Глава 2
– Эй!
Платон обернулся и еле успел поймать летящий в лицо деревянный меч. И сразу же надо было отбивать удар. Успел.
Молодой человек посмотрел на стоящего перед ним Молчана.
– Ты уже знаешь?
Тот кивнул, оправдывая прозвище.
– Но почему, Молчан!? – Платону хотелось кричать.
Приятель посмотрел на него внимательным взглядом, пожевал губами, и ответил:
– Так франки-то, вон они, трёхсот вёрст отсюда не будет. Ежели к нам двинут, защищаться надобно. Вот Владигор и ищет добрых воев.
– Но…
Целый день после разговора с коназом Смирнов не находил себе места. Сначала он ждал, что придёт Беляна и скажет, что уговорила отца, или вообще, он сам передумал. Но девушка не шла. Незаметно для себя молодой человек вышел из дома, пошёл куда глядят по улице и оказался у палат.
Делать там было совершенно нечего, и он поскорее двинулся обратно. Незаметно добрёл до реки, постоял на берегу, печально вспоминая, что вот здесь сидели, здесь целовались…
В итоге вернулся домой, но и в четырёх стенах находиться оказалось невыносимо. Так что Платон вышел на задний двор и занялся тупым переносом дров из одного угла в другой. Что делать ещё, он просто не знал. Молчан появился как нельзя вовремя.
– Ты думаешь, я смогу?
– Вчера в Калаче появилась странная женщина, – не отвечая произнёс приятель и затих.
Смирнов молча смотрел. Оттого десятник и получил своё прозвище, что мог замолчать хоть на середине слова. Тут следовало только дождаться продолжения.
– Тебя ищет.
– Подана?
Платон искал свою попутчицу всю первую неделю своего пребывания в городе, но никто о ней не слышал. Если бы не Беляна, давно побежал бы обратно, надеясь найти на дороге хоть следы, хоть информацию. Но девушка, поспрашивала у дружины и отрицательно помотала головой. Никто спутницу Платона не видел. Ни в городе, ни в окрестностях.
И вот теперь она, наконец-то появилась.
– Где она? – почти выкрикнул Смирнов, не дожидаясь ответа.
– Говорят, у храма сидит.
Последние слова летели Платону уже в спину. Он бросил на ходу в окно:
– Глаша, баню!
Через час напаренная и переодетая Подана пила чай сидя между Платоном и Глашей. Молодой человек наконец-то задал волнующий его вопрос.
– Ты где была?
– Тебя не дождавшись, пошла к родичу. Они тут рядом живут, за Калачом.
– Как это, не дождавшись? – воскликнул было Платон, но смутился.
В тот день он действительно начисто забыл о договорённости встретиться у хорома Мары. Знакомство с Беляной спутало все планы. А в другие дни Поданы на месте уже не оказалось.
– Платоша!
В дверях стояла запыхавшаяся Мирослава. Будто узнала, что он её только что вспомнил. Все трое тут же обернулись к вошедшей.
– Ты… – девушка сбилась, замолчала, обвела троицу взглядом.
Платон улыбнулся. Приятно всё-таки видеть любимую.
– Это… – он повернулся к Подане.
– А ведаю я. Это дочь коназа местного, Владигора. Мирослава.
– Да.
– Для своих Беляна, – уже спокойнее проговорила девушка и присела за стол.
Глаша тут же подскочила, подала гостье чашку с блюдцем, придвинула варенье. После чего присела на старое место. Неизвестно почему, но Подана служанке понравилась. Она постоянно пыталась подвинуть поближе к женщине всё, что стояло на столе, пока ряд блюдец и судков не образовал полукруг вокруг чайных приборов.
– А мне Молчан поведал, что ты за какой-то бабой к хорому побежал. Я думаю, посмотреть нужно, кого это мой суженый так привечает. А тут вот оно как.
Беляна открыто и безо всякой опаски улыбнулась, оценивающе, но вместе с тем, уважительно оглядела женщину, и, словно про себя, одобрительно кивнула.
– Благодарствую вам, мать ведающая, что сохранили для меня этого воя. Он говорил, что без вас ни за что бы до Калача не добрался.
