Полная луна выбелила дорожку почти до молочного цвета. Коньки крыш угловато чернели в тёмно-сером ночном небе. Платон, чуть не в припрыжку, шёл по улице, и рот его сам собой растягивался в улыбке. Не больше десяти минут назад он расстался с Беляной возле ворот палат коназа. Причём, девушка, нисколько не стесняясь невидимого, но несомненно смотрящего на них часового на стене, крепко поцеловала его в губы.

– Завтра год со смерти мамы, – почти шёпотом сказала она. – Траур заканчивается, можно и о свадьбе подумать.

У Платона даже сердце от этих слов замерло. Девять месяцев они с Беляной проводили вместе всё свободное время. Конечно же, весь Калач их много раз видел, и никто не сомневался, что дело движется к женитьбе. Последний месяц после каждого поцелуя, видя разгорячённое лицо Смирнова, девушка отвечала одной неизменной фразой:

– Погоди. Немного осталось.

В общем-то Платон уже знал, что в здешнем обществе такие традиции, как траур, чтут строго, и до годовщины смерти никто девушку замуж не отпустит. Но когда она, годовщина, он точно рассчитать не мог. А спрашивать об этом любимую как-то стеснялся. Ведь несомненно, вопрос о покойной матери не добавит ей радости.

И вот, проблема разрешилась сама. Завтра можно идти к коназу, договариваться. За эти месяцы Владигора Платон видел раз пять или шесть, но всё издалека, и знаком с ним не был.

Да и само решение осесть в тихом Калаче пришло внезапно, сразу же, как только увидел Беляну. Не думал, чем заниматься будет, где жить. Проблема, правда, решилась сама собой, за счёт золота из чугунка. Вполне хватило на хороший двухэтажный домик с подворьем, да и вопрос питания за всё время так и не обострился. Хорошее наследство оставили покойные бандиты. Вот теперь снова пришло время залезть в кубышку. Завтра свататься, не идти же к невесте с пустыми руками.

– Добрый вечер, батюшка Платон.

Молодая, одетая, как большинство в Калаче, в ситцевый расписной сарафан, девушка, встречала хозяина на пороге дома. В светлом прямоугольнике открытой двери она сначала казалась тёмным силуэтом, и только приблизившись, Платону стало видно красивое скуластое лицо, сложенные на животе руки и заплетённые в длинную, почти до пояса, косу, волосы. Как только он подошёл, поклонилась до земли так, что золотая коса перевалилась через плечо и теперь мела кончиком крыльцо.

– Здравствуй, Глаша.

– Ты, батюшка, как, сперва вечерять будешь, али помоешься, а уже потом за стол?

После этих слов в животе предательски заурчало. Беляна, наверное, тоже сейчас ужинает, подумал Платон.

– Собирай на стол, – коротко ответил он и прошёл внутрь.

Девушка жила здесь до покупки дома, ещё при прежних хозяевах, и осталась одна, когда те уехали. По словам общинного головы, который и принял оплату с нового хозяина, Глаша приходилась им какой-то дальней родственницей. Ни отца, ни матери у девушки не было. Родня держала её чем-то вроде одной прислуги за всё, как здесь называли, «в девках». И теперь, когда дом перешёл Платону, голова всерьёз недоумевал, куда же подастся бедная девица.

Смирнов тогда не мог понять, почему она не выйдет замуж, но Глузд Бессонович, как звали голову, ответил просто:

– Да кто ж её таковую возьмёт? Без родни, без приданного. Опять же, со старыми хозяевами жила, не стыдилась. Так что в жёны таких у нас мало, кто пожелает. Ты если только? – и хитро глянул на Платона.

Дурацкий выверт судьбы, но получилось, что девушка шла в нагрузку с домом. В самом деле, не выкидывать же бедняжку на улицу? Так и жила, занимая неизменную неизвестно с каких времён комнатку возле кухни. К слову, проблем от Глаши не было. В постель она не просилась, да Платон бы, наверное, и не заметил. Все мысли его были только о Беляне, и остальных девушек он словно бы и не видел. Так что Глаша, конечно, первый месяц пыталась как-то сократить дистанцию, но поняв, что у хозяина серьёзная любовь с конежной, отстала.

