Глава восьмая
Он в полной задумчивости покинул апартаменты баронессы и медленно спустился по мраморной лестнице. За окном уже смеркалось. Баронесса искренне пыталась что-то вспомнить, слишком уж зла была на своего «возлюбленного». А мысль, что тот может «сделать ноги» с ценностями жителей Креслау, угнетала вдвойне. Память у фрау Шлессер работала отменно, она вспоминала даже незначительные мелочи. Об изъятых у населения ценностях она, в принципе, знала. Даже пошутила однажды гауляйтеру в лицо: ко мне твои люди тоже придут? Увы, дорогой, ты сам прекрасно знаешь, все ценное давно ушло на оплату долгов. Нелегкая доля – быть вдовой небогатого барона. Леманн смутился и ответил, что до такого не дойдет. В начале февраля он был загружен делами. Семья уже убралась в Мюнхен, о связи Леманна с Луизой знали все. Она приезжала, ждала его с совещаний в коридоре. В глаза над ней никто не смеялся. Все секретарши, адъютанты и денщики были подчеркнуто приветливы, учтивы. А что обсуждали за спиной, ее не касалось. Однажды – дело было незадолго до 10 февраля – она вошла в его кабинет. Адъютанта не было на месте, и никто не предупредил о собрании. За столом сидели четверо, а Леманн задумчиво вышагивал по ковру, похоже, отдавал указания. Удивило, что из четырех присутствующих трое были в штатском. Двое – пожилые, в очках. Вся компания внимала Леманну. Он осекся, когда скрипнула дверь. Вымучил из себя улыбку. Луиза извинилась и вышла. Всех присутствующих она уже где-то видела, но перечислить их по именам не могла. «Можно не перечислять, – мрачно думал Павел, – вся команда будущих мертвецов в сборе. Банкир Генрих Краузе, начальник Фрайбургского вокзала Иоганн Кёниг, чиновник по транспорту Отто Дрекслер, ответственный за эвакуацию от СС Карл Хоффман… Видно, все владели информацией о предстоящем вывозе ценностей (возможно, не полной), за что и попали в дальнейшем под «сокращение»…
В тот же вечер в доме гауляйтера зазвонил телефон. Леманн выбрался из кровати, оставив любовницу в полном одиночестве, и отправился ответить на звонок. Луизе стало скучно, она пошла в ванную комнату и по пути услышала, как Леманн говорит в трубку: «Молодец, Отто, это хорошая работа. Вы уверены, что речь идет о 31-м километре?» – Выслушав ответ, он произнес: «Хорошо, Отто, пусть будет 31-й. Организуйте рабочих Тодта и всю нужную технику. Я распоряжусь, чтобы оцепили район». При этом баронесса была уверена, что речь идет о 31-м километре! Он дважды повторил. Спустя минуту она забыла об этом разговоре, а сегодня он возник в голове…
И это было все, что удалось выжать из баронессы. Павел терялся в догадках. Как-то все не складывалось. Речь в разговоре наверняка шла о врезке ответвления в существующий железнодорожный путь (структура Тодта, путевая техника, оцепление), но не было на этом участке 31-го километра! Километраж отсчитывался от Варшавы. Креслау (Фрайбургский вокзал) стоял на 253-м километре, Зальденбург – на 315-м. Все, что до того и после – в зоне абсурда. Существует ли альтернативная версия, способная объяснить данный феномен? Голова пока не работала, слишком много нужной и ненужной информации на нее сегодня свалилось…
Он спрыгнул с крыльца и устремился к машине. Красноармейцы скучали, сидя за колодцем. Репницкий прокурился, коротая время со скульптурными ангелочками.
– Ну, наконец-то, – проворчал он, отклеиваясь от облепленного изваяния. – Чем вы там занимались с этой «плоскодонкой»?
Павел не заметил в баронессе ничего «плоского». Все на месте. Но, видно, Репницкий предпочитал барышень с картин Кустодиева.
