X. «Смерть»

День маршал Капрас начал в странном настроении, раздраженном и при этом по-дурному смешливом. Виной тому был редкий по глупости сон, где прибожественный Лидас в багряных казарских одеждах тащил на руках матушку Цагари, а та хлопала в ладоши не хуже Гирени. За парочкой, как цыплята за наседкой, хромала дюжина казаронов с обутыми левыми и босыми правыми ногами. Разноцветная процессия важно ползла длиннющим расписным коридором, выход из которого заступил подбоченившийся Турагис. Казароны грозили стратегу саблями, гигант в ответ лишь хохотал. Опасаясь драки, Карло попытался обогнать легата, но пол оказался сплошь покрыт пьяными в стельку птицами. Мало того, Турагис, отсмеявшись, принялся швырять в Лидаса драгоценностями, через которые легат равнодушно переступал. Поняв, что птицы никакие не птицы, а притворяющиеся таковыми кольца и браслеты, маршал принялся их сгребать в оказавшийся под рукой огромный пахучий сапог. Было противно, но копошащихся на полу побрякушек хватало на десяток конных батарей.

Карло нагреб уже полсапога, и тут слетевший с потолка Микис вывалил из казначейского мешка здоровенного нухутского петуха; петух забулдыкал и принялся с чудовищной скоростью клевать будущие пушки. Пришлось выхватить пистолет и пристрелить ненасытную дрянь, та, сдохнув, обернулась живехоньким Анастасом с крыльями из пучков молний и потребовала лопату. Лопата сном уже не была, ее в самом деле искали. Пронзительные, доносившиеся со двора крики заставили маршала пожалеть о не закрытом на ночь окне, из-под которого успела натечь хорошая лужа – обещанный местными дождь таки зарядил. Карло зевнул и принялся одеваться, отсыревшая одежда настроения не улучшила. За окном продолжали орать, маршал выглянул наружу: на месте двора обнаружился мутный пруд, на бреге коего под навесом топтались искатели лопаты, нужной, видимо, для прочистки водостока.

Придорожная гостиница, куда после истории со сдохшей птицей перебралось корпусное начальство, мягко говоря, не процветала. Хозяин винил в своих бедах новый тракт и конкурентов, но лучше б он оборотился на себя, для начала выучившись продирать глаза прежде постояльцев. Помянув бацуту, дождь и Леворукого, Карло застегнул пояс и совсем уже собрался рявкнуть на толкущихся у лужи бездельников, но во двор вышел Фурис.

Бывший писарь не кричал и руками не махал, однако лопата внезапно нашлась, старший из спорщиков безропотно полез в пруд, а младший взялся за метлу. Взбаламученная вода дрогнула и начала отступать. Маршал поежился и провел рукой по щеке, прикидывая, звать ли цирюльника. Окрик часового и хлюпающий топот заставили вновь высунуться из окна – доверенный куратор походной канцелярии, презрев дождь, расспрашивал крепыша в кожаном курьерском плаще, рядом мотала башкой бодрая лошадь, на вальтрапе которой красовались оранжевые молнии. Эстафета, а Фурис не далее как вчера сетовал на недолжное обращение адъютантов с почтой. Вот пусть и разбирается.

По всем канонам занесенную в «Главную учетную книгу для входящих бумаг» депешу маршалу подали после завтрака. И хорошо, что не раньше, ибо порождение «Карающей Коллегии Четырежды Божественного Сервиллия» аппетит бы отбило напрочь. Карло поменял местами кувшин и стакан, обошел превращенную во что-то вроде кабинета комнатку и вновь поднес к глазам столичное послание. Кто скрывается за подписью Молниеразящего сервиллионика высшего ранга, Капрас не знал, но мерзавец именем императора требовал перекрыть границу с Кагетой, захватив при этом находящихся в пределах досягаемости подданных и пособников богопротивного кагетского правителя, «брата» накрепко уверовавшей в свое казарское происхождение Гирени.

Нет, сам приказ был логичен: отрицая богоизбранность Сервиллия, Баата не просто наносил императору оскорбление, он покушался на то, что помогло взнуздать очумевшую столицу. Казара Капрас тоже понимал: признать божественность соседа означало беспрекословно подчиниться оному, а хитрец уже сделал ставку на Талиг и собственные мозги, паонским бы оглоедам такие! Драка с морисками требовала напряжения всех сил, и размениваться на занятую своими делишками казарию было недальновидно до преступности. Умнее всего кагетский демарш было вовсе не замечать, однако заметили, да как рьяно! Увы, при таком раскладе Карло выходил либо предающим Гирени подонком, либо вражеским пособником.

До сего дня маршал с совестью жил более или менее в ладу, до сего дня ему не приходилось выбирать между двумя долгами, один из которых по определению не заплатить. Теперь благодать иссякла.

Проверять добропорядочный Кабаний Лог лично не имелось ни малейшей необходимости, однако Арно задался целью если не перезара́зить лучшего друга, то хотя бы превзойти в занудстве бергеров.

