ГЛАВА 10. ВОКЗАЛ
- Заснул, что ли, Пинкертон?
Марк поднял голову - рядом стояла Римма и смотрела на него с ироничным недоумением. Он, впрочем, и сам усмехнулся, представив, как выглядит со стороны: чувак, которого десять минут назад едва не убили, мирно прикорнул за столом, будто умаявшийся бухгалтер. Тут напрашиваются два варианта - либо у него железные нервы, либо цыплячьи мозги. Ну или, может, волшебная комбинация того и другого сразу.
- Поехали, - сказала хозяйка клуба, - машина ждёт.
Он встал и вышел вслед за ней в коридор. Труп уже унесли, хмурая тётка-уборщица подтирала кровищу. В зале всё так же звучала музыка, продолжал работать проектор, но в воздухе ощущался отчётливый привкус паники. Посетители, завидев хозяйку, сунулись было с расспросами - охранники их оттёрли, сама же Римма лишь успокаивающе махнула рукой.
Марк, отмечая всё это краем глаза, пытался вспомнить, что ему снилось на этот раз. Сон не то чтобы выветрился бесследно - нет, он присутствовал где-то в памяти, валялся как туго набитый мешок с припасами в прохладной тёмной кладовке, и оставалось только его нашарить. Сыщик чувствовал - ещё буквально пара секунд, последнее усилие, и тогда...
- Залезай, чего встал?
Во дворе уже ждал 'москвич' серо-стального цвета - перестроечная модель, зализанная и вытянутая на буржуйский манер. Охранник, который помогал Римме в клубе, сел за руль, она устроилась рядом. Ещё двое крепышей втиснулись назад вместе с Марком, и машина вырулила на улицу.
'Дворники', как два уродливых метронома, раздражённо дёргались влево-вправо, госпожа Кузнецова молча размышляла о чём-то, здоровяки угрюмо сопели, а вокруг колыхался дождь.
Вокзал показался через десять минут - с натугой выпутался из мороси, ощерил неандертальскую морду с надбровными дугами тяжёлых карнизов. Похмельно тускнели окна, штукатурка отслаивалась тёмными струпьями; у крыльца теснились ларьки. Маршрутная 'газель', чадя и похрюкивая, высаживала клиентов в необъятную лужу.
- Дальше куда? - спросила Римма у Марка.
- В здание, пожалуй, а там посмотрим.
- Ладно, пошли. А вы, парни, держитесь рядом, но на пятки не наступайте. По сторонам поглядывайте.
В помещении гуляли знобкие сквозняки. Из трёх касс, где продавались билеты на электрички, работала, как водится, лишь одна - мокрый хвост очереди болезненно загибался.
Щиты с расписанием висели в межоконных простенках - чёрные полустёртые буквы на белом фоне. Марк приостановился, водя глазами по строчкам; названия станций выглядели вполне заурядно, никаких прозрачных намёков типа Солнечная-Консервная или Круговая-Крестовская. Да и вообще, кто сказал, что свежеупокоенный Санни ездил по серьёзным делам? Может, он бабушку в деревне проведывал...
- Сообразил что-нибудь?
- Нет пока. Надо ещё побродить, поискать подсказки.
- Как они должны выглядеть?
- Понятия не имею. Надпись, вывеска, фраза...
- Чья фраза?
- Да хоть твоя. Заранее предугадать невозможно.
- То есть, по этой логике, мне желательно трепаться без остановки, чтобы увеличить статистическую вероятность успеха?
- Я же объяснял - логика тут не действует, можешь вообще молчать. Но если хочешь трепаться - не возражаю.
- Спасибо за разрешение, - язвительно сказала мотоциклистка. - Тему тоже назначишь?
Он искоса взглянул на неё. Долбиться в одни и те же ворота, конечно, глупо и даже вредно, но раз уж она сама об этом заговорила...
- Так всё-таки - зачем ты ездила на Тепличную? Или будешь хранить эту тайну до самой смерти?
- Не буду, - она пожала плечами, - теперь уже смысла нет, мы с тобой замазаны по уши. Да и не такая уж тайна, собственно говоря. Помнишь, ты меня спрашивал про клеймо на запястьях? Так вот, я лично знаю всего двоих, у кого такое клеймо имеется. Первый - твой горячий поклонник Санни, второй - Толик, тот ещё кадр. И этот Толик на днях зачем-то побывал на Тепличной. Я решила проверить.
- Как результаты?
- Да так, фигня. Там сторож сидит - сволочь редкостная, из него клещами не вытянешь. Старая, блин, закалка. Строит из себя идиотика, а сам зыркает как волчара. Так бы и дала промеж глаз. И промеж ног заодно...
Сыщик хотел похвастаться, что даже несколько перевыполнил её трепетную мечту, но решил не отвлекаться и уточнил:
- Значит, сторож ничего вообще не сказал?
- Нёс пургу какую-то - дескать, Толик проконтролировать приезжал, как 'пустышки' работают. Ага, щас - Толику больше заняться нечем... Короче, я поняла, что сама ничего не выясню, - спрашивать-то приходилось не напрямую, а аккуратно, промежду прочим, чтобы отца не злить. Вот после этого и решила, что пора завязывать с самодеятельностью, и обратилась в небезызвестное ООО. Так что можешь сторожу спасибо сказать - он косвенно поспособствовал, чтоб тебе заказ подогнали.
- Мерси, мерси, - рассеянно сказал Марк; некая идея смутно забрезжила в голове. - Значит, 'пустышек' проконтролировать? Любопытно...
- Что тут любопытного? Брехня явная. Толик по другому профилю, говорю же.
