Глава девятая
Несмотря на поздний вечер, во дворе комендатуры было людно. Въезжали и выезжали машины, суетился служивый люд. Сновали люди в штатском с повязками польской милиции. Павел вызвал дежурного, в нескольких словах описал ситуацию. Прибежали несколько красноармейцев, извлекли тела из джипа. Павел мрачно смотрел, как товарищей, еще недавно искрящихся жизнью, заворачивают в холщовую мешковину, уносят на задний двор, где ожидалась машина из морга. Эх, Репницкий… Долгая бюрократия, куча справок, заверений, «похоронка» родным на Псковщину… Как объяснить безутешной родне, что людям приходится умирать и после войны?
– Спасибо за службу, Павленко, возвращайся в казарму, – пожал он руку впавшему в депрессию ефрейтору. – Если бы не ты, лежать бы нам всем в этой поганой немецкой земле. Ты проявил выдержку и смекалку, я доложу начальству, похлопочу о представлении к награде.
– Служу трудовому народу, товарищ капитан, – вздохнул ефрейтор и поволокся в расположение части. Павел жадно курил, одну папиросу за другой. Сотрудники Смерша, прибывшие за ним, мялись у своей машины, пока не проявляли активность. Двор комендатуры освещался фонарями. Подошел взволнованный майор Сенцов – серый от усталости, с воспаленными глазами, выслушал историю и начал сдавленно ругаться:
– Словно знал, капитан, чувствовал, что что-то пойдет не так… Нельзя вам было одним ехать, сам виноват, какого хрена ты меня развернул с этой фашистской сволочью? Хотя странно, – недоуменно пожал он плечами, – зачем они на вас напали? Просто так – лишь бы напакостить Красной армии? Откуда они вообще взялись? Не подозреваешь, что в горах у них мог сохраниться некий объект, который они и патрулируют? Мы же в эти горы фактически не ходим – не до этого пока. Да и пролезть через них можно лишь с проводником. А проводники кто?
– Мне кажется, это связано с баронессой, – отозвался Павел. – Отслеживали ситуацию вокруг замка, туда – пропустили, а вот обратно по некой причине решили не выпускать…
– Баронесса что-то рассказала? – встрепенулся майор.
– Фактически ничего. Завтра будем разговаривать, Федор Михайлович. Хрень какая-то с цифрами. Мне еще Шалаеву докладывать о наших потрясающих успехах. Единственная радость – моя группа прибыла, – кивнул он на своих офицеров, которые с любопытством на них поглядывали.
– Группа – это хорошо, – согласился Сенцов. – Будет с кем работать вместо выбывшего Репницкого… А у нас поляки бузят, представляешь? Их «Народная милиция», которую создали по указу Гомулки, – цепные псы какие-то. Вскрыли подпольную ячейку разгромленной Армии крайовой у себя в управлении – ну, так говорят, мы пока не разбирались. За несколько часов арестовали больше тридцати человек, включая заместителя начальника управления Крыжовского. Кто-то сопротивлялся – его шлепнули. Теперь нам все это дерьмо разгребать… Сначала меня откомандировали вашей группе помогать, теперь уже решается вопрос о переводе на другой участок. Там, похоже, длинный хвост тянется – враги не только в руководстве милиции, но и в местном комитете Польской рабочей партии…
Рвение Владислава Гомулки – Первого секретаря Польской рабочей парии – переоценить было трудно. Только он мог с таким усердием, граничащим с безумием, насаждать в Польше советские порядки, причем делать это ускоренными темпами, с опережением всех разумных графиков. «Щепки» летели, как на лесопильне. В узких кругах этого вчерашнего обиженного подпольщика называли «маленьким Иосифом», и было за что. Он являлся идеальной фигурой, чтобы вести многострадальную страну к очередным победам над здравым смыслом.
– Ладно, не расстраивайся, Федор Михайлович, – отмахнулся Павел. – Понадобится помощь, снова тебя высвистим. Твою наблюдательность и умение ориентироваться я сегодня оценил. Уже допросили немецкого лазутчика?
