Глава 6
Четверг, день
Когда он проснулся, был уже день. Он понял это, даже не взглянув на время, по внутренним часам.
Первой мыслью, немало насмешившей Малютина, было: «Мать-перемать! Проспал на работу. Бежать к метро!»
Смешно. Но привычка въедается глубоко, когда семь дней в неделю работаешь, а еще учишься на курсах, а еще пишешь и защищаешь диссертацию, плюс подрабатываешь где только можно. После 2013 года тяжело было переключить организм в режим почти полного безделья. И даже через двадцать лет эта заложенная в подкорку необходимость «бежать по делам» иногда давала о себе знать такими смешными рецидивами.
Только вспомнив, где он и когда он, Николай позволил себе не вскакивать и поваляться еще, тем более что в постели – и это было приятной неожиданностью – он был не один. Даже кровать его была по этому поводу аккуратно застелена, и откуда-то взялось нормальное большое одеяло.
Вроде никаких важных дел на сегодня не было запланировано. Разве что его просили прийти на Ферму, где все было перевернуто вверх дном, после того как там побывали эти. Чужие.
«Чужие… Какие еще чужие? Ах да».
Прошлый день завершился только сегодня под утро. И последний кусок этого безумного дня, хоть и был самым хорошим, запомнился хуже предыдущих. Страшных.
Бывший биолог даже не очень помнил, почему после переговоров с военными, где он присутствовал, они с Мариной оказались идущими вместе по направлению к его берлоге. А потом и вдвоем в его комнате.
Она не расспрашивала его. Ни про армянское кафе, ни о том, что он там видел. Ни про глаза за окном. Ни про его мнение о содержимом диска. Вместо этого они выпили по рюмке коньяка (который она принесла) и поговорили немного о прошлом.
«Ну и что с того, что свою историю я полностью выдумал? К женщинам подход нужно знать, салаги».
А вот ее история явно была подлинной. Про то, как тяжело ей жилось после того, как ее, школьницу, приехавшую к бабушке на выходные, лежащую без сознания, затащили в убежище завода какие-то незнакомые мужики. Это было еще тогда, когда в ближнем Подмосковье уровень фонового излучения гарантировал получение смертельной дозы за двенадцать часов.
«Ну конечно, если бы тебя оставили там, было бы легко».
Про то, как ей не хотелось жить и как хотелось выпить уксус или вколоть себе воздуха в вену. Хотя с людьми, которые ее спасли, ей повезло. Не все в те времена сохранили человеческий облик и не все могли спасти чужую девочку только из альтруистических соображений.
Настолько это была слезливая история, что впору было забыть, что «девочке» сейчас уже сильно за тридцать и она уже несколько лет, с тех пор, как помер ее предшественник, выполняет не самую простую и благодарную работу по распределению среди жителей материальных благ – работу, где невозможно не стать черствой и прожженной.
Может, он ограничился бы словами поддержки, а потом тактично выставил бы ее за дверь и лег спать. Если бы она сама не проявила инициативу. А тут ни один мужчина не удержался бы, будь он хоть трижды женат. Не говоря уже о мужчине, который одинок и свободен, как ионизированный атом водорода.
«Ну, раз так, ты сама напросилась». Он тогда притянул ее к себе и начал освобождать ее от плотно сидящих джинсов. А дальше все было предсказуемо, хотя эта предсказуемость удовольствие меньше не делала.
В промежутках между поцелуями он плел ей какую-то ерунду, почти все из которой теперь не мог вспомнить: что он станет самым главным в их деревне, когда Семеныч отбросит копыта от своей бормотухи; что он сделает ее королевой. А потом увезет в белом самолете на сказочные острова, где у них будет вечный медовый месяц, куча детей (вещи взаимоисключающие, возможно, но не в мечтах), счастливая старость и смерть в один день.
Сейчас ему было немного стыдно за сказанное. Но в тот момент, конечно, она таяла от этих слов, как свеча из воска, как кусок масла на сковородке.
Естественно, он был не маленьким мальчиком, и понимал, что женщины в такой ситуации в первую очередь хотят получить теплоту и участие, а уж потом то, что им нужно только как приложение. Чего-чего, а участия он мог дать любому и в любых количествах. Слушать других с умным видом, кивая в нужных местах, он всегда умел.
Марина сонно потянулась и перевернулась на другой бок, при этом одеяло сползло, но она не сделала попытки его поправить.
Николаю даже показалось, что за окном светит солнце. Наверное, где-то в облаках и вправду на мгновение появились прорехи, и часть лучей достигала опустошенной поверхности.
В такие моменты призраки прошлого отступали, и действительность почти не казалась невыносимой. Рецепты жизни без депрессии давно известны: вино, общество женщины и любые занятия, которые будоражат кровь, – от драки до скалолазания. И если с первым и третьим все было в порядке, то второго ему не хватало.
Заполнив этот пробел, он почувствовал себя лучше. Хоть и знал, что только на время.
В этот момент в дверь постучали.
Малютин встал с кровати. Пока он одевался, стук превратился в настойчивую барабанную дробь. Как будто долбили даже не сапогами, а прикладом.
Марина проснулась, в ее широко открытых глазах читался испуг. Но Николай приложил палец ей к губам, показывая, что все хорошо и поводов для беспокойства нет. Без лишних вопросов она тоже начала одеваться.
– Да иду я. Какого черта? Пожар у вас, что ли… – произнес он в переговорную панель. – Еще всего… половина второго.
Он надел, наконец, штаны и футболку, дождался, когда его дама закончит застегивать молнии и пуговицы, и открыл внутренний люк. Оказывается, стучавшие были уже в шлюзе, снимали респираторы и запихивали в специальный обеззараживающий шкаф свои костюмы. Разрешения хозяина, естественно, никто не спросил.
Их было четверо.
– Ты Микроскоп? – спросил его солдат в камуфляже. Из новых. Пришлых.
– Малютин я. Колян меня зовут. А Микроскопом меня называет только один редиска, которому давно пора подбить глаз.
Вот так. Ответил – и аж самому приятно стало.
– Ты это… не быкуй. Полковник хочет тебя видеть, – довольно мирным тоном произнес солдат.
Он и двое его спутников были чем-то похожи – как инкубаторские цыплята. Хотя сам говорящий был славянином, его смуглый напарник с орлиным носом и лицом индейского вождя явно был уроженцем Кавказа, а третий был похож на молодого Джеки Чана. Почему-то Малютин подумал, что он якут. Но было что-то общее в угрюмом выражении их лиц и вызывающей манере поведения.
