – Под стенами нам красоваться нечего, но обрадовать или же огорчить хозяев мы, согласно договору, обязаны. Герард…

– Монсеньор!

– Дриксен ты знаешь, бери конвой и галопом в Доннервальд. Уведомишь коменданта, что мы на подходе.

Остатки корпуса отходили, благо возможность была – после кавалерийской атаки и встречного рывка Катершванца дриксы взяли паузу. Вряд ли долгую, но не воспользоваться ей было бы неприлично, и фок Варзов, как мог быстро, уводил уцелевших. Самого маршала Арно не видел; кто-то, когда они с Каном добирались до Валентина, рассказал, что старик жив, не ранен и продолжает командовать. Не удалось встретить и фок Дахе, зато получилось расстаться с Ульрихом-Бертольдом. «Спрутов», как самых подвижных, определили в арьергард – удрать, если что, всяко получится, а оставлять горников без присмотра было бы верхом глупости. Арно с «фульгатами» и вовсе тряс хвостом перед самым вражьим клювом, но больше драться не пришлось. «Гуси», выбив талигойцев с позиций у Собачьей горки, лезть в глубь долины не торопились, смеркалось по-зимнему быстро, и теньент присоединился к начальству. Около часа все вместе, укрываясь от усиливающегося ветра, простояли в пятнистых скалах, потом измотанный порученец привез приказ отходить и пригласил полковника Придда к маршалу.

– Ведь думать заставит, – посочувствовал разбирающему поводья другу Арно.

– Военные советы сейчас представляются не самым лучшим времяпровождением, – согласился Валентин. – Остаешься за старшего.

– Я? – устало не понял теньент. – Почему?

– Потому что Савиньяк, – объяснил Зараза и убрался. Арно проводил однокорытника взглядом и принялся распоряжаться. В густых фиолетовых сумерках догнали замыкавших пехотную колонну ноймаров и пристроились за ними. Ехать пришлось при свете факелов, и ехать долго. Вымотанного теньента хватало только на Кана, но со стороны это сходило за спокойствие и уверенность. Болван Костантини решил именно так и восхитился; «потому что Савиньяк» в ответ сумел лишь зевнуть.

Потом были на скорую руку разбитый лагерь, костер и горячая похлебка, запиваемая очень кстати пришедшейся можжевеловой. Арно пил, глядел в огонь и собирался с силами, чтобы стянуть сапоги. И при этом опять уворачивался сразу от врагов и Катершванца, убивал, спотыкался, стирал чужую кровь, понимал, что рядом больше нет Йоганна, снова убивал… Память пропитывала явь, как подлива – хлеб.

– Ты каков есть? – выбравшийся из ночи Йоганн тяжело плюхнулся рядом.

– Цел… кажется. – Что приятель жив, Арно уже знал и даже собирался его поискать, но сначала требовалось подняться.

– Кажется? – заволновался раненый, пусть и не слишком тяжело, бергер. – Я не вижу повязок, но тебя могли ударять по важным местам!

– Да цел я! – хмыкнул виконт. Парочка пустячных порезов почти не беспокоила, особенно по сравнению с тем, что лезло в голову. – Так, касерой только протереть…

– У меня во вьюке имеется хороший бальзам, но я больше не знаю, где есть мои вьюки.

– Да не надо мне ничего! И вообще ранен не я, а ты.

– Я портил брату дедушки атаку, – вздохнул Йоганн, – он на меня ужасно сердитый есть и собираемый менять завещание. Я хочу, чтобы мой великий родственник жил очень долго, но мне нравятся его главные вещи. Я буду держать их в порядке, но кто-то другой? Не знаю.

– Ты еще сто раз исправишься, и Ульрих-Бертольд тебя простит. Как он, кстати? Многих пришиб?

– Брат дедушки любит знать, сколько вокруг «гусей», которые вредят. Ставших не вредными он не считает. Тебе будет приятно слышать, что он тебя хвалившим был, однако тебе много работающим над равновесием надо быть.

– Он же не оглядывался… – Ну кто бы еще, тараня вражеский строй, углядел, что там у него за плечом творит один из бойцов?! – Как он мог видеть?

– Брат дедушки может всё. Он с тобой говорить имеет очень серьезно.

– Спасибо, что предупредил. Лучше расскажи, на что мы с Валентином опоздали.