– И какой практический прок от моей наблюдательности? – Сенцов смутился, отвернулся. – Ну, привезли его в бывший изолятор гестапо, дали отдельную жилплощадь общим объемом три кубических метра. Вроде охраняли, и сам сломался, о пощаде просил, клялся, что все расскажет. Волынку протянули с допросом, отвлекли эти хреновы «польские товарищи». Прихожу за ним, а он весь синий на нарах валяется, пена изо рта, не дышит. Конвоир прибежал – от страха чуть не обделался. И правильно, уже арестовали этого лоботряса за халатное отношение к обязанностям, в карцер бросили…
– Как это? – не понял Верест.
– Да мы тоже не поняли как, – буркнул Сенцов. – Потом допетрили, когда осматривать начали. В воротнике была ампула зашита. Они ведь часто такие штуки носили, особенно когда к нам в тыл направлялись. Покончить с собой, если схватят, цианид практически мгновенно действует. Знали, что мы разговорим даже самых упертых…
– Он вроде не походил на самоубийцу, – расстроился Павел.
– Ну, да, – согласился майор. – Испуганный, сломленный, готовый маму продать, лишь бы жизнь выклянчить. Но, видать, собрал последние крохи самообладания, когда один остался, вспомнил про свой фашистский долг, или как он там у них называется… Я тоже виноват, Павел Сергеевич, прости, – покаялся майор, – не хочу снимать с себя ответственности. Ну, не сообразил про эту ампулу. И дела отвлекли от этого гада, подполковник Савельев вызвал в управление по польским делам…
– Ладно, чего уж там. – Павел не скрывал расстройства. – Такой уж день сегодня незадачливый… До завтра, Федор Михайлович. Будут новости, докладывай…
К подполковнику Шалаеву даже подниматься не пришлось – сам спустился со своих высот. Он тоже не похорошел со вчерашнего дня, осунулся, сутулил спину. Люди на таких должностях практически не спят. Два часа на сон на какой-нибудь раскладушке в углу – нормально. Раньше приговаривали, после победы, мол, отоспимся. Теперь недоумевали: надо же было до такого додуматься. Он молча выслушал доклад, руки при этом нервно блуждали в карманах галифе. Когда Верест закончил, поднял голову, смерил задумчивым взглядом приосанившихся оперативников и сплюнул в сердцах:
– Не уберег ты мне Репницкого, капитан, эх!.. Невелик был умище, но правильный, грамотный сотрудник… Ладно, будешь работать со своей группой, я распоряжусь, чтобы их поставили на довольствие. Жилье нужно?
– Что-нибудь придумаю, товарищ подполковник. Мне важно, чтобы мои люди постоянно находились рядом.
– Хорошо, сам решай жилищные вопросы, у нас в офицерском общежитии все переполнено… Что прикажешь делать с фрау Шлессер?
– Прошу принять на веру, товарищ подполковник, – имею опыт в деле психологии и физиономистики. Ее бросил любовник, наобещав всякую кучу приятностей, и она рассказала все. Но могут быть нюансы. Она может что-то вспомнить, ей могут нанести визит… Предлагаю пока не заморачиваться на ее причастности к делам нацистов, позднее все это отработаем. Сейчас нас волнует только эшелон. Я бы не стал тянуть резину, товарищ подполковник. Время позднее, и все же распорядитесь отправить вооруженный наряд в замок. Пусть привезут баронессу и поместят под надежную охрану. Не надо в тюрьму – это слишком, сужает рамки понимания и дальнейшего сотрудничества. Придумайте что-нибудь, ведь остались в Креслау приличные помещения? И трупы там лежат у дороги, надо с ними что-то делать…
– Хорошо, распоряжусь, – кивнул Шалаев. – Что по эшелону планируешь?
– С завтрашнего дня начнем осматривать путь на всем протяжении от Креслау до Зальденбурга. Другого способа не вижу.