В четвертом незваном госте биолог не без труда узнал Жигана, лоб которого был забинтован. Сосед криво улыбался, и Николай понял, что без его участия тут явно не обошлось.
Вблизи солдаты смотрелись не так внушительно, как вчера, когда колонна зашла в поселок и из грузовиков начали спрыгивать на землю бойцы в противогазах и полной экипировке.
Сейчас ученый видел серые землистые лица. Даже более бледные и нездоровые, чем у жителей Мирного. Форма их была потерта и давно не стирана.
Да и сами они были немолодые. Конечно, ведь им всем должно было быть примерно по сорок.
«Последыши, реликты, живые ископаемые. Как их еще назвать? Страны, которой они служили, уже двадцать лет как нет. Где же они все это время сидели и почему вылезли? Но автоматы при них, а значит, надо относиться с уважением, хотя и ухо держать востро», – разглядывая гостей думал Николай.
Энтузиазма остальных жителей поселка Малютин не разделял.
Только сейчас биолог через силу вспомнил, о чем именно шел вчера разговор между Семенычем и командиром этих ребят. Сразу после их приезда.
Он уже тогда заподозрил, что от него теперь просто так не отвяжутся.
«Ты же много ходишь по округе?» – был такой вопрос. И это было явно неспроста.
***
Николай пошел с ними добровольно, но в голову ему пришла мысль о том, что если бы возникла надобность, эти люди могли привести его и под конвоем. Уж очень грамотно они шагали чуть позади него.
Перед зданием Клуба стояли два «Урала» и один армейский внедорожник из последних довоенных разработок, название которого вылетело у него из головы.
«Где же они топливо берут? Вряд ли на спиртяге ездят».
Они шагали по «трубе», и Малютин в который раз похвалил неизвестного создателя этой отечественной разработки. Без нанотехнологий тут вряд ли обошлось.
Молекулы воздуха свободно проходили через мембраны этих гибких рукавов, соединяющих здания. А мелкодисперсная пыль, к которой липли радиоактивные частицы – не проходила. Давление в трубе было атмосферное, а радиометр, даже после дождя или пылевой бури (летом бывали и такие), почти ничего не фиксировал. Поэтому, когда не надо было выходить за пределы «трубы», дыхательных масок, как правило, никто не надевал. Сплошное удобство и комфорт.
В большой шлюзовой камере Клуба, в отделении дезактивации, рядами стояли сапоги – похоже, все население Мирного решило сегодня собраться здесь.
Пока Николай снимал обувь и дождевик, из общей комнаты до него донеслась музыка – старая песня Пугачевой.
«Уж не радиопередачу ли они поймали?» – подумал Малютин, но в этот момент мелодия сменилась, и по уже знакомому порядку треков он узнал диск «Коллекция хитов Ретро-ФМ».
Жиган толкнул дверь и зашел первым, трое «конвоиров» шли у Николая за спиной, вызывая у него этим чувство дискомфорта.
Похоже, приезд (впервые за годы!) людей из внешнего мира сильно ободрил жителей. И зайдя в столовую, биолог аж присвистнул.
Обычно полупустая или совсем пустая, сейчас большая комната была полна народа.
Из колонок доносились теперь смешные слова песни Газманова: «…и ноздрями землю вберу».
Экран широкоформатного телевизора на противоположной стене светился, но звук был приглушен. Обычно жители поселка смотрели здесь старые комедии или советские мультики типа «Ежика в тумане» или «Карлсона». Реже – диснеевские мультики и голливудские семейные комедии. И совсем-совсем редко – боевики. А уж за любой фильм, так или иначе связанный с темой конца света – даже за «Терминатора» или «Сталкера» Тарковского, – могли если не морду набить, то как минимум обложить нехорошими словами.
Вот и сейчас на экране сменяли друг друга герои «Операции Ы».
Слышен был перестук шашек или шахмат. Это было одно из немудреных развлечений, которое у них еще оставалось с прошлой жизни. Большей популярностью у мужчин Мирного пользовался разве что «подкидной дурак». А сколько тонн кроссвордов они разгадали, сколько колод истрепали до дыр, – кто теперь смог бы посчитать? Но уже примерно на пятом году заточения их накрыла такая волна отупения, что даже примитивные сканворды, рассчитанные на среднего ума пассажира поезда, стали для них сложны. Карты держались чуть дольше, но тоже вскоре опостылели.
Но сегодня, собравшись вместе, они не просто сидели, а чем-то пытались наполнить досуг.
Даже дед Михал-Михалыч, который уже на момент войны был пенсионером, пришел и теперь, шамкая беззубым ртом, что-то рассказывал Марии Федоровне, самой старой жительнице поселка, которая, впрочем, была лет на десять его младше. Им было что обсудить, хотя проблемы с зубами, спиной и суставами замучали тут не только их. Малютин сам иногда чувствовал, как в позвоночнике «простреливает», а вчера болевой синдром настиг его в самый неподходящий момент.
Стоило бывшему ученому выйти на середину комнаты, как его заметили. Все головы, словно по команде, сразу повернулись в его сторону. Похоже, жуткие события вторника уже успели стать общим достоянием, а может, и обрасти подробностями, которых на самом деле и не было.
Аплодисментами его, конечно, не встречали, но уже от того, что все взгляды устремлены на него, Малютину стало малость неудобно.
– Здрасти-здрасти, – поклонился он с сарказмом, пожал несколько протянутых рук, махнул приветственно остальным и пошел дальше, не задерживаясь больше ни с кем.
Люди мало-помалу вернулись к своим делам, а он направился к тому столу, где сидели отдельно от других три человека.
Двое из них были пришлые. И на них все косились со смесью уважения и страха.
Солдаты, которые за ним пришли, были в полевой форме – старой, в какой еще в Чечне воевали (вроде бы в 2014 году собирались переодевать армию в новую, но война, похоже, решила не ждать). А эти были в брюках и темно-зеленых рубашках, без всяких знаков различия.
– Точно говорю… ракетчики, – донесся до ушей Малютина обрывок фразы от стола, где сидел стоматолог и еще несколько мужиков постарше.
– Да иди ты… десант.
– А я говорю – ракетные войска…
– Надеюсь, успели вломить гадам по первое число.
Третьим из сидящих за отдельным столом был Семеныч. Он чему-то усмехался и, похоже, уже успел принять рюмку-другую.
– А, вот и ты. Передовик российской науки. Я про тебя много нашим гостям рассказал. Присаживайся. – Он указал на свободный стул.