Платон поднялся в горницу, скинул с плеча привычную перевязь, сбросил сибирку и в рубашке спустился в низ. Основное время он проводил на ристалище, тренировался в мечном бое. Поэтому к вечеру обычно болели руки, спина, а часто и ноги. Сегодня, как почти каждый день, махал деревянным мечом до заката, а потом они с Беляной бродили по околице, сидели на берегу Донца, считая звёзды и временами самозабвенно целуясь. Ни о чём большем невозможно было и подумать до свадьбы, нравы в Калаче строгие. Впрочем, Платон подозревал, что этот город не исключение.

Многие здесь за всю жизнь кроме супругов не имели никаких сексуальных партнёров и это считалось нормой. Нет, ходили, конечно, молодые лоботрясы или, наоборот, вдовцы, к нескольким весёлым бабам. И это не приветствовалось, наоборот, считалось неприличным. Ходили тайно, но почему-то все об этом знали. Калачане старались меньше общаться с такими блудниками. Не то, чтобы избегали, но не принимали всерьёз. Например, стать общинным головой такому ходоку было никак нельзя.

– Откушай, батюшка.

Опять поклон. Ну вот чего она на каждом шагу косой пол метёт? Сначала Платону это льстило, но уже на другой день надоело. Потом он долгое время старательно выговаривал Глаше, пытаясь отучить от раболепства. Но той что говори, что не говори – стоит, глядя на него честными голубыми глазами. А на прямой вопрос отвечает:

– Так ты хозяин, батюшка. К тебе вежество иметь надобно.

И всё. Хоть кол на голове теши. Но уже через пару месяцев привык и просто не замечал. Хочет бить поклоны – её дело. В общем-то, Платону не нужна была ни прислуга, ни приживалка. Дом он покупал в расчёте жить здесь с молодой женой. Так что Глаша воспринималась им как неотъемлемая часть жилища. И в самом деле, не выгонять же. Так и повис вопрос девки-приживалки до свадьбы.

Беляна пару раз встречала сироту, когда заходила в гости. Здесь девушки надолго к парням не ходили, особенно, если дома больше никого. И любимая заглянула лишь дважды. Сначала, как только купил дом – осмотрела, да оценила. Второй раз зашла с няней и подарками, всё чин по чину.

Про Глашу ни слова не сказала, но смотрела косо.

С утра Платон перебрал хранившуюся в чугунке россыпь золотых украшений. Наконец, остановился на тонком, сделанном в виде виноградной лозы, резном колечке с большим круглым красным камнем. Красиво, будто виноградина на миниатюрных листьях. Самое то, что надо, подарить невесте на сватовство.

В палаты его пропустили запросто, видать, знали, зачем идёт. А может, только догадывались. Ведь вся дружина не по разу встречала их с Беляной вместе. Единственный, кто так и не увидел в лицо избранника дочери, был сам коназ.

– Платоша, – шептала на ухо перехватившая его на лестнице Беляна. – Я тяте сказала, что меня сегодня сватать придут. Он ждёт.

Она только сейчас оглядела молодого человека и всплеснула руками.

– Ой! А чего же ты без доспеха? Ведь красиво же, да и ну как тятя попросит себя показать?

– Ну… – неуверенно протянул Платон.

Он нервничал с того момента, как переступил порог. Грозного коназа вблизи видел лишь однажды, в тот день, когда привёл Беляну с Донца. Да и то, постарался тут же скрыться, чтобы родитель чего дурного не подумал. А то известно же, какие они, строгие отцы. Сначала голову с плеч, а потом разбираться будет, кто таков, да почему дочь без сопровождающих приволок.

Как рассказывала любимая, отец потом целый день бродил по месту схватки. То ли слова её проверял, то ли искал что. Но Платона к себе так и не вызвал и никак его поступок не отметил. Девушка сказала только, что патрули по берегу с того дня усилили.

– Ну… – неуверенно повторил Платон. – Попросит, покажу. Меч вот он, на поясе. А без доспеха даже удобнее.

Он, наконец, справился с волнением и теперь стоял с решительным и гордым видом.