Когда решалось, кому возглавить придаваемых отряду Придда разведчиков, Валентин назвал теньента Савиньяка. Баваар, спевшийся со Спрутом еще на Печальном языке, идею поддержал, и к нему внезапно присоединился Райнштайнер. Слегка удивленный подобным единодушием Эмиль дал согласие, и тут Баваар оторвал от сердца знаменитого Кроунера. Такое доверие дорогого стоило, и Арно взялся за дело всерьез.

В первые дни принуждать себя действовать «по всем правилам» было тошненько, потом теньент втянулся: когда и тренироваться, как не в промежутке между боями? Вновь становиться вторым эскадронным офицером и уж тем более адъютантом Арно не желал, оставалось доказать, что он в состоянии отыскать не только зимующий в заранее известном месте корпус, но и что-нибудь верткое и неожиданное. Как же, разбежались! На свежевыпавшей пороше резвились лишь зайцы с лисами, с них и началось. Вернее, с того, что теньенту взбрело в голову обозвать метнувшегося с дороги в то ли еще холмы, то ли уже горы косого по всем правилам вколоченной в отрочестве науки. Труси́вший рядом Кроунер пришел в восторг. Пристрастие маленького капрала к заковыристым оборотам тайной не являлось, но одно дело слышать от других и совсем другое – влететь в научную беседу самому.

– Это для нас он лесной заяц, – объяснял разведчику Арно, – а по правилам сего грызуна величают зайцем белолиняющим малым. То есть, если совсем по правилам, зайцем белолиняющим малым с хвостом закруглённым тупоконечным и ушами недлинными, но полностью давно уже только в бестиариях пишут, а так сократить норовят.

– Бес-ти-яриях, значит? А полевых зайцев в бес-ти-яриях как зовут?

– Зайцами постоянноокрашенными средними.

– Тогда Бабочка моя, – разулыбался Кроунер, – там будет кобылой мышастой, превеликой?

– Нет, – разочаровал собеседника Арно. – Бабочка – лошадь домашняя, обыкновенная. Ну и ещё с десяток слов. Сьентификам кобыла она или жеребец – без разницы, им даже на породу плевать, лошадь, и всё!

– Так ведь большая она, – капрал с нежностью погладил свою великаншу по заиндевевшей шее. – Не всякий жеребец так вымахает!

– Ёлки тоже разные. Молодые, старые, корявые, лысые, а все равно по науке ель золотоземельская обыкновенная.

– Еще б не обыкновенная, – кивнул усиленно шевелящий мозгами Кроунер, – их же тут завались!

– А в Кэналлоа они редкость, но и там обыкновенными останутся.

– Значит, чтоб по правилам, надо спервоначалу вроде как фамилиё, потом – масть и в конце сказать, малое оно или обыкновенное.

– Если кратко, то да. А так еще особые приметы всобачить могут, – припомнил теньент, – только чтоб на всех общие. Те же елки бывают голубые, раскидистые и мелкошишечные. Да, чтобы ель мелкошишечной считалась, нужно, чтоб у нее и потомство такое же было, иначе выходит не примета, а уродство.

– Это кто ж такое надумал?!

– Был такой… Карло Рафианский.

– Был? Выходит, помер уже?!

– Помер. Лет тридцать назад.

– Эх, – капрал вздохнул не хуже кобылы мышастой превеликой. – А я-то решил, это родич ваш по матушке мудрит… Рафиано в смысле. Заехал бы к нам, нашел что-нибудь этакое, ну и назвал бы!

– Да на кой он тут сдался! – вспоминать нуднейшие уроки становилось все веселее. – Кто первый новое отыщет, тот и называет. Есть ель святого Арчибальда, ель Сэц-Эдварда, ель Эльвиры…

– Выходит, всем можно?! – На физиономии разведчика читалось недоверие, смешанное с… охотничьим азартом.

– Всем, – подтвердил виконт. – Ты найдешь – будет тебе ель… ну, пускай, островерхая Кроунера или, если захочешь, ель островерхая Бабочки.

– Надо же! – взгляд капрала зашарил по окрестностям. – Так прямо и запишут?

– А куда они денутся? – хмыкнул Арно. – Нашел, описал, обозвал, и с концами, никто не отменит.

Не подозревавшая об открывающихся возможностях Бабочка взмахнула прегустым, не у всякого линарца такой, хвостом и, принюхиваясь, зафыркала.

– Дымком тянет, – перевел Кроунер. – Ди-сло-ка-ция, надо думать… А как узнать, какую елку не назвали еще?

Под умную беседу перевалили увенчанный какой-то развалиной холм и оказались над небольшой симпатичной долинкой. Справа на взгорке виднелась солидная усадьба, ниже – скопление домов, вытянувшихся вдоль огибавшей взгорок дороги. В верховьях Хербсте место городов в их «равнинном» понимании занимали укрепленные поместья, почти замки, к которым лепились селения, вот в одном из них фок Варзов и зимовал. Вернее, должен был зимовать.