Столик стоял далеко от остальных, и никто не слышал их разговора. К тому же песни советской эстрады заглушали любые звуки, доносящиеся с расстояния нескольких шагов.
Больше никого рядом не было. Ни Максима, ни Петровича. Жиган и трое бойцов, которые привели его сюда, тоже куда-то подевались.
Малютин заставил себя вспомнить, что этот – с квадратным подбородком, стриженный под машинку – майор Токарев. Почему-то у биолога он сразу стал ассоциироваться с одноименным пистолетом. Но даже пьяным Николай не рискнул бы задавать ему вопрос: «А вы не из Тулы будете?». Держался майор сдержанно и больше слушал, чем говорил. Но когда говорил – то только по делу.
Его коллега, полковник Бунчук, похоже, успел, как и Семеныч, пропустить рюмочку, а то и две. Он был одутловат и грузен – живот нависал над ремнем; он имел лысину – не радиоактивную, а обычную, возрастную; разговаривал с южным фрикативным «г» и во время дежурного обмена приветствиями сразу сказал, что родом из Брянска.
– А я москвич. Но родом из Владимира, – честно сказал Малютин.
– Понаехавший, значит? Из Владимира? А скажи, у вас проходил конкурс «Мисс-Владимир»? – Полковник расхохотался, держась за пузо.
Раньше это явно был веселый дядька, сибарит и бонвиван, чем-то, например, густыми бровями, похожий на нестарого Брежнева. Точно не дурак, и, наверное, жил не на одну зарплату. Наверняка успел построить себе большой дом и из сыновей себе смену готовил. Но теперь по красным, как у кролика, глазам, можно было прочитать всю перенесенную за двадцать лет боль, которую полковник охотно заливал вином. Поэтому его шуточки казались натужными и неестественными.
Оба были чисто выбриты. Но побрились они уже здесь, а приехали с многодневной щетиной и довольно чумазые. Два дня в дороге. Хотя расстояние было не таким уж большим… Раньше его можно было преодолеть за несколько часов.
Вчера вояки не рассказали подробно, что с ними случилось в пути. Обещали сегодня, после того, как отдохнут и отоспятся.
Малютин понял, что попал в самый разгар весьма содержательного разговора, когда полковник продолжил обрывок начатой до прихода ученого фразы:
– Чем ближе к Москве, тем их больше… Не знаю, что их там привлекает. Места для гнездования, магнитные поля… А может, исторические памятники… хрен знает. Но там этих тварей – кишмя кишит. На открытом месте для безоружного человека – просто смерть. Одни кости останутся, а может, и их не найдете. Вам еще повезло здесь… Мы так и не прочухали закономерность. Есть территории, где вообще пусто. А есть – где натуральный зверинец. У вас, видимо, мертвая зона. И вам повезло, я скажу.
Он замолчал, ковыряя вилкой тушенку с гречкой.
– Мы бы хотели знать, что произошло здесь вчера, – заговорил Токарев. – И вообще, какова обстановка в районе.
– Давай, расскажи товарищам. – Староста слегка задел локтем биолога.
Малютин огляделся. Никитича нигде не было видно. Видимо, еще не оправился от раны и шока. А значит, отдуваться за всех и рассказывать про то, что знала община о внешнем мире, предстояло Николаю. И он рассказал, ничего не утаивая.
И про то, что первые лет пятнадцать они сидели сначала в подвале, а потом в поселке – почти безвылазно. И про редкие выходы за периметр в последние годы. Не забыл поведать и про птичку, и про следы, и про случай на заправке, и про ночное нападение. И даже про то, что прежнее население исчезло при загадочных обстоятельствах.
Умолчал он только про беспилотник и дневник. Интуиция подсказывала, что такие вещи тем, кто имел хоть какое-то отношение к власти, лучше не рассказывать. Васька – мертвец, Марина – не стала бы болтать лишнего, а остальные ничего не знали. Николай решил, что эти секреты из прошлых времен останутся с ним до могилы.
Его слушали очень внимательно. В отдельных местах брови полковника взлетали вверх, а майор заковыристо матерился.
В двух словах Малютин описал свои вылазки и мониторинг популяций, но здесь особого интереса со стороны собеседников не заметил. А может, просто не смог донести до них всего. Длинные речи вообще не были его коньком.
– Ну а вы? – спросил Семеныч. – Вы-то, мужики, как эти годы прожили?
– Да как… Хреново прожили. Было нас полторы тысячи человек, а осталось сорок, – ответил полковник и осушил бокал воды, запивая какую-то пилюлю.
От внимания биолога не ускользнуло, как изменился вдруг в лице майор. Видимо не хотел раскрывать все карты, но его командир ничего утаивать не стал.
– Сорок? – переспросил Николай.
– Да. Все наши здесь. Мы, как я уже сказал вашему старосте, из Софрино приехали. Девятая дивизия противоракетной обороны. Вернее, все, что от нее осталось. У нас был заглубленный на десять метров бункер из железобетона. Натовский bunker-buster нам не достался, хотя мы на него рассчитывали. Так и выжили. Но сейчас там только летучие мыши и черви живут.
«Вот как, – подумал Малютин. – Значит, свое убежище они бросили».
Теперь, по крайней мере, было понятно, что их гости относились к войскам системы ПВО. Защитники мирного неба погибшей Родины. Стражи прикрытой противоракетным щитом Москвы. Но, естественно, любой щит можно пробить. Это даже дилетант понимает. К ним никаких претензий быть уже не могло.
Малютин спросил себя мысленно о том, что бы он почувствовал, если бы приезжие были из ракетных войск стратегического назначения. И понял, что не может ответить на этот вопрос. Просто не знает ответа. Наверное, ни симпатии, ни осуждения.
– Мы и вас-то нашли случайно, – объяснил полковник. – У нас полетела трансмиссия. Мы остановились на ночь и выставили посты. Места на юге, у Пушкино, нынче опасные. Чего там только не бродит по ночам… И вот разведгруппа услышала стрельбу. Проезжали бы днем позже или раньше – точно разминулись бы…
– Да мы везучие, – Семеныч присвистнул. – Думаю, это судьба. И надо за это выпить.
– Все это, конечно, хорошо, – почесал ежик своих седых волос майор, отстраняя протянутую ему бутылку (полковник не отказался и наполнил стакан). – Но давайте ближе к делу. Мы приехали из Софрино, потому что хотим осмотреть один объект. И вы нам в этом поможете.