– Ниточку хочешь? – хитро сощурился подполковник. Он оставил свою «изюминку» на финал беседы. – Возможно, ничего значительного, но расстояние между Креслау и Берлином по железной дороге составляет 365 километров. Глянь на всякий случай на километровые столбы по другой стороне ветки. Если это 331-й километр от Берлина, который в беседе могут называть 31-м…
– То это примерно посередине между Креслау и Зальденбургом… – быстро подсчитал в уме Павел.
– Вот именно, – подтвердил Шалаев. – Есть еще одна версия: это просто расстояние от Фрайбургского вокзала по железной дороге. Или от вокзала Зальденбурга – в восточном направлении. Заметь, в любом случае это примерно один район, плюс-минус пара верст, что значительно облегчает поиски. Но что-то подсказывает, что работает именно первый вариант. Важен километровый знак, к которому привязывалась зона проведения работ.
– Спасибо, товарищ подполковник, – улыбнулся Павел. – Это действительно важно. Покойный Репницкий тоже высказывал подобную версию, но он не знал цифр.
– Эх, такого парня загубил… – покачал головой Шалаев и побрел к себе в кабинет.
Дверь открыла Линда Беккер, со страхом разглядывая четверых мужчин в военной форме, из которых знала только одного. Она и дома была одета, как для выхода на улицу, видимо, боялась, что не будет времени одеться, когда явятся люди с полномочиями. И «тревожный» чемодан, поди, наготове.
– О, мой бог! – воскликнула она.
– Да нет, все в порядке, Линда, – вяло улыбнулся Павел. – Ваш продуктовый паек может увеличиться ровно в четыре раза, если вы пустите на постой еще и этих трех воспитанных мужчин. У вас ведь есть еще одна свободная комната?
– Да, есть… – Женщина сглотнула. – Там был кабинет моего покойного отца, он выходит окнами на Вильмштрассе… Мы давно продали все книги, письменный стол… Но я могу постелить там несколько матрасов.
– Отлично, – кивнул Павел. – Мужчины неприхотливы в быту, много водки не пьют, им достаточно одной комнаты на троих. У нас есть продукты, Линда. Сможете быстро приготовить поесть? Мы голодны, как узники концлагеря.
Высунулась испуганная фрау Магда, уяснила суть вопроса, кивнула и снова исчезла в своей комнате.
Наступила ночь. Скованность проходила, офицеры быстро освоились, Котов через десять минут уже сколачивал развалившуюся обувную полку. Вывалили продукты из вещмешков на кухонный стол. Вся «кухня» завоеванной Европы была к услугам. Итальянские бобы, немецкие сардины, польская копченая рыба, отечественная перловка с гречкой. Линда, скинув кофточку, носилась пчелкой по кухне, украдкой посматривая на Павла, который утром был гораздо веселее. Она сварила остатки картошки, смешала их с бобами, заправила мясным соусом, подав само мясо отдельно. Из отдельной миски торчали головы сардин, похожие на головы птенцов, ждущих корма.
– Не отравят нас? – подмигнул Окулинич, наваливая полную тарелку.
– Пожуем – увидим… – пробурчал с набитым ртом Котов, хватаясь за все подряд.
– Прошу учесть, что присутствующая за столом девушка неплохо владеет русским языком, – напомнил Павел.
– Серьезно? – изумился Звягин. – Тогда никакой матерщины, товарищи офицеры, терпим. Но выпить за дружбу наших народов, подпорченную Гитлером, мы обязаны. – Он извлек из-под стола припрятанную «поллитровку», вопросительно глянул на командира. Тот неохотно кивнул и предупредил:
– Без ажиотажа, товарищи офицеры. Вторую доставать не следует, а также третью и четвертую, знаю вас. Выпьем, когда дело сделаем.
– Да уж, что-то снизилось потребление алкоголя в нашем коллективе, – посетовал Котов. – При прежнем руководстве такой фигни не было. Ладно, Леха, не тяни резину, разливай по 125 разрешенных грамм.
– А девушка не будет? – Звягин исподлобья уставился на Линду.