– Чем надо, тем и занимался, – отрезал он. – И не надо делать губы «уточкой», баронесса не в моем вкусе.
– А кто в твоем вкусе? Кухарки из столовой Главжиртреста? Вы там больше часа уединялись, о чем можно болтать? Забыл, что сказано в Писании: не возлюби любовницы врага своего? – брюзжал капитан.
– Все, хватит глумиться! – бросил Павел. – Все тихо в баронских угодьях?
– Все тихо, – подтвердил Репницкий. – Давлаев и Павленко дважды обходили периметр. Иногда шныряют эти бабы… ну, ты их видел, одна страшная, как призрак, другая на пельмень похожа. Давлаева испугали, представляешь? Он, бедный, даже креститься начал…
– По коням, бойцы! – приказал Верест. – Отдохнуть пора, весь день как каторжные вкалываем.
– Ты хоть полезное что-то выяснил? – поинтересовался капитан.
– Не знаю, – искренне признался Павел и в двух словах описал проблему.
Репницкий погрузился в задумчивость. «Козлик» резво прыгал по «угодьям», выбрасывая гравий из-под колес. До Креслау, учитывая состояние дороги, ехать было не больше пятнадцати минут. Довольно быстро внедорожник освоил открытое пространство, пробежала дубрава. Снова знакомое местечко: справа – обрыв, увитый корнями, слева – каменная гряда протяженностью не менее полукилометра. Павленко прибавил скорость – местечко неуютное. Да и домой уже хотелось – ужин, личное время, можно письмо на родину написать, можно в город выйти и развлечься…
– Знаешь, Павел Сергеевич, глупая мысль в голову пришла, – как-то неуверенно заговорил Репницкий. – Ну, хорошо, Креслау расположено на 253-м километре, если от Варшавы… А Зальденбург – на 315-м… Но дорога-то в два конца ведет, километровые указатели имеются и на другой стороне полотна, причем с первыми не совпадают. Откуда там счет – от Берлина, Кельна, Брюсселя? Надо посмотреть, какие там цифры… Представь себе такое: строительно-ремонтная бригада вызывается не из Креслау, а из Зальденбурга – почему нет? Десятого февраля там еще вовсю хозяйничали немцы, работали все службы. И эта бригада, и ее начальство, разумеется, будут считать столбы на своей стороне дороги. Или, поправь, я что-то неправильно понимаю?
Павел задумался. Вот ведь черт, элементарное решение, а голова уже отказывается воспринимать простые решения, ей подавай запутанное и заковыристое… Он может навести эти чертовы справки уже сегодня!
Пулеметная очередь прогремела как гром среди ясного неба! «Косторез», «MG-42»! Пули пробуравили темнеющий воздух, несколько штук ударили по корпусу.
– Фашисты, матерь их, товарищ капитан! – взвыл Давлаев.
Павленко резко утопил педаль тормоза. Не самое взвешенное решение, но оно, ей-богу, спасло кому-то жизнь! Пулеметчик стрелял на упреждение, по его расчетам, вторая очередь должна была прошить сидящих в джипе, а экстренное торможение смешало планы. Очередь ударила перед колесами, взметнула пыль, выбивала комки глины из дорожного покрытия. Хлынула осыпь с обрыва, до которого было рукой подать. Павленко с воплем передернул рычаг, «козлик» послушно рванулся вперед, и в этот момент пули продырявили заднее левое колесо! Машина покатила юзом, ткнулась носом в правую обочину и едва не перевернулась, подбросив зад.
– Из машины! – дурным голосом заорал Павел. – Все наружу!
