– Входите, – сказал Тезей, даже не пытаясь подражать голосу Синида. Был домофон оборудован камерой или нет, но на всякий случай Тезей подошел ближе, чтобы в случае чего попасть в кадр. – Или бегите, если так вам больше понравится.

Прокруст долго молчал. Минутой раньше он подошел к входной двери дома и нажал кнопку связи. Похоже, камера все-таки была, потому что он смотрел прямо на Тезея, вернее, на его изображение. Лицо доктора оставалось спокойным, только в глазах появился неприятный блеск. Тезею показалось, что его взвесили на медицинских весах и сочли легким.

– Пожалуй, я войду, – согласился Прокруст. – Так будет лучше.

– Лучше?

– Да. Вы скоро поймете, почему. Но главное, так будет правильней.

– Вы знаете, как спуститься в спортзал?

– Знаю. Я уже бывал там. Мой сын жив?

– Нет.

– Хорошо, я иду.

– На двери зала цифровой замок. Вам открыть?

Тезей блефовал – и сорвал банк.

– Не надо, – ответил Прокруст. – Я знаю код.

Жестом Тезей велел Ариадне отойти в сторонку. Бледная как смерть, прокурорская дочка подчинилась без возражений: собрала гимнастические коврики в жиденькую стопку, присела справа от входа, в углу, подальше от тренажера с изувеченным телом Синида. Руки ее тряслись, она сложила их на коленях, передумала, скрестила на груди; опять передумала и сцепила пальцы в замок. Не вмешивайся, показал ей Тезей. Что бы ни случилось, не вмешивайся. Ариадна слабо кивнула. Ее покорность не нравилась Тезею – шок, ну конечно же, шок после стресса! Он предпочел бы обычную, взлелеянную годами и статусом стервозность, но с этим Тезей, увы, ничего не мог поделать. Вызвать доктора? Доктор спускается, доктор скоро придет.

Черный юмор, но уж какой есть.

Дверь открылась. Войдя, доктор Прокруст кивнул Тезею, будто старому знакомому, сделал вид, что не замечает Ариадны – и быстрым шагом прошел к трупу сына. По полу, украшенному орнаментом из светлых и темных ромбов, Прокруст шагал, как это, играя, делают дети – выбирая светлые и стараясь не наступать на темные. Не притрагиваясь к Синиду, доктор кивнул во второй раз, отметив некий, вполне ожидаемый для Прокруста итог, и снял осеннее пальто. Пальто трепыхнулось подбитой птицей и упало на труп, скрыв плечи и голову инспектора от посторонних взглядов. Тезей решил, что доктор так отдает дань уважения покойному, и понял, что ошибся, когда на пальто сверху упала шляпа.

– Вы его не любили? – спросил Тезей. – Боялись? Использовали?

– Любил. Все остальное – по ситуации.

– Тогда как же…

Тезей указал на пальто и шляпу.

– Это не мой сын, – объяснил доктор. – Это кусок мяса. Сына я любил и люблю по-прежнему. Что же до мяса… Я не умею любить кусок мяса. Это вы убили его?

– Нет. Он сам убил себя.

– Соперничая с вами?

– Да.

– Вполне ожидаемый итог. А ведь я предупреждал его, запрещал связываться с вами. Дети редко слушаются родителей, и зря.

– Хватит, – без церемоний оборвал его Тезей. – Проводите меня к Антиопе. И поторопитесь, если не хотите осложнений.

– Вы имеете в виду свежую донорскую аватару? Ее зовут Антиопой?

– Да.

– Вы знакомы? Близки?

– Это допрос?!

– Прошу прощения, если задел вас. Я всего лишь выясняю, надо ли выразить вам мои соболезнования. Эта женщина мертва, вы можете не торопиться.

– Я видел ее живой!

– Допускаю. Но мне на вайфер поступают все данные о состоянии донорских аватар, находящихся в здешнем анатомическом театре. Разумеется, они зашифрованы, но тем не менее… В данный момент Антиопа мертва, уверяю вас. Также могу заверить, что ее тело находится в отличном состоянии.

– Я…

Тезей замолчал. Вся его деятельная натура, несмотря на катастрофический упадок сил, требовала бежать, спасать, что-то делать, но рассудок уже понял, что доктор Прокруст не врет.

– Кусок мяса, – хрипло произнес Тезей. – Вы не умеете любить кусок мяса. А я?

Доктор пожал плечами:

– Учитесь. Это полезная привычка, она экономит нервы. Вы в курсе, – он указал на труп Синида, – что мой сын, будучи ребенком, два раз подряд внедрил себе в мозг контактные информ-пакеты? Я имею в виду первую, экспериментальную версию.