– Налицо видимое от-сут-стви-е наличия, – определил сразу позабывший о науке Кроунер. – Как корова языком.

Арно вытащил из чехла подаренную Эмилем трубу. «Отсутствие наличия» было почти полным. Несколько больших палаток на дальней окраине, пустые загоны, до десятка обозных фур и обширное пятно вытоптанного снега с черной сыпью кострищ – вот и все, что осталось от корпуса.

– Да уж, – пробормотал себе под нос виконт, – Варзова тут нет. Вопрос – куда он делся?

– Пе-ре-дисол-цировался, – с удовольствием объяснил капрал, – по стар-те-гической надобности. Глянуть?

– Вместе глянем, – драгоценную трубу Арно убрал в футляр с достойной Райнштайнера аккуратностью. – Выглядит вроде мирно.

– Никаких подвохов, – подтвердил разведчик. – Вона, ребятня крепостицу к Излому ладит.

– Их и спросим…

Катавшие здоровенные снежные шары мальчишки наперебой объяснили, что старый маршал увел своих пять дней назад. Хворых оставил и увел. Где оставил? Кого в усадьбе, а кто покрепче, тот в лагере. Там еще и обозники торчат, опоздали которые… Вот злились-то, умора!

В лагере болталось до полусотни человек: припозднившиеся обозники, больные, дюжина раненых и пара лекарских помощников. Эти знали, что маршал отправился на поиски дриксов. С неделю назад патрулировавшие дороги драгуны вернулись с потерями, а заодно и пленных приволокли. Что из гадов вытрясли, коновалам, ясное дело, не доложили, однако корпус, оставив слабых и недужных, ушел по северной дороге. Точнее разве что в усадьбе скажут.

– Будем надеяться, – буркнул Арно, – хозяин хоть что-то знает!

– А хоть бы и не знал, – разведчик широко улыбнулся, – корпус, чай, не заяц белооблинялый мелкий, сыщется!

«… сим, – в который раз перечитывал Капрас, – предписывается до одиннадцатого дня Весенних Скал, когда корпусу надлежит выступить…»

Чем Молниеразящему сервиллионику приглянулся именно этот день, было не понять, но в целом срок выглядел привлекательно. За зиму можно прижать мародеров, более или менее вправить мозги Лидасу и довести до блеска маневренную артиллерию. Да и с родами Гирени складывалось удачно. Вернее, сложилось бы, не требуй Паона «предпринять решительные и незамедлительные действия по отношению к пособникам совершившего акт вопиющего святотатства еретика Бааты, захватившего власть в землях, сопредельных осиянной светом Четырежды Божественного Сервиллия Гайифской империи…»

В столице рвались карать, а приютивший кагетку Турагис, как на грех, заелся с Лидасом, при котором болтался свихнувшийся на почитании императора Анастас. Верноподданная рыбина сожрет любого, от нее одна защита – тайна, но тайна и Турагис?! Остается позволить старику считать, что маршал Карло готов к разрыву с императором и ждет лишь благоприятного момента. Такой довод вынудит стратега сдержаться, только бумаге подобное не доверишь, нужен разговор, причем немедленный. Нужно ехать! Капрас сосредоточился и минут за десять сотворил хитрое письмо с благодарностью за неоценимую помощь при лошадином ремонте и желанием высказать оную благодарность лично. К счастью, грядут праздники, что позволит командующему «ненадолго покинуть расположение корпуса».

То, что он играет сам с собой в поддавки, маршал понимал даже без ухмылочек выставленного к легату «для согласования совместных действий» Агаса. Отослав Гирени, Карло почувствовал себя одиноко до одури. Дела́ спасали лишь до известного предела, а в багаже копилась милая ерунда, купленная по случаю и ждущая восторженных писков. С презентом для стратега было сложнее: лучшим подарком старику стала бы жеребая красотка из Белой Усадьбы, но поди скрой такое от сервиллионика! Своих гривастых Турагис не прячет, да и доброжелатели сыщутся, куда ж без них…

Объявившуюся в Мирикии «сестру» казара прибожественный почти наверняка стерпит, отданную вредному стратегу кобылу – вряд ли. Дурацкая ссора раздражала тем сильней, чем больше Карло узнавал обоих недругов. Оставалось надеяться, что Агас потихоньку развернет приятеля от Речной Усадьбы к настоящим разбойникам. Капрас очень рассчитывал, что совместная охота за живодерами положит конец недоразумениям, но брыкливых мулов прежде следовало запрячь. О том, как это устроить, маршал и размышлял, пока отец Ипполит не обрадовал новостью о епископе.

– Завтра его преосвященство намерен быть в Тригаликах, – пояснил клирик. – Он проведет три дня в известной вам резиденции Знания и очень бы желал вас увидеть.