– Вы не опаздывавшие были, о нет, наоборот совсем! Норберт говорил бы лучше…

– Я тебя спрашиваю.

– Это несправедливо, что есть я, а не Норберт, но слушай. Вчера мы подлавливали «гусей» на переправе через очень быстрый ручей, который не замерзал. Фок Варзов оказывался очень достойным. Я хотел забывать Мельников луг, я бы забывал, но мы были близнецы Катершванц из Катерхаус. Теперь я есть один, а это как половина, только хуже…

– Йоганн, – рыкнул теньент, – пшел вон с Мельникова! Что сделал фок Варзов здесь?

Оказалось, маршал успел-таки подрезать горников и на полдня пальбой с холмов задержал их движение. А потом, якобы отступив и открыв дорогу, что змеей петляла по плоскогорью, рванул коротким путем и успел к утру занять хорошую позицию. Дриксы думали, что путь на Доннервальд открыт, ну и напоролись.

– Считай, два дня выиграть получилось, – подсчитал Арно, – хотя потери… это да. Сколько хоть в строю осталось?

– Про это как раз я узнававшим был. Меньше половины, если без вас. Почти всю артиллерию потеряли. Некоторые пушки получилось взорвать, но остальные – оставляли.

– Ну так и Ли оставил!

– Твой брат жертвовал трофеями и ходил в Гаунау, а «гуси» явились к нам и получили наши пушки.

– Это не «гуси», – напомнил Арно, – это китовники.

Очередной раз пересказывать письмо Лионеля не хотелось, но было нужно. Выручил измотанный капитан с адъютантской повязкой, по виду южанин.

– Сэц-Пуэн, – отрекомендовался он. – Теньент Сэ – это вы?

– К вашим услугам. – Что-то с лицом у него странное… а, так он же одноглазый!

– Вас хочет видеть маршал. Прямо сейчас хочет.

– Идемте, – Арно вскочил, разбередив порезы и, что было много хуже, натертые пятки. – Мама о вас говорила, вы ей очень помогли.

– Госпожа графиня – чудо, – восхитился спутник, – я перед ней очень виноват. Это я навязал всем сумасшедшего ментора, но господин Шабли казался таким беззащитным и столько знал!

– Мне он тоже нравился, – у виконта ныли ноги, но не голова и уж тем более не язык. – То есть нравилось, что ему не нравится повторять манриковские подлоглупости. Кто ж знал, что это не от совести, а от зависти. Как вам север?

– Как-то не думал. Для меня главное, что взяли в армию! Как же я благодарен вашему брату и вашей матушке.

– А вы ей напишите, – осенило Арно. – Мама ужасно любит длинные письма, особенно от очевидцев. Я не видел, как вы обгоняли горников, а ей будет интересно.

– Мне неудобно.

– Очень даже удобно! Валентин… полковник Придд про Мельников луг ей целую поэму настрочил.

– Поэму?

– В смысле огромное письмо. Пишите по горячим следам, я тоже напишу, как мы за вами бегали. Договорились?

– Я попробую. Как раз сегодня ночью дежурю.

– У вас получится, – заверил Арно, – утром я или сам забегу, или пришлю кого-нибудь.

Удачно-то как! Если одноглазый Сэц-Пуэн справится, любящему сыну достаточно будет приписать с полстранички… Что-нибудь вроде «Мама, ты представляешь, кого я тебе нашел! Твоего одноглазого капитана, правда, он потерял повязку, что неудивительно. Сэц-Пуэн сейчас при маршале, и я убедил его расписать приключения корпуса до нашей встречи, которая вышла довольно-таки бурной. Поскольку скромность украшает, больше я не расскажу ничего…»

Комендант Доннервальда генерал Ахтентаннен остался дома, если, разумеется, это слово применимо к захваченному городу. Визит вежливости талигойской стороне нанес граф фок Глауберозе, сухопарый высокий господин в годах; впрочем, слово «старик» ему не шло совершенно. Эмиль несколько раз встречал графа в Олларии, где тот посольствовал, но без посторонней помощи вряд ли бы узнал.

– Рад вас приветствовать, – маршал, как принимающая сторона, протянул руку первым, – могу предложить горячего вина, на улице не жарко.