– Да-да, – кивнул полковник. – У нас к вам чисто конкретное предложение.
Пока Николай слушал это предложение, цвет его лица постоянно менялся: сначала от красного к белому, а потом от белого к серому.
Похоже, без его помощи здесь было не обойтись. Но они не подозревали, что в нем шла борьба. Страх боролся с любопытством. Выручила Марина. Появившись из ниоткуда, она хитро подмигнула бывшему ученому, а Семеныча взяла за рукав, наклонившись к самой его лысине.
– Подскажи, Семеныч, куда вы закинули аптечки, которые принесли из последней вылазки? Ни я, ни Лев Тимурыч не можем найти бинты.
– Как дети малые. Сейчас покажу. Извините меня, товарищи. Это секундное дело. У нас раненый есть, ему без перевязки никак.
И удалился вместе с Мариной.
Посидев с военными еще минут пять, Малютин вдруг поднялся и, чуть покачнувшись, обратился к полковнику:
– Разрешите навестить большого белого брата в вигваме с кафельными стенками? Я, наверное, зря выпил с вами огненной воды. Мой желудок выражает протест.
Токарев скривился, выражение его лица говорило: «С какими только дегенератами не приходится иметь дело». Но полковник добродушно кивнул:
– Разрешаю. А желудок беречь надо. Могу травки порекомендовать.
– Спасибо. Как-нибудь обязательно запишу рецепт.
В коридоре, выйдя из поля зрения гостей, Малютин сразу прекратил прикидываться пьяным, его походка выровнялась.
У лестницы стоял как столб часовой с АК-74, в пятнистом камуфляже, в надвинутой на глаза кепке.
Пэвэошники заняли второй этаж. Тот самый, где вчера разыгралась жуткая драма с участием существа (существ?), которое сделало бы честь воображению Говарда Лавкрафта. И пусть Семеныч не верил… Но это не он стоял у окна, и не ему пришлось заглянуть в эти глаза.
Второй боец – невысокий крепыш с автоматом АКМ – прохаживался по коридору (за эти годы Малютин много чего перечитал и разучил, теперь он мог бы процитировать даже наставления по саперному делу, а уж отличить одно стрелковое оружие от другого ему ничего не стоило). Рядом с солдатом шел Жиган, и они о чем-то разговаривали. Проныра был не так прост и явно хотел прибиться к этим ребятам. Такой без мыла в любую дырку залезет.
«Дай бог, чтоб он думал только о том, как для себя кусок урвать, не подставляя при этом никого. А если у них другие планы?» – подумал Николай.
– Семеныч… – Малютин увидел старосту, который уже возвращался. – На пару слов.
– Что еще?
– Пойдем.
Они отошли подальше от часового, в тупиковый «аппендикс» коридора, где лежали метлы, ведра и швабры.
– Не доверяй им.
– Меня, знаешь ли, самого не вчера в капусте нашли. Как-нибудь разберемся. Я на них посмотрел… вроде мужики нормальные. Да и выручили они нас.
– Мы с опасностью справились сами. Не нравится мне все это. Люди, может быть, они и нормальные, но время такое… Они могут забрать у нас последнее и оставить подыхать. Или выкинуть на мороз.
– У тебя есть что-то конкретное на них? – староста близоруко прищурился.
– Только чутье.
Возможно, Семеныч хотел ответить грубо, вроде: «Ну так засунь себе это чутье в одно место», – но в последний момент сдержался.
– Не суди других по себе, – произнес он вместо этого. – Может, ты и смог бы забрать последнее. Но я этим пацанам верю.
Как потерпевшему кораблекрушение хочется встретить живых людей, так и всем жителям поселка хотелось в кои-то веки найти товарищей по несчастью. И доверять им, а не бояться удара в спину. И это чувство было сильнее логики.
– Почему они ушли из своего бункера?
– А хотите, я расскажу? – услышали они хриплый женский голос.
Как и прошлой ночью, Малютин чуть не подпрыгнул. Вот что значит – нервы на взводе.
Позади них стояла Олеся Сабитова. Ей было около сорока, но выглядела она именно на свой возраст, а не старше, что теперь было редкостью («ведьма», – шептались о ней женщины). Черноглазая, со скуластым лицом (предки ее были то ли из Татарстана, то ли из Башкирии), смешливая и болтливая, она была не красавицей, но на вкус некоторых – вполне ничего. В основном она занималась стряпней в общей столовой: варила суп на всех в огромной кастрюле, лихо шинкуя картошку, морковку и все, что вырастало в оранжереях.
– Олеська! – сделал зверское лицо Семеныч. – Ты что, подслушиваешь?
– Да вы же сами сказали мне пол здесь помыть, – уперев руки в бока, произнесла женщина. – Чтоб перед гостями стыдно не было.
– А… точно, – вспомнил староста. – Но какого лешего ты подкрадываешься? У нас, может, важный разговор.
– Да я же не просто так. Хотела, это самое, поделиться жизненными наблюдениями.
– Какими еще наблюдениями?
– Жизненными. Ко мне тут, Семеныч, один сержантик приклеился вчера. Все смотрел, глазами буравил, а потом прям так и сказал: хочу, мол, тебя. А мой-то, последний, помер в позапрошлом году. С тех пор – постель холодная. С нашими кобелями пыталась сходиться, да не заладилось. А тут, думаю, мужик вроде нормальный. Ну и взяла к себе. Но, как бы это сказать… не получилось… Видать, сильно их просквозило радиацией. Так он мне потом всю ночь кошмарики рассказывал. Про то, как они вначале от облучения помирали. Потом от холода. Потом от голода. А потом начались самые страсти-мордасти. Еды у них было уже достаточно – раздобыли, но каждую неделю человек по десять они недосчитывались. Будто кто-то хватал и ел их живьем. Так он и сказал. А на третьем году начали к ним в бункер лезть черви. Длинные, с руку толщиной. Падали с потолка на лицо – и привет. А могли и не на лицо. И как голоса их звали, рассказал. И как тени ходили. Говорил, бедолага, раз к нему в патруле, ночью, зимой, кто-то обратился голосом родного отца.
– Который погиб в тринадцатом году? – догадался Малютин.