– Я буду! – Карло давно не был столь близок к тому, чтоб возблагодарить Создателя. – Вы, надеюсь, со мной?

– Почитаю своим долгом.

– У меня будет к его преосвященству, м-м-м, просьба… – Маршал протянул священнику паонскую радость. – Я бы хотел, чтобы Гирени… перешла под покровительство епископа Мирикии. Брат Пьетро считает, что ей нужна помощь лекаря.

– Брата Левкания, – подсказал клирик, углубляясь в грозящую молниями бумагу.

Вся отпущенная святому отцу склочность уходила на императорскую богоизбранность. К обычным грешникам клирик был более чем снисходителен, а Гирени называл не иначе как «дитя», самому же лезть к епископу Капрасу не хотелось. Маршал не собирался отрекаться от «потомка», но с клириком лучше говорить клирику. Здешний преосвященный как будто терпимей кипарского и не болтлив, он поймет, особенно если ему должным образом объяснить. С Турагисом придется сложнее – обиженный на предательницу-дочь стратег к кагетке явно привязался. Отпускать малышку старик не захочет, а приказ Молниеразящего его лишь распалит. Придется бить на узкие бедра, благо Турагис знает, что нужный врач подчиняется епископу. Увезти Гирени якобы на неделю или две, потом посетовать на задержку и втянуть стратега в войну с мародерами. Когда старый вояка займется делом, ему станет не до возвращения гостьи…

– Я прочел, – возвестил позабытый собеседник. – Обуянный гордыней нечестивец возвел в обычай срывать злобу на оказавшихся в его власти. Весть из обители Гидеона Горного об отторжении Кагетой самозваного Эсперадора пришла больше недели назад. Моя вина, что, боясь тронуть запретное, я не настоял…

Не боднуть лишний раз Сервиллия клирик был не в состоянии, однако успокоившийся Карло почти не слушал, с трудом гася улыбку. В том, что отец Ипполит постится, маршал не сомневался, но цветом лица слуга Создателев посрамил бы самого здорового из молочников. Видимо, это было наградой за праведную жизнь, наградой же самого Карло стала Гирени, понять бы еще, за какие заслуги. Подлостей за собой маршал не помнил, хоть и благими деяниями похвастаться не мог. Жил, воевал, если забыть про Фельп, сносно. Перевязь заслужил честно, лошадей своей физиономией не пугал и вполне мог рассчитывать на руку состоятельной вдовы или провинциальной девицы из приличной семьи; только одно дело ходить в достойных женихах и совсем другое – оказаться любимым. Это удивляло, смешило, порой раздражало и незаметно становилось необходимым. Или уже стало?

– Я готов признать дитя своей прихожанкой, – священник возвысил голос, – чудом спасшейся от разбойников и слегка повредившейся рассудком. Разумеется, епископ будет знать о моей лжи, но тайна исповеди нерушима.

– Вы, – едва не задохнулся Карло, – вы предлагаете… выдать Гирени за ту… За…

– За одну из несчастных дочерей арендатора мельницы.

– Нет! – отрезал Капрас и понял, что должен объясниться. – Вы назовете это суеверием, но я не могу… Не могу звать ее именем замученной этим ублюдком…

– Военные в самом деле суеверны, – отец Ипполит вздохнул и тут же улыбнулся. – Не бойтесь, вы ее так не назовете. Имя будет значиться лишь в записях лекарской книги. Важно, чтобы число несчастных, пригретых в обители, сходилось, и оно сойдется. Когда думаете забрать дитя из Речной Усадьбы?

– На Излом. Сперва нужно выцарапать у легата Пьетро, Турагис ему доверяет.

– Брат Пьетро достоин полного доверия, – рассеянно подтвердил клирик. – Здравствуй, сын мой.

– Добрый день, – вошедший Пагос потихоньку начинал улыбаться, правда, пока лишь своему духовному отцу. – Господин Фурис напоминает, что вечером…

– Придется господину Фурису обойтись без меня, мы едем в Тригалики. – Карло неожиданно подмигнул парню, без которого теперь не обходилась ни одна вылазка. Вернее, она не обходилась без пса – Калгану наслушавшийся кагетов Фурис доверял безоговорочно.

– Если доводить исполнительность до абсурда, – заметил, проводив Пагоса взглядом, отец Ипполит, – властям надлежит истребить всех кагетских овчарок. Как возможных пособников казара.

– С Анастаса станется, – согласился Капрас, – только собаки не кагетские, а саймурские. Саймуры же вымерли и больше ничьего величия не оскорбят, а вот куда пса в самом деле брать нельзя, так это к Турагису.

Клирик удивленно поднял брови, и маршал коротко объяснил:

– Собачьи драки.

Больше всего это напоминало белобрысую ушастую овцу с пятачком, но было свиньей. И законной гордостью семейства Варнике, о чем поведала хозяйка усадьбы, решительная курносая дама средних лет.