Та сделала большие глаза и покачала головой. Посидела в компании несколько минут из вежливости и ушла спать. Звягин снова наполнил стаканы. Выпили сразу «третью», не чокаясь, за тех, кого потеряли. Эта тема звучала сегодня особенно актуально. При этом Верест мрачнел все больше и больше. Глядя на него, Звягин осторожно заметил:
– Ладно, прости, Пашка. Тебе сегодня не до чего, напарника потерял, мы понимаем…
– По своей же дурости, – буркнул Павел.
– Совесть грызет? – посочувствовал Котов. – Так ты ее тоже покусай, пусть проваливает, к чертовой матери. Никто не виноват, запомни, фрицы виноваты, которые вас подкараулили, и те сполна рассчитались. Забудь про совесть, мы все готовы к худшему – такая уж служба. И твой Репницкий был готов, наверняка не удивился…
– А который час? – спохватился вдруг Окулинич, оставивший часы в ванной.
– Без пяти минут спать, – отрезал Верест. – Заканчиваем поздний ужин, товарищи офицеры, пора баиньки. Завтра в семь подниму. В восемь у Шалаева, вывалить ему весь список, что нам нужно, пусть достает. Все должны быть трезвые, полные сил и умения работать головой. Вопросы?
– О, масса, – усмехнулся Окулинич. – Может, все-таки вводную лекцию прочтете, товарищ капитан?
– Ладно, только быстро…
Ночью он опять проснулся от того же звука. Такое ощущение, что только уснул. Вскинул руку с часами, уставился на мерцающий циферблат. Действительно, только уснул… Снова неведомое существо переминалось под дверью, не решалось войти. И лунный свет просачивался между шторками, бежал по полу. Покачивалась плотная ткань от свежего воздуха, поступающего через форточку. Потом дверь, тихонько поскрипывая, стала открываться. Верест догадывался, что последует дальше, но все же рука машинально поползла под подушку, нащупала рукоятку пистолета. Тревога оказалась ложной. Фигура в длинной ночной сорочке проникла в спальню, осторожно прикрыла за собой дверь. Создавалось впечатление, что она плывет по воздуху. Женщина с распущенными волосами подошла ближе, села на краешек кровати у него в ногах. Павел окончательно проснулся, следил за ней, затаив дыхание. В доме стояла тишина – фрау Магда давно спала, и товарищи за стенкой угомонились. Она сидела рядом, еле слышно дышала, явно волновалась. Однако пришла, хотя никто и не заставлял.
Заметив, что он не спит, – прошептала по-русски:
– Пауль, это я, Линда… Простите, мне было так плохо… Ужасные мысли лезут в голову…
Его вдруг охватила злоба. Зачем пришла к советскому офицеру – невеста фашиста, сестра фашиста? Страх берет, скучно, одиноко? А каково в СССР десяткам миллионов одиноких баб, оставшимся без кормильцев, без любви, без ласки? Но злость тут же исчезла, в конечном счете все мы люди…
Он подвинулся, освобождая место рядом с собой, откинул одеяло. И «свято место» долго не пустовало, женщина со стоном выдохнула, стащила через голову сорочку, ухитрившись аккуратно повесить ее на спинку, легла рядом, прижалась к нему…
Все произошло как-то быстро, естественно, но непонятно. Он не был любителем скоропалительных интимных процессов, но если женщина настаивает… Она тяжело дышала, обнимала его и даже после того, как все закончилось, не хотела отпускать. Что-то было в этой женщине, и действительно, какая разница, кто она – немка, полька или русская? На профсоюзное собрание не вызовут, на вид не поставят. Свои поржут, да перестанут.
Павел поднялся, подошел к окну, открыл его пошире, пуская в воздух колечки табачного дыма. А когда вернулся и снова лег в кровать, Линда нежно погладила его по груди и прошептала:
– Спите, Пауль, вам завтра рано вставать. Я и так отняла у вас много времени, пойду к себе… Если вам понравилось, то, может быть, и завтра загляну?
– Конечно, Линда, – отозвался он, – загляните…
– У вас не будет неприятностей из-за меня? – забеспокоилась она. – Я слышала, что у вас такое… не очень поощряется…
– Не волнуйтесь, Линда, неприятностей не будет, – погладил ее по щеке Павел. – Вам вовсе не обязательно уходить, спите здесь, места хватит на двоих.