- Понятно, что брехня. Не об этом речь.
Продолжая разговаривать, они заглянули в зал ожидания, полюбовались рядами исцарапанных кресел, мрачными рожами отъезжающих и баулами на грязном полу. Заглянули в буфет, по сравнению с которым 'Гравитация' показалась бы пятизвёздочным рестораном. Даже не приближаясь к стойке, Марк физически ощутил привкус палёной водки на языке - наваждение было столь явным, что захотелось сплюнуть. И, по странной ассоциации, вслед за этим окончательно окрепла уверенность, что в помещениях искать бесполезно.
Вышли наружу. На ближайшем пути грузилась болотно-зелёная электричка с тремя красными полосами на морде; сырость с перрона, любопытно клубясь, заглядывала в открытые двери.
В юности Марк любил бывать на вокзале. Изумрудный огонёк над путями бередил душу, обещая дорогу в будущее, где ждала, разумеется, насыщенная и яркая жизнь - открытия и знакомства, любовь и дружба, престижная и увлекательная работа. Одним словом, там ждало счастье. Но годы прошли, простучали колёсами круглых дат по календарным стыкам, и стало ясно, что жизнь катится под уклон, а самыми счастливыми моментами были те, когда он в юности стоял на перроне и смотрел на изумрудный свет впереди...
- Твои гримасы, - сказала Римма, наблюдая за ним, - прямо таки-заражают энтузиазмом. Сразу чувствуется - профессионал за работой.
- Рад, что ты оценила...
Он сбился на полуслове - взгляд упёрся в маленькую невзрачную клумбу, заваленную окурками и обёртками от шоколадных батончиков. Резкий порыв ветра подтолкнул его в спину - подойди, мол, ближе, не сомневайся. Марк медленно двинулся вдоль мокрого бортика. Римма следовала за ним терпеливо, словно сиделка за тихим пациентом психушки.
На бортике темнела отметина.
Уставившись на перечёркнутый круг, нарисованный чёрным маркером, он несколько секунд стоял неподвижно. Рисунок казался старым, въевшимся в камень, но буквы под ним читались чётко и однозначно: 'Вспоминай'.
Он осознал их смысл, а потом...
Мысли, образы, ощущения из мира теней хлынули на него как из бочки, у которой выбили дно, или из огромного тюка - того самого, что хранился в тёмной кладовке памяти, а теперь был вспорот лезвием-словом. Марк глотал информацию, захлёбываясь от жадности, усваивал, переваривал, пропускал через призму своего восприятия и переосмысливал заново, не в силах остановиться.
Никогда прежде тени не являлись ему с такой отчётливой, вызывающей резкостью. Собственно, это были уже и не тени вовсе, а люди - думающие, чувствующие, живые, и вместе с ними открывался их многоцветный город, согретый солнцем.
Оглушённый и одурманенный, Марк стоял столбом, пока женский голос не прорвался сквозь рёв потока:
- Шерлок, не спи! Ау, блин!
Его пихнули в плечо, встряхнули за куртку. Это подействовало; он почувствовал, как сон отступает, и перед глазами снова замаячило лицо Риммы - напряжённое и бледное, словно мел.
А потом он заметил, что стоит с ней в центре сухого круга.
В радиусе примерно пяти шагов влага испарилась с асфальта, дождевая морось иссякла, а прямо над головой виднелся лоскут голубого неба. Казалось, сыщик с клиенткой очутились в прозрачной колбе, где сохранилось если не лето, то сентябрьское тепло.
Внутри этой колбы даже воздух пах по-другому - его словно отфильтровали от бензиновой вони и затхлости, от испарений человеческой злобы, от гриппозной хандры, пропитанной гниловатым туманом. Это был воздух другого мира, консервированная порция, которую прислали в подарок.
Кусочек сна на перроне.
Телохранители сунулись было в круг, но Римма махнула им - стойте, не приближайтесь. Прошипела:
- Марк, что за фокусы?
- Долго объяснять. Я кое-что вспомнил.
- Что именно? Говори, не отмалчивайся!
- Сейчас. Не надо кричать.
Ладонь саднила, но понемногу зуд отступал. Марк присмотрелся - рубцы бледнели и исчезали, а вместе с ними исчезал и тёплый круг на перроне. Снова посыпался дождь, асфальт заблестел. Подарок из сна развеивался, старательно затирался опомнившейся реальностью.
Любопытствующие сограждане, успевшие собраться вокруг, чесали репу и переглядывались, но переходить черту не решались. Оно и понятно - семнадцать лет, минувшие после Обнуления, научили осторожности в подобных вопросах.
- Ты спрашивала, как выглядит подсказка? Вот так, - он ткнул пальцем в бортик.
- Это я уже поняла. Теперь ты знаешь, где моя вещь?
- Пока нет, но проявились некоторые детали. Скажи, у тебя нет сына?
Она посмотрела на него с подозрением:
- Какого сына? Ты с дуба рухнул?
- А брата-подростка по имени Кирилл?
Римма выудила из кармана сигаретную пачку, затянулась жадно - пальцы слегка подрагивали - и сообщила без особой охоты:
- Есть сестра, на десять лет старше. Живёт в Америке - свалила с мужем на ПМЖ, в начале девяностых ещё. У них родился сын, мой племянник. Назвали Кириллом - папаня мой упросил. Он - папаня, в смысле - сам хотел сына, продолжателя, блин, династии. А получил меня в качестве эрзаца...
- И когда тебе исполнилось восемнадцать, он рассказал секрет амулета?
- Слышь, Пуаро, ты как-то подозрительно эрудирован.
