Глава четвертая
В центре города оставалось немало уцелевших зданий. Он свернул с улицы, вернулся переулком на Альтенштрассе. «Преемственность поколений» явно прослеживалась – гарнизонная комендатура располагалась в здании, где некогда был штаб немецкого гарнизона, а Смерш – в крыле, ранее облюбованном абвером и гестапо. Пехотинцев во дворе был явный переизбыток. Крупнокалиберный пулемет за мешками с песком, грузовой и легковой транспорт на стоянке. Часовой на входе долго всматривался в протянутый документ, недоверчиво сверял фотографию с оригиналом.
– Не устраивает? Амбулаторную карту принести? – не выдержав, усмехнулся Павел.
– Проходите, товарищ капитан, – вернул удостоверение боец. – Отдел контрразведки на втором этаже, в конце коридора.
Наследие мрачных времен еще не извели: вычурные готические барельефы, характерные следы на стенах в местах оторванной свастики. В здании были высокие потолки, широкие коридоры, массивные дубовые двери. Из кабинета начальника отдела вылетел смущенный человечек с рулоном бумаги под мышкой, мельком глянул на Павла, заспешил прочь.
– Входи, – снисходительно махнул рукой, прекратив материться, невысокий плотный подполковник, явно не привыкший голодать. Он носил короткий френч без ремня, широкие галифе. – Позволь, угадаю… – Подполковник прищурился, смерил посетителя оценивающим взглядом и кивнул: – Капитан Верест?..
– Так точно, товарищ подполковник, – козырнул Павел. – Прибыл, согласно приказа, из Ударной армии.
Мужчины обменялись рукопожатием.
– Садись. – Подполковник указал на стул, сам сел напротив. – И не прыгай всякий раз, когда я поднимаюсь, усвоил? Подполковник Шалаев Павел Максимович. Тезки мы с тобой.
– Я догадался, товарищ подполковник, – ответил Верест и покосился на дверь: – Разносили кого-то?
– Так заслужил, едрить его… – крякнул Шалаев. – Художник Шестаков, так его растак… Смотри, – развернул он к Павлу лежащий на столе плакат, отливающий свежей типографской краской. Плакат был шикарный, изображал добродушных (но мужественных) солдат Красной армии, шагающих среди руин. Молодцы были что надо, не подкопаешься. Смущение вызывала лишь крупная размашистая надпись: «Горячий привет освободителям Креслау от немецко-фашистских захватчиков!»
– Задумался, капитан? – подметил начальник Смерша. – Не видишь подвоха?
– Задумался, товарищ подполковник, – согласился Павел. – Кто передает привет освободителям Креслау? Можно допустить, что немецко-фашистские захватчики…
– Вот и мне это показалось странным! – расхохотался Шалаев. – Ну, ничего, он у меня попляшет…
– Может, он не враг, а просто идиот, товарищ подполковник? Стоит ли сразу человека к стенке? Художника ведь каждый может обидеть…
– Ладно, разберемся. – Шалаев подавил смешинку. – При проклятом царизме таких на конюшне пороли… Но каков поганец, а? Две тысячи плакатов заказали, сколько краски, типографских издержек! И ведь только на выходе какой-то рабочий спохватился, обратил внимание начальства! Ну, ничего, он у меня всю оставшуюся жизнь картины за решеткой рисовать будет, Кукрыникс хренов! Ладно, посмеялись и будет. – Подполковник подскочил, заходил по кабинету. Павел напрягся, но, памятуя о его наставлении, остался сидеть. – Уже устроился, тезка?
– Никак нет, товарищ подполковник, прямо с вокзала.
– Хорошо, что-нибудь придумаем… А ведь мы знакомы с тобой, капитан, помнишь меня?
