Глава 23
Ольга не пустила меня дальше прихожей.
– Наша семья не общалась с Юрием, – сердито сказала она. – Более того! Пока отец не заболел, ни я, ни Леня понятия не имели, что у нас есть брат.
– Вы готовились пойти в школу, когда Петр Юрьевич и Маргарита Леонидовна решили более не иметь дела с сыном Венькина от первого брака, – осторожно напомнила я, – до этого Юра часто посещал отца, некоторое время даже жил в вашей семье.
Девушка не стала спорить.
– Возможно. Но мы с Леней были маленькими, поэтому быстро забыли мерзавца.
Не предложив мне сесть, Ольга сама устроилась на стуле, который стоял у вешалки.
– Папа знал, что умирает. Он был сильным человеком, мужественным, ни разу не дал понять, что ему больно или страшно. Все время шутил, улыбался, говорил, что растопчет свой недуг. Но потом понял: подступает конец. Уходил он в полном сознании, дома. Попросил, чтобы его из клиники привезли в родную спальню, позвал нас, детей…
Венькина-младшая прикусила нижнюю губу.
– Судя по тому, что вы постоянно называете Юрия «мерзавцем», «подлецом», Петр Юрьевич сообщил вам о том, как погибла маленькая Алиса? – спросила я.
Собеседница кивнула.
– Мы знали, что у нас была младшая сестричка, но долгое время понятия не имели, отчего она скончалась. Все наше детство прошло под колпаком. Отец нанял охрану, которая сопровождала нас повсюду. Как я ненавидела мужиков в костюмах! Сколько раз пыталась от них улизнуть! Бесполезно. У меня не было веселых встреч с подружками, одноклассники никогда не звали меня в кино. Конечно, кому понравится сидеть в зале, когда в спину дышат парни в черных костюмах, у которых из ушей шнуры змеятся? Охрана следила за мной, ее все видели. Если мы с ребятами начинали ссориться, тут же возникали бодигарды и уводили меня. А еще мама велела им протирать любые предметы и поверхности, к которым потянутся дети, мирамистином. Завод по производству этого средства должен семье Венькиных орден выдать. Хлоргексидин тоже закупался цистернами. Если мы летели куда-то на отдых, мама опрыскивала сиденья в самолете из пульверизатора, обливала столики, подлокотники, туалет. Есть в лайнере категорически запрещалось, провизию тащили из дома. Когда некоторые люди жалуются, что их в детстве в мае месяце заставляли шапку и рейтузы натягивать, я только усмехаюсь, так и хочется им сказать: господа, ваши вещи не стерилизовали в особом автоклаве, стоявшем рядом со стиральной машиной.
– Маргарита Леонидовна опасалась, что старшие дети заболеют менингитом, – вздохнула я.
– В двенадцать лет я устроила офигительный скандал, – призналась Ольга. – Объявила голодовку, потребовала снятия охраны и прекращения ежеминутной дезинфекции. Вот только тогда папа отвел нас с Леней в свой кабинет, рассказал, от какой болезни умерла Алиса, и попросил: «Если любите маму, проявите терпение и снисходительность. Она до сих пор корит себя, что не смогла спасти Лисоньку. Понимаю, вам тяжело, мне тоже нелегко, но не устраивайте войну. Да, я могу убрать секьюрити, вылить весь мирамистин. Вы получите свободу. Но мать умрет от стресса».
Девушка замолчала.
– Сочувствую вам, – совершенно искренне сказала я. – Родилась поздним ребенком, моя мама панически боялась всяких болезней. Когда вы упомянули про рейтузы и шапку в мае, это было со мной. Но мое детство не сравнить с вашим, у меня была хоть какая-то свобода.
Ольга кивнула.
– Нам с Леней достался эксклюзивный вариант. Папа, объяснив, почему мама не расстается с дезинфекцией, обошел молчанием мой вопрос об охране, по какой причине нас стерегут лучше, чем Алмазный фонд, не объяснил. Правду он открыл только перед смертью. Мы были в шоке, пытались вспомнить Юрия и не могли. Ненависть к нему выросла вмиг. Ведь он тот, из-за кого мы лишились веселого детства, а отец оставил ему квартиру… Мы понятия не имели, что у отца было это жилье. Знали про дом в Подмосковье, виллу в Италии и дачу в Юрмале, ездили туда. Про апартаменты в центре города папа ни словом не обмолвился. Он тогда приказал: «Хоромы Юркины. Когда будут зачитывать завещание, сидите смирно. И не вздумайте его оспаривать. Хватит с вас того, что получите, продолжайте жить безбедно. Станете работать, как я, – приумножите капитал. Повторяю: мой подарок Юре не трогайте. Хотя, если и решите жилье отобрать, не получится из этой затеи ничего, я об этом позаботился. Но все равно поклянитесь, что не посягнете на его апартаменты. Вон икона висит, перед ней обещание дайте».