– Ну я побегу. Негоже невесте самой жениха к родителю вести. Ты сосчитай до двадцати и поднимайся следом.

Коназ смотрел неприветливо. Будто Платон не свататься пришёл, а старые долги требовать. Беляна стояла за левым плечом отца и скромно глядела в пол. Владигор ни единым жестом не выдал, что увидел входящего свата. Лишь когда молодой человек приблизился, поднял на него глаза.

– Ты, значит, дочь мою от татей оборонил? – гулко спросил он.

Платон молча кивнул. Волнение подступило снова, и он боялся говорить, потому что не надеялся на собственный голос.

– А как так получилось, что двое моих воев только головы сложили, а ты один троих разбойников перебил?

– Не… – голос всё-таки подвёл, сипло полез вверх и пришлось сглотнуть. – Не знаю. Когда я подъехал, были только разбойники.

– Может быть, может быть, – задумчиво пробасил Владигор. – А ко мне почему тогда не явился?

Платон долго думал, как ответить, чтобы и себя не уронить, и во вранье обвинить не смогли. Наконец, справился со всё усиливающейся дрожью, тряхнул головой и сказал:

– Так страшно к отцу любимой подойти. Да ещё и в такой ситуации. Да и вас я не знаю. Тебя, то есть, – сразу же поправился он.

Вот, блин, тут же выругал себя Смирнов. Никак не привыкну, что тут все на «ты». Только бы ничего плохого не подумал.

Но коназ задал другой вопрос.

– А свататься почему один явился? Али Мирослава хуже иных, что нельзя к ней с друзьями да песнями?

Ну вот… И что тут ответишь? Платон непроизвольно почесал подбородок. Борода уже привычно закрывала шею, так что пальцы скрылись в волосах полностью.

– Некого мне с собой взять, – сказал он с обречённой решимостью. – Я в Калаче и года не прожил. Да занимался всё это время мечным боем, обустройством дома. Сдружился лишь с десятником твоим, Молчаном. Так он сейчас на стене. Не с караула же его снимать.

Коназ смотрел непроницаемым взглядом. Как ни старался Платон, так и не мог понять, злится тот, или наоборот. А может, просто выжидает. Молодой человек залез в карман, достал кольцо и протянул девушке.

– Вот, прими в знак любви. – он помолчал, не зная, как продолжить, и рубанул с плеча. – Будь моей женой.

– Да ты невежа, младен, – раздался гулкий бас коназа. – Сперва у родителя принято спрашивать, отдаст он за тебя дочь или кого получше сыщет.

Платон покраснел, как ему показалось, до самых пяток. И действительно. Мог бы догадаться. И что теперь говорить? Он повернулся к отцу невесты и запоздало спросил:

– Коназ Владигор, отдайте за меня Беляну.

– Кому Беляна, а для тебя Мирослава, – ответил тот и замолчал.

Платон смущённо сунул подарок обратно в карман и тайком глянул на любимую. Девушка стояла бледная, держалась за плечо отца. Как бы в обморок не упала, подумал он.

– Ну вот что, – наконец решился Владигор. – Ты в городе человек никому не знаемый. И свататься пришёл не по вежеству. Так что, как любящий отец, я отдать за тебя дочь не могу.

У Платона в голове крутился целый клубок мыслей, одна другой страшнее. Он подумал, что следует после таких слов развернуться, выйти с достоинством, и покинуть Калач навсегда. Одновременно появилась идея схватить Беляну и сбежать вместе с ней. Потом он решил, что и жить без любимой не стоит…

Много чего нелестного для себя и коназа передумал молодой человек, стоя перед суровым отцом невесты. Наконец, Владигор глянул на него, кажется, впервые за всё время разговора.

– Но дам я тебе возможность, – с металлической улыбкой предложил коназ. – Через неделю солнцеворот. День на весну поворотит. В Калаче праздник будет, поединщики съедутся на ристалище.

А ведь точно, по календарю же зима, не к месту подумал Платон. А погода не менялась. Только ночи прохладнее стали. Что же за климат тут такой?

– Ты слушаешь меня? – окликнул его коназ. – Говорю, победитель получит право жениться на Мирославе. Понял?

Платон грустно покивал головой. Шансов не было.