– Я – бывший военный и к тому же северянин, – дрикс, видимо, улыбнулся, – и предпочитаю крепкие напитки, однако начну я, как дипломат, с верительных грамот. Прошу вас.

Знакомые, взмывшие в прыжке силуэты оленей – он и она. Красное небо, золотое солнце, черные росчерки травы, счастье, полет. Бертрам подарил матери дюжину футляров для писем, на первый взгляд одинаковых, но травы гнулись по-разному, а рогатый красавец то почти настигал изящную даму, то отставал. После смерти отца мать оленье счастье куда-то засунула, откуда оно у дрикса?

– Прошу вас к столу. Касера, само собой, найдется.

Герард уже выскакивал за дверь, так что можно было заняться письмом, и Эмиль занялся. Первый секрет у футляра остался прежним, а второй и третий мать, а писала именно она, на сей раз не использовала.

– Графиня Савиньяк считает вас достойным доверия, – проявил дипломатичность Эмиль, – а в людях она разбирается хорошо.

– Мы с госпожой графиней обсуждали странные явления, свидетелями которых оказались. Она полагает, что мое мнение представляет интерес.

– Она полагает, что в этом смысле от меня никакого толку, – не выдержал Эмиль. – Вам нужен или мой брат, но сейчас он отсутствует, или барон Райнштайнер. Он – бергер, однако ставит Излом выше вражды. Вот о делах попроще вам придется беседовать со мной.

– Будет правильно начать именно с них. – Дрикс слегка наклонил голову. – Позвольте сообщить, что о подходе вашей армии мы были предупреждены известным вам братом Орестом. Разумеется, любые подозрения с нашей стороны в том, что Талиг нарушает условия перемирия, исключены. Напротив, мы очень ценим понимание, с которым Проэмперадор Северо-Запада отнесся к положению, в котором оказался фельдмаршал Бруно и оставленные им гарнизоны.

Тем не менее генерал Ахтентаннен просит вас встать лагерем не в ближних предместьях, которые, кстати говоря, после летней осады не в лучшем состоянии, а в некотором отдалении от города.

– Вам не хочется, чтобы мы мозолили глаза гарнизону, и я вас понимаю. Патрули, с которыми встречались мои разведчики, и доставивший письмо Ахтентаннена адъютант оказались не из болтливых, но мятеж в Доннервальде, видимо, все-таки был.

– Вынужден подтвердить, но сейчас положение удовлетворительное. – Глауберозе и не думал юлить. – Могу я узнать, что вас навело на мысль о мятеже?

– Известия, которые я получил от маршала фок Варзов. – Откровенность на откровенность, да и про горников господин посол знает наверняка. – К Доннервальду движется внушительная армия, но подобный марш в зимнее время имеет смысл, только если у них есть союзники…

– Можжевеловая, монсеньор! – Герард не был бы Герардом, если б не раздобыл дриксенское пойло. – И горячее вино.

– Спасибо. Теперь разыщи Райнштайнера.

Дрикс поднял руку.

– Могу я попросить пригласить еще и генерала Ариго? – странным тоном произнес он. – Я хотел бы выразить ему свои соболезнования в связи со смертью сестры. Поверьте, это не простая вежливость.

Неподалеку от украшенной пожилой косаткой палатки хмурился и внимательно разглядывал лезвие своей шпаги давешний мараг Эрих. Выглядел парень забавно, будто Понси взял да и стал приличным воякой, не растеряв при этом нелепости. Арно не выдержал, сбавил шаг и посоветовал:

– Не подставлял бы ты ее так прямо под удар, протазан все-таки. Еще б шестопер какой на лезвие принял!

Упоминание шестопера оказалось пророческим. Или не оказалось, если Эрих предвещал барона на манер обгоняющей солнце утренней звезды. Арно с Сэц-Пуэном оставалось до цели всего пара шагов, и тут полог раздвинулся, давая дорогу Ужасу Виндблуме.

– Неплохо, таше отшень, – указующий перст незамедлительно уставился теньенту в грудь. – Фы сносно срашались, но нато рапотать нат рафновезием!

– Господин барон. – О да, этот господин может все! – Йоганн уже передал мне ваши замечания.

– Йоганн поступал прафильно, но зам он не зтоль хорош, как имеет пыть Катершванц из Катерхаус. Пфе! Глупому уфальню разпороли руку. Прафую! Завтра он не поец, и это тогта, когта в зтрою имеют пыть все. Я ф ярости!