– Рога?

– Пусть будут рога. Про мембранные зоны вы тоже в курсе?

– Разумеется.

Тезей ждал чего угодно, кроме лекции доктора Прокруста. Казалось, доктор на кафедре, перед студентами, а не в спортзале, залитом кровью, перед человеком, способным обеспечить лектору три пожизненных заключения в комплекте.

– У Синида в мозгу образовалась мембранная зона. Височные доли – интерпретирующие, также они ответственны за убеждённость… Извините, увлекся. Вам все это неинтересно. Главное, вы должны понимать, что конфликт увеличивал проницаемость мембраны, а значит, степень контакта моего мальчика с цифралом. Конфликт, удар колокола, и с театральных колосников на сцену спускался бог из машины. В нашем случае не вполне бог, в нашем случае визитёр еще не оформился, не получил имя и информационный профиль, но в целом сравнение корректно. Вы понимаете меня? В старом театре было такое понятие…

– Я отлично понимаю вас.

Тезей присел в кресло тренажера многопозиционного жима. Тайком поморщившись, закинул ногу за ногу. Нельзя было показывать доктору, что колени дрожат. Вряд ли Прокруст рискнул бы на силовой контакт, и все равно: нельзя. Уже стало ясно, что отец сильнее сына – не мышцами, разумеется.

– Значит, мембранная зона? В мозгу?

– Да.

Плеск вёсел, вспомнил Тезей. Черный лимузин. Плавится рука в руке. «Сима Шавуш в прямом доступе…» Пациенты. Доберманы. «Здесь мембранная зона. А главное, здесь сумасшедший дом.» И все это в мозгу? Кто угодно рехнулся бы.

– Что вы делаете? – спросил Тезей. – Вот прямо сейчас? Зачем вы рассказываете мне все это?

Прокруст встал напротив:

– Я продаю себя, молодой человек. И стараюсь продать подороже.

– Я, по-вашему, покупатель?

– Вы – представитель покупателя. Мне надо произвести на вас достойное впечатление. Как видите, я откровенен с вами. Дело вашего руководства – избавить меня от Миноса.

– Физически?

– Это ваше дело. Вы гарантируете мне безопасность и финансирование, я же обеспечу вам победу над цифралом.

– Полагаете, у нас война?

Доктор Прокруст смеялся долго, со вкусом. Смеясь, он был очень похож на сына, верней, сын на него. Густые брови, длинные ресницы, карие глаза. Нос слегка вдавлен на переносице, мощный подбородок выдается вперед. Щербина между передними зубами. Портрет слегка портили уши: крупные, волчьи, плотно прижатые к гладко выбритому черепу. Этот не боролся бы до конца, подумал Тезей, бросив косой взгляд на тренажёр, убивший инспектора Синида. Этот дал бы голосовую команду, отключил свою нагрузку и с профессиональным интересом наблюдал бы, как тяги рвут меня на части.

– А что, нет? – отсмеявшись, спросил Прокруст. – Контакт двух разумов, один из которых отказывает другому в разумности и свободе воли. То, что цифрал в большой степени – наше собственное творение, не имеет значения. Кое-кто полагает, что мир, в котором мы с вами живем, тоже чье-то творение, и так до бесконечности. Нас захватывают, молодой человек. Нами пользуются. Нас изучают, как лабораторных крыс. А вы спрашиваете: война ли это? Война, и мы проигрываем. Отказавшись от цифрала, разорвав контакт, мы вернемся в средневековье. А я предлагаю вам искусственное аватарирование под контролем человека. Здоровье, долголетие – и перевод отношений «бог-аватара» в плоскость «аватара-бог».

– Каким образом?

– Изменив спектр эманаций моих информ-пакетов, добавив тонких регулировок и мощности, а главное, обеспечив присутствие рядом с носителем конкретного полубога вроде вас, я найду способ приманить в мозг не безымянный, еще не осознавший себя массив информации, а конкретное божество цифрала. Он придет и окажется заперт в клетке. Из бога станет рабом – и не получит свободу, пока не отработает все, что от него потребуют. Я уже тружусь над барьерами и управляющими функциями. Спасибо, ваше присутствие в Кекрополе сильно продвинуло меня на этом пути. Ну как, я дорого сто́ю, правда? Минос, болван, никогда не мог сложить мне цену.