– Помню, Павел Максимович, – заулыбался Верест. – Вот сижу и думаю, вспомните ли вы меня… Май 44-го, болота под белорусской Речицей. Мы прибыли на усиление сводной группы, преследующей немецких парашютистов. Вы ее возглавляли. Вы еще в болоте чуть не утонули, когда фрицы из леса кинжальным огнем резанули…
– А ты меня вытащил, гм… Да, капитан, это не самая героическая страница моей биографии, – хмыкнул Шалаев. – Но ничего, главное, парашютистов перестреляли, радиста взяли, а сами обошлись практически без потерь… – Он как-то смущенно покосился на орден Отечественной войны I степени, украшающий левую сторону груди. – Ладно, тезка, когда-нибудь вспомним и даже выпьем. – Шалаев снова уселся за стол, испытующе уставился на собеседника: – Ты поступил в распоряжение отдела контрразведки армии – под мое непосредственное крыло. Мой заместитель – майор Шувалов, но сейчас он в отъезде. Личному составу будешь представлен. Встанешь на довольствие. Теперь к делу…
– Позвольте перебить, товарищ подполковник. Почему меня сюда перевели? Некому работать? Не поверю.
– Работать есть кому, – поморщился Шалаев, – ДУМАТЬ некому. Тебя порекомендовали там, – выразительно кивнул он на потолок, – не только как исполнительного офицера, но и как человека, способного провести деликатное расследование… У меня остались либо люди с тривиальным мышлением, либо без никакого – «зеленые» лейтенанты. Всех толковых война выбила. Но давай по порядку. Общая ситуация в Нижней Силезии и в Креслау в частности, – сам понимаешь, хреновая. В городе бардак. Во всех структурах – бардак. Немцы бросают жилища, пытаются уехать на запад – к добрым союзникам. В крайнем случае в Германию. Понимают, что здесь поляки им жизни не дадут. Польское правительство мы контролируем, но какую-то свободу действий они имеют. Поляки валят в Креслау валом. Приезжают чехи, евреи, которых при нацистах, сам понимаешь, тут не было. Мы не против. Наша партия – за решительную дружбу всех народов, будь ты даже алеут или краснорожий индеец… Ты, кстати, член партии?
– Нет, сочувствующий.
– Сочувствуешь, значит… ну-ну. Попробовал бы только не посочувствовать… Ладно, не обращай внимания, шучу. С внутренним бардаком мы как-нибудь справимся – для этого есть официальные гражданские власти. Грабежи и убийства носят умеренный характер. За неделю обезврежены несколько затаившихся офицеров абвера и СС, они выдавали себя за мирных жителей. Нейтрализована диверсионная группа – детишки из гитлерюгенда пытались подорвать оружейные склады. Пацаны тупые, до сих пор верят, что Гитлер всех перехитрил и скоро вернется. В городе иногда постреливают, особенно на окраинах. Но ситуация контролируется…
– Товарищ подполковник, и все же я не совсем понимаю…
– Скоро поймешь. – Шалаев вытряхнул из пачки папиросу, стал ее разминать короткими пухлыми пальцами. – Про то, что здесь творилось с января по май, ты, конечно, в курсе. Немцы постарались на славу, построили глубоко эшелонированную оборону, о которую мы и ломали зубы. Главные действующие лица с немецкой стороны – комендант укрепрайона генерал пехоты Людвиг Майер и гауляйтер Вольф Леманн, доверенное лицо Гиммлера. Ты, конечно, представляешь, кто такой гауляйтер. Царь и бог на отдельно взятой территории. А теперь небольшой экскурс в историю. В последних числах апреля, за несколько дней до капитуляции гарнизона Креслау, гауляйтер Леманн был эвакуирован из города самолетом. Официальная версия – занять пост рейхсфюрера СС вместо смещенного Гиммлера. И с той поры, как говорится, никто его не бачил. Пропал. В Берлине партийный босс не появлялся. Катастрофу самолета никто не фиксировал. Пропажа без вести – со всеми концами. Снова экскурс – теперь глубже. Точная дата неизвестна, она зарыта в пропавших архивах СС и гестапо – герр Вольф Леманн издал указ, согласно которому жителям города предписывалось сдать все имеющееся у них на руках золото, драгоценности и прочие ценные вещи в государственный банк. На благо рейха, разумеется, и для борьбы с большевиками. Тем, кто ослушался, грозила кара. Немцы – народ послушный, выполнили приказ, тащили в банк все, что имели ценного, а специальная комиссия решала, стоит ли это конфискации. Как говорили очевидцы, даже очереди выстраивались. Что-то, возможно, граждане заныкали, но это не суть. Сам представь, капитан, город большой, не меньше полумиллиона жителей, большинство – немцы, народ не бедствующий. Ценностями наполнили глубокие подвалы государственного банка на Штригауэрплац, и там они какое-то время пребывали в полной безопасности от бомбежек. 10 февраля, когда кольцо вокруг Креслау еще не замкнулось, этим золотом загрузили специальный бронированный состав на Фрайбургском вокзале и, по распоряжению гауляйтера, отправили по маршруту. Маршрут держался в тайне, предположительно Берлин. Из Креслау эшелон пошел до Зальденбурга, но в Зальденбург состав из 13 вагонов не пришел.