Он снова подумал, что прямые расспросы могут повредить делу, и сдал назад:
- Не хочешь - не говори. Просто я волей-неволей задумываюсь в процессе, как именно этот ваш амулет работает. Поначалу решил - стандартный талисман на удачу, пусть даже довольно сильный. Но теперь вижу - тут всё сложнее.
Римма, сделав последнюю затяжку, дополнила натюрморт на клумбе своим окурком, после чего кивнула:
- Ты прав, не только в удаче дело. Эта вещь, она... не знаю даже, как правильно сформулировать... исправляет неправильное, склеивает разбитое, сшивает разорванное... Понимаешь? Без неё у нас в бизнесе все швы начнут расползаться. Собственно, уже начали...
- Так, граждане, в чём дело?
С другого конца перрона подошли двое ментов-патрульных - один совсем ещё молодой, другой постарше, заматеревший.
- Ни в чём, - безмятежно сказала Римма. - Разговариваем, ждём электричку.
- Что за свет тут был?
- Какой свет?
Блюститель порядка сам, похоже, не был уверен, не пригрезилось ли ему, поэтому поставил вопрос иначе:
- Собрание по какому поводу?
- Ох, товарищ сержант, - она повела плечами, и бюст под курткой очертился ещё рельефнее, - я с детства в центре внимания. Люди тянутся, даже удивляюсь порой.
Молоденький мент проглотил слюну; его напарник лишь понимающе ухмыльнулся и хотел ещё о чём-то спросить, но тут у него на поясе захрипела рация. Марк, машинально посмотрев на неё, заодно обратил внимание, что у старшего в кобуре - банальный ПМ, зато у младшего - револьвер, будто у какого-нибудь шерифа из прерий.
Вспомнились рассказы Димона о том, как после Обнуления отказало табельное оружие. Ментам пришлось изгаляться - начальство им выдавало деньги, и каждый покупал себе ствол индивидуально. Причём нельзя было пойти и по очереди затариться на одном и том же складе - любая попытка стандартизации снова приводила к тому, что пушки переставали стрелять. Даже если наряд состоит всего из двух человек, оружие у них должно различаться, а выбирать его нужно не по инструкции, а по собственному разумению. Легализовались оружейные лавки, благо короткоствол в стране выпускался разный - даже вон револьверы стали клепать ещё до Нуля...
- Кондратенко, Гаглоев, - начальственно проквакала рация, - зайдите оба в дежурку. Немедленно.
- Понял, сейчас будем.
Патрульные, переглянувшись, быстро двинулись к зданию. Римма проводила их взглядом и пробормотала:
- Не нравится мне это, предчувствие нехорошее.
И, словно в ответ на её слова, со стороны привокзальной площади показалась группа людей, а низенький мужичонка, шагавший первым, поднял 'калаш'.
***
- Леди и джентльмены! - жизнерадостно воззвал автоматчик. - Дружно все разворачиваемся и гребём по своим делам! Проводится спецоперация, не исключены случайные жертвы! А вас, госпожа Кузнецова, я попрошу остаться. И ваших спутников - тоже. Руки держать на виду, о подвигах не мечтать. Будьте любезны!
Зеваки испарились мгновенно, будто по волшебству; охранники, наоборот, придвинулись ближе к Римме, хотя за пистолеты хвататься остереглись. Сама же она гадливо поморщилась и сказала:
- Не юродствуй, Толик, в КВН тебя уже не возьмут.
- Не разделаю твоего пессимизма. Пять минут смеха заменяют полкило гречки. А теперь все медленно и печально становимся на колени, руки кладём на затылок и с просветлёнными лицами ждём дальнейший инструкций...
- Не много на себя берёшь, юморист? Думаешь, мой папа похвалит за такое обращение с дочкой?
- Римуля, зая, папа только спасибо скажет! Ты его расстроила по самое 'не могу'. Сам меня попросил - пожёстче и без соплей. Прикинь, да? А я человек исполнительный, хозяина слушаюсь. Так что имей в виду, будешь выёживаться - ляжешь красивой мордочкой в лужу.
Пока он говорил, его свита, растянувшись полукольцом, взяла на прицел телохранителей Риммы. Разница в оснащении бросалась в глаза - кроме стандартного 'калаша', которым вооружился Толик, у новоприбывших был ещё один автомат какой-то иной модели (Марку вспомнилось название 'Абакан', но ручаться он бы не стал, поскольку разбирался в вопросе как бульдозерист в балете); наличествовали также два компактных обреза.
И, наконец, последний боец из 'группы захвата' держал в одной руке пистолет, а в другой - трёх зелёных 'змеек'. Последние, очевидно, предназначались охранникам - Римму, несмотря на угрозы, всё же предпочтут поберечь...
Вообще-то 'змеек' логичнее было бы метнуть сразу, не тратя время на разговор. Проблема, однако, в том, что на холоде они не так эффективны - замедляются, слегка притормаживают, и у жертвы появляется шанс. Поэтому их сейчас поднесут вплотную и навесят парням на шею...
- А тебе, - обратился к сыщику Толик, - свезло конкретно. Шеф передумал тебя сразу валить, решил пообщаться. Только, дружбан, не дёргайся, я тебя умоляю, иначе - сам понимаешь.
- Слышь, Толян, - спросила Римма, - а если не он, а я дёрнусь? Тогда что сделаешь? Просто из чистого любопытства...
- Так, всё. Закончили базар.
Коротышка перестал улыбаться, и его резиновое лицо превратилось в жутковатую маску, как бывает у злобных клоунов в американских фильмах. Если бы изо рта полезли клыки, заострённые, словно гвозди, Марк, пожалуй, не удивился бы.