– Вы в курсе, почему Петр Юрьевич отдал квартиру старшему сыну? – осторожно спросила я.
Оля скорчила гримасу.
– Догадаться о причине легко. Когда отцу поставили нехороший диагноз, он начал в церковь ходить. Никогда прежде не молился, а тут стал службу посещать, посты держать, исповедовался, причащался. Нас он в храм на веревке не тащил, за что ему спасибо. Не верю я в доброго боженьку на облаках. К нам в дом постоянно священники приходили, монахи, папа немалые деньги жертвовал на храмы. Думаю, отец Александр посоветовал своему верному прихожанину со старшим сыном помириться. Все просто.
– Ну да, – пробормотала я. – Ольга Петровна, позовите все же Маргариту Леонидовну.
– Нельзя быть по-хамски настырной, – неожиданно разозлилась девушка, вскакивая с места, – мама ни с кем не общается. И ее нет. Она в Италии живет.
И вдруг…
– Помогите! – отчаянно закричал женский голос откуда-то из недр квартиры. – Помогите! Спасите!
Ольга резким движением указала мне на дверь:
– Убирайтесь!
– Нет, – возразила я. – Кто просит о помощи?
– Пошла вон, не твое дело! – взвизгнула Ольга.
Послышались грохот, звон, вопль…
Девушка, забыв обо мне, бросилась по коридору в глубь квартиры, я кинулась за ней. Вбежала в просторную спальню и замерла.
В инвалидном кресле сидела привязанная ремнями старуха. На полу лежали опрокинутый столик, разбитая чашка, чайник, оставшийся целым, по ковру рассыпалось печенье.
– Мамочка, успокойся, – нежно попросила Оля.
– Ты кто? – жалобно спросила больная.
– Зайчик веселый, – ответила дочь.
– Чужая пришла! – закричала Маргарита Леонидовна.
– Нет, нет, я твоя доченька, – заверила Ольга.
– Ты жива? – обрадовалась Венькина-старшая.
Девушка обняла мать и начала гладить ее по голове.
– Конечно. Все в полном порядке.
– Где остальные дети? – занервничала вдова. – Забыла, как их зовут…
– Леня, – подсказала дочь. – Он в школе, вернется вечером.
– Алиса! – воскликнула мать. – Доченька!
– Она в садике, – не моргнув глазом, солгала Оля и подняла столик. – Сейчас тебе чаю принесу.
– Не хочу оставаться одна, – закапризничала сумасшедшая.
– С тобой Евлампия посидит, – улыбнулась дочь, – я быстренько.
– Не хочу с ней! Куда Алисонька подевалась? – рассердилась Маргарита.
– Евлампия хорошая, добрая, она моя подруга, мы в одном классе учимся, – продолжала врать дочь.
– Ладно, – неожиданно мирно согласилась Маргарита Леонидовна.
Ольга вопросительно посмотрела на меня, я кивнула, и она ушла.
Больная прищурилась, зашептала:
– Ольга меня сумасшедшей считает, из дома не выпускает. Я не такая. Все помню. Где Алиса?
– В садике, – повторила я слова Ольги.
Глаза больной почернели.
– Врешь! Алису, мою доченьку, убил Юрий. Насмерть. Потом Петя всех застрелил!
Я вынула телефон и быстро запечатлела больную.
Из коридора послышался мягкий звон. Маргарита Леонидовна задрожала. В этот момент в комнату вошла Ольга с подносом и пояснила:
– Ложку уронила, маленькая такая, а звук на весь дом. Мамочка, выпей.
– С вареньем? – спросила та.
– С твоим любимым сиропчиком, – ответила дочь. – Открой ротик… Ам! Глотай.
Маргарита Леонидовна покорилась, запила лекарство чаем, закрыла глаза и откинулась назад. Оля нажала на пульт, спинка кресла опустилась, а нижняя его часть, наоборот, поднялась, получилась лежанка. Дочь подсунула матери под голову подушку, прикрыла больную пледом и поманила меня рукой. Мы на цыпочках вышли в коридор.
– Хотите чаю? – уже иным тоном осведомилась Венькина-младшая.
– Не откажусь, – ответила я.