Подана не ответила. Вместо этого она смотрела в дверной проём.
– Да уж, – раздался весёлый голос. – Как он только с таким навыком татей побить смог.
В кухню вошёл улыбающийся Молчан и встал у стола. Глаша снова подскочила, отвесила поклон и подала приборы. Молчан привычно кивнул головой гостям, аккуратно присел за стол, налил чай из пузатого медного чайника, положил в него ложку зелёного варенья из сосновых шишек. Потом сделал шумный глоток и обвёл компанию взглядом.
Всё это время остальные, не говоря ни слова, смотрели на него. Боялся, видать, что Беляна скандал устроит, вот и примчался, подумал Платон.
– Проведал я, кто на ристалище биться восхотел, – негромко сказал Молчан.
По привычке, он прервал монолог. Никто его не торопил, не задавал вопросов. Все молча ждали. Молодые люди сидели, не шевелясь, только подана, как ни в чём не бывало, шумно прихлёбывала чай.
– Добрый взвар у вас, – перескочив на другую тему, похвалил Молчан.
Он ещё раз обвёл компанию взглядом, отставил пустую чашку, и повернулся к Беляне.
– Этому не говорю, он всё равно никого не знает.
Девушка понимающе кивнула. Снова воцарилось молчание, прерываемое только нечастым прихлёбыванием Поданы.
– Вызвался Пётр Створник, – начал Молчан.
Беляна еле слышно ахнула.
– Два брата Родины, Вторяк и Третьяк.
Имена действительно ничего не говорили, поэтому Платон смотрел на реакцию любимой девушки. Та сидела, прижав ладони к щекам. Непроизвольно перед глазами встал витязь с мечом, щитом, но на коньках, в хоккейной форме, и с решетчатой маской, закрывающей лицо. Смирнов понимал, что это имя не имеет ничего общего с фамилией легендарного вратаря его детства, но справиться с воображением не мог.
– Это из знаемых. Сколько голытьбы понаедет, желая мечом себе славу и богатство добыть, об этом и речи нет. Да, а ещё сын коназа Феоктиста, вроде обещал.
– Игнат? – девушка стремительно покраснела.
– Он самый.
Молчан повернулся к Платону, тщательно его зачем-то осмотрел, и только тогда пояснил.
– Игнат по прошлому году к Мирославе сватался. Да только отец его уже тогда франкскую руку держал. Он и колдуна приветил, а волхвов изгнал, и беглых, говорят, у себя в Гардатове всех без разбору привечал. Только вот, куда они делись в таком количества, никто не ведает. За это время все земли Феоктистовы можно было городами застроить, столько к нему из занятых франками областей набежало.
Некоторое время все молчали.
– Как ты считаешь, у меня шанс есть? – тихо спросил Платон.
– А чего ж не быть? Я тебя каждый день как обожравшуюся корову гонял. Да и меч у тебя добрый.
– Так там что, до смерти драться надо? – Платону стало немного страшно.
Почему-то вспомнились римские гладиаторы. «Идущие на смерть приветствуют тебя!». Опущенный вниз палец…
– Нет, зачем зазря добрых воев лишаться. Но мечи боевые, так что всё бывает.
Следующую неделю Платон и Молчан провели на заднем дворе. Тренировались от восхода до заката, прерываясь только на еду и сон. Время от времени прибегала Беляна, посмотреть, как идут дела, но Платон её почти сразу выгонял. Очень уж он во время схватки отвлекался, когда любимая была рядом. Зато Подана проводила с мужчинами почти всё время. Ничего не говоря, она с утра садилась на полено, иногда с чашкой. Так и сидела, а возле неё прыгали с мечами учитель Молчан и ученик его Платон.
Когда до схваток остался один день, учитель вдруг запретил своему ученику прикасаться к мечу.
– Дай рукам отдохнуть, – коротко приказал он.
Руки и вправду гудели. Платон расхаживал по двору, пытаясь одновременно думать о разных вещах.
– Молчан, а нам разве не надо регистрироваться у судей, или ещё где? – вдруг спросил он.
– Тебе ничего не надо. Тебя коназ призвал. Да и я имя твоё вписал уже давно. Отдыхай до завтра.