Мотоциклистка, чуть склонив голову, смерила автоматчика долгим взглядом, потом кивнула и произнесла:
- Верю, Толик.
Выпростала руки из карманов и опустилась на колени - смиренно, будто монашка. Сцепила пальцы на затылке:
- Так ты хотел?
Но Толик смотрел куда-то мимо неё. Марк машинально проследил его взгляд и увидел на асфальте нечто вроде некрупной луковицы, только цвет у неё был неестественный - иссиня-чёрный, с жирным проблеском.
- Ой, - повинилась Римма, - уронила, растяпа.
Луковица, откатившись, замерла на секунду, а потом вдруг встала вертикально, как неваляшка. Спустя ещё миг она проросла, выбросила тонкие стрелки, и те, поднявшись сантиметров на десять, завибрировали с металлическим звоном.
Пелена дождя вокруг встрепенулась, будто в испуге; мокрые волны разошлись сквозь неё концентрическими кругами. Марку почудилось, что в теле что-то оборвалось, лопнула какая-то нить, скреплявшая все органы воедино, и каждый из них теперь болтается по отдельности - сердце, лёгкие, селезёнка, желудок. Тошнота подступала к горлу, череп звенел как пресловутая консервная банка, а внутри него култыхался мозг, способный сейчас родить лишь одну более или менее осмысленную идею - скорей бы всё это кончилось...
Удивительно, но этот мысленный крик подействовал. Помогло клеймо на ладони - оно ожило, окатило Марка обжигающей болью, и та, словно кипяток, разом вымыла ядовитый звон из сознания, а вслед за этим и сама отступила, растворилась в холодной мороси.
Обретя способность соображать, он лихорадочно огляделся. Волны, расходящиеся от луковицы, всё ещё колебали дождевую завесу; люди корчились, а глаза у них были белые, варено-бессмысленные. Кто-то уже повалился наземь, выронив ствол, кто-то стоял на коленях, подобно предусмотрительной Римме. Если не считать Марка, на ногах остались лишь двое - шофёр-охранник, пошатываясь как пьяный, зажимал уши, а Толик согнулся, словно собирался блевать; его автомат бессильно свесился на ремне.
Сыщик сообразил, что надо спешить: луковица, прозванная в народе 'трещоткой', действовала обычно секунд пятнадцать, от силы - двадцать.
Вздёрнув мотоциклистку на ноги, он потащил её за собой; она спотыкалась на каждом шагу как кукла. Вдвоём они доковыляли до электрички, ввалились в тамбур, отгородившись от мерзких волн.
Марк похлопал Римму по щекам - она заморгала. Хрипло дыша, уставилась на него, потом повернула голову к открытой двери. Он посмотрел туда же и понял, что фора уже исчерпана - дождливая пелена перестала конвульсивно подрагивать. 'Трещотка' наконец сдохла.
Двое в тамбуре замерли, инстинктивно прислушиваясь. Да и весь вокзал затаился, ожидая, что будет дальше.
Потом тишину разорвало в клочья.
Прогрохотал не то 'калаш', не то 'Абакан', кто-то заорал надрывно и матерно. Наперебой залаяли пистолеты, на них свирепо рявкнул обрез. Услышав пальбу, завопили тётки в вагоне - синхронно, на несколько голосов.
Марк выглянул наружу. К вагону брёл один из охранников - точнее, даже не брёл, а нелепо передвигался вприпрыжку, совершал рывок за рывком, подволакивая правую ногу, куда угодила пуля. Лицо его перекосилось от напряжения, он задыхался, но каким-то чудом не падал.
Толик настиг его неторопливым шагом - зашёл чуть сбоку, пнул с размаху по опорной ноге. Раненый потерял равновесие, подломился, словно трухлявый ствол. Неуклюже выставил руку, чтобы опереться на землю; дёрнулся, пытаясь снова подняться, но не сумел.
Толик, усмехнувшись, отошёл на пару шагов и дал короткую очередь, целя в голову. Лицо охранника взорвалось, расплескалось красным. Тело грузно осело в лужу, но убийца снова и снова давил на спуск, вздрагивал похотливо, словно кончал от каждого выстрела.
- С-сука... - Римма, выглянув из-за плеча у Марка, задохнулась от ненависти.
Шагнув на перрон, она потянула из бокового кармана свой полуигрушечный пистолет. Толик не замечал её - всадив в мертвеца все пули из своего оружия, он продолжал терзать спусковой крючок, вымаливая ещё крупицу экстаза, - но сзади уже подходил второй автоматчик.
Марк едва успел втащить Римму обратно в тамбур - снаружи замолотило железным градом, посыпались разбитые стёкла. Визг в электричке усилился - пассажиры плюхались на пол, прятались под сиденьями.
Беглецы помчались вдоль по вагону, но кто-то с перрона заметил их - ещё одно окно разлетелось, брызнуло фонтаном осколков. Сыщик с клиенткой, отпрянув к другому борту, тоже залегли между лавками.
В оконном проёме напротив них нарисовался мужик с обрезом - Римма выстрелила навскидку, пуля чиркнула его по плечу. Враг шустро пригнулся, а Марк, заметив в глазах у спутницы знакомую поволоку, заорал ей:
- Хватит! Патроны береги!
Помогло - она в последний момент опомнилась, не спустила курок повторно. Снаружи Толик гаркнул кому-то:
- Другую дверь перекрой!
Крики в вагоне чуть поутихли, и в паузе между ними послышался характерный щелчок - коротышка, видимо, сменил магазин. Беглецы быстро переглянулись, мотоциклистка зашептала:
- Марк, думай! С одним пистолетиком не продержимся!
- Чего ты от меня ждёшь?