Он видел, как Репницкий, распрямившись пружиной, кубарем перелетает через борт. Катился по проезжей части Павленко, успев схватить за ремень «ППШ». Что-то невразумительное хрипел Давлаев. Павел схватил его за шиворот, но тот не слушался, из головы хлестало, как из пробитого топливного бака! Снова очередь, и пули прошили безжизненное тело, которое невольно его прикрыло. В голове метались искрящиеся вихри. Он вывалился в правый вырез кузова – возможно, отсутствие двери и спасло его – и покатился под откос. Вот оно! Ведь не почудилось же, когда ехали в замок! Кто-то наблюдал за ними, но стрелять не стали. А на обратном пути решили восполнить пробел! Знали, что рано или поздно поедут назад! Что это было? Случайная засада? Кто-то наблюдает за баронессой и отваживает от нее посторонних?
Павел, закусив губу, пополз по откосу. Пристроился на спину, чтобы передернуть затвор. Руки болели, словно не родные! Он распластался за обочиной, раскинув ноги, глянул через плечо – влево, вправо. На обрыве не было никого. Стрелки расположились за грядой, метрах в пятидесяти от проезжей части. Их было как минимум трое, и они продолжали стрелять. Надрывался «косторез», отрывисто гавкали «МР-40». А потом наступила тишина. Верест вытянул шею. И, видно, зря – простучала очередь, с головы сбило чудом удержавшуюся там фуражку. Как мило, черт возьми! Он не стал ее ловить, откатился, снова высунулся. Ситуация не очень-то располагала к оптимизму. Джип застрял в кювете метрах в двадцати от него. Задний бампер раскурочен, шина порвана в клочья. С заднего сиденья через борт свешивался младший сержант Давлаев, с головы еще стекала кровь. Павел заскрипел зубами. С гряды продолжали стрелять – в темнеющем воздухе отлично различались вспышки. Людей, устроивших засаду, было трое. Пулеметчик – по центру. Похоже, Павел изрядно высунулся – кучка пуль неслабого калибра вспахала косогор в нескольких сантиметрах от подбородка, он скатился вниз, надрываясь от кашля, и, сменив позицию, снова пополз к джипу.
Участники засады били короткими очередями, видно, нехватки боеприпасов не испытывали. Самоуверенные, наглые, даже не считали нужным прятаться. Пару раз мелькнули каски, затянутые маскировочными сетками, явно не солдаты победоносной, но такой беспечной Красной армии! Павел пристроил «ППШ», выстрелил в пулеметчика. Пули сбили с косогора несколько камней, они со стуком покатились вниз. Пулеметчик и все остальные не остались в долгу, пули перепахали край обочины, подняли пыльные завихрения. Но Павла там уже не было, он полз, закусив губу, к машине. Оттуда раздавались одиночные выстрелы из автоматического оружия.
– Репницкий, ты? – прокричал Верест.
– Нет, дух святой! – огрызнулся капитан. – Что делать будем, Павел Сергеевич? У меня один магазин остался…
– У меня и того меньше… В рукопашную пойдем, Антон, с голыми зубами на пулемет…
– Надеюсь, ты шутишь… – злобно сплюнул Репницкий. Судя по возне, перекатывался на другую позицию. Вылупился из травы – злой, как дьявол, измазанный глиноземом и местной флорой, оскаленный, словно чудище из сказки. – Красиво нас подловили, да, Павел Сергеевич? Давлаева потеряли, мать их за ногу…
– Подожди, а где Павленко? – встрепенулся Верест. – Ты видел его?
Хотелось верить, что ефрейтор не удрал. Хотя куда тут можно удрать, не получив пулей по заднице?
– Слушай, тут такое дело… – захрипел Репницкий и сделался каким-то загадочным, что в данной ситуации смотрелось вершиной абсурда. – Мне кажется, он в другую сторону рванул, когда все началось, – через дорогу перекатился, и в траву… Там канав хватает – поляна такая с природными подлянками… Может, спрятался на ней, под носом у фрицев? Поближе к противнику, подальше от кухни, а? – нескладно пошутил он.
Павленко мог реально укрыться за дальним кюветом, если не подстрелили в начале боя.