– Как это? – не понял Павел.
– Пропал, – пояснил Шалаев. – От Креслау до Зальденбурга – 60 километров, ты сам по этому маршруту сегодня ехал, все представляешь. Дорога идет преимущественно через горы. На этом участке и пропал. Серьезный бронированный состав из 13 вагонов. Как в воду канул.
– Может, кто остановил, разграбил?
– Но тогда остались хотя бы вагоны, – резонно возразил Шалаев. – Или сгоревшие вагоны вместе с паровозом. Или хотя бы явное место, где нападение произошло. Но все чисто.
– Мистическую версию не рассматриваем? – усмехнулся Павел.
– Ни в коем случае! Мы – воинствующие материалисты, и все мистическое с презрением отвергаем. Состав пропал. Ты представляешь себе 13 вагонов с золотом?
– Я даже один не представляю.
– Золото – это условно. Злато, серебро, ювелирные украшения, ценная посуда, мелкие предметы обихода, произведения живописи, ценные рукописи, раритетные изделия и тому подобное. В Креслау были два художественных музея, имелись в коллекции признанные шедевры мирового искусства. Я далек от прекрасного, знаешь ли… но что-то из раннего немецкого Возрождения, эпоха романтизма, все такое. С началом бомбежек все ценные экспонаты упаковали и рассовали в подвалы под музеями. Сейчас эти подвалы пусты. Остались незначительные, не имеющие большой стоимости экспонаты…
– Минуточку, товарищ подполковник, – насторожился Павел и кратко поведал историю уничтожения группы барона фон Лихтенберга и захвата его груза. – В ящиках, которые нам достались, находились картины, думаю, с десяток единиц. Тот самый ранний Ренессанс. Я тоже не эксперт, но очень похоже на произведения Альбрехта Дюрера и Ганса Гольбейна-младшего – общепризнанных гениев живописи. Барона Лихтенберга мы взяли живым. А что, если этот груз – часть пропавшего «золотого» эшелона? Вы такое не допускаете? Груз состава могли раздробить на части, чтобы легче сбывать. Это ведь не есть что-то монолитное, неделимое? Почему бы специальным органам не допросить барона?
– Только версия, капитан, только версия, – скептически помотал головой Шалаев. – Мало ли в мире Альбрехтов и прочих Гансов – как там их? У каждого уважающего себя барона или герцога имелась своя коллекция. Любили они это дело. Грабили музеи на захваченных землях или такие же частные коллекции, награбленное свозили к себе в замки… Сохрани свое предположение как гипотезу, договорились? К тому же допросить барона нет никакой возможности…
– Поясните. – Что-то неприятное кольнуло под лопаткой.