- Самое время для твоих фокусов!
- Какие, блин, фокусы? Я что тебе - Копперфильд?
Рыхлая тётка в серой синтепоновой куртке, лежащая через проход от них, таращилась очумелым взглядом - Римма прикрикнула на неё:
- Мордой в пол, овца!
Из тамбура тем временем донеслось:
- Римуля! Брось ствол и топай сюда! Не трону!
- Сам подойди, если надо!
Сыщик подумал - может, и правда сдаться? Ему ведь сказали, что не убьют, а только отвезут к Кузнецову, чтобы поговорить. Хотя, конечно, разговор разговору рознь. Очень легко представить, к примеру, такой вариант - один собеседник сидит на мягком диване, а другой качается перед ним, подвешенный за ноги...
- Римуля, солнце! Я повторять не буду!
- Дай пять минут на раздумья!
- Даю одну! Потом - пеняй на себя!
Мотоциклистка опять повернулась к Марку:
- Ты придумал, как обмануть 'трещотку'! Я знала, поэтому и рискнула! Давай, соображай дальше! Выбора нет, отец тебя живьём не отпустит, даже и не рассчитывай!
Глаза её горели сумасшедшим огнём, в них читалось единственное желание - выстрелить снова, обменять чью-то жизнь ещё на несколько секунд кайфа. Палец на спуске нервно подрагивал, и Марк понял - да, переговорами тут не пахнет.
- Хорошо, - сказал он, - молчи. Следи за окном.
Выгреб из кармана припасённые семена, торопливо расстегнул куртку, потом рубашку. Одно семя прилепил на солнечное сплетенье, другое - в межключичную впадину. Следующее собрался поместить на живот, но в этот момент опять пробудилось, засаднило клеймо, словно требуя свою долю, и Марк решил подчиниться - положил третий кругляш на ладонь, сжал кулак.
Три семени сразу - такого он ещё никогда не делал. Если не сдохнет, то 'отскок' будет капитальный.
Да, вот именно - если...
Судорога скрутила его, едва не лишив сознания. Свободной рукой он рефлекторно вцепился в лавку и будто со стороны услышал собственный хрип. Свет перед глазами померк, а все ощущения ушли внутрь, проросли вместе с семенами сквозь дно вагона, сквозь шпалы и мокрый гравий.
Он ощутил стальную прохладу рельсов, вонь креозота, железобетонное соседство перрона, но всё это - лишь мимоходом, пока корни вгрызались глубже. Земля распахивалась навстречу, отверзая свой влажный зев и прося раствориться в ней без остатка, но Марк знал, что может сопротивляться, ведь сил у него на этот раз больше, чем во время предыдущих сеансов. И помнил, что нужно поторопиться, потому что невидимый метроном на краешке сознания безжалостно отщёлкивает секунды: тридцать девять, сорок, сорок одна...
Прежде он использовал погружения, чтобы определить, где вырастет очередное дерево с семенами. Пора расширить программу, раз уж в организме сейчас тройная доза токсина.
Пятьдесят три, пятьдесят четыре...
Не разрывая контакт, он снова рванулся вверх, маня за собой ту силу, что затаилась в недрах земли, и она последовала за ним, потянулась удлиняющимся отростком. Лишь непосредственно у поверхности отросток этот на миг замешкался, выискивая зазор в нагромождениях бетона и стали; осталось слегка ему подсказать...
- Минута вышла! - проорал из тамбура Толик.
Дерево пробилось из-под земли, вывинтилось наружу между вагонным бортом и бетонной кромкой перрона - прямо перед окном, где караулил боец с обрезом. Ствол разветвился с хрустом - одна из ветвей, усеянная шипами, вошла человеку в горло, и тот упал, хрипя и заливая кровью асфальт.
Марк, выглянув из укрытия, прокричал:
- Толян! И ты, который во втором тамбуре! Вы это видели сейчас? Могу повторить! Выращу по дереву каждому! Хотите жить - валите отсюда на хрен!
Он еле успел убрать голову - оба автоматчика, не выдержав, открыли огонь. Два грома, словно два пса, сорвавшиеся с цепи, заметались в тесном пространстве. Пули разъярённо били в простенки, впивались в лавки, рикошетили с отвратительным визгом; сыпались стёкла, звенели вопли, а Толик с подручным всё лупили очередями, ничего не соображая в экстазе.
Патроны у них иссякли почти синхронно, и Марк крикнул Римме:
- Давай!
Та вскочила во весь рост, оскалилась как волчица и принялась расстреливать Толика, всаживая пулю за пулей. Коротышка рухнул на лавку, но другой стрелок уже выходил из транса и нашаривал запасной магазин.
Римма снова пригнулась, спряталась, но это была только отсрочка - в её пистолете тоже не осталось патронов. Враг, подойдя, остановился напротив, навёл оружие. Предвкушая новую очередь, он, похоже, совершенно забыл, что дочь хозяина нельзя убивать.
За окнами раздался громкий хлопок. Автоматчик пошатнулся, повернул голову - и следующая пуля опрокинула его на пол. Стук падающего тела показался тихим и мягким по сравнению с недавней пальбой.
Марк хотел выглянуть и узнать, кто подоспел на помощь, но накатила слабость. Сил едва хватило на то, чтобы стряхнуть с себя семена и застегнуть рубашку. Римма, привалившись рядом к стене, тяжело и часто дышала.
Двое ментов приблизились по проходу. Юный Гаглоев был неестественно бледен, зато его револьвер блестел с ковбойским самодовольством. Кондратенко, хмурясь, пожёвывал русый ус.
- Вас же вроде по рации отозвали, - с трудом проговорил Марк.