Над полем установилось затишье. Темнело не стремительно, видимость пока сохранялась. Мешал соленый пот, струящийся по лицу, – зубчатая гряда прыгала перед глазами. Что-то шевельнулось между камнями, немец повернул голову. Ветер донес отрывистые слова – вот ублюдки, беседуют, как ни в чем не бывало!
– Эй, рус, сдавайся! – на ломаном русском прокричали с холма. – Сдаться – будет жизнь!
Павел промолчал бы на этот «перл», но Репницкий разразился площадной руганью. Заговорил пулемет. Снова полетели клочья глины, обрывки травы. Стрельба вдруг оборвалась, и немцы продолжали переговариваться, как будто сидели с удочками у реки!
– Антон, ты как? – прохрипел Павел.
– Ну, не очень, чтобы очень… – витиевато выразился тот, выплюнув землю. – Но и не так, чтобы так… – И нервно засмеялся.
В этот момент Павел и заметил, как на другой стороне дороги шевельнулась трава! Он насторожился, застыл. Там кто-то был – метрах в трех от обочины. Действительно у противника под носом! Ефрейтор Павленко, больше некому! Видно, пыль висела завесой, когда он покидал машину, вот фрицы его и проворонили. Скрючился в канаве, ждал, не выдавая своей позиции… Жива еще смекалка в русском народе! Со своей позиции он вполне мог попасть в пулеметчика!
А в стане врага снова разгорелось веселье. Кто-то рассказывал веселую историю, остальные смеялись. Как в 41-м, мать их! Но нет, ребята, тут вам не 41-й… Павел, не моргая, смотрел, как из густой травы на дальней стороне дороги выползает ствол «ППШ», направляется в сторону пулеметчика. Ювелирная работка, однако! Вновь установилось затишье, немцы обменивались впечатлениями. Павленко не стрелял, чего-то ждал. Видимо, не был уверен, что поразит мишень с первого выстрела. Ждал, что тот поднимет голову. Парня можно было понять. Промахнется – пулеметчик превратит его в квашню.
Павел вскочил – и тут же рухнул обратно. Пулеметчик приподнялся, прижав приклад к плечу, прошелся по обочине убедительной очередью. В этот момент Павленко и выстрелил. Пуля пробила каску. Пулеметчик вскрикнул, уронил непутевую голову. Упал приклад, оставшийся без опоры, длинный ствол «костореза» нацелился в небо. Что и требовалось доказать! Молодец, боец! Павел прошелся длинной очередью по косогору, заставив негодующих автоматчиков прижаться к камню, выпрыгнул на проезжую часть и перебежал ее зигзагами. Отметил боковым зрением – Репницкий тоже поднялся и побежал. Верест кувыркнулся в неглубокий кювет, пополз из него в траву, моля про себя, чтобы нашлась какая-нибудь яма-канава. Нашлась – не подвел боженька! Он повалился в нее, чуть не вывихнув плечо, ударился коленом. Зато в «ППШ» еще что-то оставалось. Павел вскинул ствол, подпер свободной рукой секторный магазин.
– Павленко, ты здесь?
– Здесь, товарищ капитан… – Справа что-то хрипело и возилось.
Он ждал, считал про себя секунды. И дождался, чувствовал, что один из автоматчиков будет бросать гранату. Так и есть, приподнялся на руке, оттянул вторую, сжимающую традиционную «колотушку» «М-24» с длинной рукояткой и выпустил длинную очередь, пока рука не начала движение. Кажется, попал в плечо – неважно, куда, лишь бы попасть! Немец вскрикнул, граната вывалилась из простреленной конечности. Тоскливый вой огласил окрестности косогора, что успеешь сделать за секунды? Только завыть… Взрывом автоматчика подбросило, он перевернулся, обрушив небольшую осыпь, остался лежать, раскинув руки. Третий оторопел – не ожидал такого. Теперь и пошутить про советских недотеп не с кем! Объявился Павленко, начал бить с колена, наверстывая упущенное. Автоматчик метался, было слышно, как камни стучат по каске. Возился в траве Репницкий, подползал какими-то рывками. Оставшийся немец тоже оказался отчаянным парнем, оторопь сменилась негодованием, он бранился, было слышно, как вбивает магазин взамен отстрелянного. И вдруг он вырос над косогором – бледный, как смерть, лицо перекошено, стрелял, держа автомат на вытянутых руках. Павел и Павленко откатились в разные стороны. Немец визжал, ругался, потом отпрыгнул, снова стал в «слепой» зоне менять магазин. Что-то не выходило, заклинило. Потом возникла каска, он убегал куда-то влево!