– Места хватит всем, – с ходу объявила она, отпихивая лезущую на высокое крыльцо гордость, – и кавалеристам, и лошадям! Да чтоб мы отпустили таких замечательных гостей в какие-то палатки? Ни за что! Эдита, пошла вон! Им нужно гулять, а эта у нас – лучшая, мне нравится на нее смотреть… В детстве я очень хотела то, чего больше нет ни у кого, а вы?

– Я хотел дышать под водой, – признался отправившийся в усадьбу вместе с Арно Валентин, – мне казалось неправильным, что я этого не умею. О том, что этого не умеет никто, я не думал.

– А я хотел быть унаром, – припомнил Арно, – как братья. И еще дриксенские пистолеты с золотой насечкой. Мне объясняли, что они дурно бьют, только меня это не заботило, ведь они блестят, а вороненые морисские – нет.

– Позор мне, – расхохоталась госпожа Варнике, – по сравнению с вами я была такой завистливой жабкой, зато теперь я хорошая! Муж скоро будет. Эдита, отцепись… Если мы будем торчать здесь, она начнет о вас чесаться. Вам это понравится?

– Не могу утверждать определенно, – выкрутился Спрут. – Госпожа Варнике, я бы хотел побеседовать сперва с гостящим у вас раненым офицером, а затем с вашим супругом.

– Болтать вы будете со мной, – отрезала дама, непонятно почему напомнив виконту мать. – С обоюдной пользой. Вам ведь уже растрепали, что маршал квартировал у нас?

– Само собой, сударыня.

– Муж был рад предоставить своему бывшему начальнику всю возможную помощь. В той самой заварухе с Хайнрихом, где Алва выручил старину Варзова, Конрад получил по башке, но на мне он женился раньше, так что это не помрачение. Ну вот!.. Эдита!!!

– Теперь я могу ответить на ваш вопрос. – Валентин слегка выставил вперед ногу, как во время фехтования. – Мне нравится, когда об меня чешется свинья. Необычная порода и необычное для животного имя.

– И вовсе ничего такого, – госпожа Варнике звонко рассмеялась, – главная Эдита здесь я. Мне нравится мое имя, а мужу нравлюсь я. Если б не изломная придурь, после осенних ярмарок мое имя повторял бы весь север, потому что лучше этих свиней нет! Идемте-ка в дом, красота красотой, но развели мы их не поэтому. Будете есть жаркое! С грибами и соленьями. Вам понравится!

– Почтем за честь. – Придд красиво, будто от навязчивой дамы, увернулся от четвероногой Эдиты и последовал за двуногой. – И все же что это за порода?

– Породой станет, когда патент получим, – хмыкнула хозяйка и принялась объяснять. К концу второй лестницы гости знали, что кудлатое чудушко ведет род от ноймарских белых свиней, согрешивших с вломившимся в летний загон диким кабаном. Жертвы не то насилия, не то внезапно вспыхнувшего чувства в положенный срок принесли два с лишним десятка полосатых поросят. Было это на второй год после Малетты, когда вышедший в отставку в чине полковника Варнике атаковал отцовское хозяйство и добился решительных успехов на всех направлениях.

– Зато теперь, – разливалась водворившая гостей в темноватую, но ужасно милую гостиную полковница, – мы хоть два корпуса прокормим! Муж так маршалу и сказал. И с размещением помог, и с фуражом, и больных, кто потяжелей, сюда забирал…

Что раненых и больных хватало, Арно понял еще в лагере: новобранцев учили сурово и много, люди десятками простужались, ломали руки-ноги-ребра, иногда отбивали внутренности, но старый Катершванц с благословения Вольфганга вожжей не ослаблял. Так и жили, пока корпус не поднялся и не ушел.

– Хотите знать куда? – подмигнула Эдита.

– Разумеется, сударыня, – вежливо подтвердил Придд.

– А нам не сказали, – обрадовала хозяйка, – незачем. Придется вам побегать. Как вам это понравится?

– У меня хорошие карты, но господин Варнике знает местность не по бумаге.

– Еще бы! – хозяйка со смешком повернулась к двери и велела: – Эдита, а ну не прячься!

– Мы не прячемся! – Третьей Эдите, беленькой и при этом веснушчатой, было лет восемь. Она держала за руку вторую девчушку, помладше и потемнее. – Вы старикана потеряли, да?

– Эдита!

– Мама, ну они же вояки!

– Мама, ты их кормила уже?

– Аманда!

– Вас как звать?

– Вы молока хотите? С медом?

– Эдита!!

– Пусть они за столом с нами сядут!

– Брысь! – полковница топнула, будто на кошку, – поросёнки! У нас по-простому, никаких детских, лопаем вместе.

– Нам перца не дают, – встряла младшая. – А вы с перцем лопаете?

– Северная кухня не подразумевает слишком острое. – Валентин был спокоен, зато на двух круглых мордашках проступило удивление. На мгновенье.

– А ты? – теперь Эдита смотрела только на Арно. – Ты северный?

– Южный.

– О! Вот с чего ты красавчик!