- Было дело, - пробурчал Кондратенко.
- Чего ж вернулись?
- Да так. Пострелять, развеяться.
Римма хмыкнула, а сыщик полюбопытствовал:
- С нами теперь что будет?
- Хороший вопрос, земляк. Давай-ка на воздух выйдем. И ты, красавица, тоже - только пушечку свою брось, она тебе ни к чему.
Недавние беглецы, кое-как поднявшись, поплелись к ближайшей двери. Патрульный шёл следом, не пряча пистолет в кобуру. Пассажиры, выползая из-под сидений, провожали их взглядами.
- Дальше куда? - спросила мотоциклистка, шагнув из тамбура на перрон.
Картина открылась та ещё - борт вагона местами напоминал дуршлаг, асфальт вдоль него усеивали осколки, кровь растекалась в лужах. Шипастое дерево, болезненно изогнувшись, заглядывало в окно.
И лежали мёртвые люди.
***
- Так куда идти? - повторила Римма.
Патрульный молча махнул в ту сторону, где недавно был эпицентр волн. Там лежали первые жертвы бойни - двое охранников и двое из шайки Толика. Рядом на асфальте валялись 'змейки' и сморщенная потускневшая луковица.
Кондратенко завёл спасённых за облезлый неработающий киоск - закуток не просматривался из вокзального здания, свидетелей рядом не было. Этот факт, по идее, должен был вызывать беспокойство, но Марк чувствовал лишь усталость. Дождь робко подлизывался, как нашкодивший пёс.
- Восемь трупов, - задумчиво констатировал мент.
- Мы не виноваты, - сказала Римма, - мы защищались.
- Ага, как всегда. Никто не виноват, но все в говне по уши.
- А ты бы что сделал на нашем месте? Ждал бы, пока прикончат?
- Не зли меня, красавица, ладно? У меня и так настроение - ниже плинтуса. Мне начальство сказало - прикинуться ветошью и сидеть, пока вы там, на перроне, всё перетрёте. Потому что позвонили такие люди, которым отказывать не с руки. Я бы и посидел, не впервой. Но из 'калаша' на вокзале - это, ребятушки, перебор...
- Послушай, - вмешался Марк, - ты же сам всё видел. Автоматы - это у них, а мы - почти с пустыми руками. Ты нас спас, спасибо тебе. Всё правильно сделал.
Кондратенко прищурился:
- Значит, говоришь, вы - хорошие, те - плохие? Нет, землячок, хрен там. Я за эти годы понасмотрелся. Все вы - с одной помойки, из-под одной коряги. Говоришь, автомата у тебя не было? Ладно. А деревце само собой проросло, вот чисто случайно? 'Трещотка' сама включилась?
- Хочешь нас допросить? - спокойно осведомилась Римма. - Чего ж тогда под дождём стоим? Веди в дежурку, составляй протокол или как там у вас положено.
- Не смеши. Меня самого там... хм... запротоколируют во все дырки - за то, что приказ не выполнил. Или просто уволят сразу, без шума. А назавтра коллеги вот этих вот, - он кивнул в сторону разгромленного вагона, - навестят и доходчиво растолкуют, что серьёзным дядям мешать не надо...
- Если всё понимаешь, зачем полез?
- А потому что достало - сил нет, реально тошнит уже. Иногда, бывает, задумываюсь - вот бы ещё одно Обнуление, только чуть по другой программе, чтобы слякоть вроде вас вычистить. И пожить наконец как люди.
Он сверлил их взглядом, держа в опущенной руке пистолет. Марк подумал, что надо бы возразить, привести достойные аргументы, но те почему-то не находились. Римма сориентировалась быстрее:
- Зря надеешься, утопист, 'Город Солнца' тут уже не отстроят. Пир духа не состоится - урожай сгнил, консервы протухли...
Марк, услышав последнюю фразу, вздрогнул, а спутница продолжала:
- У нас тут, напоминаю, свободный рынок. Поэтому задаю простой рыночный вопрос - сколько? Называй сумму. Поехали, отдам сразу - компенсация за стресс и нервные перегрузки.
- Засунь свои деньги в...
- Не поместятся. Итак, подытожим. Протокол - не хочешь, деньги - не хочешь. Так что ж тебе надо, родной? Пристрелить меня?
- Оно бы, конечно, не помешало, да только мелковато получится. Неохота руки марать. Вот если бы того выродка, который начальнику позвонил...
- Ах, вот оно что, - она пожала плечами. - Тоже не вопрос, могу поспособствовать.
Мент поглядел на неё с сочувственным любопытством - так смотрят в зоопарке на обезьянку, которая бросается своими какашками. Но всё же спросил:
- И как это понимать?
- Сейчас объясню. У тебя с собой 'жало' есть?
Кондратенко, похоже, решил досмотреть аттракцион до конца. Молча вынул из кармана матерчатую полоску с пазами, в которых было несколько 'жал', похожих на сапожные гвозди. Протянул одно из них Римме. Та невозмутимо кивнула, поддёрнула рукав куртки и вдавила остриё в кожу:
- Обязуюсь в течение ближайших трёх дней принять активные меры, чтобы человек, приказавший вам по телефону не вмешиваться, понёс наказание и потерял самое ценное в своей жизни. Обязательство вступает в силу с момента произнесения.
Капля крови выступила у неё на запястье.
- Устраивает такой вариант?
Кондратенко брезгливо сморщился и процедил сквозь зубы:
- Видеть вас больше не могу. Валите отсюда, жрите друг друга.
- Сказала же - постараюсь.