– Понимаю, что это не обрадует тебя, капитан… По долгу службы я знакомлюсь со всеми радиограммами и секретными донесениями, поступающими из фронтовой разведки… Повесился твой барон. По нужде вывели – над толчком и повесился. Разодрал часть штанины, скрутил из полос удавку и вздернул сам себя на балке над отхожим местом. Часовой не заметил, что штанина у барона стала какой-то укороченной. Удавка, понятно, оборвалась, но спасти не успели. Гордый твой барон, – хмыкнул Шалаев, – западло ему находиться в русском плену. В выгребной яме по горло в дерьме, конечно, достойнее…
– Печально, – вздохнул Верест. – Надеюсь, виновный в этой халатности понесет заслуженное наказание. Исключая мистику, Павел Максимович, вы же не исключаете мистификацию? Пускается слушок, что уходит поезд с золотом, создается видимость какой-то погрузки, оцепление, усиливается режим секретности, а груз тем временем вывозят частями автомобильным или авиационным транспортом.
– Никакой информации об этом, – поджал губы Шалаев. – В любом деле остаются следы, очевидцы. Колонна грузовиков с 300 тоннами золота или целая эскадрилья самолетов, отягощенная теми же тоннами, – не иголка. Просто так подобную мистификацию не провернешь. Все хвосты не подчистишь.
– Состав из 13 вагонов – тоже не иголка. Он точно не проходил через Зальденбург?
– Точно. Железнодорожное сообщение между городами фактически дышало на ладан. Зальденбург к 10 февраля блокировали подразделения стрелкового полка. «Золотой эшелон», согласно нашим сведениям, ушел в четыре часа утра 10 февраля. К этому времени железнодорожное полотно западнее Зальденбурга уже оседлали наши части, они не пропустили бы состав. В Зальденбурге работали наши агенты – немецкие подпольщики. Они уверены, что никакой поезд с востока не приходил. В те дни вообще не было поездов. Тем не менее сведения об отправке эшелона из Креслау вполне достоверны. Войсками ваффен СС был оцеплен дальний седьмой путь и все подходы к нему. Ночью мела метель, видимость была хреновой. Состав стоял у пакгаузов. С другой стороны складов – колонна тяжелых грузовиков. Погрузку осуществляли солдаты ваффен СС – физически развитые хлопцы, не страдающие любопытством. И что интересно, все они остались в Креслау. Такое ощущение, что состав ушел без охраны, только с машинистами. То есть люди, осуществлявшие погрузку, не знали, куда следует эшелон. Мы допросили выживших пленных – вагоны действительно набивали до отказа тяжелыми запломбированными ящиками…
– Отсутствие часовых на тормозных площадках не означает, что не было охраны, – пожал плечами Павел. – Охрана находилась на маршруте, в глаза не бросалась.
– Правильно мыслишь, – кивнул Шалаев. – Мои люди проводили предварительное расследование. Людей, к сожалению, мало, а толковых сыщиков и вовсе нет. Опросили тогдашнего дежурного по станции, путевых рабочих, поездную бригаду, грузчиков-охранников…
– Выяснили про машинистов?
– Неизвестно, кто вел состав, – развел руками подполковник. – Местных специалистов не привлекали. Ничего удивительного. Возможно, нашли людей со стороны, которых впоследствии ликвидировали. Итак, со стопроцентной уверенностью можно утверждать, что состав с золотом вышел из Креслау в 4 часа утра 10 февраля, но до Зальденбурга не добрался. При этом его не бомбили, не грабили и не жгли. Вот такая хреномуть, капитан. Оцепление сняли в 4.15, грузовики убыли в неизвестном направлении. В подвалах Государственного банка – шаром покати, рядовые служащие не в курсе…
– 10 февраля… – задумался Павел. – А гауляйтер Леманн пропал в конце апреля, якобы убыл на самолете в Берлин… Вы связываете эти два события?
– Это твое расследование, – пожал плечами Шалаев. – По моему представлению, они обязаны быть связанными.
– Тогда нестыковка. Чего он тянул два с половиной месяца? Рассчитывал, что удастся отбросить Красную армию? Исчез в последний момент…
– Может, и рассчитывал, кто его знает? Дело темное.
– Вы допрашивали людей из городского руководства, СС и вермахта, выживших в этой бойне. Как сами немцы отнеслись к пропаже золота?