– Йоганн очень сожалеет, – попробовал нырнуть в поток баронской речи Арно, – в следующий раз…

– Злетуюшчий раз у этого разини бутет таше не послезафтра. Я не…

– Господин барон, – Валентин, по своему обыкновению, объявился неожиданно и вовремя, – какое счастье, что вы задержались! Виконт, маршал вас ждет немедленно. Господин барон, я осознаю, сколь вы утомлены, но не могу не поделиться своими только что возникшими сомнениями. Их можете развеять только вы…

– Фаши зомнения, – успокоил Катершванц, – как прафило уместны, а назтойчифость опрафтана. Разумеется, я фас буду злушать прямо зейшас. Теньент, фы злышали, фас ждет маршал! Фперет!

Медлить Арно не собирался, хоть и не понимал, за какими кошками сдался командующему. Когда-то фок Варзов выдернул Лионеля из поиска, чтобы сообщить об отце, но о теперешних пакостях они с Валентином знают побольше старого Вольфганга. И все же в груди что-то екнуло.

Давя непонятный страх, виконт вытянулся в струнку и щелкнул каблуками, что было неверно понято избитыми пятками. Не ойкнуть все же удалось, а вот за свою физиономию Арно бы не поручился; к счастью, маршал внимательно рассматривал какую-то писанину. Выглядел он сносно, пожалуй, на Мельниковом было хуже.

– Твой брат советует звать тебя на «ты», – не поднимая головы, сообщил бывший командующий Западной армией. – Устал?

– Нет, господин маршал.

– Вранье, – фок Варзов, чему-то усмехнувшись, отодвинул бумаги. – Садись, с ног ведь валишься.

– Все валятся, господин маршал, – уточнил Арно и с наслаждением уселся на складной стул. В палатке было сухо и тепло, впору уснуть; спасибо горящим ступням, оконфузиться не дадут, но завтра только седло и никаких Катершванцев! – Какие будут приказания?

– Приказания ему нужны… – Старик неторопливо принялся складывать в футляр грифели. – Нового прямого столкновения с горниками нам лучше избегать. Завтра с утра «фульгатам», и не только им, придется внимательно следить за дриксами. Пока не доберемся до своих, поиск будет на тебе. У меня разведчиков и так было небогато, а после сегодняшнего и вовсе полтора десятка солдат осталось да трое местных. Капитан, на котором все висело, погиб, а ты неплохо себя еще в Торке показал.

– Приложу все усилия. – Спасибо Баваару за Кроунера! С таким капралом запросто без капитанов обойдешься.

– Еще бы не приложил! Там, в углу, сундучок, открой.

Не захромать Арно все-таки удалось. Сундучок оказался дважды почтенным: облупленность намекала на возраст, габариты – на немалый вес.

– Возьми флягу и три стопки. Ужинал?

– Да. И пил тоже.

– Тебе завтра в поиск, много не налью, но перевязь, надетая всухую, плохо носится. – Фок Варзов недвусмысленно толкнул к Арно какой-то лист. Пришлось взять.

Нет, своим глазам капитан Савиньяк поверил и почерк узнал с ходу, он даже был готов допустить, что Проэмперадор признал за младшим братом фамильные таланты, но как капитанский патент оказался у фок Варзов?! Что Ли встречался со стариком, Арно слышал, но предвидеть еще тогда, что корпус придется срочно укреплять кавалерией, причем именно «лиловыми»?!

– На отца ты похож, – задумчиво произнес командующий и внезапно рявкнул: – Не вздумай к Окделлу с уговорами лезть, даже если его поймают. Слышишь?!

– Не вздумаю, мне мать рассказала…

– Мой маршал, – и снова Придд объявился кстати, – барон Катершванц у себя в палатке.

– Давай к столу, полковник, – велел фок Варзов. – Ты со всеми такой… портретный, или только с вырученным начальством?

– Насколько я могу судить, со всеми, чему и обязан своим армейским прозвищем. Мой маршал, я готов признать это свое качество уродством.

– Везет же мне на уродов, – Вольфганг улыбнулся почти весело, – Алва, братец этого вот капитана, теперь ты. Знать бы, кто станет четвертым.