– Правда? – она обрадовалась, прижалась к нему. – Я так ждала, что вы это скажете… Весь день вертелась, как на игле, так хотела вас увидеть, а вы пришли так поздно и не один… Я понимаю, что у вас дела, вы очень заняты по службе… Вы сегодня были такой расстроенный, или мне показалось? А еще у вас гимнастерка порвалась, к тому же она очень грязная. Я бы вам все выстирала, высушила, но ведь завтра вы опять в ней уйдете? Вы, русские, не очень любите снимать с себя грязную одежду…
– Нет, Линда, мы очень любим снимать с себя одежду, – засмеялся он, – если есть, во что переодеться. Ну, хорошо, завтра я предоставлю вам такую возможность, будете стирать, сушить, гладить. И обещаю, завтра я не буду выглядеть таким прибитым и расстроенным.
«Вернуться бы завтра», – почему-то подумалось ему.
Спать оставалось не так уж много. Под тихое бормотание Линды он начал проваливаться в бурлящее море сна. Там перемешивались мертвые немецкие автоматчики, то выныривал, то вновь тонул совершенно белый капитан Рудницкий, что-то вещал на ухо с бесподобным кавказским акцентом младший сержант Давлаев. Гремела, погружаясь в пучину, здоровая мотодрезина со строительным краном, за ней – самоуправляемая автомотриса, набитая рабочими в немецких армейских шлемах. Пропадал в бездне вод оборванный кусок железнодорожного полотна…
Линда убежала под утро. Когда постучали в дверь, рядом никого не было, но мятая постель еще хранила ее тепло. Чертыхаясь, Павел натянул брюки и доковылял до двери. Мельком глянул на часы – собственно, семь, вставать пора…
– Здравия желаю, товарищ капитан, – сообщил взъерошенный Окулинич, одетый примерно так же. Он сунул любопытный нос в спальню, и возникло неодолимое желание щелкнуть по нему. – Атмосферка тут у вас, товарищ капитан, – уперся он взглядом в мятую кровать с двумя подушками, – характерная такая, я бы сказал, с нотками легкого разврата…
– Что надо? – отрезал Павел. – Уже встаем…
– Я по делу, товарищ капитан. Окна нашей трехместной спальни выходят на дорогу. Мы проснулись раньше тебя и уже минут пятнадцать наблюдаем эту картину. Город только просыпается. Напротив дома на другой стороне дороги стоит трофейный «Опель», в нем сидят штатские физиономии и таращатся на наши окна. Они не в курсе, что мы их засекли. Вопрос: нам стоит беспокоиться? Решили не тревожить этих ребят, пока не доложим тебе…
Павел отстранил разговорившегося Рому, шагнул через коридор в соседнюю комнату, когда-то бывшую кабинетом. Вся компания уже встала, с интересом смотрела на командира. Он прижался к стене, глянул за шторку. Город действительно просыпался. Первые прохожие брели по разбитым тротуарам. Проехала дребезжащая «полуторка». Практически напротив, прикорнув к тротуару, стоял видавший виды «Опель» с вмятиной на крыле. В машине сидели как минимум двое. Явно не в форме, обычная гражданская одежда. Мужчины, оба в кепках. Водитель шевельнулся, повернул голову, видимо, сидящий сзади что-то ему сказал, и он посмотрел влево, на подъезд, потом взгляд заскользил по окнам квартиры Беккеров. Павел четко видел лицо водителя. Мужчина лет тридцати пяти, ничем не примечательная физиономия, взгляд равнодушный. Абсолютно незнакомый тип! Но тут прилип к стеклу тот, кто сидел за ним. Обрисовалось лицо – угрюмое, с цепкими колючими глазами. Субъект безотрывно смотрел на окна – и вполне возможно, подметил наблюдателя за шторой…
Верест похолодел. А вот эту физиономию он уже ранее видел! Вспомнить бы где… Но память буксовала, отказывалась давать подсказки. Совсем недавно, вчера или позавчера… Человек майора Сенцова? Нет, не видел он у майора таких людей. Сотрудник Шалаева – отправленный по душу Вереста для подстраховки? Тоже глупо. Данного субъекта он видел явно не в комендатуре. Да и не станет Шалаев заниматься подобными глупостями, у него нет оснований не доверять Вересту. А если бы и послал – то людей, искушенных в слежке. А эти двое явно не были доками сыскного дела…
Немцы? Почему бы, собственно, нет? Существует предубеждение, что немца можно элементарно отличить от русского. На самом же деле – далеко не всякого…
– Проблемы, командир? – пытливо взглянул на него Звягин, стоявший у двери. – Ты только скажи, мы их возьмем по-тихому. Вылезем из твоего окна, пробежимся по кварталу…
– Подожди… – Верест снова выглянул в окно.