– Да никак, – рассмеялся Шалаев. – Паники не было. Словно так и надо. Запланированная акция, капитан. Скажу тебе больше. – Он открыл лежащую под рукой папку, начал ее листать. – 10 февраля, вечер: на рабочем месте умирает начальник Фрайбургского вокзала герр Иоганн Кёниг. Прибывшие медики констатировали инфаркт. Как у нас сказали бы – сгорел на работе. Естественно, медики констатируют все, что им скажут люди из СС. Это мог быть действительно инфаркт, человек пожилой. Но в тот же вечер скоропостижно «отбрасывает коньки» еще один герр – некто Генрих Краузе, временно исполнявший обязанности директора филиала того самого банка. Утром 11 февраля находят мертвым обер-штурмбаннфюрера СС Карла Хоффмана – руководителя службы эвакуации, человека компетентного, но любящего почесать языком. Инсценировано так, словно он сам застрелился. Но и это не все. Тем же утром спотыкается и падает с лестницы в здании ратуши заместитель бургомистра Отто Дрекслер. Тело находят у подножия лестницы с разбитой головой. Вся компания могла быть в курсе – почему нет? Ведь шила в мешке не утаишь, тем более такой огромный состав. Случайности бывают, к тому же война, но чтобы вот так все разом… Понятно, что заинтересованные лица подчищали следы, избавлялись от людей, которых в силу необходимости посвятили в тайну, а потом они стали опасными…
– Вы, конечно, слышали, товарищ подполковник, о военно-строительной организации Фрица Тодта, именно она занималась работами, где требовались быстрота, умение и четкий профессионализм. Именно эта организация проектировала и строила важные объекты, например, ставку фюрера под Винницей, инфраструктуру концлагерей, засекреченных подземных заводов, имеющих отношение к военной промышленности…
– И куда ты клонишь? – насторожился Шалаев.
– Сами знаете. Нет других вариантов. Поезд пропал в горном районе, где уйма заброшенных подземных предприятий, ко многим из которых приложила руку упомянутая организация. Там несложно спрятать поезд. Если предприятия действовали, то к ним от основного железнодорожного пути отходили ветки… Не поверю, что ваши люди не осматривали этот маршрут.
– С дотошностью не осматривали, – признался Шалаев. – Пойми, капитан, другой работы хватало. Про этот поезд узнали лишь неделю назад. Проехали на дрезине, обнаружили пару ответвлений. «Пустышка». Дорога в никуда называется. Обе ветки поросли быльем, рельсы проржавели. Ведут к заброшенным горным выработкам, куда уже лет десять не ступала нога человека. Уж поверь. Состав по этим рельсам не проедет, да и негде ему там спрятаться. И не будут фрицы так рисковать, ведь знают же, что найдем. Известных «науке» предприятий вдоль «железки» нет. Особо засекреченные – вполне возможно. На границе с Чехией множество шахт и подземных лабиринтов. В последние годы войны немцы имели виды на горные районы Нижней Силезии. Планировали разместить здесь центр стратегической промышленности. Велись работы, строились тоннели, подземные цеха, подводились коммуникации. Имелись сведения, что именно в Силезии собирались ракеты «Фау». Но где именно, мы не знаем. Параллельно тянутся несколько железнодорожных веток, много запутанных горных дорог… Тебе что-то подсказывает фантазия? Кроме того, что, возможно, мы упустили время?
– Будем исходить из того, что не упустили. Поезд где-то свернул. Нужно найти это место, пройти по следу, а там уж выясним, какие у нас перспективы. Чей приказ мы выполняем, товарищ подполковник?
– Приказ отдан лично Виктором Семеновичем Абакумовым. С ведома и по поручению товарища Сталина. Устраивает? Почему спрашиваешь, капитан?
– Да мало ли, товарищ подполковник. – Павел сделал неопределенный жест. – Существуют командующие фронтов, народный комиссар обороны, Лаврентий Павлович Берия, всевозможные трофейные службы, управления…
– Переживаешь, что ценный груз может попасть не в те руки? – Глаза Шалаева сузились в щелки.