– Полагаю, барон Рокэ Вейзель. Я имею в виду посмертного сына генерала Вейзеля, чьим опекуном утвержден адмирал Вальдес. Сочетание имени, крови и воспитания обещает нечто поразительное.

– Баронесса сообщила мне свое мнение о последней летней кампании, – маршал кивком указал на стопки, и свежеиспеченному капитану пришлось вновь мучить потрепанные пятки. – И о том, что маршал Савиньяк Бруно бы разбил.

– Ли так не думает! – выпалил Арно, чудом не напоив свой капитанский патент.

– Ты его спрашивал?

– Он мне с дороги в Торку сам написал, в первый раз, к слову сказать. Что воевал бы иначе, но чем бы оно кончилось, никто никогда не узнает, и что его удача в Гаунау не гарантия успеха у Хербсте.

– А моя неудача на Мельниковом лугу, стало быть, не доказывает, что я бы и Ор-Гаролис проиграл?

– Мой маршал, – Валентин подал старику касеру, хотя это следовало сделать Арно. Как свежему капитану. – Насколько я мог понять маршала Лионеля, он полагает, что судьбу кампании определило отнюдь не генеральное сражение. В сложившейся ситуации оно было неизбежным, но оно уже закончилось. Мой маршал, с вашего разрешения… Герцог Алва, отправляя меня на север, велел мне не оглядываться. Он считал, что только в этом случае я дойду сам и доведу тех, кто мне доверится.

– Похоже на Рокэ, – фок Варзов поднял стопку. – Но я оглянусь, хоть и не на этот луг, будь он неладен! Ладно… Капитан, чтоб через двадцать лет был маршалом!

– Приложу все старания! – Арно выпил залпом, как положено. – А об Доннервальд они зубы обломают, то есть об Эмиля…

– Хотелось бы, – фок Варзов опять думал о чем-то своем и невеселом. – Слышал историю о моем племяннике и виконте Рафле, капитан?

– Да. Герцог Алва все устроил…

– Тогда. Сегодня Отто погиб. Вспомним!

– Вспомним, – подтвердил Придд и наполнил подставленную стопку. – Мой маршал, прошу меня простить, но стоит ли вам?

– Стоит! Кстати, раз уж вы тут оба… Засвидетельствуйте-ка мое новое завещание. Да не собираюсь я завтра помирать! – фок Варзов сверкнул глазами не хуже Катершванца. – Пока не увижу над Мариенбургом и Доннервальдом наш флаг, не помру, но то, что подписано сегодняшним днем, Ариго примет, а Рокэ подмахнет. Как миленький.

Детей у меня нет, сыновья Отто в Бергмарк, и графы из них никакие, а герб жаль. Хороший герб, и я хочу, чтобы он со всем причитающимся достался второму сыну Ариго. Это – главное, и еще кое-что по мелочи на стариков вроде фок Дахе. Жермон их так и так не обидел бы, но завещанное в день смерти наследника любая гордость примет.

Арно поставил подпись первым, Валентин – вторым. Ариго согласится, кто б после такого не согласился, но второму сыну еще надо родиться… И первому тоже. Пахло дымом и можжевельником; от этого и еще от невозможности помочь стало грустно. Вдова Вейзеля могла бы маршалу и не писать, а толстого Отто лучше бы держали в Торке.

– Ну точно в отца, – внезапно сказал фок Варзов, – не в мать и не в братьев, а в отца. Его и вспомним.

– Спасибо…

– Вам спасибо. Всем. Что не пьешь, полковник?

– Прошу простить, я тоже вспоминал. Мой маршал, если можно, расскажите нам о Малетте.

– Отвлекаешь? – усмехнулся фок Варзов. – Спасибо, только капитану завтра в поиск, да и мне ложиться пора, ну а Малетта… Сперва мы умирать не собирались, но Хайнрих подошел раньше, чем думалось, и нам стало нужно простоять не два часа, а все шесть.

Так, за капитана Савиньяка мы выпили, остался полковник Придд. Новый командующий арьергардом. Или авангардом, это уж как получится. Вчера мы с фок Дахе выпутались благодаря вам; хотелось бы верить, что благодаря нам выпутается Доннервальд.