– Антон, ты жив? – В ответ прозвучали какие-то пугающие хрипы. Позади в траве вдруг заворочалось тело. Черт! – Павленко!
– Тут я, товарищ капитан…
– Граната есть?
– Есть одна…
Эх, не добросит он со своей позиции – слишком далеко, и дистанция между немцем и ефрейтором росла.
– Бросай мне, Павленко! Только чеку не выдергивай!
– Держите, товарищ капитан! – Павленко швырнул ему железную штуковину, обвитую сетью глубоких нарезок. Павел поймал ее, как волейболист ловко закрученный мяч. «Ф-1», «лимонка», ну, ни хрена себе! Граната оборонительного действия, довольно мощная, ее выбрасывать можно только из окопа, если хочешь выжить! Он должен был постараться, перебросить ее через косогор. Убегающий немец, похоже, справился с затвором. Сейчас опять полезет на гребень, будет поливать огнем… Павел широкими прыжками помчался на склон по диагонали. Только бы не упасть! Выдернул чеку, швырнул, едва не вывернув плечо, увесистый 600-граммовый боеприпас. Граната благополучно перелетела косогор, рванула с дымовым столбом.
Он выдохся, рухнул на колени. Его обогнал Павленко с автоматом наперевес и стал грузно карабкаться на склон, на всякий случай прошелся очередью, прежде чем перебраться на ту сторону.
– Готов, товарищ капитан! – сообщил он радостную весть с обратной стороны вала. – Все трое готовы, лежат, как миленькие! Больше нет никого, да и не было!
Трудно, очень трудно, кровью и потом ломали фашиста в этой войне. Каждый успех приходилось выцарапывать, расплачиваться жизнями друзей…
Павел поднялся, побрел назад, путаясь ногами в траве, проваливаясь в заросшие канавы. Опустился на колено перед дрожащим капитаном Репницким. Последняя очередь немецкого автоматчика оказалась роковой, поразила в живот. Он царапал землю ногтями, смотрел на Вереста и хотел что-то сказать, но не мог это сделать, кровь шла горлом, намокла гимнастерка в районе живота. Почему аптечку не взяли?! Нет, черт возьми, в «козлике» должно что-то быть! Павел дернулся, чтобы бежать, спасать человека, и… не мог пошевелиться. Смотрел, как зачарованный, как выгибает умирающего. Не помогла бы вся передовая советская медицина. Дрожь вдруг прекратилась, глаза остекленели. Все! Антона больше нет!