– Куда там! Если бы… Который на машине разбился в две тысячи пятом, в дерево въехал. Вот он мне рассказывает, а у самого зубы стучат и пот на лбу. Он не пошел, сержант-то мой, на зов. Сказал: «Уходи, дух, откуда явился. Если это ты, батя, то я к тебе еще успею попасть. А если ты нечистый, то иди на три буквы, у меня крест есть, я, блин, православный». И молиться начал, хотя ни в кого не верил. Так и простоял. После этого у него в волосах и в бороде волосы седые пучками лезут. А кто уходил – были и такие, – назад не возвращался. Так они месяц со светом прожекторов и спали. В другой раз по радио подводная лодка, которая лет за десять до войны утонула, вышла с ними на связь. Потом вроде улеглось. Но появились другие напасти. Демоны стали из Москвы прилетать.
– Какие еще демоны? – возмутился староста. – Прямо из ада? У них там что, собрали хороший урожай грибов?
– Не-а. Не из ада. Демоны… это такие птицы – не птицы… ящеры – не ящеры. В общем, твари жуткие, летающие. Гнезда у них, он говорил, часто на крышах высотных домов бывают. Поэтому в малых городах их нет. Не любят они на земле селиться.
– Да видел я такую тварь, – отмахнулся Малютин. – Только в мертвом виде. Ничего жуткого в том, кто летает или бегает на четырех лапах, нет. Жутким может быть тот, кто ходит на двух ногах.
– А еще он сказал мне по секрету, – продолжала Олеся, стягивая себе волосы резинкой, – что поедут они на какой-то объект. Все дела там сделают… А потом… «От бобра добра не ищут», – сказал он. Останутся они здесь, у нас. С нами жить. Типа, мы же не в обиде будем…
«Здравствуй, елка, Новый год, я тебя дождался… Вот бы не оказалось, как в той сказке про лису и зайца. Как бы нас не выселили из собственного дома».
– Еще им понравилось, что у нас скважина есть… аризонская.
– Артезианская, – поправил староста.
– Ну да.
«Еще бы. Чистая фильтрованная вода из подземных пластов – это такое же богатство, как запас консервов и оборудованная оранжерея. Понятно, что желающие нашлись. Тут, скорее, странно, что они не находились раньше».
– А еще сказал, – добавила женщина, – что они нашли нашу деревню на картах, которые лежали в каком-то другом убежище. И ехали сюда спецом. А в место, где передачи – только попутно.
Домыв коридор, говорливая татарка ушла, а Малютин с Семенычем еще пару минут стояли и переваривали услышанное.
***
– Давайте начистоту, – начал полковник, когда Николай и Семеныч вернулись и заняли свои места за столом. – Мы ничего плохого вам не сделаем. Только помогите нам. Давай, Рома, расскажи.
«Значит, майора зовут Романом. Не очень-то ему подходит это имя». Почему-то Малютин подумал, что тот или Владимир, или вообще какой-нибудь Альберт. Выправка у майора была прямо-таки прусская. И это сейчас, после двух десятилетий вынужденного простоя.
– Мы принимаем один и тот же сигнал, – начал Токарев. – Морзянкой. Много лет, стабильно раз в два месяца. Это восемь цифр, четыре до пробела и четыре после. А недавно сумели запеленговать источник. Он близко отсюда. Мы проверили карты. В том месте только один объект. Не военный, но режимный.
– И вы хотите туда попасть? – переспросил Малютин. – И вам для этого нужен проводник?
– Карты – это одно, а живой человек, который ходил по этим тропам, – это другое. Нам надо знать, где дороги свободны от заторов и завалов. Мы хотим добраться туда быстро, не плутая и не застревая.
– Ясно. А где вы, товарищи, берете топливо для ваших тачек?
– Где взяли, там уже нет.
– «Росрезерв»? – выразил свою догадку Малютин.
– А ты откуда знаешь?
– Форумы выживальщиков читал.
– Для ваших машин оно все равно бы не подошло. Это не Евро-3. Октановое число упало сильно, а наши, армейские, чихают, но едут.
– Так вот почему вам хватило продуктов на столько лет. Ведь вас не сразу осталось сорок человек.
– Продукты – не проблема, – снизошел до ответа майор. – В Подмосковье полно объектов, где хранилась еда, которой хватило бы и десяткам тысяч человек. Но почти вся она уже испорчена. Скоро придется жить одной охотой и теплицами.
– И как, вам попадались живые?
В этом месте Токарев немного помедлил с ответом. Но все же не стал запираться.
– Ни разу. Кое-где мертвецы, кое-где пусто, будто по домам все разошлись. Мы отдавали последние почести братишкам, а потом брали их НЗ.
– Понятно. Так что за шифр? – Малютин сам задавал вопросы, видя, что Семеныч явно еще не адаптировался к появлению чужих людей и слушает их разговор с круглыми от удивления глазами.
Майор с сомнением посмотрел на бывшего ученого.
– Ты какой-то сильно любопытный.
– Да ладно тебе, Ромка, расскажи ему, – кивнул полковник. – Вряд ли он это шпионам передаст, ха.
Токарев кивнул и с явной неохотой продолжил:
– Шифр такой не используется ни в каких системах кодирования. Ни в военных, ни в гражданских. Но я могу не знать всего. На случай особого периода могут быть и специальные. Но – не похоже.
– Может, это трансляция в записи? – предположил Малютин. – Был один фильм. Про ядерную войну с кобальтовыми бомбами. Там то ли открытая дверца шкафа, то ли ветка дерева из разбитого окна нажимала на кнопку. А люди к тому времени все уже умерли.
– Исключено. Вот, смотри сюда.
Николай увидел несколько строчек.
0321–0669
0321–0669
0321–0679
0321–0669
0321–0669
– Ошибка набора. Радист перепутал тире с точкой, и вместо цифры «6» получилась «7». Они отличаются на один знак. А в следующем сеансе все опять нормально.
– То есть это человек…
– Да. И набирает он шифр вручную, простым телеграфным ключом. При этом он ошибся всего раз за сто с лишним сеансов. И ведет он их уже минимум двенадцать лет. С равными интервалами. В первый раз мы приняли сигнал в январе двадцать первого года. Но наверняка они выходили на связь и раньше. Просто мешали сильные помехи.
– А может, это не шифр? – вдруг спросил Семеныч. – А координаты? Или время? Или запись букв цифрами, а?
– Мы все головы сломали, пока пытались понять, – махнул рукой полковник. – Тыщу раз перебрали все, что можно. Глухо, как в танке.
– А что, если это резервные коды отмены запуска для системы «Мертвая рука»? – предположил Малютин. – И когда они перестанут выходить в эфир, орбитальные бомбардировщики из космоса сотрут с лица земли Америку? Заново.