Но отдыхать не получалось.
– Как ты думаешь, я справлюсь? – задал Платон следующий мучавший его вопрос.
– Всё в твоих руках, – неопределённо ответил учитель. – Если будешь в себя верить, так и супротивников всех положишь.
К тому времени правила были известны. Платон уже знал, что бой продолжается до тех пор, пока один из поединщиков либо запросит пощады, либо не сможет продолжать схватку. Добиться этого можно было многими способами. Выбить оружие, уронить и приставить меч, ранить. На случай ранения, как сказал Молчан, на ристалище полагались Родовы волхвы. Как объяснила Подана, хороший волхв, служащий Роду, мог излечить почти всё, кроме смерти. Конечно, на это уходило время, но несчастные случаи с летальным исходом были очень редки.
И всё равно, Платон волновался. За последние дни он узнал, что Пётр получил своё прозвище за то, что, спрятавшись за щитом, как за створкой, лупил палицей с огромной силой. Собственно, за это его Петром и нарекли.
Братья Родины тоже были известными воинами, за ними тянулся длинный шлейф побед как на потешных ристалищах, так и в смертных боях. Третьяк, кстати, на подобные поединки выходил неодоспешенным, а иногда и вообще по пояс голым, чем снискал славу среди женского населения многих городов.
– Меч у него короткий, латинский, – объяснил Молчан всего два дня назад. – И удар быстрый. Да и сам вёрткий, куда там зайцу. Такому доспех только помеха. Его к себе тебе подпускать не след.
Но самым опасным противником полагали всё-таки Игната Феоктистова. Никто не видел его ни в одном сражении, даже в лицо парень был никому не известен. Поэтому, что ждать от него, было не ясно.
– А я смогу? – снова спросил Платон.
– Что? – не понял Молчан.
– Ну, поверить в себя. Вот ты, например, в меня веришь?
– Верю, – повысив голос ответил учитель и лицо его приняло твёрдое выражение. – И ты обязан. Иначе лучше и не суйся. В миг сомнут.
К молодым людям подошла Подана. Женщина почти неподвижно сидела рядом и про неё как-то забыли.
– Держи, – она протянула Платону большой, с половину кулака, жёлудь на аккуратной кожаной ленточке.
Платон взял подарок и теперь вертел перед собой, пытаясь понять его предназначение.
– На шею повесь, – как маленькому пояснила женщина.
Когда жёлудь свесился между заметно выросших за это время грудных плит молодого человека, продолжила.
– Теперь с тобой сама Макошь будет. Её сила тебе и скорости придаст, и внимания.
Молчан смотрел, открыв рот. Платон перевёл взгляд с женщины на товарища, затем поднял на ладони жёлудь и внимательно его оглядел.
– А меня волхвы за это не выкинут? – осторожно спросил он.
– Нет, обереги можно, – уверенно ответил Молчан. – Колдовство нельзя.
И, глянув на недоуменную физиономию друга и ученика, пихнул его локтем в бок.
– Поблагодари, дурень. Это ж какое подспорье тебе дадено!
К чести Платона сказать, от тычка в бок он закрылся инстинктивно, так что удар не прошёл. Причём, разумом он даже не сразу заметил, что друг его ударил. Молодой человек уже другими глазами посмотрел на жёлудь. Видать, и правда, в этом простом подарке что-то было. Только откуда у Поданы такое? Хотя, кто знает, чем она эти месяцы занималась.
Он бережно погладил оберег, спрятал его под рубашку и поклонился Подане. К слову, кланяться вошло в привычку ещё полгода назад. В городе все, кто были хоть как-то, хотя бы шапочно знакомы, кланялись друг другу при встрече, при благодарности, да и вообще, как казалось пришельцу из двадцатого века, по любому поводу. Как в Японии. Сначала было дико, но приходилось повторять, чтобы не прозвали невежей и не прекратили общение. А потом как-то втянулся, и, приходя к тому же горшене, заказать посуду, или столяру за мебелью, наклонял голову уже автоматически.
Платон обратил внимание, что руки перестали гудеть, осталось лишь едва заметная, и даже какая-то приятная боль при движении. Голова тоже была светлой. Неужели действует, подумал он.