Ойген с дриксом пили можжевеловую и обсуждали Олларию и Эйнрехт. Жермон пытался слушать и тоже пил. Эмиль то ли сбежал, то ли Фажетти в самом деле с чем-то не справлялся; Ариго тоже мог бы усомниться в Карсфорне, но дрикс хотел видеть именно его. Увидел. Зачем, было не понять, поскольку сперва говорили о том, что не стоит дразнить гарнизон талигойскими знаменами, а после ухода командующего перешли на эйнрехтские зверства. Лично Глауберозе их не видел, но какие-то монахи нарассказывали уйму всего, живо заинтересовавшего Райнштайнера. Жермону думать о свихнувшихся гвардейцах, пусть и дриксенских, было неприятно, но он честно следил за беседой, пока не упустил нить рассуждений. Замерзшие окна ловили отблески свечей, и казалось, что ледяные папоротники расцветают оранжевыми цветочками. Было тепло и как-то странно. Спешили, волновались, собирались драться, а драка затерялась в зимних холмах, теперь только ждать.

– Генерал Ариго разделяет мое мнение, – сообщил собеседнику Ойген. – Герман, это так?

– Конечно, – немедленно подтвердил Жермон, у которого собственного мнения об обсуждаемом предмете не имелось уже с полчаса.

– Ваши наблюдения лишь подтверждают мои выводы, – подвел итог Глауберозе. – Я очень рад состоявшейся между нами беседе.

– Несомненно, она была очень полезна, – удостоверил бергер. Кажется, против этого варита он ничего не имел.

Ариго подкрутил усы, вежливость требовала сказать что-то о важности и своевременности, и Жермон хотел сделать именно это, но почему-то спросил, зачем был нужен лично он.

– Герман не любит обсуждать подобные вещи, – счел своим долгом объяснить выходку побратима Райнштайнер, – но он умен и порой бывает наблюдателен. Я надеялся, он дополнит наши рассуждения.

– Я не смог.

– Очень жаль, – дрикс поднялся. Он был очень серьезен. – Граф Ариго, я просил вас пригласить, потому что считаю своим долгом выразить свои соболезнования в связи с постигшей вас утратой.

Я имел счастье знать вашу сестру. Королева Талига была самой удивительной женщиной, которую я когда-либо встречал. Ее чистота, благородство и мужество не имели равных. Порой мне кажется, что само ее присутствие сдерживало готовое прорваться безумие. Ваша сестра упрекала нас, мужчин, в том, что мы ищем славы и орденов, а женщины хотят всего лишь любить, ждать, верить и не бояться за тех, кто им дорог. Я много думал над ее словами, но, к несчастью, этот год не оставляет нам выбора: то, что затопило наши столицы, должно быть уничтожено любой ценой. Зато после победы Дриксен и Талигу следует попытаться понять друг друга. Простите, я несколько взволнован…

– А я пьян! – выпалил Ариго. – Вы говорили, а я мог только пить. Я не видел Катарину двадцать лет и вспомнил о ней, по-настоящему вспомнил, когда думал, что умираю… Я жив, умерла она, умерла незнакомой, а вот сейчас вы… вы сказали, и я ее увидел, потому что… Закатные твари, женщины в самом деле хотят любить и не бояться. Они хотят, а мы уходим… Мы должны к ним возвращаться, только выходит не всегда…

– И еще, Герман, – Райнштайнер тоже поднялся, теперь они стояли все трое. – Женщины не должны умирать иначе, чем в свой срок, для этого есть мы. Я думаю, это достойно последнего на сегодняшний день тоста.

– Так и будет, – твердо произнес фок Глауберозе.

Граф осушил свою стопку, поклонился и сразу же вышел. Стукнула дверь, заметались огоньки свечей, по морозным окнам пробежали сполохи. В Альт-Вельдере свечи еще не погашены, Ирэна ложится поздно… Он должен к ней вернуться! Должен… Нельзя, чтобы она боялась, теряла, плакала, смотрела безнадежными глазами.

– Герман, ты странно выглядишь, – оказывается, Райнштайнер пересел на стул, где сидел Савиньяк. – И я отнюдь не уверен, что дело в выпитой настойке и очень необычных для варита словах. Ты что-то почувствовал?

– Нет, я просто вспомнил Ирэну. Она сейчас одна.

– Твоя супруга с двумя очень разумными, хоть и по-разному, женщинами, к тому же ты ее не забывал ни на минуту. Остается предположить, что твои чувства по каким-то причинам обострились. Пожалуй, я отмечу это в своих записях, возможно, впоследствии мы узнаем о некоем событии и сделаем надлежащие выводы.