Римма потянула сыщика за рукав, и они пошли к привокзальной площади. Удалившись на полсотни шагов, Марк оглянулся - патрульный по-прежнему торчал у киоска, как мокрое изваяние. Госпожа Кузнецова тем временем уже высматривала такси. Подвернулась антикварная 'волга' двадцать первой модели, только что подъехавшая и высадившая семейную пару с двумя детишками и тремя чемоданами.
- Не ходите на вокзал, - бросил Марк, открывая дверцу.
- А что такое?
- Стреляют.
Он сел впереди, рядом с водителем. Тот опасливо покосился и спросил:
- Кто стреляет?
- Мы, - сообщила Римма. - Заводи молча. Марк, куда едем? Зацепки есть?
Сыщик припомнил её разговор с ментом - она в одной фразе упомянула солнце, в другой - консервы, а в третьей ввернула что-то про рыночный механизм. Ладно, сочтём это искомой подсказкой.
- Давай на рынок, - сказал он шофёру.
- Почему именно туда? - спросила стреляющая блондинка.
- Сам пока толком не знаю, там разберёмся.
'Волга' покатила по улице. Сыщик сидел, таращась на дорогу и лужи, но перед глазами вставали эпизоды побоища - Толик выпускал очередь охраннику в голову, мужик с обрезом подыхал у окна, хоронилась под лавкой толстая тётка. Кровь, хрип, лязг, тошнотная мерзость...
Он взглянул в зеркало над лобовым стеклом - Римма полулежала сзади в свободной позе. Она выглядела не то чтобы довольной или обрадованной, но и не особенно перепуганной - лицо её выражало, скорее, сосредоточенность и некоторую досаду из-за возникшего форс-мажора. Ну да, непредвиденные задержки и осложнения, но цель ясна, сомнения неуместны...
Марк подумал - может, и правильно, что вокруг Ареала воздвиглась невидимая стена? Может, нас действительно следует держать взаперти, чтобы мы не покусали соседей, не заразили их своим бешенством? Пусть лучше мы будем вариться в собственном ядовитом соку, жрать друг друга, как только что сформулировал мент, пока территория не очистится полностью. И тогда наконец барьеры падут, а люди вовне получат наглядную иллюстрацию, до чего можно себя довести, если не остановиться вовремя...
- Слушай, - сказала Римма, - я вот вспоминаю, как ты показывал класс. Дерево и всё остальное. Это ведь даже не туз в рукаве, а натуральный джокер, универсальный козырь. Так, может, вместо того чтобы мотаться по городу взад-вперёд, ты сядешь спокойно, достанешь свои... э-э-э... рабочие принадлежности и напрямую попытаешься глянуть, где находится моя вещь?
- Думаешь, раньше я не пробовал так работать? На заре своей, так сказать, карьеры? Напрямую это не действует. Вернее, я вполне допускаю, что если дозу увеличить раз в пять, то результат таки будет, вот только сам я после этого отброшу коньки. Извини, но к подобным жертвам я пока не готов - даже ради твоих очаровательных глаз.
- А жаль. Было бы неплохо.
Она умолкла, а Марк против воли задумался над её замечанием. Нет, он, конечно, не собирался ставить над собой подобные опыты (ему после сегодняшней дозы и так предстоял могучий 'отскок'), но закономерность нельзя было отрицать - чем больше семян, тем ярче эффект. Сегодня, к примеру, удалось не только вырастить дерево, но и лучше прочувствовать подземную силу.
Прежде ему казалось, что земля под городом 'злится' на упрямых людишек, которые покрывают её асфальтом. И, в принципе, то впечатление было верным - но в ходе сегодняшнего сеанса оно обогатилось новым оттенком. Земля 'злилась' не просто так, а из-за того, что люди её не слышат и отвергают её дары. Не понимают, что она пытается им помочь.
Да, вот именно. Пытается помочь.
К сожалению, Марк так и не успел уяснять, в чем конкретно заключается эта помощь и во что она может вылиться. Впрочем, ему простительно - он спешил завершить сеанс, чтобы не словить пулю.
И всё же осталось стойкое ощущение, что на вокзале он - пусть и всего на миг - прикоснулся к чему-то важному и значительному. Получил, выражаясь метафорически, некий ключ, хотя до сих пор не понял, куда этот ключ вставляется...
- Приехали.
Водитель затормозил. Пассажиры выбрались из машины и окинули взглядом аляповатую арку с полукруглой надписью 'Рынок'. Бабки, сидевшие вдоль забора, продавали укроп с петрушкой, семечки, шерстяные носки, резиночки для волос, шнурки, шоколадки, календарики, зажигалки, чеснок, мужские трусы, чурчхелу, сигареты поштучно, расчёски, крышки для закатки солений, фруктовую пастилу и газету 'Из клюва в клюв'. Товар был накрыт прозрачной клеёнкой в мокрых пупырышках, а сами торговки казались замшелыми валунами, обломками местного Стоунхенджа, который построили в позапрошлой эпохе, а потом забыли, зачем.
- Заметь, - похвалилась Римма, - я даже не спрашиваю, что ты тут будем делать. Уже сама догадалась - шататься туда-сюда с умным видом, пока нас кто-нибудь не узнает. После чего подъедет сменщик Толика с пулемётом.
- Предлагал же тебе - оставайся в клубе.
- Ой, только не начинай. И давай, веди уже куда-нибудь.
Марку пришло на ум, что бодрость новоявленной соратницы вряд ли объясняется только неисчерпаемым запасом стервозности и цинизма. Видимо, эйфория от недавней стрельбы по людям ещё не развеялась окончательно. Интересно, бабёнку теперь до вечера будет вот так переть? Остаётся только завидовать. А вот ему надо срочно принять лекарство...