– Ты с нами сядешь?

– Почел бы за честь, но увы… – Оборот был не только дурацким, но и бесполезным. Юные особы изобразили толстенькими ножками что-то непонятное, и Аманда ухватила теньента под левую руку. Потому что в правую вцепилась Эдита.

– Эдита! – прикрикнула мать, – Аманда! Какие же вы…

– Мы славные, – сжимавшие теньентский локоть пальчики были сильными. – И мама не злится.

– Ага. Она, когда злится, не орет.

– Она краснеет!

– Прошу прощения, – ну да, после Ульриха-Бертольда две козявки Валентину не страшны, – вам не кажется, что к нам кто-то вот-вот присоединится?

– Агги! – госпожа полковница уже стояла в дверях, – а говорил – вечером! Ну как вам это понравится?!

– Это папа, – хором объяснили девицы, но отцепиться и броситься отцу на шею и не подумали. – Он славный!

Конрад, почему-то оказавшийся еще и Агги, показался знакомым, хотя получившего по голове у Малетты полковника Арно знать никак не мог. Пряча усмешку, хозяин оглядел собравшуюся компанию, начав с жены и закончив плененным теньентом.

– Вы не бойтесь, – успокоил он и не думавших бояться гостей, – не съедим… Вот лет через восемь… э-э-э…

– Проголодаетесь? – не выдержал Арно, которого все сильней занимали сочащиеся сквозь двери ароматы.

– Эдита невестой станет! А вы – женихи, э-э-э, хоть куда! Пленим!

– Господин Варнике, – опять щелкнул каблуками Валентин, – мы должны присоединиться к корпусу фок Варзов. Вы можете нам в этом помочь?

– После обеда, – уточнила полковница, и виконт едва ее не расцеловал. Домашней еды хотелось почти нестерпимо, а в том, что фок Варзов далеко не уйдет, теньент не сомневался: кавалерия пехоту, к тому же не лучшую, всегда догонит.

– Я хотел бы получить ответ немедленно, – явил-таки свою гнусную сущность Спрут.

– Извольте, – Варнике коротко кивнул головой на дверь, и Аманда с Эдитой исчезли. Молча. – Со́рок Соро́к, это… э-э-э… развилка такая, Варзов обойти не мог, но вот куда он там повернул? Дальше дороги расходятся, если ошибешься, времени потеряешь ой-е-ей.

– Благодарю, вы нам очень помогли. Следов ушедший корпус оставит достаточно, найти их мои разведчики смогут.

– Смогли бы, если б не погода, – полковник отвернулся от двери, и в ней тотчас возникла половина одной рожицы и треть другой. – У нас тут снег еще вчера полегоньку падать принимался, значит, на севере, за грядой Штейнбок, уже пару дней э-э-э… всерьез валит. Не сегодня, так завтра и сюда дойдёт, со следами будет непросто.

– С жарки́м будет непросто, – вмешалась полковница. – Оно же застынет! Вам это понравится?.. Эдита!!!

Резиденция танкредианцев оставалась опрятной и тихой – ни толпы жаждущих благословения паломников, ни суеты, неизбежно возникающей там, куда заявилось или вот-вот заявится значительное лицо. Первое объяснялось скрытностью преосвященного, не объявившего пастве о своем визите. Второе можно было списать на то, что территориалы орденам не указ, однако «совы» уважение все равно вызывали, как вызвал бы не заискивающий перед губернатором таможенник или судейский. Впрочем, таковых Капрас еще не встречал.

– Его преосвященство не ожидал вас сегодня и уже почивает, – встречавший гостей рябоватый танкредианец выглядел огорченным. – Если вы не располагаете временем, мы потревожим его сон, но, возможно, вы согласитесь задержаться до утра.

– С радостью, – ничуть не покривил душой Карло. Он был заметно младше епископа, однако дорога сквозь нескончаемый холодный дождь вымотала и его. Хотелось согреться и собраться с мыслями, да и будить того, от кого ждешь помощи, неправильно. Сам Капрас, вытащи его кто из постели, вряд ли бы проникся к наглецу сочувствием, так что пусть епископ спит, благо дело пока терпит. Осень вообще не любит спешки, ей подавай неторопливые беседы под горячее вино.

Озябший маршал с удовольствием воспользовался уже знакомой купальней, переоделся в сухое и понял, что почти счастлив. Для счастья полного не хватало горячего ужина с хорошим вином, но мясо, по словам брата-гостеприимца, уже жарилось. Отец Ипполит, избегая соблазна, удалился вкушать кабачки с рисом, и вдруг захотевший поговорить Капрас решил усадить за стол адъютанта, однако все обернулось гораздо удачней.

– Гостящий у нас капитан Левентис, – сообщил расставлявший посуду толстенький послушник, – просит дозволения посетить вас после ужина.

– Никакого после ужина! – возликовал Карло. – Немедленно, и подайте второй прибор! Если у вас еще и брат Пьетро, то два прибора.