– Корпус действительно очень потрепан. – Уже три часа как командующий сразу и авангардом, и арьергардом Валентин разломил последнюю Эдитину лепешку и протянул половину Арно. – Из девяти с половиной тысяч завтра в бой могут идти пять, не больше. Раненые ранеными, но и больных немало. Ускоренные марши даром не проходят, особенно для новобранцев.

– Я не новобранец, – Арно думал не о перевязях, а о ступнях. – И в бой я пойду, но чур, верхом.

– Кавалерийские сапоги – не самая удобная обувь для беготни по каменистым склонам, но выбора у тебя не было. Лучше разуться и растереть ноги, большего сейчас не сделать.

– А меньшего? – попробовал пошутить виконт, получилось, мягко говоря, глуповато. – Ты знаешь, как этот Отто погиб?

– На той самой батарее. Дрались там отчаянно; в конце, когда бой шел уже на позиции, взорвались зарядные ящики. Случайно или их кто-то поджег, уже не выяснить. Мне кажется, маршал считает, что это сделал Отто.

– Так вот в чем дело! Странно все как-то выходит… С одной стороны, и мы молодцы, и старик, с другой – паршиво все! И еще этот ветер, ну чего, спрашивается, выть?!

– Видимо, воется. Ульрих-Бертольд нам бы объяснил, что перед боем воителям следует спать, а не слушать ветер.

– Варнике обещал метель, – припомнил Савиньяк и сам же махнул рукой. – Горников снегом не напугаешь! Скорее уж голубчики попробуют незаметно подобраться вплотную.

– Завтра в поиск, значит, по логике вещей, нужно взять себя в руки и лечь. – Придд смотрел в костер, словно задался целью разглядеть там пресловутую огненную ящерицу. – Не знаю, как тебе, а мне сегодня уснуть будет непросто.

– Вот-вот, – с облегчением подхватил Арно, – И ведь устал же, как пес, а сна ни в одном глазу! Ляжешь, и тут же чушь всякая в голову полезет.

– Когда нельзя или не с кем говорить, приходится думать, но я бы не назвал приходящие по ночам мысли чушью. Ты хорошо помнишь Лаик?

– Дом или парк?

– Свою жизнь там.

– Не очень. В детстве мне в «Загон» просто ужас как хотелось, а на поверку оказалось скучновато.

– Нас все же учили, а не развлекали.

– Учили? – фыркнул «унар Арно». – Чему? Не фехтованию же!

– Значит, ты все-таки поддался Йоганну.

– Ну, поддался. – Чего теперь-то врать? – Йоганн пожертвовал своим местом, вот и я решил… поучаствовать, что ли. Зато Берто меня в самом деле подловил.

– Чтобы затем поддаться опять-таки Катершванцу?

– Думаешь?!

– Иногда, – Валентин улыбнулся. – Тогда я фехтовал, мягко говоря, посредственно, и то, что первого в Лаик чаще всего называет шпага, мне казалось несусветной глупостью. Я и сейчас так считаю.

– Ты только Ульриху-Бертольду об этом не брякни!

– Я постараюсь. – Вторая улыбка за минуту! Нетушки, наши дела отнюдь не унылы. – Именно знакомство с Ужасом Виндблуме меня и навело на некоторые мысли. Ну и пресловутая дуэль, после которой я решил, что буду учиться и научусь!

– Ты и научился.

– Еще осталось кого-нибудь убить, хотя за этим дело вряд ли станет – после победы, а мы должны победить, из щелей выберется множество мерзавцев. Самые дальновидные наверняка лезут уже сейчас, но мы рискуем уйти в сторону. Описательные и точные науки по-лаикски тебе тоже ничего не дали?

– Точные были бы ничего, не обкорми меня ими дома, а описательные… Мэтр Шабли оказался дрянью, но учил он неплохо, дело было не в нем!

– Не в нем. В том, что тебе переставал нравиться Талиг, которому ты, будучи Савиньяком, собирался служить. Знаешь, если мы уцелеем, я поверю, что Излом – благо…

– Я устал, – зевнул Арно, – драться мне лень, а понимать тем более. Объяснил бы ты по-человечески, Излом-то к Лаик каким боком?