– Увы, это фантастика, – презрительно поджал губу Токарев. – Том Клэнси. В реальности все проще. Это может быть перекличка тех, кто выжил. А раз никто не отвечает, значит, выжили только они. Чтоб это выяснить, мы туда съездим. Терять нам нечего. И, кстати, радиация… это наш друг, а не враг. Радиация сдерживает поголовье того скота, который кишмя кишит в Первопрестольной.
«Не смеши, дядя. Ты, видно, биологию и экологию в школе не учил. Любой популяции средой заданы жесткие рамки. Миллионы крупных тварей эти пустоши не прокормят. Поэтому их мало. Штук сто на сотню квадратных километров. И главное – разминуться с ними».
Затем майор уселся поудобнее и начал рассказывать про тех, кто приходил к ним, пока они сидели на своем объекте: про грызунов размером с мелкую собаку, про четвероногих тварей, похожих на гибрид пса и тигра, и про существ, которых военные называли упырями. Полковник кивал, иногда добавляя подробности, но чаще ограничиваясь междометиями.
Бывший ученый думал опознать по этим рассказам ночного гостя, но нет… ничего похожего. Все это были животные. Подчас хитрые и опасные, смертоносно быстрые. После укусов их люди часто умирали от стремительно развивающихся инфекций. Но это были всего лишь звери.
Тот, кто смотрел ему в глаза тогда, ночью, на втором этаже, зверем не был. Или был им лишь наполовину.
«А человек «разумный» – насколько разумен?»
– Когда отправляемся? – спросил Малютин, стоило только майору замолчать. Полковник уже едва ли не задремал над своим стаканом.
– А я думал, тебя придется уламывать, – усмехнулся Токарев. – А почему ты, такой любитель задавать вопросы, не спросил, куда мы едем?
– Это я и так знаю. К Вирусологическому центру НИИ микробиологии Министерства обороны.
***
– Оставьте хоть десять человек, – начал упрашивать староста, когда экспедиция уже собиралась отправиться в поход: водители сидели в кабинах заправленных и готовых к дороге машин, а бойцы заняли свои места в кузовах. – Нас же сожрут, пока вас не будет.
Его страх перед военными улетучился сразу после рассказов про всех этих псов и упырей. Теперь он боялся только того неведомого, которого даже ещё не видел…
– Да что вы как дети малые. – Токарев был непреклонен. – У вас почти полсотни взрослых мужиков. Держите оружие при себе, делайте обходы и отобьетесь. Уплотните население. Одиноких подселите к семьям. Дома на отшибе лучше покинуть. Так легче будет обороняться.
Бывшему преподавателю ОБЖ пришлось смириться. Проводил их он только до железных ворот, перекрывавших подъездную дорогу к поселку. Махнул рукой вслед.
А вот Марина смириться не могла и пошла провожать отряд аж до самого шоссе. Малютин уже собирался сесть в кабину, когда она, игнорируя стоящих рядом бойцов, подошла прямо к нему.
– Зачем тебе это? Откажись. Пошли их на хрен, – громко шептала она.
– Они такому ответу не обрадуются. Да и вообще… мы давно гнием тут одни. А если встретим там… пусть даже не друзей, а просто товарищей по несчастью… тогда нас уже будет три общины.
– С каких это пор тебе есть дело до других людей? – не унималась она. – Или что-то еще тебя туда гонит?
– Еще я хочу победить свой страх.
– А об опасности ты не подумал? Ты меня предаешь, скотина ты этакая.
– Да ладно. Ты обо мне быстро забудешь, – попытался пошутить он. – Но, скорее всего, я вернусь более-менее живым.
– А если я буду умолять, валяться в ногах? – она повысила голос. На них уже оглядывались: кто с усмешкой, кто с удивлением.
Чтоб не устраивать прилюдно комедию и драму, Малютин отвел Марину в сторонку.
– Не поможет.
– А если попытаюсь строить глазки или соблазнить этого солдафона? – она кивнула в сторону майора. – Чтобы поехать с вами.
– Думаю, его не проймет. Не возьмут. Такие, как они, считают, что женщина на корабле – дурной знак.
– Ну и черт с тобой. Умываю руки.
– Как говорил Понтий Пилат, прокуратор Иудеи: «Умывайте руки перед едой». – Николай привлек ее к себе и обнял, и Марина, вопреки ожиданиям, не стала вырываться и отпихивать его, а, наоборот, повисла у него на шее и долго не хотела отпускать. Правда, дыхательные маски обоих не давали им даже просто коснуться щекой щеки.
Затем он повернулся к пэвэошникам.
– Я готов.
И опять поправил воображаемую шляпу Клинта Иствуда на голове.
«Что я, мать вашу, делаю? Куда меня все время несет?»
Моторы всех трех машин уже работали, и едкие выхлопные газы – аромат большого города, от которого он отвык, – щипали нос и горло. Он сел в «УАЗ», на который ему указали, дверь захлопнулась, они тронулись.
Сквозь грязное стекло бывший ученый бросил последний взгляд на шоссе.
Там, на растрескавшемся асфальте, среди луж и грязи стояли какое-то время три силуэта. А потом зашагали прочь, обходя ржавый хлам, в сторону поселка. Двоих бойцов – самых изможденных и старых – полковник все-таки оставил в Мирном.
«Кого я надеюсь встретить? – подумал Николай, откидываясь на жестком сиденье. – Надеюсь ли я вообще на что-то? Или просто хочу узнать, кто или что заставило меня драпать, чуть ли не наделав в штаны?»
***
Он начал путь с комфортом, в штабном автомобиле, вместе с командирами. Когда-то это была машина РХБЗ, дожившая еще с советских времен до того дня, когда ей представилась возможность исполнить свое предназначение.
– Я никак не могу понять, – произнес Малютин, когда они отъехали уже километров на пять от Мирного. – Мы же с Западом вроде лучшими друзяками были. Броневички закупали, посудину морскую приобрести хотели. У меня есть теория, что это была никакая не война. А спецоперация пришельцев по очищению Земли. Если мы им и помогли, то совсем немного.
– Херня, – отрезал Токарев, как хирург ланцетом. – С такими соседями по планете, как сейчас, никакие пришельцы не нужны. Корея, Вьетнам, Ирак, Югославия… Даже если бы мы начали заварушку, чтоб разнести их первыми… это было бы правильно. Потому что на одной Земле нам с пиндосами не ужиться. Будь моя воля, я бы их еще раз выжег. Из-под земли выкопал, чтоб осиновый кол воткнуть.
