Интерлюдия 7
Эксперимент, день четырнадцатый
Июнь 2013 г.
В этот раз его поместили не на привычный уже хирургический стол, а посадили в кресло, похожее на зубоврачебное. Но фиксаторы на нем были такие, что конечностями невозможно было пошевелишь.
– Ну, как мы себя чувствуем?
Он попытался ответить бодро, но язык, будто криво пришитый к нёбу суровыми нитками, не слушался.
– Нормально, – с трудом прошипел он.
Одно он знал точно. С ним что-то происходило. Он менялся.
– Контейнер для образца, – обратился старший из врачей-убийц к младшему.
– Подождите, подождите… у меня в этой коробочке мой завтрак из столовой.
– Да клади прямо сверху. Почти не отличишь от столовских пельменей.
– А вам не кажется, что ткань эпителия вот здесь визуально напоминает кутикулу артроподного типа? Продукт выделения гиподермы…
– Да ты не умничай, а режь. Образцов много не бывает. Все равно у него регенерация такая, что через два дня…
– А вот для этого слоя потребуется декальцинация. Микротом не разрежет. Тут пила нужна.
– Это не кость, а вкрапление затвердевшего белка. Почти хитин. Из него, наверное, теперь можно хитозан получать, как из панциря камчатского краба.
Вот так, чередуя натянутые шуточки с непонятной научной тарабарщиной, эти товарищи взяли у него несколько очень болезненных проб.
Острый скальпель или ланцет взрезал его кожу в нескольких местах. Именно там, где он несколько дней назад почувствовал странное онемение.
– Возьмите отсюда. Здесь изменения тканей наиболее выражены…
– Приготовьте препараты всех проб… Все, пациент, можете быть свободны, идите домой и отдыхайте.
«Издеваются, сволочи». Он уже понял, что никто не выпустит его отсюда.
Живым.
И опять ему послышался крик, раздавшийся где-то далеко, переливающийся ультразвуком, в котором звенели эмоции боли и ненависти.
Он заметил, как люди в халатах переглянулись. А еще этот крик заставил его самого почувствовать себя очень неуютно. Словно что-то внутри него тоже откликалось на этот зов.
Вернувшись в свою камеру, Скляров, повинуясь какому-то странному чувству, прильнул ухом к трубе. К счастью, видеонаблюдения здесь не велось, и о его маленьком секрете никто не знал.
«А может, обычный слух обычного человека ничего не уловил бы?»
Так он простоял десять минут. На одиннадцатую до него донесся четкий и внятный разговор.
– Вот видишь, Дима, а ты не верил. И эти чудаки на букву «м» из ЦМГ не верили. Говорили, что не получится. Мол, перспективным является только внедрение генов в эмбриональные клетки. Мол, трансплантирование модифицированных клеток во взрослый организм – это тупиковый путь.
– Павел Петрович, я был неправ. И свой коньяк проспорил.
– Тут пахнет не коньяком, а ящиком «Бурбона». Наше открытие спасет миллионы.
– Чьи, интересно, миллионы… И в какой валюте.
– Еще один пораженец. Да за такие слова можно…
– Я вот о чем подумал, Павел Петрович. А действительно ли наши модификации – узконаправленные? Меня смущает диффузное распространение измененных тканей. Помните мои слова об особенностях периферической нервной системы подопытного номер два? Из моего отчета об аутопсии.
– А-а-а. Понял, к чему клонишь. Боишься, что они начнут… как кузнечики? Скакать и плеваться паутиной? Не смеши. Ты Спилберга обсмотрелся. Помидоры плавать от камбалы не научились…
– А зеленые светящиеся поросята?
– Превратились в обычный, а не святящийся бекон. Все будет пучком, не дрейфь.
– А вы помните тот эксперимент с культурой простейших…
– Да, помню. Даже у простейших есть своя культура. Не то, что у некоторых людей.
– Да я не шучу, Павел Петрович. А с крысами и лабиринтом?
– Помню. Измененные проходят его хуже обычных. Они глупы как пробки. Любой кот сожрал бы их всех на раз.
– Да, их интеллект немного ниже. Но они тоже учатся. Зато их способность к регенерации и их высокий болевой порог впечатляют, как и их проворство при преодолении препятствий… Я взял на себя смелость немного заняться вивисекцией. Ожоги и порезы заживают у них на шестьдесят процентов быстрее… Но самое главное – это радиорезистентность. Доза облучения, летальная для половины контрольной группы, не убила ни одну из модифицированных крыс. И если бы им попался кот… я бы ему не позавидовал.
– Да ты просто живодер, Дима. Если не врешь, то мы догоним Северную группу. А ведь нам сложнее. Ковать меч проще, чем доспехи. Перемешать гены, чтобы получилось черт-те что на тонких ножках, проще, чем добиться одной полезной мутации… Ты молодец.
– Все для блага отечественной науки… Хотя за формулу бета-меланина буржуи бы нам долларов заплатили столько, сколько мы весим.
– Не шути так. Даже в самом элитном гробу карманов нету. Ты не забыл, что нас ждет в случае разглашения? Всё, мне надо бежать. Колоть ему блокаторы трое суток! До утра мне не звонить, я еду по кабакам и ухожу в длительный запой.
Отойдя от трубы, Скляров еще раз посмотрел на свои руки. Нет, ему не показалось. Дело было не в освещении. Его кожа стала серой, пепельной, как у мертвеца. Она странно блестела, обрела непривычную твердость, шелушилась и трескалась, но трещины быстро зарастали. Там, под кожей, казалось, жили своей жизнью черви. Иногда то тут, то там образовывался и вскоре лопался нарыв. И тогда под ним можно было увидеть новый слой кожи. Или не совсем кожи. Или того, что не имело к человеческой коже вообще никакого отношения.