Очередная пиррова победа… Подошел Павленко с дрожащими губами, опустился перед офицером, помолчал. Потом побрел на дорогу разбираться с машиной, проверил двигатель, начал стаскивать «запаску». Павел отправился за косогор. Мертвые вражеские тела сегодня не радовали – слишком дорого они обошлись. Немцы как немцы. У пулеметчика вся голова окрасилась кровью, таращились воспаленные глаза. Экипировка солидная, продуманная. Серые камуфляжные комбинезоны, идеально подходящие для горной местности, щегольские полусапожки из плотной кожи, разгрузочный жилет с карманами для гранат, запасных магазинов и прочих «аксессуаров», подобные штуки в Красной армии практически не применялись. Каски с защитными сетками, кожаные полуперчатки с открытыми пальцами – пижоны какие-то! Явно элитное подразделение. Он отогнул край комбинезона у воротника. Петлицы с рунами «зиг» и пресловутой «Адамовой главой» – отборная часть усиления СС, или ваффен СС…
Для уточнения он обошел остальных. В карманах у мертвецов не обнаружилось ничего ценного – на дело с «уликами» не ходили. Ни служебных карт, ни документов. Лишь изящные портсигары, зажигалки, часы, шелковые носовые платочки. Двое в звании роттенфюреров, пулеметчик – обер-шарфюрер, что соответствовало фельдфебелю. Обоих гранаты полностью видоизменили, одного – его собственная, другого – советская. Павел собрал оружие, потащил всю эту кучу железа к машине. Почти стемнело, видимость сохранялась какая-то условная. Может, и к лучшему… Весь левый борт машины был забрызган кровью. «Газик» после инцидента оставался на ходу – наглядное подтверждение качества всего советского. Нежный «Виллис» точно бы сдох. Мертвые тела своих товарищей погрузили на заднее сиденье, укрыли брезентом. В ноги им побросали трофейное оружие. Мертвых эсэсовцев Верест решил не трогать, сообщит, куда следует, пусть приезжают заинтересованные люди (если таковые найдутся). Пришлось поднапрячься, чтобы вытолкнуть машину на дорогу, но справились и с этим.
Остаток пути обошелся без приключений. Минут через десять показались огни Креслау (в отдельные дома ремонтные бригады уже провели электричество). Сгустились краски – к десяти часам вечера округу окутывала тьма. Но на дороге в Пандау еще наблюдалось оживление. Объезжал колдобины ржавый грузовик «MAN», контрольно-пропускной пункт по особому распоряжению коменданта Старостина работал до полуночи. Павел чувствовал полную опустошенность. Павленко мрачно помалкивал, за всю дорогу не выдавил ни слова. Видно, размышлял, что такое смерть и по какому распорядку она приходит к людям. На КПП работал прожектор, шумели люди. Сноп света озарял шлагбаум, полосатую будку, доставшуюся в наследство от немецкой фельджандармерии, несколько единиц автомобильного транспорта. «ГАЗ» уперся в шлагбаум, и Павленко злобно надавил на клаксон. Подбежал знакомый сержант, узнал Вереста, стал орать на красноармейца, чтобы быстрее поднимал эту «полосатую хрень». Среди бойцов мелькали синие фуражки – на усиление поста, в связи с недавним инцидентом, прибыли сотрудники НКВД. Машина проехала под взлетевшим шлагбаумом и остановилась, когда перед капотом возник энкавэдэшник с автоматом.
– Сильно извиняемся, товарищ капитан, – козырнул он, – но вам придется предъявить документы и машину к осмотру.
Похоже, эти парни брали власть на КПП. Разбирательство могло затянуться. К черту амбиции, когда ноги еле держат и раненая рука напоминает о себе пульсирующей болью! Верест предъявил служебное удостоверение. Обладатель фуражки с достоинством кивнул и показал рукой на заднее сиденье:
– А там что у вас под брезентом?
– Посмотри, – пожал плечами Павел.
Подошли еще двое, включили фонарь и отогнули край брезента и тут же отпрыгнули в сторону:
– Черт, кто это?!
– Это с нами, – вздохнул Верест. – Вам письменную объяснительную, товарищ старший лейтенант? Но учтите, если мы здесь простоим еще минуту, письменные объяснения будете давать завтра в Смерше всем составом. Мы можем, наконец, проехать?
– Конечно, товарищ капитан, все в порядке… – Бравый офицер, похоже, прибыл из тыла, войны не видел. Он отдал честь и спросил: – Вы сейчас куда направляетесь?
– В комендатуру, любознательный ты наш…
Павленко злобно отжал сцепление. «ГАЗ» рванулся, окатив «службистов» едким выхлопом. Справа на обочине стоял еще один «козлик», вокруг него толпились люди. Кто-то возмущался, автоматчики бряцали оружием, снова мельтешили синие фуражки – самые «компетентные» и всезнающие люди. Что-то привлекло внимание Вереста.