Мужик на заднем сиденье ушел в тень, но лицо осталось в памяти. Водитель восседал в профиль, курил. К «Опелю» по тротуару подходил патруль – два красноармейца и штатский с повязкой на рукаве (явно польский товарищ, чью «дружбу» советским бойцам приходилось терпеть). Бойцы при автоматах, у штатского за плечом висел немецкий карабин. Патрульных привлекла одинокая легковушка. Павел тоже заинтересовался – что будет? Патруль остановился у правого борта, красноармеец постучал по стеклу. Ничего панического не происходило. Все остались живы. Из окна не было видно, что происходило с другой стороны машины, но общались с тем, кто сидел сзади. Младший сержант что-то взял, видимо, документ. Въедливо изучил, вернул. Поколебался, отдал честь. Именно этот жест и озадачил. Штатским лицам, пусть даже с подлинными документами, военные честь не отдают. Патруль невозмутимо отправился дальше. Павел слегка «завис». В этот момент сидящий сзади снова прилип к окну! Их взгляды встретились. Вот дьявол, где же он его видел? В горле пересохло. Кто такие, чего хотят? Немцы с качественными документами военнослужащих Красной армии? Поздно было бежать и отлавливать. Пассажир что-то бросил водителю. Сизый дымок заструился из выхлопной трубы, и «Опель», медленно отъехав от бордюра, покатил по улице, наращивая скорость. Задний регистрационный знак, в принципе, присутствовал, но не читался из-за грязи.
– Дождались, – проворчал Котов, выглядывая с другой стороны окна, – брать их надо было.
– Все равно бы не успели, – отмахнулся Павел. – Ладно, не отягощаем головы. Но чтобы бдительность была на уровне, товарищи офицеры. Собираемся!
На кухне что-то гремело, Линда готовила завтрак офицерам армии-освободительницы…
– Готовы к исследовательской работе, товарищ Верест? – Подполковник Шалаев поднялся из-за стола, пожал руку.
– Так точно, товарищ подполковник… – Павел поколебался – стоит ли рассказывать Шалаеву об утреннем инциденте. Что это даст? Дополнительную неуверенность, если он их не знает? Смущение – если сам же послал? Решил умолчать – задание надо выполнять при любых внешних условиях.
– Что-то не так? – подметил Шалаев.
– Все в порядке, Павел Максимович.
– Хорошо. Все, что надо по списку, мои люди подготовили. Договоренность с депо имеется, дрезину вам выкатят за пределы станции, чтобы не мозолили глаза вокзальным. Не забудьте переодеться, вы всего лишь путевая бригада, клепающая мелкий ремонт.
– Где майор Сенцов?
– Ну, слава всем богам, что сегодня обойдемся без ГБ, – ехидно усмехнулся Шалаев. – Нашу «в каждой бочке затычку» сегодня отодвинули. Все оперативные службы комиссариата работают в связке с польскими товарищами. На восточной окраине, в районе бывших графских конюшен, обнаружили логово заговорщиков из Армии крайовой. Реальное, заметь, логово, – уточнил он. – Там хранился целый арсенал, а в лесу – повстанческая база, наподобие тех, что мы откапывали в Западной Украине. Личный состав ушел в лес, сейчас их окружают, полностью блокируют, будут выдавливать. Думаю, к вечеру разберутся с этими предателями. Так что сегодня управление НКГБ стоит неприлично пустое. Но тебя это не касается, твой фронт на другой стороне света.