– Да ладно тебе, – примиряющим тоном произнес полковник. – Ты, Николай Батькович, не подумай, что Роман у нас злой. Он доброй души человек, каких мало. Только всю семью потерял. Они тем летом как раз в Ленинград поехали. Потерял. Как и я. Как и ты, наверное.
Малютин не стал говорить, что семьи у него практически не было. Отец умер, когда Коле было четыре года. К матери во Владимир он приезжал дважды в год – не реже, не чаще. И тоже особой близости не чувствовал. Своей «ячейки общества» так и не завел…
– А у меня, сынок, злости уже нет. Только боль и желание, чтоб все мы еще немного пожили. Часто во сне лица приходят. Вижу, как наяву: младшую в школу провожаем с женой, старшего – в институт. Но открываю глаза, и… – полковник не договорил, вместо этого постучал пальцами по обшивке.
Малютину показалось, что в уголке глаза старого офицера блеснула слеза, но тот быстро взял себя в руки и сделал вид, что глаза защипало от приступа кашля.
– Ладно, смотри на дорогу. Мало ли чего, – сказал полковник шоферу.
– Скоро надо будет поворачивать, – напомнил водителю Николай.
Тот сверялся с картой, на которой Малютин ранее сделал пометки. Впереди на шоссе как раз был большой затор, образованный шестью большегрузными автомобилями, который им предстояло объезжать через город.
В Сергиевом Посаде биолог бывал, ничего опасного там не видел, но в центр города не заходил.
Внедорожник шел ровно, гладко, но именно мотор его и подвел. После того, как они остановились, чтоб убрать с дороги обломки, которые могли проткнуть шины, советский джип завести не удалось.
После двухчасовых попыток реанимировать машину, механик-водитель развел руками, помотал головой и произнес емкое матерное слово.
Пришлось надевать противопыльные маски и выходить.
Малютин еще в Мирном заметил, что солдаты свободно разгуливают по поселку без тяжелого защитного снаряжения, ограничиваясь плащ-палатками и такими вот простенькими масками. Поэтому и он решил надевать респиратор только при крайней необходимости. Портативный импортный радиометр у него тоже был всегда с собой, в кармане.
«Смертники», – подумал он сначала.
«Реалисты», считал он теперь. В принципе, если человек не собирался жить очень долго, в этих местах вполне можно было ходить и не думать о среднегодовой дозе. Сам же Николай не торопился на тот свет и не собирался стоять под дождем или вдыхать пыль во время пыльной бури. Но и радиофобии у него больше не было.
Они стояли почти под светофором. Возле дороги были расположены автобусная остановка и торговый павильон. Малютин решил подойти к ларьку, благо до него было всего два шага, но вдруг услышал шорох со стороны остановки.
Ему показалось, что в угол, под навес, метнулась тень.
«Нет, это явно не призрак. И не человек. Что-то размером с кошку. Твари размером с человека там не спрятаться. Но откуда тут кошка? Мля… страшновато».
Он вспомнил рассказ безымянного сержанта, который передала им Олеська.
«Тени, которые приходили за ними… Вдруг они хотели добра? Забрать своих мужей и отцов к себе, в лучший мир? Чепуха. Не было никаких теней. Были только галлюцинации выживших из ума последних солдат погибшей империи, которые перенесли такой удар по психике, что могли сломаться даже выкованные из железа. Понятно, куда девались пропавшие. Люди просто шли в никуда, за голосами в своих головах. Шли, переставляя ноги, как роботы, пока не заканчивались силы, – сквозь снег и дождь, ничего не видя перед собой. Или видя картины той жизни, которая была до того, как мир взорвался. А потом падали или тихо ложились в пожухлую траву, в грязь, в снег. И лежали, пока жизнь не оставляла их».
«Хана всем» — было написано желтым на ржавой железной стенке остановки.
Хвост у буквы «м» был длинный и уходил вниз к самому асфальту, будто рука человека дернулась, когда он рисовал ее.
– Малютин, тебе что говорили? Под трибунал хочешь? – услышал он голос Токарева. – Сержант Воробьев, сделайте рядовому внушение. И пусть он едет с вами.
– Так точно, – ответил боец, который выделялся среди других своим высоким ростом. – Пошли, салага!
Это уже было адресовано Малютину.
«Надо же, записали в рядовые. Хотя в моем военном билете было когда-то написано именно так».
– Да иду я, – ответил он с плохо скрываемым раздражением.
«Только не прогибаться. А то на шею сядут. Сохранять достоинство. Все-таки я им не кум, не сват и не мальчик на побегушках. Пусть они друг с другом свой цирк разыгрывают и “отвечают по форме”».
Сержант не стал делать ему «внушения», а только пробормотал что-то злобно.
После того, как штабной автомобиль испустил дух, ученого… вернее, уже проводника, запихнули в большую дребезжащую махину производства Уральского автомобильного завода. Командиры пересели в другой «Урал», поновее, который шел замыкающим.
***
Через час они уже ехали, а точнее, плелись, объезжая заторы, по шоссе на юг, к поселку Вакцина, о котором Василий так и не успел рассказать подробно.
Переоборудованный в мастерских базы в Софрино «Урал» шел тяжело, потому что нес на себе много лишнего железа, заменившего брезентовый полог. Никаких окошек в корпусе не было, все щели были герметизированы. Поэтому Николай не видел дороги.
Двигатель чихал, плевался, натужно ревел и то и дело глох. Грузовик подпрыгивал на ямах и колдобинах, как кузнечик. Ехать в джипе было, конечно, удобнее.
Колесо находилось прямо под ногами проводника, и на каждой яме он подпрыгивал на полметра. Желудок норовил выпрыгнуть. Спасало только то, что перекусы не были предусмотрены.
При каждом ударе что-то пересыпалось за внутренней обшивкой салона, дребезжало что-то похожее на болты. «Не разбить бы подвеску. Не сломать бы ось. Не проколоть бы колесо. Не полетел бы движок».
Пятнадцать солдат, сидевших рядом с ним на обшарпанных деревянных лавках, были молчаливы. Малютин разглядывал их, пытаясь придумать каждому убедительную биографию. И не мог. Люди, делившие кров и пищу почти два десятилетия, стали за это время очень друг на друга похожи.
Выделялся разве что сидевший рядом с ним старший сержант Воробьев – здоровенный бугай, которому либо командиры поручили провести инструктаж, либо он сам обожал докапываться до людей.