– Хорошо, я попробую. То, что в Сэ не в восторге от того, что творится, мне стало ясно по твоим выходкам на уроках, но ты и твои братья – вторая часть уравнения, давай сперва покончим с первой. Ты о ней вряд ли задумывался, ведь Савиньяки последний раз меняли сторону при Франциске.

– То ли дело ты!

– То ли дело я. Или Эпинэ, который еще и Агарис видел. Полагаю, ты согласишься, что у двух последних мятежей не было ни единого шанса. Талиг Сильвестра не просто устоял, он казался если не вечным, то достаточным и для детей, и для внуков ныне живущих. Само собой, на сторону победителей начали переходить те, кто думает лишь о себе. Им требовалось доказать свою лояльность, и они принялись выслуживаться. Сильвестр их привечал, как и Манрики с Колиньярами. Это логично – для прогулок в парке многие покупают не морисков, а линарцев.

– Ну, кому-то и табурет лошадь.

– А кому-то и Заль – генерал. В начале Двадцатилетней такие либо выжидали, чья возьмет, либо перебегали к тем, кто казался сильнейшим… Другое дело, что в твоем доме подлецов и подхалимов не жалуют. Ты вступился за того, кого обижала свинья с перевязью, даже не задаваясь вопросом, кого защищаешь. Для тебя в этой истории главным был Арамона, а любой, кому принимался вредить Свин, становился своим. Продолжайся так и дальше, твоему сыну или внуку могло бы прийти в голову, что Алису свергли рвущиеся к власти мерзавцы, а Борн с Окделлом погибли за честь и свободу.

– А дриксов с гаунау куда девать?

– Нашли бы, особенно если б появился новый Дидерих. Чем дальше, тем наверху скапливалось бы больше грязи, а те, кто с грязью несовместим, уходили бы. С обидой, разочарованием, злостью. Я часто представляю себе лестницу, по одной стороне которой, сжав зубы, спускаются приличные люди, а по второй поднимаются счастливые мерзавцы. Рано или поздно их наверху наберется столько, что за ними настоящего Талига будет уже не разглядеть.

– Слушай, поговори об этом с Ли! Конечно, если только…

– Арно, – потребовал Придд, – не смей даже думать, что с твоим братом что-то случилось. Будь так, мы бы, и ты первый, почувствовали.

– Мы в Гаезау, а Лионель кошки знают где!

– Расстояния ничего не меняют. В Васспарде и Багерлее меня и смерть моей крови разделяло лишь несколько стен, но была еще и Габриэла. Когда она утонула, с точностью до часа неизвестно, но в тот день и примерно в то время я запел. Второй раз после смерти Юстиниана.

– Ты?!

– Представь себе. И это при том, что родичи вечно поющих найери обычно молчаливы.

– А первый раз? Хотя чего я лезу!

– Лезь, мне хочется говорить. Первый раз был, когда мне по совету герцога Алва удалось обмануть гарнизон и стражу. Я подъезжал к роще, где мы с герцогом условились встретиться, и внезапно понял, что пою… Кажется, горники решили утра не дожидаться, так что, раздумав ложиться, мы угадали. Жаль, ты так и не растер ноги.

– Они не очень-то и болят, – без особой уверенности буркнул Арно и обернулся. Торопливо пробирающийся к ним со стороны маршальской палатки офицер ростом и походкой напоминал Сэц-Пуэна, каковым и оказался.

– Садитесь, – Валентин подвинулся, уступая место до предела вымотанному адъютанту. – Будете можжевеловую?

– Потом… – одноглазый капитан вздрогнул и вытер лоб. – Господин полковник, я должен… Должен довести до сведения высших офицеров, что маршал умер. Наверное, сердце… Корпус остался без командующего.

– Садитесь и пейте. – Валентин очень медленно открыл флягу. – Там ровно столько, столько вам сейчас требуется. Арно, тряхни адъютантской стариной, собери полковников. Начнешь с Ульриха-Бертольда, как с самого заслуженного. Кроме того, такая очередность позволит тебе у него не задерживаться.

– Это должен я, – запротестовал Сэц-Пуэн.

– Сидите. Арно…

– Я всё сделаю! – Савиньяк уже мчался к Кану. Завтра – метель и, очень похоже, что бой, а «корпус остался без командующего». Остался. Без. Командующего.