«Странный какой-то мир, – подумал Верест, – с нюансами. Вроде и те и другие сражались с фашистами. А теперь Войско польское – сплошь герои, а Армия крайова – кучка предателей и пособников буржуазии. Можно запутаться и прослыть соглашателем и отщепенцем».
– Разрешите выполнять, товарищ подполковник?
– Выполняйте, капитан. Не хочешь взять радиостанцию?
– Не получится, Павел Максимович, – виновато улыбнулся Павел. – Портативных радиостанций пока не изобрели, а с этой тяжестью мы намучимся и все равно от нее избавимся. Это бремя нас подведет. Не вернемся до полуночи – подтягивайте войска, прочесывайте полотно. Разрешите идти?
– Да, насчет баронессы Шлессер… – Подполковник почему-то занервничал.
– Что такое? – нахмурился Павел. – Разве вчера ее не привезли в Креслау?
– В том-то и дело, что нет. Тебя решили не оповещать, характер работы от этого не меняется… Короче, похитили нашу баронессу.
– Как это похитили? – оторопел Верест. – Была жива-здорова, сидела в своем замке…
– Мы отправили в Мезель отделение разведчиков на бронетранспортере. Уже к полуночи время шло. Инцидентов по дороге не было – и на обратном пути тоже. Электричество в замке отсутствовало, работали с фонарями. До разведчиков там кто-то побывал. Нашли два женских трупа – один на лестнице, другой на кухне. Несчастных банально зарезали – там все в крови. Видимо, служанки, которые с ней жили – одна толстая, другая худая, на смерть похожая. Баронессу не нашли, значит, с собой забрали. Парни обратили внимание, что из шкафа вытряхнули одежду, видимо, собирали ее в дорогу. Хотела ли того сама фрау Шлессер, история умалчивает…
– Служанок-то зачем убивать? – Павла передернуло. – Безвредные особы, одна и вовсе свихнутая…
– Какие ни есть, а свидетели, – пожал плечами Шалаев. – Чтобы не проболтались, кто забрал, при каких обстоятельствах. Тела уже остыли, значит, побывали там сразу после вас. Часть группы отправилась в замок, а трое пытались перекрыть вам дорогу, но чем это кончилось, мы знаем… По крупному счету небольшая потеря, просто неприятно, что фрицы у нас под носом вытворяют, что хотят…
«Может, и не фрицы», – подумал Верест, козырнул и покинул кабинет начальника контрразведки.
Выйдя в коридор и заворачивая за угол, он вдруг столкнулся с каким-то спешащим товарищем. Тот извинился, обогнул капитана, побежал дальше. А Павла словно дежавю охватило, пыльная поземка закружилась в голове! Вот правильно говорят: создай ситуацию, хоть чем-то похожую, – сразу вспомнишь… Позавчера, когда почувствовал слежку, петлял по городу, высматривая «хвост» и вышел на улицу Линдау, он, сворачивая за угол, столкнулся с женщиной в клетчатой юбке и испугал ее. Но барышня явно не при делах. А вот субъект в кепке, небритый, державший руки в карманах, усмехнулся, когда немка чуть не протаранила Вереста, и мазнул его взглядом. Тот же самый взгляд – неприязненный, липкий. Вот оно! Оба скрылись за углом, отправились каждый своей дорогой, а он двинулся к дому Беккеров…
И что? При чем тут дом Беккеров? Информации по-прежнему ноль. Под фигурой в штатском может скрываться кто угодно. Еще одно подтверждение, что за его действиями внимательно следят… Это они умыкнули баронессу Шлессер? И что собираются с ней делать?
На него уже с интересом посматривали люди в форме. Он вышел из оцепенения, покрутил головой и заспешил к лестнице. Товарищи на улице уже заждались…