– Значит так, салага. С этого момента ты – мобилизованный. Говорить только по делу, все распоряжения выполнять быстро и четко. Жалобы, нытье – отставить. За неисполнение приказов, нарушение дисциплины, самовольное оставление части… то есть нас – будешь сурово наказан.
– Отправите к архитектору Растрелли?
– А у тебя язык без костей, блин. Да… отправим. – Вряд ли сержант знал, кто такой был этот архитектор, а может, считал его современным грузинским ваятелем.
«Интересно, это у него проблемы в половой сфере? Вроде тут еще трое отзываются на «сержант такой-то», но у этого рожа самая злобная. Да по-любому он».
Но спрашивать об этом Малютин, конечно, не стал.
– И вы так все это время одни и живете? – задал он давно вертевшийся на языке вопрос. – А семьи? А дети?
– Какие еще, на хрен, семьи? – Воробьев поморщился. – Были бабы… погибли все. Да и не твое это, блин, дело. Языком не трепи, а то укоротим.
Больше он ничего по этому поводу не рассказал. Но эстафету принял другой боец, сидевший на противоположном конце лавки, – худой, костлявый, мосластый.
– Пригрели тут одних. Давно. Детей не заводили. Зачем? Терпимо было жить, хоть и мотали нервы помаленьку. Ну, бабы они и есть бабы – то нытье, то ругань, то все вместе. А три года назад отправились мы в Раменское. Тамошние объекты шерстить. Оставили на хозяйстве пятерых старперов, которые уже к строевой и боевой были негодны. Здоровье уже не то по бункерам лазить, но оружие еще держать могли. Возвращаемся – никто не встречает. Темно. А в убежище нашем ветер гуляет, и одни кости лежат. Где чьи, уже не поймешь. Обглоданные, будто высосанные…
Тут на него зашикали и замахали руками, а Воробьев и вовсе показал кулак.
– Молчал бы уже, Боцман. Охота тебе это ворошить?
За весь остаток дороги никто больше не проронил ни слова.
У них должна была быть еще одна остановка – на самой окраине Сергиева Посада. Малютин отметил на карте это место, потому что именно там он видел следы пребывания людей.
Колонна подъехала к трехэтажному кирпичному дому, где явно кто-то жил уже после войны: здесь топили печку мебелью, затыкали щели, таскали воду ведром. И не один человек, судя по нескольким кроватям и разноразмерной обуви. Потом люди исчезли. Относительно недавно, несколько лет назад – это можно было определить по печной золе и пищевым остаткам.
Но эти его изыскания военных не заинтересовали.
«Они давно жмурики, – сказали ему. – Не хрен тратить на это время».
И поехали дальше, обогнув город с востока.
«Большинство людей, наверно, так и умерло, – подумал Малютин, жалея, что не может даже выглянуть в окно и проводить взглядом брошенное жилище. – Не от ядерного огня, не от топора или пули мародера, не от чьих-то зубов. Просто тихо угасали, становясь все немощнее от голода и накопления в организме радиоактивных веществ, пока в один прекрасный день не смогли встать со своей койки, чтоб растопить печь. Сколько миллионов людей закончили свои дни так?»
***
Внезапно, когда Малютин уже настроился покемарить минут сорок, их грузовик остановился, с сильным рывком и легким наклоном кузова влево. Звякнул упавший на пол автомат. Сержант Воробьев грубо обругал и водителя (который едва ли услышал его в кабине), и того, кто не закрепил оружие.
– Приехали… – пробормотал тот, кого называли Боцман. – Что у них там стряслось?
Прошло пять, десять минут, но машина не тронулась с места. Все бойцы выглядели удивленными.
– Выходим! – наконец, объявил Воробьев. – Мы застряли. Сейчас будут вытаскивать буксиром.
При этом он недобро покосился на проводника, как будто тот был виноват, что водитель заехал в непролазную грязь в том месте, где вышедший из берегов ручей подмыл дорогу и превратил шоссе в месиво. Хотя его, Малютина, даже наружу не выпускали.
Все вышли. Дождя не было, но небо оказалось темным, хотя на часах было только два часа дня.
Они находились уже за городом.
Та самая «Вакцина», о которой рассказывал Василий, была совсем рядом, и только плохая видимость не давала как следует рассмотреть ее дома. И все же он видел их контуры – ничем не примечательные железобетонные здания, с виду почти такие же, как в приснопамятной Припяти.
«Насколько же жутким становится все, что строил человек для себя… после его исчезновения».
Дорога была почти пустой. По обеим сторонам тянулась узкая полоса лесопосадок, но сейчас почти все деревья лежали и гнили, и лишь некоторые стояли, растопырив голые ветви, словно руки скелетов.
Респираторов никто не надевал. Ограничились капюшонами.
– Не хрен тратить ресурс фильтров. Они не дармовые. Пригодятся еще, – объяснил сержант. – Респираторы – на крайний случа́й.
Малютин тайком от всех сделал радиометром несколько замеров и покачал головой. Пока было терпимо.
«Лишь бы не было дождя и юго-западного, «столичного» ветра», – подумал он.
Водителю удалось сделать почти невозможное – посадить в грязь эту полноприводную машину с очешуительной проходимостью.
Хотя шофер мог быть и ни при чем. Похоже, «Урал» угодил в плывун, и то, что выглядело твердым грунтом, черным, как асфальт, на поверку оказалось коркой на поверхности ямы, заполненной липкой жижей.
Земля расступилась под массой «Урала», и задний мост машины скрылся из виду. Водитель давил на газ, из-под колес летела грязь, выстреливали струи бурой воды, но задняя часть грузовика погружалась все больше.
Второй «Урал» стоял чуть поодаль, на твердом, и пытался их вытащить. Между машинами был натянут струной буксировочный трос. Фары обоих военных грузовиков разгоняли туман, а вокруг стояли высыпавшие наружу бойцы. Офицеры тоже были там: Бунчук стоял спокойно, уперев руки в бока, будто бочка, а высокий, как свая, Токарев орал то на одного шофера, то на другого.
– Вы, бакланы, я сейчас вам устрою трибунал – в моем лице. У вас пять минут!
После нескольких попыток вытащить собрата, водитель замыкающего «Урала» высунулся из кабины и помотал головой.
К Малютину тем временем, игнорируя сержанта, подошел полковник.
– Далеко еще отсюда до этого Центра?
– Нет. Тут идти всего два километра.
– Вот и веди, Сусанин. А эти пусть остаются и вытаскивают.
С грузовиками оставили восемь человек, не считая водителей. Остальные пошли пешим порядком.