– А ну, притормози, – приказал он, одним прыжком покинул внедорожник, не дожидаясь полной остановки, и зашагал к собравшимся, оправляя мятое обмундирование.
– Молчать! – визжал автоматчик. – Поговорите мне еще тут, лазутчики хреновы! Я сказал, стоять и ждать, пока не разберутся компетентные товарищи! И не суйте мне свои «липовые» корки! Много вас тут таких подозрительных шляется!
– Ну, ты и герой, дружище, – процедил знакомый голос. – С головой рассорился, или как? Нам плевать, кого вы тут ловите! Контрразведка Смерш, следуем в распоряжение вашего отдела! А ну, вызывай капитана Вереста, пока к стенке не поставили!
Перепалка разгоралась, в нее вступали новые люди.
– А ну, ша! – проорал Павел. – Что за бардак на контрольно-пропускном посту? Капитан Верест, командир особой оперативной группы отдела контрразведки! Опустить оружие! Это мои люди!
– Тьфу ты, командир! – сплюнул возмущенный капитан Звягин. – Тебя сама удача послала. Эти идиоты, представляешь, утверждают, что мы немецкие засланцы, документы наши «липовые», и сейчас прибудет группа, чтобы доставить нас за решетку.
– А утром – к стеночке! – радостно заулыбался молодой лейтенант Рома Окулинич. – Товарищ капитан, что за хрень? Почему вы до сих пор порядок не навели? Где оркестр, где ковровые дорожки?
– Ага, завернут нас в эти ковровые дорожки, – проворчал старший лейтенант Дмитрий Котов. – А оркестр играть будет после… Не представляешь, как мы рады тебе, командир. Словно и не расставались на эти долгие два дня. Ты как-то неважно выглядишь, – подметил вдруг он.
Подбежал сержант – начальник поста, начал что-то яростно нашептывать энкавэдэшнику, стреляя глазами в сотрудников Смерша. Дескать, он же говорил!
– Виноваты, обознались, – проворчал тот, вешая автомат на плечо. – Сами понимаете, товарищ капитан, время трудное, повсюду вражеские агенты. Мы просто выполняем свою работу. Сейчас вернем им оружие и документы…
– Уйдите! – поморщился Верест. – Чтобы глаза мои вас тут не видели…
Ретивые работники НКВД неохотно вернули оружие, вещи и разошлись. Павел был дико рад своим товарищам, даже скорбь и усталость отошли на задний план. Он жадно разглядывал пропыленных, одетых в полевую форму офицеров-пехотинцев. Навьюченные вещевыми мешками, офицерским и автоматическим оружием – у них был такой вид, словно они от Берлина шли пешком (хотя и могли, не так уж далеко). Молодец, подполковник Шалаев, не подвел.
– Не очень вас здесь встречают, товарищи офицеры? – усмехнулся он. – По сусалам не успели получить?
– Мы сами кого угодно наградим, – хмыкнул Окулинич. – Котов врезал одному по носу, когда тот за грудки хвататься начал. Они и давай истерить, стволы тыкать. Ну, мы объяснили товарищу, что если долго смотреть на звездное небо, то кровь из носа перестает идти. Знаешь, у них совершенно отсутствует чувство юмора…
Любопытный Звягин отогнул брезент в «газике» – и тоже попятился. Чуть креститься не начал. Остальные стояли сзади, мрачно смотрели.
– Черт, командир, но тут же для живых… – пробормотал Окулинич. Но, всмотревшись в серое от усталости лицо командира, торопливо добавил: – Извини, наверное, я что-то не понимаю…
– Без нас за работу взялся, – вздохнул Котов. – Что происходит, товарищ капитан?
– Я позднее объясню. В засаду попали. Вы на транспорте? Хорошо. Садитесь и езжайте за нами, не отставайте. В комендатуре получите информацию, инструкции, и попытаемся вас расквартировать.