– Брат Пьетро там, куда его призвало служение, – послушник серым яблочком покатился к выходу, но у двери задержался. – Капитан Левентис скрывает свое присутствие в обители. Брат-гостеприимец с дозволения отца настоятеля дал ему мещанское платье.

– Хорошо.

Либо Агас рассорился с прибожественным и удрал, либо, что на правду походит больше, сервиллионик получил рескрипт об охоте за пособниками казара и решил предупредить. Тайком от своей рыбины.

О переписке командующего корпусом с Баатой легату знать неоткуда, однако для доноса хватит и кагетской любовницы. Лидас – балбес, но не дурак, а Левентис и вовсе умница, только гвардейцы опять недооценили чинуш. Молниеразящий чернильник разослал свои циркуляры всем, значащимся в реестре, так что предупреждать не о чем, вот в сговор вступить можно.

– Господин Левентис у порога, – послушник водрузил на стол первый поднос и убрался, едва не столкнувшись в дверях с осунувшимся на легатских харчах капитаном. Агас по-гвардейски щелкнул каблуками и, не говоря ни слова, протянул знакомый футляр для писем. Карло открыл и уставился на размашистые, не по разу переправленные строчки:

– Что это? – не понял маршал.

– Переверните, – хрипло подсказал капитан. – Лидас не нашел другой бумаги…

На обратной стороне стихов не было. Прибожественный, как истинный сын империи, отлично владел и канцелярщиной.

«Вследствие представляющейся неизбежной смерти, влекущей невозможность исполнять возложенные на меня Божественным Сервиллием обязанности, – уведомлял Лидас, – я на время отсутствия прибожественного сервиллионика в провинциях, вверенных мне в 9 день Осенних Скал 400 года Круга Скал и первого года Ниспослания в мир Божественного Сервиллия, передаю Молниенесущую печать и с ней все свои полномочия достойному полнейшего доверия маршалу Карло Капрасу с тем, чтобы он, начиная с сего дня…»

– Что за бред? – Карло ничего не понимал. За окном зло рыдала осень, а он ничего не понимал! – Где Лидас?

– Мертв. Это я жив, не отмыться!

– Сядь, – как мог спокойно велел маршал, и капитан сел. – Ты пьян?

Если бы пьян! Капитан трезвей трезвого, это и Микису ясно… Очумел от непонимания и боли, такое случается, а Лидас в самом деле умер и, похоже, страшно. Месть? Мародеры? Обернувшееся жутью молодечество?

– Я не пил, – доложил, именно доложил Агас, он уже взял себя в руки. – Монахи мне дали какую-то штуку, сказали – чтоб успокоиться. Я думал сменить лошадь и гнать к вам, но вас ждали здесь, мы могли разминуться, и потом… пусть эта тварь думает, что меня тоже…

– Что вообще произошло? – чтобы занять руки, Карло отодвинул поднос. – Что за тварь и где Пьетро?

– За ним от каких-то Галлисов прислали, то есть не за ним, за любым врачом… Хорошо, что его не было, хоть жив остался!

– Дальше! – рявкнул маршал, перед глазами которого встала Белая Усадьба, и усадьба в самом деле была. Небольшая, без лебедей и статуй. С чего заехали именно туда, Агас не знал, может, и не с чего, надо ж было где-то дожидаться епископа, которому взбрело в голову встретиться с легатом. Лидас присвистнул, но согласился и даже пообещал доставившему письмо клирику до последней возможности уважать старость и сан.

Дождь хлестал как из ведра, так что засели в доме, благо хозяйки, старуха и вторая, помоложе, ничего против незваных гостей не имели. Ближе к ужину прискакали от этих самых Галлисов, у них кто-то сильно расшибся. Отправили Пьетро и взялись за карты, играли до полуночи, потом Лидас решил, что хватит – дождь не дождь, а выезжать рано. Расплачивались по-гвардейски, то есть глупостями. Проигравшему выпало зарядить в темноте пистолет, погасили свет, вспомнили старые выходки, стало смешно, зацепились языками, и тут от ворот сквозь ливень донеслась стрельба. Пока поняли, в чем дело, пока высекали огонь, в дверь забарабанили, Лидас отпер, вломился парень из тех, что стояли в карауле. В правом плече – дыра, рукой зажимает, кровь по пальцам… Кричит, что половина караула у ворот – предатели, напали на своих, перерезали, впустили разбойников. Тех много, оставшимся не справиться, послали в городишко за Анастасом, но когда тот еще доберется… Прибожественному надо уходить, пока от конюшни не отрезали.