Павел устал всего бояться. Смертельно устал. Что за порядки такие в родном государстве, когда ты боишься сказать правду? Даже после ТАКОЙ войны будем бояться?
– А вас это не пугает?
– Успокойся, все в порядке, – вздохнул Шалаев. – Такая громада не может оказаться в частных руках.
«Но часть громады – может», – подумал Павел.
– Кому, капитан, принадлежит золото? Думаешь, тем немцам, у которых его забрали? Хрен-то там. Тем немцам после конфискации фашистским государством оно уже не принадлежит, оно стало собственностью гитлеровской Германии. Кому перешла эта собственность после войны? Стране-победительнице. А кто у нас страна-победительница, ну-ка, догадайся? А теперь угадай с трех раз – помешают ли стране, чья экономика лежит в руинах, триста тонн золота?
– Думаю, не помешают, – пожал плечами Павел. – Но все равно мало.
– Ну, ты и наглец! – рассмеялся Шалаев. – Итак, соображения, капитан?
– Основная версия, товарищ подполковник. На данном горном участке нет никакой активности, отсутствуют поселения, секретные заводы давно не работают. Гауляйтер должен быть не только в курсе, он и затеял эту, как вы выразились, мутохрень…
– Хреномуть, – поправил Шалаев.
– Да, это ценная поправка, – улыбнулся Павел. – Данный район не бомбят, чего там бомбить? Метель, темное время суток… Скажем, 8 февраля район в радиусе полукилометра оцепляется солдатами. Возникают виртуозы военно-строительной организации, плюс строительный отряд, подразделение инженерно-технических войск. От основной ветки до нужного объекта прокладывается путь. Специалисты знают, как на скорую руку соорудить насыпь, полотно, положить рельсы со шпалами, установить стрелку. Два дня – за глаза. Поезд сходит с основного пути, катится под землю – в цех какого-нибудь секретного завода, где и тормозит. Это может быть шахта, гора, что угодно. Оперативно разбирается путь, составные элементы увозятся. Опять же свидетелей того, что поезд пропал под землей на конкретном участке, могут быть единицы. Пара направленных взрывов, на которые никто не обратит внимания, – и на участок, где был проложен временный путь, сходит камнепад. Проход закрыт – даже пешему. Вокруг «точки» – непроходимые скалы и горы. Въезд в цех маскируется, возможно, подрывается. Что с обратной стороны? Если тупик, то поезд с золотом навсегда остается под землей. Если есть выезд – возможны варианты. Но можно с точностью сказать: везти золото в Берлин никто не собирался. Умные люди понимали, что война проиграна. Но гауляйтер тянул, не бросал вверенный район, чтобы не вызывать подозрений. А когда пропал, всем уже было до лампочки… Вопрос: как он утаил от высших чинов рейха такую грандиозную аферу?
– Сообщники в тех же верхах? – задумался Шалаев.
– Да, наверное… Полагаю, поезд до сих пор в горах. Умный человек поймет: членить состав нельзя. Начнешь это делать – потянутся следы и ниточки. На что рассчитывают? Думаю, на наших западных союзников. Пока неясно, кому отойдет этот район.
– Молодец, – рассмеялся начальник отдела, – все разложил по полочкам! Остался пустяк – найти.
– Это версия, товарищ подполковник. Есть еще один неприятный момент. – Верест замялся. – Если версия верна, то немцы не бросят это дело на самотек. Над золотом они могут и не чахнуть, но отслеживать ситуацию обязаны. Угроза для них – в Креслау, где стоят наши части, находится контрразведка и прочие нежелательные для них структуры. Боюсь, они будут следить за нашими действиями. Не удивлюсь, если выяснится, что в наших кругах работает их человек – либо предатель, либо внедренный агент. «Смотрящий», выражаясь уголовным жаргоном. Это не повод, конечно, отказаться от работы, но следует соблюдать осторожность и поменьше болтать. Засекретьте эту тему.