Он подошёл к ларьку:
- Водку ноль пять и сникерс.
- А чё не ириску? - спросила Римма. - Была бы классика.
Марк, не ответив, присосался к бутылке - выхлебал граммов сто, зажевал прилипчивой сладостью. Спутница, приняв эстафету, тоже от души приложилась; некоторое время они молча стояли и разглядывали прохожих.
В девяностые медноярский рынок считался самым крупным и популярным на европейском юге России. Сюда везли шмотки из Турции, технику из Европы, игрушки из Китая и ещё гору разнообразнейших прибамбасов из прочего зарубежья (зачастую, справедливости ради, через московские Лужники). Это, разумеется, не считая продуктовых рядов, где было всё - от сушёных фиников до прибалтийских шпрот. Но однажды лафа закончилась...
Римма угостила Марка 'Капитолийским холмом', и он затянулся, жмурясь от наслаждения. Жизнь пока ещё не налаживалась, но уже хотя бы не пыталась вцепиться в горло. Пора было, однако, задуматься, как вести себя дальше. Просто 'шататься туда-сюда', как выразилась блондинка-мотоциклистка, не было ни малейшей охоты - усталость напоминала о себе.
Но с чего тогда начинать? Можно, к примеру, поинтересоваться у Риммы, не держит ли её папа какой-нибудь рыночный павильон. Или он такими мелочами не занимается?
Яркое пятно мелькнуло под аркой - Марк пригляделся и почесал в затылке, не зная, как реагировать: с территории рынка только что вышла Эля в своей помидорно-красной короткой курточке и очередной микро-юбке, едва прикрывающей филейную часть.
Сам факт её появления здесь, конечно, не являлся чем-то невероятным - сегодня воскресенье, ещё не вечер, и торговля в самом разгаре. Но вот именно в эту минуту? Нет, таких случайностей не бывает - во всяком случае, с тем, кто пропитан подземным ядом по самое 'не балуйся'.
Попутно мелькнула мысль - а ведь в мире теней, виденном во сне, уже закончился понедельник, шестое. Тамошний паренёк-студент благополучно уснул, готовясь завтра на демонстрацию. Откуда такая разница в хронологии? Впрочем, почему бы и нет. Время - вещь субъективная, зависит от восприятия, и даже в реальной жизни течёт, то ускоряясь, то замедляясь. Что уж говорить о стране, которая только снится...
Эля тем временем направилась к стоянке маршруток, но приостановилась, почувствовав его взгляд. Обернулась, заулыбалась радостно - и тут же опять помрачнела, заметив Римму. Та, в свою очередь, лениво спросила у сыщика:
- Твоя, что ли? Сочувствую. Хотя видала и пострашнее.
Он воздержался от комментариев; помахал, подзывая Элю. Она подошла, неприязненно косясь то на блондинистую секс-бомбу, то на бутылку с водкой. За плечами у девчонки висел матерчатый рюкзачок с дурацкой аппликацией - лисичка с ромашкой в лапе. Марк, кивнув на него, спросил:
- За покупками ходила? Удачно?
- Ага, - она по обыкновению сконфузилась без причины. - На зиму себе кое-что, ну и так, по мелочи...
- Да, познакомься, кстати. Это Римма.
- Здрасьте...
- А это Эля. Прошу любить и жаловать.
- Замечательно. Водочки за знакомство?
- Спасибо, лучше не надо...
Марк прикидывал в уме - если появление барышни тоже рассматривать как подсказку, то какой отсюда следует вывод? Может быть, 'Гравитация' - ещё не совсем отработанный вариант?
Впрочем, сама кафешка вряд ли важна, но вот её название снова заставляет задуматься, особенно в свете недавних откровений из сна. Там, в приснившемся мире, действуют таинственные 'химеры', вокруг которых (sic!) изменяется сила тяжести. 'Химеры' эти играют всё более заметную роль, донимают мальчика Юру.
А ещё у них стёрты лица - прямо как у здешних 'пустышек'.
Стоп, стоп, секунду!
На вокзале незадолго до бойни у него мелькнула догадка, но оформиться не успела. Попробуем-ка ещё раз...
- Римма, ты говорила, что Толик заезжал на Тепличную. И там он якобы...
- ...контролировал работу 'пустышек'. Говорю же - брехня. Почему ты вспомнил?
Он мотнул головой - погоди, мол, не сбивай с мысли.
Итак, 'Гравитация' заставила вспомнить о каторжанах.
А каторжанами как раз интересуется Кузнецов. Во всяком случае, его человек зачем-то приезжал на объект, где они работают.
Очень, очень занятно.
И возникает даже одна гипотеза - бредовенькая, но вполне способная объяснить кое-какие странности.
- Римма, ещё вопрос. Накануне пропажи вашего амулета в доме не появлялись 'пустышки'?
Она задумалась ненадолго, потом взглянула на него с интересом:
- Привезли одного, за неделю где-то. Копается в саду потихоньку. Я, если честно, не поняла тогда, нафига отцу это надо, - проще нанять нормального человека. Но особо не заморачивалась. Полагаешь, там что-то важное?
- Да.
Эля, стоявшая до этого молча, вдруг удивлённо ойкнула. Сыщик с Риммой уставились на неё, не сразу поняв, в чём дело, но потом дошло и до них - дождь, который в последние две недели сыпал без перерыва, наконец-то иссяк, и в крошечный зазор между тучами прорвался солнечный луч.
Как только Марк посмотрел наверх, голова предательски закружилась, тело наполнилось странной лёгкостью, и мир вокруг растворился в жёлтом сиянии.