Агас схватился за плащ, пальба шла уже у главного входа, и тут Лидаса понесло. Бежать он отказался наотрез, хотя можно было. Накатал чуть ли не на коленке уведомление о передаче полномочий маршалу Капрасу и приказ оному маршалу покончить с разбойничьим гнездом, сунул Агасу и велел взять раненого и убираться. Агас пробовал спорить, в ответ раздалось рычанье. Дескать, на кой Сервиллию прибожественный, бросивший подыхать тех, кто не предал? А как же присяга? Долг? Честь? Они что, только у Кэналлийского Ворона имеются?! И вообще мы еще посмотрим, кто кого, а не повезет…Что ж, эти твари увидят, как умирают те, кто верит в победу, в императора, в Гайифу!

Агас почти растерялся, а внизу уже вовсю лязгали клинки, спорить было некогда.

– Понимаете, – капитан смотрел прямо перед собой, – там был подсвечник, гладкий такой, как раз оглушить, я повернулся схватить… Лидас догадался зачем, поднял пистолеты и прошипел: «Или вы убираетесь, или я для начала стреляю в вас. Неисполнение долга – государственная измена, а за неё…»

– Он бы выстрелил. – Выстрелил бы, холера такая! – Тебе оставалось только уйти.

– Мы ушли. Парень этот все понял, кивнул. Он и так что мог сделал, да и не боец уже был, едва на ногах держался. Я рукой махнул, ну и… через окно, а Лидас остался. Умирать.

– Мы еще ничего не знаем.

– Знаем. Настоятель людей посылал, те нашли… Хотя чего там искать, все на воротах были, в ряд, как… колбасы в погребе! Лидаса хоть мертвым вешали, а хозяек – живьем… В ночных сорочках.

– Дальше. – Ворота все ж лучше телег… Или другого, что здешним упырям в голову приходит. – С вами-то что случилось?

– Ничего. Из усадьбы мы убрались незамеченными, но на дороге нас обстреляли. Меня пронесло, а парень поймал вторую пулю и вовсе скис. Я перевалил его к себе. Думал, дотащу до деревни и назад, а повезет, по дороге… этих встречу. Встретил…

«Этих»… Капрас выразился б иначе. На полпути к тракту беглецы напоролись на двоих ублюдков, посланных проследить за дракой и доложить. Анастас не собирался никого выручать, зачем? Гвардейский неженка не был тем сервиллиоником, который нужен божественному Сервиллию. То ли дело ветеран, всей душой преданный императору и не якшающийся со всяким отребьем.

– Нас попробовали убить, – Агас по-прежнему смотрел перед собой. – Они решили, я тоже ранен, раз удираю, а кровь-то не моей была. Одного я прикончил сразу, с другим, я его по Белой Усадьбе запомнил, побеседовал по душам. Похоже, тварь вовсе свихнулась, а ведь утром на человека походила…

– Где пленный?

– В Закате! Ну не мог я волочь двоих, а он и так все сказал. Вру, я не мог его не убить, хотя бы его!.. Дальше мне осталось либо назад, либо к епископу, чтоб узнал! Дождь хлещет, в голове – даже не звон, гул. Спутник мой, как очнется, так про прибожественного… Я вру, что, может, обойдется еще, болван не понимает. Пока до меня дошло, что болван – я, для солдат-то он никакой не Лидас, а сервиллионик! Был сервиллионик… А, что тут скажешь! Добрались к утру, впустили нас без разговоров, раненого уволокли, мне сунули какой-то отравы – успокоиться. Ну я и успокоился, так успокоился, что не понял, как в келье оказался. Продрал глаза, подумал, приснилось все… Как же! Я жив, потому что Лидас…

– Нет, – Капрас не выдержал, хватил кулаком по столу, – это Лидас мертв, потому что дурак! Он мог… должен был уйти и вернуться! С нами. Что ж, придется самим…

Разбойники потерпят, но рыбину эту снулую он найдет и вздернет. Карло перевернул бумагу, самое малое на пару недель, а то и на месяц превращавшую его в прибожественного. Если Анастас не бросится за вожделенной должностью в Паону сам, месяца он не проживет, уж это-то лохматый гвардеец заслужил. «Беда моя – пепел смерти, – невольно прочли глаза, – звезда над выжженной башней…» Той самой, где заживо испекся граф с двумя, нет, с тремя девочками, сестра Пагоса осталась там же…

Распахнулась дверь, запахло кориандром – толстый послушник приволок горячее и уставился на нетронутый поднос.

– Моя вина, – пробормотал он, – моя вина, что не вас спросил я о вкусах ваших, но положился на память повара. Я сейчас же…

– Повар не ошибся, – перебил Карло, – просто мы заговорились. Ставьте, что принесли, и можете быть свободны.

Самое нелепое и никчемное – после беды не жрать, не спать и ни змея не делать! Напиваться, впрочем, немногим лучше, беду нужно гнать, а если получится, то и убить. Лидас поступил глупо, зато по-гвардейски, это Хаммаил решил быть умным: бросил тех, кто верен, на стенах и пустился наутек. Не вышло – и правильно! Прибожественный не отступил, не отступился, спас друга и написал приказ, который Карло Капрас исполнит. Мало того, его исполнит даже Турагис, и как же старику теперь будет стыдно.