– Засекретим, – кивнул Шалаев. – Получи оружие на складе, – покосился он на кобуру на поясе капитана, – нормальное оружие, а не этот «пугач»… Я выпишу накладную. Встанешь на довольствие. Закончим беседу – ступай в гараж, найдешь завгара Кохановского, он подберет тебе машину. Умеешь водить?
– Обижаете, товарищ подполковник. Только давайте не «Виллис», хорошо? Это не машина, а барышня изнеженная. И бензин ей подавай самый лучший, иначе кочевряжится, и масла особые, которые в нашей стране не производят, а американские давно истратили да разворовали… Предпочитаю отечественную технику.
– Молодец, – похвалил Шалаев, – настоящий патриот! Наши автомобили лучше. Хотя и ломаются, сволочи, чаще… Проведешь расследование, капитан. Тебе – все полномочия, о чем получишь соответствующий документ. В случае острой служебной необходимости к твоим услугам взвод автоматчиков 4-го стрелкового полка. Помни – ты главный, и не смотри на свои погоны. Разрешаю применять любые меры, цель оправдывает средства. Секретность – прежде всего, но с НКГБ тебе придется контактировать, это неизбежно. Ссориться с чекистами не стоит. Поговоришь с майором Сенцовым – он в курсе событий. Мужик с подковыркой, но вроде ничего. От нашего ведомства получишь капитана Антона Репницкого. Сотрудник исполнительный, и парень нормальный, но без особой фантазии. До 41-го работал в особом отделе Сталинградского тракторного завода, привык подозревать всех подряд. Насчет жилья…
– Попробую сам самостоятельно решить вопрос, Павел Максимович. Не выйдет, вернемся к данной теме. Просьба, Павел Максимович. Моя группа – капитан Звягин, лейтенант Окулинич и старший лейтенант Котов – направлена в распоряжение трофейного батальона. Не их это дело – это же элита, лучшие оперативники, мы с ними выполнили столько заданий. Не порадеете, товарищ подполковник? Операция в Креслау – куда важнее, нежели отгонять ворье от трофейного добра…
– Хорошо, поговорю с командованием. – Шалаев записал на листке фамилии. – Ничего не обещаю, но попробую. Походи по городу, освойся, подумай. Держи со мной связь, предоставляй доклады. Посматривай по сторонам – лишним не будет. Здесь не Западенщина с ее шабашем националистов, но тоже всякое случается. Эта территория, по-видимому, перейдет к Польше, то есть останется под нашим протекторатом. Поляки лезут из кожи, чтобы нам понравиться…
– Не слишком ли эти пешки оферзели, товарищ подполковник? – проворчал Верест и лаконично обрисовал ситуацию, сложившуюся у семьи Беккер.
– Наглеют, да, – согласно кивнул Шалаев и засмеялся: – А ты, погляжу, тезка, рушишь стены и возводишь мосты. Продолжай в том же духе, но не забывай оглядываться. Ну, что я тебе скажу… Как говорится, на данном историческом этапе, с учетом национальных, хм, особенностей… Возможно, польское правительство перегибает, но, согласись, они тоже натерпелись от немцев.
– От фашистов, – поправил Верест.
– Дамочка, что ли, понравилась? – пытливо уставился на него подполковник.
– Что? – не понял Павел.
– Прости, показалось… Не до этого сейчас, капитан. Ладно, проясним ситуацию с твоим «святым» семейством… Уже наметил вчерне план мероприятий?
– Хочу еще раз поболтать с так называемыми свидетелями – вдруг всплывет что-то важное. Надеюсь, я вхож в городскую тюрьму? Понадобится список тех, кого наше ведомство уже проработало, список заключенных, не увезенных из Креслау. Вопрос: сохранились ли документы немцев об изъятии ценностей у жителей Креслау? Они должны были вести описи – ведь такие педанты.
– Ничего подобного мы не нашли, – вздохнул Шалаев. – Немцы не идиоты. За день до сдачи во дворе гестапо и управления СС костры пылали – жгли архивы. Никаких бумажек не осталось. Удачи тебе, капитан!