Дед, подумал Тезей. Ты же купишь доктора? Ты вцепишься в него руками и ногами, ты дашь ему всё, чего он ни попросит. И знаешь, я с тобой соглашусь. Я не учёный, не политик, я – человек действия, и доктор Прокруст предлагает мне оружие.

– Вы дочь Миноса? – доктор впервые обратил внимание на Ариадну. – Ваше фото висит у прокурора в кабинете. Передайте отцу при случае, что наши деловые отношения пришли к логическому завершению. Сам я вряд ли захочу продолжить общение с господином прокурором… Вы слышите меня? У вас что, шок?

Ариадна встала с ковриков. Держалась она с неестественной грацией, как профессиональная танцовщица. Лицевые мышцы подергивались невпопад, взгляд расфокусировался. Тезей вздрогнул. Он знал эти признаки с пяти лет. Мальчик врывается к деду, намереваясь похвастаться новым корабликом, и вместо деда мальчика встречает Слепая.

Ариадны здесь больше не было. Был Неистовый.

Тезей шагнул вперед и упал на колени. Он ждал от прокурорской дочки чего угодно – пустится в пляс, сделает сальто, зайдется диким хохотом, начнет пожирать искалеченный труп Синида – но от себя он не ожидал ничего особенного, и зря. Трогать регулярную аватару в момент одержимости было опасней, чем дергать тигра за усы; впрочем, Тезей не успел прикоснуться к Ариадне, а Неистовый не обратил на Тезея ни малейшего внимания. Все тело прошибло внезапным жаром, как если бы в зале включили кондиционер на экстремальный обогрев. Из пор хлынул пот, ручьи, реки пота. Этот потоп лишил Тезея последних сил. Ему почудилось, что он – ребенок, выбравшийся на берег из моря, из соленой воды, где просидел много дольше разрешенного, несмотря на окрики родителей – и вот строгий отец грозит ему пальцем, обещая порку. Позже Тезей убедит себя, что слабость навалилась сама, как итог перенапряжения, что Колебатель Земли здесь ни при чем, убедит и даже поверит в свои аргументы, но не до конца, и вообще, это случится не сейчас. Сейчас же Тезей молился о том, чтобы удержаться на коленях. Колени остались последней цитаделью, какую стоило оборонять, потому что больше всего на свете ему хотелось свалиться на бок и свернуться в позе зародыша, сунув в рот большой палец.

Одновременно с ним упал на колени доктор Прокруст. Доктор силился что-то сказать, губы его шевелились, но всё не могли родить слог, звук, словно горло Прокруста схватил спазм, а может, доктор в один момент разучился говорить. «Функции, выполняемые височной долей доминантного полушария, – услышал Тезей, понимая, что галлюцинирует, что Прокруст не имеет отношения к озвученному и услышанному, вернее, имеет, как мишень имеет отношение к стреле на подлете, – это возможность понимания произнесённых слов и понимание того, что видимые предметы могут звучать. Для полушария, не являющегося доминантным, функциями височной доли являются распознавание голосовых интонаций, музыки и ритма…»

К чему это было сказано, Тезей не знал, но Прокруст захрипел и схватился за голову.

Он плотно прижал ладони к вискам. Впору было поверить, что у него прорастают рога, причиняя доктору невыносимые мучения, и надо силой остановить их рост. Сила не помогла: рога росли внутрь, загибались, заострялись, и когда острия сошлись, через рога пропустили ток. Мозг Прокруста усадили на электрический стул, но смерть медлила прийти за осуждённым. Содрогаясь от животного ужаса, Тезей следил, как доктора бросает то в жар, то в холод. Биение вздувшихся жил на шее, ясно видимое со стороны, напоминало авангардистскую ораторию: пульс частил, замедлялся, возвращался к норме, срывался в тахикардию, делался ровным и редким, как у йога в глубокой медитации. Белки глаз налились кровью, в следующий миг кровь рассосалась, белки пожелтели, желтизна сменилась перламутровым блеском. С телом творились изуверские чудеса: мышцы напрягались и расслаблялись в самых невообразимых сочетаниях, каменели в судорогах, текли киселем, причиняя Прокрусту мучения, которые доктор мог выразить лишь хрипом, еле слышным хрипом, не прекращающимся с первой минуты явления Неистового.

– Не надо, – вдруг произнес доктор. – Хватит.

И опять захрипел.

– Хватит, – повторил Тезей. – Не надо.

Он плохо понимал, к кому обращается. И не удивился, увидев, что доктор мертв. Мертв, не меняя позы, по-прежнему стоя на коленях перед безмолвной, спокойной как статуя Ариадной.

Оратория пришла к финалу.